Текст книги "Пылающий Эдем"
Автор книги: Белва Плейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
– Но как?
– Я всегда буду здесь. Мы можем встречаться.
– Что, потихоньку, украдкой, днем? Это не то, что я хочу для тебя и чего ты заслуживаешь.
– Но лучше, чем ничего, дорогой!
В комнатке между увлажнителем и моделью корабля, сидел его отец и умолял его: «Не говори матери, сынок. Ты же знаешь, ни за что на свете я не причиню ей боль».
Но у него-то все было по-другому. Не надо было стыдиться связи с грязной, неряшливой шлюшкой, не надо было прятаться и скрывать все это. У него есть любимая! И пусть об этом знает весь мир!
– Да, теперь я понял.
– Понял? Что?
– Нет пути назад, если уж я сделал свой выбор. Я понял это еще тогда, когда мы завтракали в отеле Кейда. Но я хотел уберечь, пощадить тебя.
– И уберечь Марджори?
– Да, и Марджори тоже. Бог свидетель, я не настолько великодушен. Но я всегда стараюсь быть искренним, порядочным. Ненавижу лгать, изворачиваться.
– И я тоже. Хотя иногда приходится.
– Патрик сказал мне, что не надо пытаться предугадать будущее, решить все наскоком. Не торопись, сказал он, и все само собой утрясется. Но он не знал ничего о ребенке.
– И все равно он прав. Тебе и не надо все за всех решать. Мы никого не обидим. Нельзя никого обидеть, если ты любишь и любим.
Она опустилась на колени и поцеловала его в лоб. Он обнял ее. Вот оно, его спасение, его отрада. Здесь в этом доме его любовь! Он отошел, отогрелся душой, и его охватили мир и спокойствие.
Глава 13
За час до рассвета море фосфоресцировало. Пирога накренилась, фонарь в руке Билла задрожал, Клэренс вытянул невод и положил его на дно лодки.
– Неплохо для любителя. Богатый улов мальков! Кое-что мы продадим, что-то подарим твоим друзьям, а остальное – нам на ужин, – он взялся за весла. – Тяжелая работенка, если этим зарабатывать себе на жизнь, но совсем неплохое времяпрепровождение развлечения ради. А ты как думаешь, сынок?
Клэренс и не ждал ответа от собеседника. Билла это устраивало, так как сам он был молчун. Он очень привязался к старику, больше чем к кому бы то ни было. Он устроился на корме и смотрел, как занимается заря за горизонтом и парят над морем птицы.
– Эта лодка похожа на пироги, которые делали карибы острием лука. Сделана из ствола камедного дерева. Они валили дерево во время новолуния, думали это спасает от гниения. Волшебство, магия древних. Э… думаю, все мы верим в какие-то чудеса, в волшебство. Правда?
Стало светло, выключили фонари. Цепочка маленьких лодок потянулась к берегу, к Коувтауну. Ночные рыбаки возвращались домой. Все они проделали длинный путь, огибая остров. Зубчатая линия верхушек деревьев становилась видимой, по мере того как прояснялось небо. Светлело. Далеко на высокогорных пастбищах пасся домашний скот. Крыши деревенских домов сверкали в лучах солнца. Красивый дом с огромными воздушными клумбами и газонами возник будто из небытия.
– «Крис-Крафт», – сказал Клэренс, указывая на частное владение. – Посмотри, как он красив. Потянет аж на пятьдесят тысяч долларов!
Внизу на обрыве стоял дом с портиками и колоннами. Типичный дом землевладельца Вест-Индии. Ставни были закрыты. Должно быть, его обитатели спали.
– «Флориссант», – сказал Клэренс. – Владение семьи Фрэнсисов. Сзади него имение «Маргарита». Раньше принадлежало Драйденсам. Один из них женился на девушке из семьи Фрэнсисов. Я тогда был мальчишкой. Женился по расчету, из-за богатства, состояния и прочего. Полковник Драйден был моим командиром во время Первой мировой войны.
Билл встрепенулся. Такое интересное сообщение он услышал в первый раз.
– Вы были на войне! Вы никогда не рассказываете о войне.
– Не люблю вспоминать. Плохое время!
– Вы убили кого-нибудь?
– Никогда не задавай подобных вопросов! – серьезно ответил Клэренс. – Если человек убил другого, то не по своей вине. И не надо лишний раз ему напоминать об этом! Хотя я и не знаю, что значит убить человека. Самому не довелось. Я служил в столовой.
– Ну а что плохого-то в этом? Клэренс вспоминал:
– Это было… вся война – это то, чем мы жили. Например, черный в британской армии и мечтать не смел, что когда-нибудь станет офицером; выше сержанта он подняться не мог. В Таранто – это в Италии, я служил там, – нам не разрешали ходить в кинотеатры или офицерские столовые. Эти запреты – вообще-то, это, конечно, все мелочи – сводят с ума. Некоторые не выдерживали. В Таранто был бунт. Ужасно, когда люди теряют разум, так ведут себя! – он перешел на шепот.
– Я не слышу вас, – с нетерпением сказал Билл.
– Я говорю, ужасно, когда люди поступают так безрассудно. Они совершают жуткие поступки, и также поступают с ними. Я потерял там младшего брата.
– Умер?
– Да. Застрелен во время бунта. Я вернулся домой. Я работал на грузовом корабле «Ориана». Он привозил назад мятежников для исполнения приговора.
– И это был конец?
– Да нет. Конца нет и не будет. Каждый конец порождает начало. Так, в 1919 в Гондурасе и на Тринидаде было много мятежей и бунтов. После демобилизации черные солдаты буйствовали: сжигали дома и владения белых, магазины, учреждения. Билл был взволнован:
– А что было потом?
– Все восстания были подавлены. Да, так бывает всегда. Только насилие ничего не решает. Все мечты и красивые разговоры – ничто, если все кончается войной. Ты знаешь, – задумчиво сказал Клэренс, – об этом много говорили, а британская Лейбористская партия поддержала предложение Дю Буа о создании Африканского государства из бывших германских колоний; это мы помогли Британии завоевать эти колонии. Репарация за вековое рабство, так он сказал, отдавая нам нашу исконную землю, с которой были изгнаны наши предки. А на Барбадосе даже планировали репатриировать негров Вест-Индии.
– Что такое репатриировать?
– Вернуть их на Родину. Но, – Клэренс с пафосом продолжал, – к сожалению, все это закончилось ничем. Здесь мой дом, и здесь жили шесть, – Клэренс считал, загибая пальцы, – семь или восемь поколений моих предков. Если я не ошибаюсь, два столетия. Думаю, и твои тоже. Тебе кто-нибудь рассказывал об этом?
– Нет, – ответил Билл. Глупый вопрос! Кто мог рассказать ему?
– Да, ты еще слишком мал, чтобы интересоваться подобными вещами. Ты голоден? Дезире дала с собой бутерброды и пирог.
Билл заметил, что Клэренс больше не называет ее Диззи, Патрику это не нравится. Клэренс развернул сверток:
– Кокосовый пирог. Твой любимый. Она очень любит тебя, Билл. Ты ведь знаешь?
Билл кивнул, он почувствовал раздражение. Она никогда не любила его. Она хорошо с ним обращалась, потому что этого хотел Патрик и с сиротой положено быть добрым. Да, интересно сидеть молча и наблюдать со стороны за людьми, оценивать их. Нехитрое это дело! – так размышлял Билл, поедая бутерброд. Дезире на самом деле ленива. Она не слишком задумывается над жизнью. Предел ее мечтаний – спокойная семейная жизнь, любить мужа и быть любимой, ее дочки. Она тратит много денег на одежду и красивые безделушки для дома. Патрик недоволен, но палец о палец не ударит, чтобы запретить ей это. А может быть, и не может. Билл пожал плечами.
– Посмотри, – сказал Клэренс, – помнишь я говорил тебе об имении «Маргарита»? Отсюда видна крыша дома. Очень интересный в архитектурном плане дом, с ротондой. Всегда мечтал стать архитектором и если бы не обстоятельства… «Маргарита», – пробормотал он задумчиво. – Они называли свои имения в честь жен или дочерей, когда дом давали в приданое. Да, должно быть, красиво жили землевладельцы в те времена! Множество слуг, подающих еду и напитки на серебряных подносах. Садовники выращивали красивые цветы, черные любовницы в галунах… – он усмехнулся. – Не дурно, не дурно. Но это длилось недолго. Опыт истории показывает: ничто не вечно, ни Римская империя, ничто. Скажи, ты прочитал то, что я тебе дал – отрывок об Уилберфорсе, положившему конец работорговле в Британской империи?
– Нет, еще. Мы и в школе еще этого не проходили.
– Да, может быть, и не будете проходить. При нынешнем-то уровне образования! Прочитай это сам!
Старик был помешан на истории. Билл почувствовал нетерпение. Но он слишком любил Клэренса и постарался не показать этого.
– Да, потом для латифундистов наступили тяжелые времена! Долги, закладные, банкротства.
– Так им и надо! – перебил его Билл.
– Мой дед рассказывал, по всей округе стояли брошенные дома, окруженные настоящими джунглями. Деревья росли даже на прогнивших крышах, – внезапно Клэренс остановился. – Тебе, наверное, скучно слушать все это?
Билл усмехнулся.
– Даже если тебе только одиннадцать, это не значит, что ты еще слишком мал, чтобы изучать свое прошлое.
– Почему? – Билл был не согласен.
– Потому что без истории нельзя построить лучшее будущее.
– Ну а вы его как-нибудь улучшили? Клэренс строго посмотрел на него:
– Да, улучшил. Послушай меня, мой мальчик. Мой дед работал на сахарной плантации и получал всего лишь пять фунтов в год. Он жил там и арендовал дом, хибару. И в любую минуту хозяин мог вышвырнуть его.
Ты спрашиваешь меня, а сейчас лучше? Да, я верю, что движение трудящихся сыграло положительную роль в истории, хотя может быть не всегда такую как хотелось бы. Кто его знает! – он налег на весла с такой силой, что они заскрипели. – Я слишком стар. Будущее в руках таких людей, как Николас Мибейн и твой отец. Они еще дальше продвинут нас в нашем развитии. Я рад, что твой отец ушел из школы. Он способен на большее.
Что-то заклокотало в груди Билла. Он сорвался. Грубый тон. Грубые слова:
– Он не мой отец! Почему вы всегда называете его моим отцом?
– Нет, он – твой отец. Он заботится о тебе больше, чем кто-либо когда бы то ни было. Иногда ты поражаешь меня, Билл. Ты настолько критически подходишь ко всем и ко всему, бываешь столь угрюм и циничен! Но надо заметить, что ты умен не по годам – и уж ты бы мог научиться разбираться в людях! – Клэренс опустил весла, положил руку на колено Билла. – Мне обидно и больно слышать твои слова – «он не мой отец»!
– Хорошо, я виноват, – сказал Билл.
– Так почему же ты поступаешь так?
– Посмотрите на него, а потом на меня.
– Так ты о цвете кожи? Это тебя беспокоит? Почему? Ты что думаешь, ты – чистый африканец? Или я? Только в какой-то степени. Пойми, только годы, время так разделило, развело в разные стороны черных и цветных. У цветных – хорошая работа, деньги, право голоса. А ты знаешь, как они объединились? Да, первые-то были черные. Они много, адски много работали, так что смогли покупать крошечные земельные наделы. Потом получили право голоса. И цветные тоже захотели избираться в парламент. И… – Клэренс засмеялся, откинувшись назад. Лодка по течению приближалась к берегу. – А негры просто не стали платить налоги – они все прекрасно поняли. И потеряли право голоса. Так, значит, платить налоги в обмен на их голоса будут эти светлокожие умники! Здорово! Правда? – закричал Клэренс, у него было озорное выражение лица.
Похоже, Билла все это развеселило:
– Уловки, мошенничество. Всегда так было. Обман вместо борьбы за свои права. Он и мистер Мибейн постоянно околачиваются у мистера Лютера в его чудесном доме! «Элевтера означает свободу», он повторяет это каждый раз, когда мы едем туда. Свобода от кого? Во всяком случае не для людей нашего класса! Вы думаете, мы когда-нибудь будем жить так, как они? Он угощает нас холодным, ледяным напитком и куском торта. И считает, что он такой щедрый!
– Кто? Фрэнсис Лютер? Да, парень, ты, похоже, высмеиваешь одного из самых честных и порядочных людей острова.
– Я слышал, однажды вы сказали, что не доверяете ему.
– Я совсем не это имел в виду. Я довольно осмотрителен в своих суждениях. Дайте ему возможность доказать, что он действительно думает то, что говорит – вот что я имел в виду. А он и доказал это: он построил дома, открыл бесплатную амбулаторию с медсестрой. Раз в месяц туда приезжает врач и ведет прием. Никто этого не сделал, а он сделал! Очень достойный человек, – решительно повторил Клэренс.
Билл хмыкнул, вспомнив что-то:
– Он путается с Кэт Тэрбокс в городе.
– Что? Что это за разговоры? Где ты это слышал?
– Я слышал, как Дезире разговаривала с Пат… с отцом на кухне. Он сказал, что это неправда, а она утверждала, что люди видели его в ее доме.
– Эти люди сведут с ума кого угодно! Ох, уж эти люди! Единственно на что они способны, так это – распространять слухи и грязные сплетни. Но Дезире меня удивляет! А ты не повторяй это! Понял?
– Ладно, не буду. – Клэренс был вне себя от гнева, этого нельзя было не заметить. – Ну хорошо, не буду. Но, дядя Клэренс, все что вы говорили насчет медсестры у Фрэнсиса и прочего – правильно, но все же…
– Что все же?
– Все это ерунда, мелочь! Это то же, что и бросать в порту монетки, за которыми ныряют детишки. Они считают этих белых туристов такими добрыми – ведь они бросают деньги! На днях в городе, на улице, меня остановили мужчина и женщина, американцы, насколько я понял по их выговору. Они дали мне конфеты. Я швырнул их на землю и сказал им все, что я думаю по этому поводу.
– Билл, Билл, ты поступил плохо! Не надо было делать этого. Эти люди не хотели обидеть тебя, наоборот, у них были добрые намерения. Ты что, не понимаешь?
Его лицо было печально. Борозды морщин доходили до самых висков, откуда свисали пряди белых волос, подобно хлопковым волокнам. Как он стар! – подумал Билл, слишком стар!
– Нет, я не понимаю тебя, Билл. Не могу вспомнить, каким я был в твоем возрасте. Но не думаю, что таким, как ты. Нет, не был! Ты очень умный, смышленый мальчик. Гораздо умнее, чем я был в твоем возрасте. Но учиться ты не хочешь. Иногда, – хитро продолжал Клэренс, – я вижу, как ты сидишь с учебниками, смотришь – и ничего не видишь. О чем ты думаешь, Билл?
– Я думаю о том, что вы, взрослые, ничего не делаете! Сидите и говорите о комитетах, выборах, о будущей независимости. О том, что трудно сводить концы с концами и что обувь такая дорогая. Но в магазине у Да Куньи продают французское вино и бриллианты, а стоят они больше, чем твой дом! Разговоры, болтовня!
– Ну и что ты предлагаешь?
– Выйти на улицы! Стрелять! Пусть сгорят дотла их дома! Отбирать, отнимать то, что нужно нам! Вот и все.
– Это ни к чему не приведет. Это просто дикость! Надо цивилизованно действовать, через правительство, профсоюзы. Ты еще ребенок. Подойди ко мне. Давай закончим с рыбой и пойдем домой!
На берегу уже собралась небольшая группа людей, поджидающих ловцов рыбы. Шумел импровизированный рынок, вовсю шла бойкая торговля и обмен. Самодельные метлы, шляпы, корзины, выпечка, цветастые передники и прочее лежали на столиках и перевернутых ящиках. Билл положил сеть со сверкающей чешуей рыбой в коробку, Клэренс в это время привязывал к причалу лодку.
– Лучше не говори никому, сынок, о том, что хочешь поджигать дома, – предупредил он Билла, который стоял и смотрел на Клэренса, суетившегося с веревкой.
Недотепа. Недотепа. Вот так и профурычил свою жизнь! Он почувствовал необъяснимую нежность к Клэренсу. Ему хотелось подойти и погладить его по плечу. Но он не сделал этого: гнев и злоба вытеснили все остальные чувства из его души.
Глава 14
Наступил день, когда Тереза Лютер приехала на Сен-Фелис. Ти Френсис долго сопротивлялась в ней, но Тереза Лютер в конце концов уступила.
– Да, как можно отказываться? – возмущался Ричард. – Он так давно приглашал нас приехать, и теперь, когда появится наш первый внук…
– Я несу ответственность, – начала было она.
– Глупости! Твои дочери достаточно взрослые. Они и присмотрят за Маргарет. И неплохо справятся с этим. Да и отдохнут без тебя пару недель, – мягко сказал он.
Неудачи и превратности судьбы несколько смягчили его, хотя и подорвали силы. Но это даже придает ему некоторое благородство, – подумала она.
– Посмотри, – сказал Ричард, – я достал этот старый альбом. Вот ты.
Да, на фотографии была она, серьезная, бледная, темноволосая. Здесь – вся их семья на лужайке Элевтеры. Отец держит трость с золотым набалдашником. Джулия в платье с оборками стоит вместе с Ти у лестницы Драммонд-Холла.
– А эта фотография снята, наверное, за год до нашей женитьбы, не больше, – заметил Ричард.
– Да, наверное.
Он сказал добродушно:
– Фрэнсис будет так рад! Представляю выражение его лица, когда ты войдешь в дом!
– И когда войдешь ты.
Альбом лежал на подоконнике. Воспоминания о прошедшем, пожелтевшие фотографии.
– Плохо, что вы такие унылые и хмурые. А ведь это – ваш первый день в Париже, сказал тогда Анатоль Да Кунья.
Ты – сильная девушка, гораздо выносливее, чем ты думаешь, так Марсель учила ее искусству выживания.
Странно, все эти годы я не вспоминала о ней. Впрочем, ничего странного в этом нет: я отгоняла любое воспоминание. Ты сделаешь все, что предначертано тебе судьбой, говорила Марсель.
Да, так оно и было. Женитьба без любви, взрывоопасная, как ящик с динамитом в чулане… Если надо, преодолеть, пережить можно все. Теперь судьба зовет меня! На сей раз я должна вернуться. Никаких отговорок!
– Так ты поедешь? – спросил Ричард. – Отдавать распоряжения?
– Да, я поеду, – ответила Тереза Лютер.
Все было почти таким же, как и прежде. Городской рынок, рядом собор, стойка для безалкогольных напитков и темные серо-зеленые тамаринды. Хриплые радиоприемники, больше машин, больше сирен, реклама боевика в окнах магазина – вот и все изменения.
А дом изменился. Было пристроено новое крыло с комнатами для гостей, детская для новорожденного. Марджори обставила дом в аристократическом стиле. Совсем как она в молодости. Да, он совершенно не похож на тот, в котором жила я, вспоминала Ти.
– Он также мил, как и ты, – сказала она невестке. Марджори была польщена.
– Думаю, что только не в моем нынешнем положении, – сказала она, указывая на свой огромный живот. Ти заметила, что Марджори была довольна.
Фрэнсис хотел, чтобы они осмотрели его владения. Он шел впереди с отцом, Ти – немного позади. Они поднимались по склонам к банановым зарослям.
– Это основной источник доходов, – объяснял Фрэнсис отцу. – Зеленое золото.
Ричард был очарован: никогда раньше не доводилось ему бывать в столь прекрасном месте.
– Само дерево называется материнским, из старых корней произрастают молодые стволы. Видишь эту связку? Мы называем это гроздью. А вот эти? Кисти. Обычно их бывает от семи до двенадцати в грозди. Бананы называются пальцами. С одной грозди можно собрать больше ста пальцев.
Двое мужчин стояли на тропинке в окружении буйной богатой растительности. Первый был одет в темный парадный костюм, второй – в рабочий комбинезон цвета хаки. Волосы Фрэнсиса выгорели, лицо загорело. Он улыбался. Интересно, что сказал бы отец об этом молодом человеке, продолжателе их рода. Ее обостренная чуткость подсказала ей, что Фрэнсис изменился: в нем появилось что-то новое, волнующее, ранее не известное…
Ричард, заинтересованный финансовой стороной дела, спросил, как продается урожай.
– Должен сказать тебе, папа, я горжусь, что хоть что-то сумел сделать и изменить существующую практику сбыта. Раньше мы заключали контракты сроком от одного года до пяти лет с большими компаниями. Мы представляли еженедельную смету о предполагаемом сбыте. Каждый землевладелец, крупный или мелкий, действовал в одиночку. Теперь у нас – кооператив! Не просто было убедить всех, что мы только выиграем от этого. Но теперь люди на своем опыте убедились, насколько это выгодно. Сейчас все торговые операции осуществляет кооператив, естественно, и возможностей для сделок больше. Мы даем членам кооператива ссуды на приобретение удобрений, проводим профилактику заболеваемости растений, много чего, но основное – это торговля.
Ти подождала, пока поднимутся мужчины. Там, наверху банановая роща переходила в густые заросли, настоящие джунгли. На верхних ветках мастиковых деревьев играло солнце. Блеск куполов собора, который так отличается от зловещего полумрака церквей там, где аспида смыкается с нефом. Если подняться выше на Морн, можно добраться туда, где необыкновенно прямые лучи света «пронзают» землю, обволакивая ее затем легкой дымкой. Прошлое. Все это было вчера.
Как ранним утром ее детства: маленькие птички подскакивали на своих тоненьких ножках-прутиках к сахарнице на веранде. На каждом черно-сером крылышке – белое пятнышко, красивая отметина, говорила она. Сонная полуденная дремота, жужжание цикад, а в четыре часа – дождь, и воздух, напоенный приятной свежестью после дождя…
Возвращение Ричарда и Фрэнсиса вернуло ее к действительности. Вместе они направились к дому. Брахмановский рогатый скот – в загоне. При звуке их голосов животные подняли свои кремовые мордочки, уставившись в недоумении на них томными черными глазами.
– Первая премия на сельскохозяйственной выставке, – с гордостью сказал Фрэнсис. – Бананы приносят доход, средства к существованию, а скотоводство – мое увлечение. Я экспериментирую, может быть удастся вывести новую породу. Лионель считает меня глупцом, я постоянно рискую и принимаю все слишком близко к сердцу. Он вам еще скажет, наверное. Но его кредо – заботиться о первостепенном и важном для него. Он слишком носится с собственной персоной.
– А в этом что-то есть, – заметил Ричард. Фрэнсис ничего не ответил. Ти спросила:
– Ты не ладишь с Лионелем?
– Мы с ним в прекрасных отношениях. Марджори он нравится больше, чем мне. У них совпадают точки зрения по многим вопросам. Он придет сюда вечером.
– Марджори писала в последнем письме что-то о разводе Лионеля. Она ничего не написала о причинах, только, что разошлись они достаточно цивилизованно. Что за человек его жена? То есть я хотела спросить, почему они разошлись?
Фрэнсис отвел взгляд:
– Я не знаю. Правда, не знаю. Неудачный брак. Одна причина, сто, тысяча причин, какая разница – брак распадается, – он замолчал, затем продолжил. – Меня беспокоит Марджори. Врач сказал, что у нее очень высокое давление. Может быть, придется делать кесарево сечение, – он обеспокоенно посмотрел на родителей. – Я рад, что вы здесь.
– Не волнуйся, мы сделаем все возможное, – заверил его Ричард.
– Да, мне очень неприятно, что ваш приезд сюда будет омрачен этими беспорядками. Поговаривают о забастовке, всеобщей забастовке. Это может парализовать всю жизнь в городе. Да, хлопот будет предостаточно! – прищурившись он задумчиво посмотрел на солнце. – Хотя, может быть, все обойдется. Не думаю, да я просто уверен, что эта забастовка никоим образом не отразится на моем хозяйстве и лично на мне. Я много сделал, и все это знают. С самого начала я сочувственно относился к рабочим. Нет, нет, я уверен, они не пойдут против меня.
В гостиной Ричард рассматривал картину Анатоля Да Куньи с изображением Морн Блю.
– Если честно, то жаль расставаться с ней, – сказал он, – но она так вписывается в обстановку! Какой стиль! Как тонко схвачено! Потрясающе! Изумительно! Кожей ощущаешь палящие лучи солнца. Вы знаете, мне противно читать то, что пишут современные критики. Ну, например, послушайте, что я прочитал на прошлой неделе: «Лицо олицетворяет упадок цивилизации». Да что это, черт побери?! Что все это означает? Расплывчатые личные впечатления с претензией на исследование! Да все это – ничто! Главное – твое восприятие, ощущение собственной кожей этих солнечных лучей!
Марджори поддержала беседу:
– Должно быть, это очень дорогая картина? Ведь Да Кунья очень стар.
– Да, конечно. А после его смерти цены на его картины еще больше подскочат. Ты знаешь, Тереза, надо было бы заказать ему твой портрет, когда мы были в Париже. Я как-то не подумал об этом.
В тусклом свете свечей зеркало над сервантом отражало бледное лицо Ти. Ее красивое, не тронутое морщинами лицо. Но… тем не менее лицо уже не молодой женщины.
– Дайте-ка вспомнить, – сказал Лионель, – тебе было пятнадцать, когда ты уехала отсюда? А мне не было и трех. Но я запомнил тебя, так мне, по крайней мере, казалось, может быть, потому что мать часто вспоминала тебя, – он засмеялся. – Ты была отчаянная девчонка, она так говорила.
– Я? Отчаянная?
– Да нет. Она имела в виду езду на неоседланных лошадях, твою привязанность к животным: собакам, жеребцам, попугаям. Уж она-то, я думаю, на это была явно не способна.
– Попугаи! – Ричард всегда испытывал восторг перед любыми диковинками. – У вас здесь есть дикие попугаи?
– Да, они гнездятся у леса дождей, вверх по Морну. Их не так-то просто заметить. Только если повезет. Пару раз мне довелось увидеть царственного, великолепного попугая. Цицерон. Аметистовый, изумрудный окрас! Восхитительная птица! Если появится желание, мы можем подняться на Морн Блю, – предложил Фрэнсис.
– О, как я хочу! – воскликнул Ричард.
Не надо было мне приезжать сюда, подумала Ти. Во рту у нее пересохло, она положила вилку, потом взяла ее, поела, совсем не чувствуя вкуса еды.
Он здесь? Или нет? Патрик Курсон? Резко зазвенело в ушах. Даже если он здесь, она никогда не встретит его! Остров – маленький, но дело не в этом. Разные касты, общественные круги, группы, которые не соприкасаются и не контачат между собой вследствие расовой, социальной принадлежности или иных причин. Да, он, наверно, и не живет здесь. Он мог остаться в Англии или уехать еще куда-нибудь. Ведь у него хорошее образование. Нет, его здесь нет.
Ну а если он здесь? Она попробовала представить его: на год старше Фрэнсиса, его полукровный брат, ведь в его жилах течет ее кровь! Оба живы-здоровы. Оба – на этом острове. Так похожи друг на друга, должны быть похожи. Ведь существуют же определенные закономерности. И все же такие разные.
Служанка налила вино Фрэнсису. Ее тонкая, изящная кисть шоколадного цвета контрастировала с его бледной белокожей рукой. Также смотрелась бы и рука того, если бы им довелось… Нет это невозможно! Страх – она боялась всю жизнь – и чувство глубокой жалости охватили Терезу.
Служанка грациозно обходила каждого за столом, наливая вино. Красивая, элегантная, гордая принцесса. Черная принцесса. Если сменить голубую ситцевую форму на бальное платье. Поймав устремленный на нее взгляд Ти, она улыбнулась.
Сумасшедший мир с его градациями, запретами, разделением людей по цвету кожи и объему кошелька, законностью и классовой замкнутостью. А все мы всего лишь люди… Состоим из чего? Протеина, минералов, а в основном – из воды. Морской воды. Да, все нелепо, бессмысленно, а у меня духу не хватает противостоять этому или хотя бы признаться в этом даже самой себе. Увидеть бы его хоть краем глаза, тихо, тайком взглянуть на него. Пусть все остается по-прежнему. Не надо никаких жертв, шумных скандалов, ненависти. О, если бы я могла! Порой мне кажется, что я – смелая, но не настолько. Иногда мне кажется, что жизнь моя кончилась в этом доме, когда мне было пятнадцать лет. А все остальное – сон.
Она перестала ощущать время, реальность происходящего. И казалось ей, будто все было только вчера или не было вовсе. Она вцепилась в край стола.
– Что-то случилось? – спросила Марджори. – Как вы себя чувствуете?
– Я? Немножко устала. Ничего, – Ти улыбнулась, по привычке абстрагируясь от навязчивых воспоминаний, преследующих ее с пятнадцати лет.
– Сегодня вы отдохнете от всего. Ваша комната – в новом крыле дома, тихая, спокойная. Вам никто не будет мешать.
– А завтра я приглашаю вас на ланч, – сказал Лионель. – Хозяйки не будет, но я обещаю вам отменное угощение. Теперь без жены я занимаюсь всем сам. Правда, Кэт и не отличалась особым гостеприимством.
Видя, что тема отнюдь не запрещена, Ричард не приминул спросить:
– И чем же она занимается? – он обожал сплетни.
– С ней все в порядке. Работает. Занимается бурной общественной деятельностью во всевозможных комитетах, цель которых улучшить одно, другое, третье… Но, честно говоря, я не придаю этому значения. Надо отдать ей должное, она верит во все, что делает и деньги на ветер не швыряет.
– Она никогда не любила людей, – заметила Марджори.
Лионель возразил:
– Я бы этого не сказал. Некоторых она слишком любит. Все зависит от того, каких людей вы имеете в виду.
– Ну, конечно, я говорю о наших друзьях, наших общих знакомых, – пояснила Марджори Ти. – Я подружилась здесь с замечательными людьми. Общение с ними для меня спасение, когда Фрэнсис занят Своими коровами, бананами и прочими делами.
Она словно жалит своими словами, подумала Ти. Ричард поинтересовался:
– А зимой приезжает ли к вам кто-нибудь: ваши друзья, родственники?
– Да, конечно, в гавани всегда стоят несколько яхт. В прошлом году здесь бросили якорь Краузы, друзья моей матери, – Да, это их компания «Стэндарт Стил». Они провели с нами целый день. В сезон всегда много чартерных рейсов, курсируют многочисленные зафрахтованные шхуны. Каждый год нас навещают мои кузины, мы отлично проводим время. Уж они-то носятся по всей округе! Вот так мы и развлекаемся!
О чем говорит с ней Фрэнсис, подумала Ти. Супружество – это разговор длиной в жизнь, в противном случае, это уже не семейные отношения, а лишь – видимость, ширма.
Лионель наклонился к Марджори:
– Значит, со дня на день вы разрешитесь?
– Боюсь, что я перенашиваю. Если в течение ближайшего времени, день-два, ребенок не появится на свет, врачи будут делать кесарево сечение.
Лионель нахмурился:
– На твоем месте, Фрэнсис, я не стал бы тянуть и отвез жену в город. Трудно предположить, что может произойти. В случае забастовки, весьма вероятно, что они заблокируют дороги.
– Ты так думаешь? – засомневался Фрэнсис. – Я все-таки считаю, что все пройдет довольно мирно. Я не верю в возможность насилия, даже если забастовка все-таки состоится.
– Сегодня утром ты говорил нам, – напомнил ему Ричард, – что это может иметь неприятные, отвратительные последствия.
– Я имел в виду совсем другое. Неприятные, но не опасные.
Лионель покачал головой:
– Я бы чувствовал себя в большей безопасности, если бы Николас Мибейн был на острове. Он – единственный здравомыслящий негр: в интеллектуальном плане он совсем, как белый. Уверяю вас, я не в восторге от него и ему подобных, но должен признать, что он выражает национальные интересы нашей страны, можно сказать, он – патриот страны. Но он где-то на Ямайке, на встрече, посвященной то ли федерации, то ли независимости, то ли еще чему-нибудь. Бог его знает. Да, в его отсутствие мы можем нажить массу неприятностей.
– Все обойдется без насилия, они не так уж агрессивны, – возразил Фрэнсис. – Вопрос стоит лишь о деньгах, зарплате – обычные профсоюзные требования.
– Да? А что случилось в прошлом месяце? – с вызовом спросила Марджори.
– Да все это мелочи. У нас произошел здесь неприятный инцидент, но речь сейчас не об этом. Видите ли, – объяснял Фрэнсис родителям, – управлять таким огромным хозяйством – это равносильно тому, что быть главой большого семейства. Приходится выслушивать рабочих, разрешать их проблемы, будь то ссуды или их ссоры. Как и в тот раз: один рабочий вспылил и, ударив другого мачете, отрубил ему палец. Мне пришлось вмешаться. Конечно, это было неприятно, но это никак не связано с забастовкой. Нет, не думаю!
