Текст книги "Могила Бешеного"

Автор книги: Баян Ширянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

IV. СМИРНОФФ.

Коля замялся. Он взглянул на старика, на Коростылева, тщательно бинтующего палец. Глаза его остановились на недопитой водке. В два глотка опустошив бутылку, бомж понюхал кусок хлеба, но закусывать не стал.

– Я, это, и не знаю почти ничего… – Начал Коля, осекся и виновато посмотрел на Тихона. Тот сурово молчал, пожирая бомжа глазами.

– Он тут вчера был… К Суле подкатывал. На Казани. Стольник ему дал. Говорил, что это только задаток… Коля опять умолк.

– Да не тяни ты кота за яйца! – Тихо проговорил Шрам и от тона, которым была сказана эта фраза, Коля впервые на самом деле испугался.

– Говорил, работа есть. Отнести что-то куда-то. А что, куда, не говорил пока…

– Дальше. – Процедил Тихон, видя, что бомж собирается опять умолкнуть.

– Суля базарил, что Бешеному еще двое нужны…

– Ну!

– Так вчера банный день был… Есть тут спецприемник, в котором нашего брата моют и пожрать дают на халяву. Так вчера все казанские туда и укатили… Не нашел он никого…

– Так…

– Ну и обещал он, что сегодня придет…

– Точно? – Насупившись спросил Тихон.

– Да я почем знаю?! Он только с Сулей базарил. А Суля сейчас в полном отрубе. Стольник пропивает. Коростылев задумался. Сейчас для него бомжи были единственной зацепкой, которая позволяла выйти на Бешеного до того, как он с их помощью совершит теракт. И если Бешеный должен сегодня появиться – есть смысл его подождать, пожертвовав даже своим обонянием и одеждой, которая наверняка пропитается миазмами бомжовских пристанищ.

– И куда он придет? – Ласково полюбопытствовал Коростылев.

– Кто ж его знает? Его ж Суля водил…

– А ты мальчик? Ни одной тусовки не знаешь?

– Ну, знаю, – Насупился бомж:

– Несколько их… У Казанцев-то…

– Вот по всем и пройдемся. – Отрубил Тихон и встал.

– Так он говорил… – Опасливо начал Коля, пытаясь спрятать бегающие светлые глаза.

– Замочит? – Улыбнулся Коростылев. Бомж только кивнул.

– Ничего, не успеет. У него ко мне должок есть… А как он этот должок оплатит, будет он гнить в каком-нибудь овраге… Въехал? Коля опять затряс головой, всем своим видом показывая, что он полностью согласен со Шрамом. Пока они шли к первому месту, подвалу на Ново– Басманной, Тихон довольно часто оглядывался. Он надежно оторвался от наци, но предчувствие опасности не покидало Коростылева. Свернув в один из дворов, Коля уверенно вошел в крайний подъезд и начал было спускаться, но замер не полушаге. Тихон чуть не сшиб его в полутьме.

– Что-то не то… – Проговорил бомж.

– Чего? – Не понял Шрам.

– Запах не такой. – Поморщился Коля.

– Так ты еще и запахи различаешь? Давай, вперед! Проводник обреченно пожал плечами и пошел во тьму. Пробираясь буквально на ощупь, через несколько метров от входа, Коля споткнулся обо что-то, лежащее поперек прохода.

– Чтоб тебя! – Выругался бомж. – Навалили какой-то дряни на пути!.. Спички есть? Достав зажигалку, Коростылев зажег ее. Голубой газовый огонек осветил бесформенную кучу, из которой торчала человеческая нога в рваном ботинке. Из-под тряпок выскочили две жирные крысы и опрометью кинулись прочь от света.

– Кто же это? – Опешив, Коля опустился на корточки перед трупом и перевернул его лицом вверх. Через все лицо покойника наискосок проходил ровный свежий разрез, полный запекшейся крови. Мертвые глаза смотрели равнодушно и бессмысленно.

– Стопарь. – Вздохнул Коля. – Он тут жил. Чуть подальше. Эх, кто ж его так… Суровый был мужик. Со многих тут дань собирал… Держать зажигалку стало горячо и Шрам отпустил кнопку. В наступившей темноте слышно было лишь хриплое прерывистое дыхание Коли, да легкий шорох, который издавали снующие по углам крысы.

– Так, может они его и… – Предположил Коростылев.

– Не-е… – Отозвался бомж. – Суровым он был, это да. Но и не обижал никого зазря…

– И где они, его подопечные?

– Разбежались, видать.

– И чего теперь?

– Пошли дальше. Следующим местом оказался чердак на Ольховой улице. Там было людно. Тихон, думавший, что уже почти притерпелся к этим запахам, был буквально одурманен вонючей смесью табачного дыма, потных тел, гнили, которая плотной завесой стояла в неподвижном воздухе комнатушки, куда он попал. Здесь собралось около десятка бомжей обоих полов, которые галдели, курили самокрутки и баловались спиртосодержащими напитками. В глаза Коростылеву бросились две плоские бутылки водки «Смирнофф», стоявшие около одной из лежанок. Вряд ли обитатели этого чердака имели средства для их покупки, да и притаскивать их с помойки им было мало смысла. Бомжи большей частью не обратили внимания на пришедших, лишь один из них, нахмурясь, пытался разглядеть Тихона, даже протянул в его направлении руку, но в нее кто-то вложил стакан с желтоватой жидкостью и это оказалось объектом более достойным внимания бомжа.

– Здесь двое ребят Стопаря. – Шепотом сообщил Коля:

– Вон тот в углу, в синей фуфайке, это Рома. Фуфайку на Роме действительно когда-то была синей, но теперь от нее остались лишь лохмотья неопределенного цвета.

– Второй, тот что с бутылем водки, Зуй. Остальные местные. Впрочем… Коля еще раз всмотрелся сквозь дымовую завесу в лица пьющей братии.

– Троих я тут не знаю. Тихон пристально оглядел тех двоих, на которых указал Коля, пытаясь определить, кто же из них меньше пьян, с кем удастся более-менее нормально поговорить. После секундного размышления, Коростылев сказал:

– Позови-ка сюда Зуя. Я буду за дверью. И выскользнул из каморки. Глаза у Тихона слезились, в носу першило и он высморкался на дощатый пол, сплошь покрытый голубиным пометом. Вскоре появился Коля, который вел Зуя, так и не расставшегося с бутылкой.

– Куда ты меня тащишь? – Пьяно возмущался Зуй. – Там осталась моя баба. Пусти, сука!

– Тут один пассажир с тобой поговорить хочет… – Коля пытался утихомирить бомжа, размахивающего бутылкой, из которой при каждом взмахе выплескивалась драгоценная жидкость.

– Пассажир? – Удивился Зуй. – Какой пассажир?

– Вот этот. – Коля уже подвел бомжа к Тихону и отпустив его, попытался сделать шаг к выходу.

– Постой! – Твердо проговорил Шрам. – Ты мне еще будешь нужен.

– Как скажешь, командир… – Вздохнул Коля и уселся где стоял.

– Ты хто? Чего надо? – Пошатываясь, Зуй пытался сфокусировать глаза ни лице Тихона.

– Присядем? – Миролюбиво спросил Коростылев. Зуй, оглядевшись, сделал пару шагов до ближайшей балки, подпиравшей крышу, прислонился к ней и сполз вниз. Тихон взял пластмассовый ящик и примостился поблизости так, чтобы свет из чердачного окна падал на бомжа, а сам Коростылев оставался в тени.

– Гутарь… – Зевнул Зуй и приложился к бутылке.

– Бешеного знаешь?

– Эт какого? Что вчера тут шароебился? Гондон! Я – кричит Бешеный. Туз бубновый. В наколках, как в парче. Чи-чи, га-га, сношать мой бедный череп. Пальцы веером, фиксы в наколках!.. Фанеры, кричит, у мня немерено! Пошустри, подшестери слегка – отстегну. Гниль позорная… Бомжа несло. Вряд ли он сам понимал, что говорит, но тем внимательнее слушал его пьяные речи Тихон.

– Стопарь его сра-азу просек. С каких это пор черва козырной мастью стала? – Грит. А Бешеный перо вынул и по роже Стопаря! И правильно, нечего голой жопой на перо лезть! Правильно я грю? Правильно! А мне глотка дорога. Она хоть и луженая, зато не казенная. И Зуй расхохотался собственному каламбуру.

– А где он? – Попытался Коростылев направить беседу.

– Хто? Стопарь? Так он так без глотки и валяется, коль кролики его не погрызли…

– Бешеный.

– Ах э-этот… А хрен его знает. Я, бля, крутой, вы тут, бля, шушера одна. Говно мое лизать недостойны. А как приспичило, бля, сам прикостылял, падла!.. А нам-то што? Водяру принес? Принес! Забашлял? Забашлял! Нам-то чего?

– Он еще придет? – Осторожно спросил Шрам.

– Придет, придет… Я, бля, крутой! Я, бля, Бешеный! Против меня ни-ни. Покнокаю. За мокроту на хозяина горбил. Вы тут все перхоть подзалупная, а я туз бубновый! – Начал Зуй по второму кругу.

– Когда придет-то.

– Я, бля в вечеру приду, всем шухер наведу, и чтоб ни слова! Тс-с-с! Понял? Тс-с-с!..

V. ЗОНА.

В том году капитан Государственной Безопасности Тихон Глебович Коростылев получил очередное задание. Он должен был под видом заключенного несколько месяцев прожить в зоне, где содержался преступник по кличке Брыль, и попытаться узнать где тот спрятал содержимое трейлера. Брыль, которого по паспорту звали Брулев Виктор Иннокентиевич, был организатором банды, которая «работала» на подмосковных дорогах. Под видом гаишников они останавливали дальнобойщиков, убивали наиболее строптивых водителей и припеваючи жили поторговывая награбленным. Но однажды Брылю «повезло». Машина, которую застопили его ребята, оказалась нагружена пушниной. В результате, государство обеднело на пару центнеров соболиных шкурок. Этот товар преступники надежно спрятали, намереваясь, очевидно, сами выйти на западных торговцев. Но исчезновение машины с ценным грузом вызвало такой шум в МВД и КГБ, что Брыля поймали уже на третий день после исторического налета. Однако меха найти никто не смог. Рядовых членов банды тоже. Сам Брыль, даже просидев неделю в пресс-хате, не сломался и поехал этапом лишь по 118-й статье УК, за нелегальное хранение огнестрельного оружия. Зато и впаяли ему на полную катушку, червонец усилка, усиленного режима содержания. Когда Брыль уже отсидел два года, обнаружились новые обстоятельства. Точнее, то, что от них осталось. В лесу неутомимые искатели трофеев Второй Мировой наткнулись на могилу, в которой обнаружились три скелета в милицейской форме. Сообщники Брыля. Стало понятно, что местонахождение товара знает только один человек, да и тот медленно загибается, сколачивая ящики и попутно терроризируя зоновскую санчасть постоянными болями в отбитых почках. К нему и направили Тихона Глебовича. Коростылева детально проинструктировали, заставили заучить пару сотен наиболее употребимых зековских выражений, снабдили подробной легендой как этапов, которые он прошел, так и его жизни на воле. Причем, по этой легенде, он был чуть ли не братом одного из мальчиков Брыля. Естественно, сообщать последнему о том, что его поделы найдены, Коростылеву было запрещено. Тихон Глебович приехал в Бутырку, и его тут же запихнули на большой спец в осужденку, где парились уже получившие свой срок и ждали этапа. Большой спец состоял из нескольких этажей четырех-пятиместных камер, и здесь Коростылев впервые вкусил прелести тюремной жизни. В первый же день пребывания в СИЗО на него наехали сокамерники, трое пацанов, еще на свободе изможденных алкоголем и развратной жизнью, считавших что тюрьма, это место для приобретения своего здоровья за счет чужого. Раскидав их по разным углам хаты, Коростылев, которого теперь называли Карпов, переместил свою матрасовку на шконку у окна. Тихона зауважали. Потом была Пресня, пересылочная тюрьма. Пробыл там Тихон недолго, и в памяти остались лишь деревянные двухъярусные нары, на которых зеки из-за тесноты вынуждены были спать только на боку, цементная «шуба» на стенах, в которой водились полчища непуганых клопов, да похлебка из гнилой капусты, густо пахнущая мускатом. Там Коростылев-Карпов приобрел репутацию волка– одиночки, стоящего только за себя, но стоящего насмерть. Тихон не участвовал в постоянных разборках зеков, но и не спускал ни одного наезда. Через месяц после начала «заключения» Тихон Глебович жевал черный хлеб с килькой, сидя на нарах столыпинского вагона. Вместе с ним, в шестиместном купе, ехали только двое: старик, получивший год за «чердак», да пацан, поднимавшийся с малолетки во взросляк. С ними Тихон и пришел на зону, где отбывал свой срок Брыль. Неделя в карантине, потом распределение. Этапников раскидали по разным отрядам, но Тихон попал именно туда, куда надо. В четвертый отряд. Отряд деревообрабатывающего цеха. Из карантинки Тихона забрал один из шнырей четвертого, парень лет двадцати пяти с длинными, по зековским меркам, волосами. Он придирчиво осмотрел Тихона и прямо в лоб спросил:

– Блатуешь?

– Нет. – Ответил Коростылев в свою очередь тоже внимательно разглядывая шныря. Тот злобно прищурился и процедил сквозь зубы:

– Смотри, в нашем отряде блатных не любят!.. И, повернувшись, пошел прочь, не оглядываясь, следует ли за ним новичок. Как этапника, Тихона поселили на втором ярусе. Не успел он расстелить матрас и распихать свои немногочисленные вещи по полкам тумбочки, как его дернули к отряднику. Начальник отряда, младший лейтенант Смыслов Петр Аркадьевич, ничего не знал о том, кем на самом деле является новый зек. Как не знало об этом и все руководство колонии. Прочитав карточку новичка, Смыслов выругался про себя. Конечно, людей в отряде постоянно не хватало, но и этот этапник ничего не решал. До откидона ему оставалось всего четыре месяца и ставить его на работу, требовавшую специальных навыков, смысла не имело.

– Осужденный Карпов Тихон Глебович, пятьдесят пятого, сто восьмая первая один год. – Отрапортовал Тихон, войдя в кабинет начальника отряда.

– Присаживайся. – Петр Аркадьевич указал на стул. Коростылев сел.

– Кто ты, за что сидишь, это я и так знаю. Тут, – Смыслов положил ладонь на лежащую перед ним тоненькую папку, – Все это написано. А мне важно одно: будешь работать, или нет. Так как?

– Буду. – Пожал плечами Коростылев.

– На станки я поставить тебя не могу. Квалификации у тебя никакой. Поэтому твое орудие производства простое – молоток. Понятно?

– Угу. – Хмыкнул Тихон:

– Молоток в одну руку, гвоздь в другую, доску в третью… И валяй. На шутку Тихона Петр Аркадьевич отреагировал по своему:

– Валять не придется! – Сухо выговорил он:

– Придется вкалывать. Норму выполнять. А нормы не будет – в шизняк закрою. Шутник нашелся. Ты у меня тут не шуткуй! Больно умных нигде не любят! И добавил, уже более мирным тоном:

– Я, так смотрю, ты мужик основательный. Вот и поработай нормально, сколько осталось. К чему тебе лишние приключения? Вопрос этот показался Тихону риторическим и он промолчал. Но Петр Аркадьевич настойчиво повторил:

– Тебе нужны приключения?

– Обойдусь как-нибудь. – Поморщился Коростылев.

– И еще один вопрос: ты активный? Тихон непонимающе посмотрел на младшего лейтенанта. То ли тот имел в виду гомосексуальные связи, которые процветали в зековском однополом коллективе, то ли речь шла об активности другого рода. В каждой колонии из зеков набирались так называемые группы активистов, помощников администрации. Эти группы назывались секциями и имели разную направленность. От СВП, Секции Внутреннего Порядка, члены которой поголовно считались стукачами, до КМС, Культурно-Массовой Секции, в которой должны были состоять зеки, обладающие какими-либо художественными талантами, которые могли выступать на сцене местного клуба с концертами, посвященными немногочисленным Советским праздникам.

– В смысле? – Рискнул уточнить Тихон.

– В СВП будешь вступать? Пожав плечами, Коростылев выдал младшему лейтенанту стандартный ответ:

– Осмотреться сначала бы надо… Смыслов ухмыльнулся. Этот набор слов он слышал всякий раз, когда зек не хотел иметь ничего общего с администрацией. Прикидывая, не стоит ли надавить, напомнив о краткости срока, пожаловаться на низкие показатели зековской активности, Петр Аркадьевич вдруг посмотрел в глаза Коростылеву. Его встретил холодный, рассудочный взгляд, в котором не было обычной для осужденного злобы, а только спокойная уверенность в себе и ожидание, когда же младшой закончит свои детские психологические игрушки. Смыслов вдруг испугался.

– Свободен. Иди. – Приказал вдруг начальник отряда, начав рыться в бумагах, разбросанных на столе, всем видом давая понять, что на этом беседа завершилась. Тихон вышел из кабинета. За дверью его уже поджидал знакомый волосатый шнырь.

– Пошли к завхозу. Познакомишься. В каптерке завхоза четвертого отряда было накурено. За столиком у окошка сидели трое зеков. Перед ними на газете россыпью валялись карамельки и стояла банка, накрытая прозрачной крышкой. Видимо чай в нее только засыпали и чаинки медленно опускались на дно, окрашивая кипяток желтыми дымками.

– А, Карасев… – Приветствовал вошедшего зек в черной милюстиновой робе, прошитой белыми нитками на манер джинсовки, с седым ежиком волос и усталыми глазами, который сидел во главе стола. – Проходи, присаживайся… Быстро окинув взглядом собравшихся и отметив, что все они выглядят как культуристы, по чьей-то прихоти наряженные в безвкусные черные и синие робы, Тихон плотно сел на стоящий свободным стул. Тут же задняя ножка у стула подломилась, но Коростылев удержал равновесие и не доставил зекам удовольствия понаблюдать за своим падением. Игнорируя переглядывание завхоза и его парней, Тихон покрутил в руках стул, убедился, что ножка аккуратно подпилена и что этот предмет мебели наверняка не первый раз сбрасывал с себя неуклюжего этапника. Убедившись, что починить стул невозможно, Коростылем, не мудрствуя лукаво, просто прислонил его к стене с теперь уселся без риска отшибить себе что-нибудь. Только после этого Тихон прямо посмотрел в глаза седому и ответил:

– Моя фамилия Карпов.

VI. БЕШЕНЫЙ НА ЗОНЕ.

Первые дни в отряде Коростылев посвятил выяснению обстановки как в самом отряде, так и в лагере в целом. Буквально через неделю, проанализировав десятки разговоров и слухов, Тихон понял основные позиции. Зона была «красной». То есть основная власть принадлежала администрации колонии. Немногочисленные блатные или сидели в БУРе, или занимали должности, на которых они лишь числились. За них отрабатывали мужики. Беспредела в зоне почти не было. Слабых телом и духом не били, ну, почти не били, зато держали их буквально в черном теле. Такие парии, промежуточная ступень между нормальными мужиками и опущенными, звались чертями или мухоморами. Их использовали на самых грязных работах, после которых привести себя в божеский вид было непросто. Да они и не стремились к этому, резонно считая, что если у них ничего нет, то и отнимать у них нечего. Мужики работали. В этом и заключалась суть их масти. К блатным они не лезли, но и за себя, в случае наезда, постоять могли. Жили мужики «семейками», по два-четыре человека, кучкуясь, в основном, по земляческому принципу. В этом лагере были две основные группировки: москвичи и местные. Друг с другом они не враждовали, но каждая вызывала зависть у другой. Местные завидовали тому, что москвичи из Москвы. Хотя, по большому счету, это преимущество отражалось лишь на длинных свиданках. С них москали вылезали с набитыми брюхами, осоловевшие от неимоверных количеств чая и кофе. Местным же жилось лучше постоянно. Через пятиметровый забор регулярно пролетали мешки с «гревом». Чаще всего с чаем и конфетами. Но иногда в них оказывалось и спиртное, после чего опьяневший получатель, если ему не везло и на него успевали стукнуть, пятнадцать суток трезвел в ШИЗО. Впрочем, если у москвичей водились деньжата, они тоже могли себе позволить навести макли с местными водилами, которые под сиденьями ГАЗов и ЗИЛов провозили в зону по несколько килограмм чайных опилок. Из мужиков же вербовались «козлы». Активисты. Те, которые «примерным поведением и добросовестной работой» на оперчасть прокладывали себе дорогу на «удочку», условно– досрочное освобождение, или на «химию», как зеки называли «стройки народного хозяйства». Но для этого нужно было козлить. И козлить изрядно. А с козлами иногда случались «несчастные случаи на производстве, связанные с несоблюдением правил техники безопасности». Прямо при Тихоне одного такого «любителя заложить», двое зеков подхватили под руки и ткнули головой в раскрытый по такому случаю силовой электрощит. Стукач замкнул своей головой сразу три фазы по 360 вольт и по цеху насколько часов витал аромат жареных мозгов. Естественно, все свидетели сказали, что этот зек так неудачно поскользнулся. Впрочем, половина, если не больше, блатных и приблатненных тоже была стукачами. Кум, начальник оперчасти майор Бушуев, нередко закрывал их в ШИЗО исключительно для того, чтобы их не достал гнев сданных ими мужиков. Такая система позволяла администрации поддерживать в колонии порядок, поскольку в оперчасти компромат был на каждого, и соответственно любого можно было за что-нибудь да и прижать. Но прямое давление использовалось достаточно редко. Не было нужды. В четвертом отряде тоже был свой блатной. Когда на отряд пришел Тихон, этот беспредельщик, как за глаза именовали его все, от завхоза до последнего пидора, досиживал последние дни своего полугодового пребывания в БУРе. Загремел он туда за постоянные пьянки. Звали его Бешеный. От Бешеного, в миру Савелия Говоркова, страдали все. Сосед Коростылева по нижнему ярусу шконки, москвич Калинин, по прозвищу Куст, рассказывал, что шестерки Бешеного в наглую бомбили всех мухоморов, чуть ли не силой отбирая после ларя, зековского магазина, чай и сигареты, естественно, в доход босса. Другой зек, Шулинский, работающий на пилораме, был избит только за то, что не захотел обменять свои новые сапоги на развалюхи, которые предложил ему Бешеный. Водилось за ним и крысятничество, как вполголоса поговаривали зеки. Но с поличным он пойман не был, да и не поставишь своей метки на каждый кусок маргача и весло помазухи. Некоторые, впрочем, метили свои фильтровые сигареты. Но часто бывало так, что их меченые пачки лежали в параше, а Бешеный покуривал табак с нипелем и угощал им блатных из соседних отрядов. Но пока Бешеный сидел в бараке усиленного режима, он был для Тихона не более чем очередная зековская байка. Коростылев не забывал и о том, зачем он здесь. Мех Брыля лежал где-то на воле и еще следовало найти подход к этому угрюмому мужику. Виктор Брулев работал крышечником на том же участке, что и Тихон. Работа крайне простая. На квадратном верстачке по периметру раскладывались четыре деревянные планки, на них водружался лист фанеры и восемью гвоздями приколачивался к основе. Потом эта заготовка переворачивалась и к ней прибивалась еще одна планка, которая должна была служить ручкой ящика. Единственная сложность этой работы была в количестве заготовок. Тихон в первый день работы не смог выполнить и половины нормы. Зато в следующий день он понаблюдал за работой Брыля, просек несколько хитростей и благодаря им приблизился к сменному заданию. Меньше чем за неделю, Коростылев так наловчился махать молотком, что у него появилось законное время на перекуры. Их он старался совмещать с перерывами у Брыля. Первое время они просто сидели рядом на досках, смоля «Памир» или «Ватру», прислушиваясь, не идет ли пожарник. Потом Тихон купил пакет чая и пригласил Брыля на чифирь. Тот отказался и Коростылев вынужден был, чуть ли не давясь горькой жижей, заварки он не пожалел, в одиночку выпить пол– литра варева. Чиф оказал свое действие и Тихон до обеда сколотил норму. А на следующий день из БУРа поднялся Бешеный.