Текст книги "Приглушенные страдания (ЛП)"
Автор книги: Белла Джуэл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
◈ Переводчик: Denika
◈ Редактор: Надин
◈ Обложка: Wolf A.
Переведено для группы «Золочевская Ирина и её ДРУЗЬЯ» – vk.com/zolochevskaya_irina
Пролог
Амалия
Тогда
– Ты слушаешь меня, Амалия?
Хриплый, расстроенный голос наполняет мои уши, но я не отрываю глаз от дороги, мой разум ясен. Драка. Всегда дерётся. Это как волна, которая продолжает обрушиваться на меня, снова и снова, независимо от того, как сильно я продолжаю подниматься на поверхность. Его голос низкий и пронзительный, что вызывает раздражение. Иногда я жалею, что не слышу его, чтобы на секунду вспомнить, каково это – просто дышать в тишине.
Когда-то я любила его.
Может быть, я всё ещё люблю.
Я на самом деле не уверена.
Это ужасное чувство – не быть уверенной. Но, по-моему, я должна знать, что, если я сомневаюсь в этом, значит, моё сердце на самом деле не в этом. Я всегда верила, что познаю настоящую любовь, ту, которая никогда не угасает, ту, от которой захватывает дух и никогда не отпускает. С того момента, как я встретила его, я этого не чувствовала. Это была своего рода любовь, но не та любовь, о которой я всегда мечтала.
Я напеваю мелодию себе под нос – мягкую, проникновенную. Я переношу себя в другое место, место, где я могу быть просто собой: Амалией. Место, где его нет, и от этого мне грустно. Мир, где существую только я. Я представляю, как мои пальцы скользят по клавишам пианино, я позволяю своему телу чувствовать то же самое, что оно чувствует, когда музыка вливается в меня, поражая мою душу, унося меня в другой мир. Мир свободы. Мир счастья.
Музыка – это моя жизнь.
– Амалия, я обращаюсь к тебе!
Он всегда разговаривает со мной. Или, более того, при мне. Снова и снова он бросает в меня свои слова. Между нами больше нет счастья. Четыре года вместе, и я забыла, каково это – смеяться вместе с ним. Может быть, мы никогда не подходили друг другу. Драматургия всегда занимала первое место в его списке. Упрямый. Громкий. Я – полная противоположность. Мне нравится, когда в моём мире тихо, за исключением музыки. Всё остальное – просто пустая трата энергии.
– Амалия! – лает он.
Я сжимаю пальцами руль, стараясь сохранять спокойствие. Мой психотерапевт сказал не потакать ему. Не реагировать, когда он так себя ведёт. Она не понимает, как это тяжело. Он научился доводить меня до того состояния, когда я готова была взорваться, но я ненавидела эту сторону себя. Я всегда была спокойна и умиротворена. Тихая. Он пробуждает во мне всё самое худшее. А потом он всё переворачивает с ног на голову и делает так, что это моя вина.
Я пыталась порвать с ним. Три раза.
Он снова перекладывает вину на меня, и моя мягкость берёт верх, и он побеждает.
Каждый раз.
Но сегодня вечером я спокойна. Я спокойна. Я готова к свободе. Готова осуществить свои мечты. Я готова стать кем-то другим. Кем-нибудь получше. Кем-то другим. Для меня и моей музыки появилась возможность, и я собираюсь ею воспользоваться. Кроме того, я знаю, что для него есть кто-то, кто лучше подходит, кто-то, кто может сделать его счастливым.
Я не думаю, что этот кто-то – я сама.
На улице темно, и шоссе по большей части пустынно, за исключением нескольких редких проезжающих мимо машин. Завывает ветер, и полная луна, сидящая низко, освещает всё небо, требуя, чтобы её присутствие ощущалось. Я бросаю на него взгляд всего на секунду и чувствую, как меня охватывает чувство спокойствия. Я могу это сделать. Это к лучшему. Я просто должна быть сильной.
Я делаю глубокий, успокаивающий вдох и говорю самым добрым голосом, на который только способна:
– Мы больше не можем быть вместе, Кейден.
Мой голос, хотя и нежный, в то же время твёрд в своей подаче.
– Прошу прощения?
Его голос звучит отрывисто, и краем глаза я вижу, как он поворачивается ко мне. Я не вижу его лица, но знаю, что он будет хмуриться, морщины между его бровями станут глубже. Я держу руки на руле и не отрываю глаз от дороги. Вдохни и выдохни.
– Прости. Я пыталась. Но это не работает. Я не люблю тебя так, как должна была бы, и это несправедливо по отношению к нам обоим. Появилась возможность для моей музыки, и я собираюсь ею воспользоваться.
Мёртвая тишина.
Ему требуется некоторое время, чтобы ответить, и моя грудь сжимается в ожидании его реакции.
– Ты шутишь, да?
О, как бы я хотела, чтобы это было так.
Мне вдруг показалось, что я несу на себе тяжёлый груз. Я сделала свой выбор, но это не значит, что его было легко сделать. Кейден был частью моей жизни достаточно долго, чтобы я знала, что мне будет не хватать его присутствия. Но я не буду скучать по тому, что отложила свою жизнь, потому что наши мечты разные. Наши характеры разные.
Мы двое из разного теста.
Это не сработает.
– Нет. Мы больше не будем этого делать, – твёрдо говорит он, скрещивая руки на своей широкой груди.
– Кейден, – говорю я, сохраняя спокойствие, вспоминая, что сказал мой психотерапевт. «Не усугубляйте ситуацию, будьте прямолинейны и добры, но стойте на своём». – Мне жаль, но это происходит. Я уезжаю через два дня.
– Нет.
Он смотрит прямо перед собой, и лунный свет позволяет нам ничего не скрывать. Моё сердце бешено колотится, и я делаю столько глубоких вдохов, сколько могу, чтобы попытаться успокоить его. Я страдаю от беспокойства даже в лучшие дни, и ситуация, подобная этой, не помогает. Вообще.
– Кейден, мне жаль, но я сделала свой выбор.
Он смеётся, холодно и горько.
– Это ещё одна из твоих странных попыток разобраться в какой-то нелепой карьере. Ты делала это раньше, и мы всё ещё здесь. Мы оба знаем, что ты не бросишь меня, Амалия, поэтому мы больше не будем об этом говорить.
Мои щёки краснеют, а сердце бьётся так бешено, что я не слышу собственных мыслей.
Вот он снова за своё. Разговаривает со мной. Принимает решения. Выставляет меня плохим парнем. Оборачивает это против меня. Ещё раз.
Не в этот раз.
– Я ухожу.
Мои слова окончательны, мой тон жёстче, чем должен быть. Я ненавижу это, но я не отступлю. Ему не принадлежит моя жизнь, и я ему не принадлежу. Я не хочу причинять ему боль, но я делаю это.
С меня хватит.
– Это не так.
Дыши, Амалия.
– Да.
– Нет, – внезапно рычит он, разворачиваясь лицом ко мне. – Ни хрена ты не сделаешь! Я потратил на тебя четыре года своей жизни не для того, чтобы ты просто ушла. Нет, ты ведёшь себя нелепо, и я этого не потерплю. У пар бывают трудные времена, вот и всё. Мы это исправим. Ты останешься здесь, чтобы мы могли всё исправить. Я больше не буду говорить об этом, Амалия. Ты меня понимаешь?
Дыши.
Дыши.
Дыши.
– Мне жаль, но я сделала свой выбор. Я больше не буду обсуждать это с тобой, Кейден. Не раньше, чем мы приедем домой. Я пытаюсь вести машину. Мы будем там через несколько минут и сможем как следует всё обсудить.
Мне следовало подождать, пока мы не приедем домой. Теперь я это понимаю. Но я надеялась, что, как только мы вернёмся домой, я смогу собрать свои вещи и уехать. Я не хотела, чтобы спор длился всю ночь напролёт. Потому что я знала, что именно так всё и закончится. Кейден не просто принимает вещи, по крайней мере, в машине у меня есть возможность сбежать, как только мы останавливаемся. Когда мы дома, он сделает всё, чтобы это продолжалось.
И всё же, вероятно, это была не самая лучшая идея.
– Тогда притормози, – требует он. – Ты начала этот разговор, а теперь хочешь, чтобы я подождал? Нет, съезжай на обочину.
– Когда мы вернёмся домой, мы…
– Я сказал, съезжай на обочину! – ревёт он. – Если ты собираешься порвать со мной, то, чёрт возьми, посмотри мне в глаза, вместо того чтобы ждать, пока мы вернёмся домой.
– Кейден, успокойся, – пытаюсь сказать я, но он зол.
Действительно очень зол. И характер у него никогда не бывает хорошим. Он совершает глупости, когда выходит из себя.
– Я сказал, – выдавливает он, трясущимися руками, – остановись!
Он протягивает руку, хватается за руль и тянет его на себя. Немного, но этого достаточно. Я поворачиваюсь на долю секунды, чтобы посмотреть на него в полном шоке, попытаться остановить его, и машина резко сворачивает в сторону. Мы въезжаем в грязь на обочине шоссе, и я впадаю в панику, пытаясь это исправить, но от этого становится только хуже. Кейден что-то кричит, но я не могу сосредоточиться. Я снова пытаюсь выровнять машину и одновременно жму на тормоза.
Это самая худшая ошибка, которую я когда-либо совершала.
Я теряю контроль, и мы переворачиваемся.
Машина срывается с места, ударяется об обочину, немного съезжает по склону, а затем мы оказываемся в воздухе и катимся. Снова, и снова, и снова. На мгновение моё зрение затуманивается, слух замирает, и всё, что я могу чувствовать, – это как моё тело подбрасывает, ноги дёргаются, руки летают вокруг, когда мы падаем всё ниже.
Затем всё прекращается. С громким треском. Всё просто останавливается.
У меня звенит в ушах, моя голова прижимается к окну, и что-то тёплое покрывает моё лицо. Кровь. Я ощущаю её металлический привкус во рту. Меня охватывает паника, и я пытаюсь пошевелиться, но мои ноги словно в ловушке. Машина разбита.
– Кейден, – хриплю я, но не слышу своих слов.
Мне кажется, что это так?
Почему я не слышу своего голоса?
– Кейден, – пытаюсь я снова.
Я пробую повернуть голову, но не могу; из одного уха льётся кровь, и боль, не похожая ни на что, что я когда-либо испытывала, берёт верх, заставляя меня кричать в агонии.
Только этого я тоже не слышу.
Я ничего не слышу в своём кошмаре.
И прежде чем я успеваю позвать на помощь, мой мир начинает вращаться и становится чёрным.
Мало ли что я знаю, но так оно и останется.
Глава 1
Амалия
Сейчас
Они появились из ниоткуда.
Я их не видела. Я их не слышала. Конечно, я их не слышала. Но я их также не почувствовала. В какой-то момент я иду, направляясь обратно к туристическому автобусу, а потом меня хватают сзади и тащат в тёмный переулок.
Я пытаюсь закричать, но ничего не выходит.
Твёрдая мозолистая рука закрывает мне рот.
Ужас переполняет меня, и я ничего не могу сделать, кроме как извиваться и пытаться отбиться от нападавшего. Уже поздний вечер, зачем кому-то нападать на меня средь бела дня?
Я извиваюсь ещё сильнее, пытаясь наступить на ноги, или подраться, или сделать что-нибудь, что избавит меня от этого тяжёлого человека. Но он тащит меня дальше в переулок, потом в другой, и вот мы одни. Никто не может меня видеть. Они не слышат меня, потому что я не могу кричать. Единственная мысль в моей голове: «Интересно, сколько раз это случалось с невинными людьми, такими близкими к другим, и никто не знал?»
Я разворачиваюсь в его объятиях лицом к мужчине, который ухмыляется, скрестив руки на груди, и смотрит на меня. Я знаю его в лицо. Я видела фотографии. Он охотился за Скарлетт неделями, месяцами, даже годами. Трейтон. В реальной жизни он гораздо страшнее, чем она могла бы когда-либо объяснить ему. Глаза холодные, как лёд. Ухмылка, в которой нет абсолютно никакого милосердия.
– Ну, привет.
Я сглатываю. Я не знаю, чего он от меня хочет, но могу гарантировать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Почему я ушла одна? Почему? Мне не следовало этого делать, не при такой неминуемой опасности. Я снова извиваюсь, но мужчина позади меня сжимает меня крепче. Я начинаю паниковать, мотая головой из стороны в сторону. Если я смогу освободить его руку, я смогу закричать. Кто-нибудь может мне помочь.
Боже, кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне.
Трейтон делает шаг вперёд, и мужчина отпускает руку. Я собираюсь закричать, но Трейтон хватает меня за челюсть, сжимая её так сильно, что я могу только открыть рот в беззвучном крике. Он делает это до тех пор, пока слёзы не катятся по моим щекам, и я пытаюсь встряхнуть головой, чтобы избавиться от боли. Только тогда он отпускает меня. И мужчина снова закрывает мне рот рукой.
Предупреждение.
Вкус того, что должно произойти.
– Послушай меня, Амалия.
Откуда он знает моё имя?
– Ты закричишь и пожалеешь, что вообще родилась. Я могу тебе это обещать. В любом случае, к концу дня я тебе не понравлюсь. Мне нужно отправить сообщение. Ты – идеальный способ сделать это. Обязательно передай от меня привет Скарлетт и сообщи ей, что ничто из того, что она делает, не поможет ей скрыться. Я найду её. И я получу от неё то, что хочу.
Его кулак врезается мне в живот, и я с хрипом сгибаюсь пополам. Мужчина позади меня отпустил меня и отступил назад. Его работа явно выполнена.
А Трейтона вот-вот начнётся.
Ещё один твёрдый кулак врезается мне в рёбра, за ним ещё один. Он не проявляет милосердия. То, что я женщина, для него абсолютно ничего не значит. Агония, не похожая ни на что, что я испытывала за очень долгое время, пронзает моё тело, и я пытаюсь закричать, но выходит только болезненное шипение.
Его нога попадает мне в челюсть, и я отлетаю в сторону. Я приземляюсь на землю с глухим стуком и криком, который больно слышать даже мне.
Почему мне никто не помогает?
Неужели никто не слышит моих криков?
На улице были люди. Где они?
Я переворачиваюсь и закрываю лицо руками, пытаясь защитить его.
Это бесполезно.
Его удары наносятся сильно и быстро.
Они приходят до тех пор, пока я не перестаю дышать.
Пока я не перестаю думать.
Пока я больше не перестаю чувствовать.
Думаешь, после этого он остановится?
Он – нет.
***
Мои глаза распахиваются, и моё дыхание прерывистое. Мне требуется мгновение, чтобы вспомнить, где я нахожусь, и убедить себя, что теперь я в безопасности. Я в безопасности. Его здесь нет. Тёплая рука обхватывает мою, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Скарлетт, смотрящую на меня широко раскрытыми карими глазами, с нежным выражением лица.
– Ещё один сон?
Я киваю.
Я даже не заметила, как заснула.
Мы лежали на её кровати, болтали, а потом я заснула. Усталость берёт надо мной верх.
Пальцы Скарлетт по-прежнему сжимают мои, и мы лежим бок о бок в её постели на ранчо, и несколько мгновений никто из нас ничего не говорит. Мы обе сломлены. Обе избитые. И всё из-за её бывшего парня, Трея. Её молчание причиняет боль, потому что это означает, что она винит себя, а я не хочу, чтобы она винила себя. Ничто из того, что он сделал, не лежит на ней.
Он монстр, а монстры не играют по правилам.
– Я не заметила, что заснула, – тихо говорю я, мой голос звучит отдалённым гулом в моей голове, теперь ещё хуже после моего приступа.
Скарлетт перекатывается на бок, и её красивое личико избито, но не так сильно, как её тело или, без сомнения, разум. Эта девушка – всё для меня. Она дала мне шанс, который я так долго искала. Она верила в меня, когда никто другой не верил. Я буду рядом с ней до того дня, когда она скажет мне, что больше не хочет, чтобы я была рядом.
– Как ты? – спрашивает она меня.
Я улыбаюсь; улыбка небольшая, но искренняя.
– Я в порядке. Скучаю по свободе, которую я испытывала в дороге, но радуюсь возвращению домой.
Её брови сходятся на переносице.
– Ты знаешь, что я имею в виду, Амалия. После нападения? Ты в порядке? Тебе всё ещё снятся кошмары о нём?
– А тебе?
Она прикусывает нижнюю губу.
– Перестань переворачивать всё с ног на голову.
– Я в порядке. Мне становится лучше.
Если не считать травм на моём теле, со мной всё хорошо. Я думаю. Я не буду упоминать ей о том, насколько частыми были кошмары. Или объяснять весь ужас того, что я чувствовала в те несколько ужасающих часов, когда я была у Трейтона. Я не скажу ей, потому что это только ещё больше будет преследовать её, а она этого не заслуживает. Она знает, каково это.
Мы обе знаем.
Мы просто предпочитаем не говорить этого.
– Ты ужасная лгунья, но и я тоже, так что, думаю, мы квиты.
– У нас всё будет хорошо, – говорю я ей, сжимая её руку. – Теперь мы дома, за нами присматривает клуб, и у нас есть это удивительное ранчо, которое нужно исследовать, и альбом, который нужно создать. Жизнь полна солнечного света и радуг, Скар.
Она смеётся, и я едва слышу этот приятный звук, но мне всё равно он нравится. Я улыбаюсь ей.
– В твоих устах всё звучит как мечта, Амалия. И, говоря о тех байкерах, которые присматривают за нами…
Моё сердце колотится о грудную клетку. Я знаю, о чём она спрашивает. Она видела, как Малакай смотрит на меня – мы все видели. Последние несколько дней, что я прихожу сюда, он улыбается мне так, что у меня в животе становится забавно. Такого я не испытывала уже столько лет, что сбилась со счёта.
Но она не понимает, что улыбка – это всё, чем он когда-либо будет для меня.
Тьма моего прошлого всё ещё преследует меня.
От этого никуда не деться.
Для любви нет времени.
Только музыка.
– Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, – тихо отвечаю я, пристально глядя на неё.
Она улыбается.
– Ты знаешь, о чём я говорю. Мэл. Он без ума от тебя.
– Я не заметила. Насчёт тех лошадей, которые стоят у тебя в конюшне, когда мы сможем на них покататься?
Я даже не скрываю, что меняю тему, но я не знаю, что она хочет, чтобы я сказала? У меня нет способа объяснить ей, почему мы с Малакаем никогда не сможем быть вместе, не открыв дверь и не заставив её задать миллионы вопросов. Будет лучше, если мы просто не будем говорить об этом. И я забываю о красивом байкере, который смотрит на меня так, словно я его солнышко.
Она тихо хихикает.
– Ты потрясающе умеешь менять тему разговора. Мы сможем покататься на них, когда нам обеим станет лучше.
Лошади. Она говорит о лошадях.
Я улыбаюсь.
Затем я снова переворачиваюсь на бок, выдыхаю и закрываю глаза. Я не могу дождаться этой свободы, чтобы промчаться галопом по центру загона, ветер дует мне в лицо, и мне наплевать на всё на свете.
Это будет рай.
– Йоу.
Я только сейчас слышу глубокий мужской голос, и это исключительно потому, что он довольно раскатистый. Мы со Скарлетт обе садимся и видим, как Кода входит в комнату с коричневым бумажным пакетом в руке. Он останавливается в изножье кровати и смотрит на нас сверху вниз.
– Вы две были бы мечтой любого мужчины прямо сейчас, если бы не тот факт, что о вас обеих говорят, и последствия были бы смертельными.
Скарлетт хихикает, и я краснею.
Иногда я не знаю, как относиться к этим мужчинам. Они такие смелые. Такие целеустремлённые. Такие впечатляющие. И такие невероятно красивые.
– Спасибо тебе, Кода, – говорит Скарлетт. – Итак, какие товары у тебя сегодня в сумке?
– Маффины, кексы и ещё какую-то девчачью дребедень Маверик велел мне тебе принести. Не понимаю, как ты остаёшься худой, постоянно поедая этот отстой.
Скарлетт открывает пакет и достаёт большой шоколадный маффин. Запах сразу же поражает меня, ударяя в ноздри, и, боже, пахнет невероятно. Тёплый шоколад. Сахар. Небо.
– Это называется пробежки, – говорит она, отламывая кусочек и со стоном засовывая его в рот.
Я тянусь к пакету и тоже достаю один.
– Ты тоже, да? – говорит Кода, когда я встречаюсь с ним взглядом.
Они все учатся обращаться непосредственно ко мне, после того как я несколько раз им не ответила. Я ценю это, потому что крайне неловко, когда кто-то разговаривает с тобой и думает, что ты невежественна, потому что ты его не признаёшь.
Ещё хуже, когда приходится объяснять, почему ты их не признала.
– Шоколад – лучший друг девушки. – Я улыбаюсь ему.
Он улыбается мне.
– Ты слишком милая. Ладно, дамы, я ухожу отсюда. Я выполнил свой долг на этот день. В клубе меня ждёт киска.
Мои щёки снова горят.
Такой… брутальный.
– Отвратительно, Кода, – бормочет Скарлетт, и я смеюсь над выражением ужаса на её лице.
Я оглядываюсь на Коду, и он широко улыбается.
– Мужчина должен делать то, что должен делать мужчина.
– Из-за тебя клуб звучит, как гигантская оргия.
Он подмигивает.
– Так и есть.
Я хихикаю.
Скарлетт смотрит на меня.
– Нам нужно, как можно скорее, ещё раз проверить этот клуб.
Я оглядываюсь на Коду, и он подмигивает мне.
– Уверен, Мал был бы рад, если бы вы, драгоценные маленькие жемчужинки, подверглись такому воздействию.
Мой рот складывается в букву «О», и я смотрю на Скарлетт, которая закатывает глаза.
– Прощай, Кода.
Кода машет рукой, а затем выходит из комнаты во все свои шесть футов, топая так, словно его вес слишком велик, чтобы его нести. Я снова откусываю от своего маффина, вздыхая, когда липкий шоколад тает у меня на языке. Я думаю о клубе, и мне интересно, на что он там похож. Скарлетт была там однажды, но она сказала, что была слишком зла, чтобы обратить на это внимание. С тех пор она не возвращалась.
Я бросаю взгляд на часы на стене и вздыхаю.
Я должна идти.
Я поворачиваюсь к Скарлетт.
– Мне нужно идти, но я вернусь вечером, хорошо?
– Ладно. Ты знаешь, я могу иногда приходить к тебе домой, тебе не обязательно всегда приходить сюда.
Но я прихожу.
Потому что, если бы она пришла ко мне домой, она бы поняла, что я не так чиста и невинна, как она думает. И я не могу этого допустить. Мне нужно, чтобы она верила в меня, потому что она единственный человек, который у меня остался. Единственный человек, на которого я могу положиться. Если бы Скарлетт узнала, что я на самом деле храню внутри, она, возможно, больше не доверяла бы мне.
– Когда-нибудь. – Я улыбаюсь, надеясь отвлечь её от этой темы.
– Напиши мне позже, хорошо?
– Хорошо, – киваю я.
Я беру свой маффин, машу на прощание и выхожу из коттеджа. Я выхожу через парадную дверь и натыкаюсь прямо на твёрдую грудь. Громкий звук вырывается из моего горла, и мои руки автоматически поднимаются, сжимая в одной маффин, и отталкиваются от предмета, в который я только что врезалась. Ужас медленно захлёстывает меня, когда я понимаю, что этот объект – мужчина в кожаной куртке, и я только что размазала по нему свой маффин.
Я отступаю назад, разинув рот, меня захлёстывает стыд, когда я вижу Мала, стоящего передо мной с грудью, покрытой шоколадом.
О, нет.
О, боже.
– Я-я-я-я… – заикаюсь я, позволяя маффину выскользнуть у меня из рук и рассыпаться по полу.
Другая моя рука поднимается ко рту и прижимается к нему. Я такая неуклюжая идиотка. Боже. Я избегаю его взгляда, в ужасе от того, что натворила. Вероятно, есть что-то против стирки этих кожаных курток. Разве не так поступают мужчины? Они не стирают их, чтобы сохранить особенными? Теперь ему придётся её постирать. Все его воспоминания. Всё. Бум. Из-за меня.
И мой маффин.
Сильная рука обхватывает мой подбородок, и я закрываю глаза.
Он собирается накричать на меня?
Я бы накричала.
Не смотрела, куда иду.
Его мозолистые пальцы слегка встряхивают моё лицо, пока мои глаза не распахиваются, и я не смотрю ему в глаза. Ослепительно зелёные. Точно такие же, как у Маверика. Его волосы длиннее, вьются по плечам, и они густые, такие очень густые. Он большой. Крупнее, чем любой другой участник, которого я видела. Его мышцы напрягаются под обтягивающей чёрной рубашкой. Он ужасен и невероятно красив.
– Амалия.
Я не могу отчётливо слышать его голос, но он проникает достаточно глубоко, чтобы от его мягкого, хрипловатого звучания у меня по коже побежали мурашки. Я смотрю на него снизу-вверх, щёки горят от стыда, и, заикаясь, произношу:
– Мне так жаль, Малакай. Я не знала, что ты там был. Я испортила твою куртку и…
Он ухмыляется.
Ухмыляется!
Я растерянно моргаю. Почему он смеётся надо мной? Я чувствую себя ужасно.
– Куртки можно постирать, дорогая, – говорит он, опуская глаза к моим губам. – Выражение твоего лица прямо сейчас… стоит всего шоколада, который сейчас находится на ней.
Я крепко зажмуриваю глаза. Его пальцы всё ещё обхватывают мой подбородок. И это приятно на ощупь. Защищена. Безопасно.
– Я заплачу за её стирку. Прости. Я тебя не заметила.
Я снова встречаюсь с ним взглядом, в нём пляшут весёлые искорки.
– Перестань переживать из-за этого, ты доведёшь себя до такого состояния. Дыши, милая.
Милая.
Боже.
– Хорошо, – шепчу я, отступая назад.
Я смотрю на раскрошившийся маффин на полу.
– По крайней мере, я не могу сказать, что когда-либо делала это раньше.
Он хихикает, и я слышу это, хотя и не смотрю на него. Я снова поднимаю глаза, глядя на него сквозь ресницы.
– Думаю, это приветственный перекус для тебя позже…
Он разражается смехом, и я не могу сдержать улыбку, которая расплывается по моему лицу. Его смех. То, как из-за этого выглядит его лицо. Это рай.
– Должным образом принято к сведению. Я обязательно оставлю себе кусочек.
Я снова краснею.
– Куда ты направляешься в такой спешке? – спрашивает он меня, и я стараюсь не пялиться на шоколадное пятно на его куртке.
– Мне просто нужно вернуться домой, – отвечаю я ему.
– Тебя подвезти?
Я бросаю взгляд ему за спину на его очень большой, очень красивый, очень грозно выглядящий мотоцикл.
– Нет, спасибо, – бормочу я.
– Испугалась? – спрашивает он меня, и я не отрываю от него взгляда. Я чувствую его слова до глубины души.
Я не должна была их чувствовать.
Пора уходить.
Я опускаю взгляд и говорю мягким голосом:
– Было приятно повидаться с тобой, Малакай. Мне нужно идти.
Я быстро пробегаю мимо него к своей машине, оглянувшись всего один раз. Это ошибка, потому что он наблюдает за мной, его глаза напряжены, на губах лёгкая улыбка. Я не пытаюсь, но мне удаётся бросить ему вызов.
Это нехорошо.
Наверное, мне следует держаться подальше.
Но, глядя в эти зелёные глаза, наблюдая за тем, как они говорят за него, я не уверена, что действительно хочу оставаться в стороне.
***
– Где ты была?
В ту секунду, когда я переступаю порог своего дома, голос моей матери обрушивается на меня. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы они не звонили ей, когда на меня напали. Она сразу же прибыла, чтобы присмотреть за мной, но теперь у меня много проблем с тем, чтобы избавиться от неё. Кажется, она думает, что я в опасности и что мне не следует выходить на улицу, пока я не узнаю больше о том, что произошло. Она не понимает, что я уже знаю, что произошло, и я знаю, кто это сделал. Я также знаю, что за мной присматривает мотоклуб.
Маленький факт, которым я пока не хочу с ней делиться.
– Я была в гостях у Скарлетт, – говорю я ей, входя в свою маленькую квартирку с двумя спальнями и направляясь прямо на кухню.
– Ты навещала его сегодня?
Я вздрагиваю.
Мне больно, когда она это делает. Она привносит чувство вины в мою жизнь. Она заставляет меня чувствовать себя виноватой за то, что я пытаюсь исправиться. За то, что пыталась чего-то добиться для себя. Она знает, что я несу вину на себе. Она знает, что я никогда не поправлюсь. Поэтому она тычет в самые чувствительные места во мне, пока они не начинают кровоточить.
– Пока нет, – мягко отвечаю я. – Я планировала зайти к нему сегодня днём.
– Амалия, ты – единственный человек, который у него есть. Ты в долгу перед ним – сделай посещение своим главным приоритетом.
Она ничего не знает.
Ничего из того, каково это – войти туда и услышать его оскорбления. Мне становится лучше на несколько часов, когда моя музыка уносит меня прочь, а потом он разрывает меня в клочья за считанные секунды. Его презрение. Его сердитые слова. Его ожесточённое отношение. Всё, что связано с тем, чтобы быть рядом с ним, убивает что-то внутри меня.
Может, я и заслуживаю этого, но я устала от этого.
– Он не хочет, чтобы я была там, – говорю я ей, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и мягко. Я не хочу бороться, я так устала от борьбы.
Она хмуро смотрит на меня.
– Конечно, он этого не хочет. Хотела бы ты, чтобы рядом был кто-то, кто сделал это с тобой? Но это к делу не относится, ты у него в долгу. Сейчас я отведу тебя в гости.
Я сглатываю боль, и чувство вины переполняют мою грудь. Я живу с этим каждый день, но, когда она здесь, от неё становится намного хуже. Самое худшее, что она должна быть моей матерью. Разве это не её работа – быть на моей стороне, даже когда я неправа, даже когда я сделала что-то непростительное? Предполагается, что она будет прикрывать мою спину в трудную минуту. Но она этого не делает. Это ранит сильнее, чем она когда-либо могла себе представить.
– И я думаю, тебе следует ограничить время, которое ты проводишь со Скарлетт. У тебя нет времени исчезать, гоняясь за какой-то музыкальной мечтой. Достаточно того, что ты уехала на месяц. Тебе нужно искать работу. Поселиться здесь.
Я выдыхаю, вдыхаю, выдыхаю.
– Хорошо, – говорю я тихим голосом.
Нет смысла спорить с ней.
Это только подольёт масла в её и без того бушующий огонь.
Кроме того, я могу говорить до посинения. Она меня не услышит.
Мать никогда этого не делает.
– Хорошо, – говорит она мне, кивая головой. – Тогда пойдём.
Я тихо выдыхаю и киваю, хватаю свою сумочку, которую только что положила, и поворачиваюсь, чтобы последовать за ней к двери. Моя мать ходит грациозно – она родилась в богатстве, и, хотя у неё его больше нет, она живёт так, как будто оно у неё есть. Она двигается так, как будто у неё с пальцев капают деньги, она высоко держит голову, как будто её ничто в мире не волнует. Как будто она самая лучшая. И под ней ничего нет.
Мой отец – трудолюбивый работник, и он покрывает всё, чего она хочет и в чём нуждается, но это и близко не похоже на тот образ жизни, на который, по её мнению, она имеет право. Мой папа – хороший человек. Любящий. Добрый. И я никогда в жизни не пойму, какого чёрта он с ней якшается. Я люблю свою мать, не поймите меня неправильно, но я никогда не буду смотреть ей в глаза. Она всегда будет заставлять меня чувствовать себя так, словно несчастный случай, которого она хотела, никогда не случился.
Мы подходим к её машине, и она сердито смотрит на мою.
– Ты же знаешь, что тебе не положено садиться за руль, Амалия.
Я полностью осознаю это. Но частью победы над моими демонами было то, что я снова села за руль. Это исцелило что-то внутри меня. И хотя у меня проблемы со слухом и мне приходится быть в состоянии повышенной готовности, нет никаких причин, по которым я не могу ездить в основные места и обратно. Я бы не стала ездить на большие расстояния, но мне действительно нужна некоторая свобода.
– Мне разрешили водить машину, – говорю я ей.
Она метает в меня кинжалы.
– Ну, тебе не следовало этого делать.
Я сглатываю.
Это больно.
Хотела бы я знать, почему она так сильно меня ненавидела.
Мы садимся в её машину, и я ничего не говорю, пока мы едем в город к их дому, дому, в который я ненавижу заходить, дому, в который, сколько бы раз я ни входила, у меня такое чувство, будто дьявол только что вальсировал в его дверях. Я там никому не нравлюсь. Я не могу сказать, что виню их. Но я хожу туда каждый божий день, когда бываю дома, потому что я стольким ему обязана.
Даже если это медленно разъедает мою душу.
Мы прибываем в особняк, в котором ни в чём нет недостатка. Его родители оба богаты, и, к счастью, это так, потому что уход, в котором он нуждается, осуществляется круглосуточно. Они дают ему всё самое лучшее, хотя это совсем не то, чего он хочет. Он не выходит из дома. Он не выходит на улицу. Он не работает. Он остаётся внутри, отказываясь от помощи, отказываясь позволить жизни начаться заново.
