Текст книги "Семя зла (Сборник рассказов)"

Автор книги: Баррингтон Бейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Корабль, плавающий в океане космоса

Рим относился к тем людям, которые сунули бы голову в самый ад для того только, чтобы посмотреть, что там такого.

Он крепко сложен, росту не очень высокого, но теперь, когда посмотришь на него, эти физические черты попросту не считаются. Остается образ коренастого неряхи и пьяницы, непрерывно почесывающегося, так как мы давно уже перестали умываться и стирать одежду.

Нужно признаться, что устроились мы с Римом неплохо. Сидим себе в космическом корабле где-то за Нептуном, наша задача – исследовать распространение частиц с высокой энергией, ну и всё такое. Или вернее – это задачи Рима, потому что я в физике ничего не смыслю. Мое дело составлять ему компанию, чтобы он не чувствовал себя одиноким.

Может быть, это и смешно, но мы с Римом старые приятели; говоря откровенно, мне на Земле с работой никогда не везло, и когда Рим предложил мне такую сладкую жизнь, я охотно сменил на нее все свои постоянные скитания.

Рим – один из самых выдающихся физиков в нашей системе и мог бы вести гораздо более важные исследования, но его теперешняя работа была единственной, какую ему предложили с тех пор, как он поколотил директора Центра субъядерных исследований при Лондонском университете. Однако ему и мне эта работа нравится.

В сущности, здесь премило. Для ада, правда, холодновато, но в халатах тепло и уютно. Время от времени Рим опускается до того, чтобы посвятить 2–3 часа выслеживанию своих частиц, или как их там, но чаще всего мы с ним слоняемся, выпиваем и ссоримся, доходит порою и до драки. Обычно побеждает Рим, но – клянусь! – прежде чем он покончит со мной, я еще покажу ему, где раки зимуют. Запасы всего у нас огромные, хватит на целый год, а когда они кончаются, мы возвращаемся на Землю, грузимся – и опять в космос!

Когда мы прошлый раз были на Земле, Рим получил взбучку за плохо составленные отчеты, но я в последнее время не замечал, чтобы он вообще что-нибудь делал.

Да и трудно сердиться на него за это. Подобные занятия должны быть чертовски скучными для Рима, способного на гораздо большее.

Иногда, наскучив сидением внутри, мы надеваем скафандры и выходим наружу. Усаживаемся поудобнее, потягиваем пиво сквозь затворы скафандров и любуемся зрелищем Вселенной. Космос – великолепное зрелище, особенно тут, где Солнце выглядит лишь очень яркой звездой. Кругом совершенная тьма, но без тумана, так что видимость очень хорошая, только видеть поблизости нечего. Холод и пустота.

Но нам с Римом это не мешает. Обоим нам общество людей надоело, а я, кроме того, слышал, что на земле в последнее время начали поговаривать о «сухом» законе.

* * *

Именно так мы и сидели однажды снаружи, когда я заметил вдруг, что вижу что-то.

Я показал это Риму. Что-то маленькое, черное, слишком маленькое и отдаленное, чтобы иметь форму, во всяком случае, оно закрывало звезды и отражало свет.

– Знаешь что, недоверчиво произнес Рим, – это может быть астероид.

Эта мысль мне понравилась. До сих пор не встречали ни одного астероида, но на складе у нас была кое-какая взрывчатка – на всякий случай. Рим любит пиротехнику.

Мы протиснулись обратно в шлюз, сняли шлемы и вошли в кабину управления. Не прошло и минуты, как Рим поймал объект на экраны и провел измерения.

– Скорость 30 миль в час, – сказал он и включил маневровые дюзы. – Пойдем разглядим его.

– Тридцать мил в час? Не очень же большая скорость, верно?

– Относительно нас. – Несмотря на всклокоченные волосы и на бороду, заполнявшую у него все лицо, я различил морщинку у него на лбу. – Похоже, он летит по той же орбите, что и мы.

– Тогда откуда у него эта тридцатимильная разница в скорости? Он должен и двигаться с той же скоростью, что и мы.

Рим не ответил: он держал у рта бутылку. Но когда мы приблизились к астероиду, он начал нетерпеливо постукиватьпо массометру, потом ударил его, что есть силы.

– Эй, в чем дело? – крикнул я.

– Массометр не действует, – буркнул он.

– Как не действует? Должен действовать!

– Не валяй дурака, у этой штуки должна быть масса. Все равно мы подошло к нему так близко, что можем выйти наружу и посмотреть своими глазами.

И тогда оказалось, что это совсем не астероид.

* * *

Странный предмет мог иметь в длину с полмили, а в ширину – примерно всемеро меньше, и он был покрыт продольными, находящими друг на друга полосками какого-то темного материала. Если бы я сказал, что это выглядело сногсшибательно, получилось бы чересчур мягко.

Одно верно: я не мог определить его форму, кроме того, что он несомненно был более длинным, чем широким. Всякий раз, когда я пытался сосредоточить на нем внимание, чтобы оценить его визуально, он словно ускользал от меня, не двигаясь с места. Мне почему-то казалось, что он скользок, как рыба.

И еще одна странность. В космическом пространстве нет понятия о «верхе» и «низе», есть только «здесь» и «там». Но всё-таки – черт побери! – всякий раз, когда я на него взглядывал, мне казалось, что я смотрю вверх. И мне все время хотелось взобраться на него, чтобы посмотреть, что там наверху. В сущности, этого хотелось нам обоим. Мы включили двигатели на скафандрах и обошли объект вокруг, пытаясь понять, в чем тут дело. Но все было напрасно: из любой точки он выглядел одинаково, а у меня каждый раз возникало все то же идиотское ощущение, что будто мы смотрим на него снизу, а наверху есть что-то интересное, стоящее нашего внимания.

В конце концов, мы решили высадиться прямо на этом объекте. Я включил шлемофон и услышал, как Рим почесывается внутри своего скафандра.

– Ну так вот, этот объект не имеет естественного происхождения, – решил он. – Это дело человеческих рук.

– Ох, батюшки! – хихикнул я. – Никогда бы мне не догадаться, если бы ты не сказал.

– Заткнись! – Он отошел немного, ворча себе под нос, и, наклонившись, начал исследовать странный объект. Вскоре я услышал его голос, но на этот раз отчетливый и дружелюбный: Рим нашел что-то интересное.

– Какой-то чудной материал, – сказал он. – Нельзя получить никакого звука.

– А какой звук ты ожидаешь услышать в космическом вакууме?

– То есть я не вижу, чтобы от удара кулаком в нем возникали колебания. Не чувствую даже никакого сопротивления своей руке, хотя она и задерживается, как и должна. И знаешь что? Наш массометр все-таки действовал!

– Вот еще важность! – иронически фыркнул я.

Рим выпрямился и приблизился ко мне.

– Пиво у меня кончилось. У тебя не осталось случайно?

Я молча протянул ему банку и тотчас же услышал противоестественное бульканье, когда он всасывал пиво сквозь штуцер в шлеме.

Горло у него, очевидно, пересохло от волнения. Он опорожнил банку за 40 секунд, отшвырнул ее в пространство, замигал и начал мутными глазами изучать свое открытие.

– Это корабль, – произнес он наконец. – Ничего другого быть не может. А если корабль, то он должен быть пустотелым. Хотелось бы мне заглянуть к нему внутрь.

– Лучше будет, если ты только просветишь его какими-нибудь лучами.

– Ах! – Рим как-то осел внутри скафандра: в отсутствие тяготения это было равносильно тому, чтобы броситься в кресло. У него иногда бывают минуты хандры, и я видел, что сейчас как раз наступила такая минута.

– Подожди тут! – приказал он потом. Я иду за сумкой с инструментами.

Он чуть не сбросил меня в космос своей реактивной струей, – с такой скоростью кинулся к нашему кораблю. Я мысленно увидел, как он там мечется, проклинает и переворачивает все вверх дном. Он уже с полгода не был в лаборатории и, конечно, забыл, где у него что. И все же через каких-нибудь 20 минут он примчался обратно с полной сумкой и с запасной батарейкой, подвешенной на шею.

– Эгей! Вот и я! – взвизгнул он, мгновенно преодолевая десятимильное расстояние между нашим и чужим кораблем. Не успел я встретить его на месте посадки, как он уже закрепился на корпусе и начал монтировать электродрель.

– Что ты хочешь сделать? – спросил я.

– Просверлить дырку.

– С ума ты сошел… – начал я, потом понизил голос: – Послушай, если бы эти люди хотели к нам выйти, они бы давно уже вышли. Нужно иметь хоть чуточку такта. И потом, нельзя же так просто сверлить дырки в чужом корабле! Ты у них весь воздух выпустишь.

– Ничего с ними не станется, – ответил он небрежно. – Если они настолько умны, чтобы совершать космические перелеты, то уж, конечно, справятся и с маленькой дырочкой. Впрочем, я и сверлю только, чтобы посмотреть, из чего сделан этот корабль.

С этими словами он включил ток и, наклонившись, над дрелью, приставил ее к корпусу.

С минуту я смотрел, как кончик сверла входит в вещество, похожее на древесину, но вскоре у меня возникло какое-то странное чувство, и я нашел, что не могу больше смотреть.

Я обошел корабль, удивляясь его странной форме. Сам не зная почему, я всматривался, ища киль, которого, разумеется, не было. Меня все не покидало странное ощущение, будто этот корабль плывет на ровном киле.

Плывет? Ну да. Это я так подумал. Можно ведь сказать, что он плывет в космическом пространстве.

Я как раз хотел вернуться к Риму, чтобы посмотреть, как у него получается, когда заметил какое-то движение. Из поверхности корпуса выползало что-то острое, блестящее…

– Рим! – изумленно крикнул я. – Сверло прошло насквозь!

– Далеко ты?

– Ярдов 50.

Рим недоверчиво проворчал что-то и примчался ко мне. При виде металлического кончика глаза у него чуть не вылезли из орбит.

– В этом сверле нет и 8 дюймов… Как оно могло пройти 50 ярдов? Иди посмотри… нет, погоди!

Он дал газу и мгновенно очутился по другую сторону.

– Вынимаю сверло! – крикнул он. Двигается конец?

– Д-да, – пролепетал я, глядя как кончик сверла то появляется, то прячется. – Ты сделал две дырки, а не одну!

– Невозможно! Ну-ка, возьмись за его конец и пошевели, мы должны убедиться…

Поколебавшись, я крепко ухватился за сверло и начал двигать туда-сюда, ощущая при этом сопротивление, причиной которого мог быть только Рим. Вдруг он крикнул мне прямо в ухо:

– Рукоятка! Шевелится у меня в руках!

– Мне страшно! – Это выражали и слова мои и голос.

– Так иди ко мне, а то мне тоже страшно.

Я был поражен тем, что Рим чего-то испугался, но это только придало мне крылья. Однако, когда я к нему приблизился, он уже успел взять себя в руки, хотя и продолжал судорожно сжимать дрель, над которой склонился.

– Знаешь, о чем я думаю? – шепнул он, глядя на меня большими глазами. Что там, внутри, никакого пространства нет!

– Ты что, думаешь – он внутри сплошной?

– Совсем нет! – Он раздраженно потряс головой. – Послушай, ты помнишь, на сколько сверло торчало с другой стороны?

– Дюйма на 4.

– А ты знаешь, на какую глубину я его ввёл? На 4 дюйма! Кончик входит здесь, а выходит тотчас же на 50 ярдов дальше! Между бортами корабля нет никакого расстояния. А если нет расстояния, то нет и пространства. Внутри этого корабля пространства нет!

Настало долгое молчание.

– Вернемся-ка лучше, – неуверенно предложил я.

Рим заворчал себе под нос, покачивая головой, но извлек сверло и выключил ток.

И тут сверло вдруг начало изгибаться и колыхаться, как язык пламени, а не как твердое тело.

Но это еще не все. Римова рука, державшая инструмент, тоже начала изгибаться и трепетать, поплыла, как струйка дыма на ветру. При виде этих неправдоподобных деформаций собственной конечности Рим дико завизжал.

Потом соль же невероятным образом затрепетал с этой стороны и его скафандр. Похоже было, что Рима вдруг начало втягивать в просверленное им отверстие.

– Рим, беги! – крикнул я, слишком ошеломленный, чтобы помочь ему.

Он глядел, словно не веря своим глазам, на то, как вытягивается и волнуется его тело, потом включил свой двигатель, и не успел я ничего понять, как мы уже мчались без оглядки к нашему кораблю. Ничего не видя, я ввалился внутрь, и тут же оказалось, что Рим уже поджидает меня.

– Рим, – прошептал я, задыхаясь. – Ну и поспешил же ты! С тобой ничего не случилось?

– А что могло случиться? – раздраженно отозвался он. – Конечно, ничего. Деформировался ведь не я сам, а пространство, занятое мною.

Я присмотрелся к нему внимательнее, но не нашел никаких отклонений. Это был все тот же коренастый и неприятный пьяница Рим.

Он зубами сорвал колпачок с бутылки и начал жадно глотать пиво, стекавшее у него по подбородку на грудь. Я тоже взял себе пива. Оно было такое чудесное, что я охотно выкупался бы в нем, но в программе этого не было.

– Ты понимаешь, что произошло? – спросил он между двумя глотками, устраиваясь на койке. – В эту дыру вливалось пространство, а внутри там никакого пространства не было. Теперь мы знаем, по крайней мере, пространство ведет себя, как жидкость.

– А я думал – пространство это только система, – отозвался я сквозь такое же, как у него, бульканье.

– У пространства есть определенная структура, – серьезно возразил он. – Есть направления: восток, запад, север, юг, зенит. Есть также расстояния… Боже мой! – Его налитые пивом глаза вдруг загорелись возбуждением, он вскочил и включил все экраны внешнего обзора. – Смотри! Вот космос, все его звезды находятся в пространстве. Все! Кроме… Тут голос у него перешел в бормотанье, он выпустил бутылку из рук и начал нашаривать новую в громоздившихся вокруг ящиках. Потом опять опустился на койку и, помрачнев, задумался.

– Одного только я не понимаю, – снова начал он. – Почему эта штука похожа на греческую трирему?

Я был счастлив, что снова очутился в нашей уютной кабине. Освещение у нас всегда соответствует настроению. И если не считать преющих объедков и вони, то здесь и вправду очень хорошо. Охотнее всего я позабыл бы о встрече с этим инородным телом: оно только нарушило наш покой.

– Не тревожься об этом, – успокоительно сказал я. – День у нас был трудным. Давай выпьем.

Но Рим не успокаивался, и мы продолжали пить в угрюмом молчании. В этом полете у нас уже не раз бывали такие пьяные приступы, особенно когда нас охватывали воспоминания о неудачах на Земле, но никогда еще я не видел, чтоб Рим накачивался с таким отчаянием.

Часа через два ему удалось, пыхтя, занять сидячее положение.

– Неужели ты не понимаешь… – заговорил он хрипло, с трудом подбирая слова. – Неужели не понимаешь, в чем фокус с этим кораблем? Он ведь плывет по пространству, как лодка по воде. Он, по сути, находится вне пространства вне измерений. Но он держится на них, и мы видим ту часть, которая лежит ниже его ватерлинии… то есть которая погружена в наше пространство!

– Но у него же нет никакой тяжести, – довольно несвязно возразил я. Оба мы набрались уже порядочно.

– Тяжесть есть, но в их смысле, а не в нашем, идиот!

Ох, а если наше пространство для них – вода, то что для них воздух? А мы… ты знаешь, кто для них мы? Рыбы в море. Рыбы, которые никогда не смогут выбраться на поверхность.

Он ощупью приблизился ко мне и дотронулся до моего плеча.

– Слушай, что я тебе скажу: у нас никогда больше не будет такого случая…

– Какого случая?

– Чтобы посмотреть, каково это там, где нет пространства. Я войду в этот корабль.

– Но это ведь невозможно!

– Почему невозможно? Ты мне будешь указывать, что я могу, а чего не могу сделать. Мне, Риму, Риму Великому? Не будь меня, тебя бы здесь и вовсе не было. Ты бы и сейчас валялся по канавам на Земле.

Даже охмелев, я понял, что Рим достиг стадии раздражения, за которой следовала стадия разнеженности над собой. Я никогда и ничем не мог помешать этому, а тут, по крайней мере, появилось какое-то разнообразие. Во всяком случае, по сравнению с другими шальными мыслями, какие в этом состоянии могли прийти ему в голову, эта мысль была оригинальной и в ней было что-то рискованное.

– Подумай! – Мне все-таки хотелось отговорить его. – Каким чудом ты собираешься проникнуть туда? Там ведь нет никаких отверстий. Если бы ты больше времени посвящал лаборатории…

– Вот именно, лаборатории! – Из глаз Рима брызнули крупные бурые слезы. – Мне преградили путь ко всякой более серьезной научной работе! Сослали меня сюда, где я, по их мнению, ничего не могу сделать.

– Героев редко ценят по достоинству, – попытался я его утешить.

– Вот увидишь. Рим еще сделает открытие, которому все будут дивиться! Рим исследует сущность пространства. Ты увидишь…

– Но, старик, туда действительно невозможно попасть!

– «Невозможно»! Хватит и нескольких унций взрывчатки. Важнее всего забраться туда раньше, чем вольется это чертово пространство. И я буду смотреть, смотреть…

Голос у него снова перешел в бормотанье. Я вскочил на ноги. Рим был опасно пьян.

– Ну ладно, а что будет с людьми, которые там есть?

* * *

Он кинул на меня злобный взгляд, какого я до сих пор у него не видел. Только теперь я понял, до какой степени он ненавидит общество за то, что оно с ним так обошлось, хотя он сам был виноват в этом. Теперь он решил отыграться на моральном кодексе этого общества.

– С людьми? – рявкнул он. – Глоток пространства им не повредит. Это ради науки!

Я покачал головой со всей решительностью, на какую был способен.

– Ты никуда не пойдешь!

– А ты будешь указывать Риму, что и как? – Он пьяно качнул головой, и его кулак стукнул меня по плечу. Я пошатнулся. Сквозь боль, сквозь молнии, пронизавшие мне мозг, я пытался определить ситуацию, пока не свалился, зацепившись за стул. Рим надвигался на меня. Я повернулся на бок, чтобы избежать очередного удара и одновременно чтобы найти какое-нибудь оружие для обороны. Бутылка! Под руку мне попалась пустая бутылка. Поднимаясь с пола, я схватил ее.

Рим, пригнувшись, тоже нацелился на меня бутылкой.

– Ага, вот до чего дошло! – прорычал он и ударил своей бутылкой о край стола. Этого еще не бывало.

– Рим! – закричал я в ужасе. – Мы ведь были друзьями с детства!

Пятясь, я отступил к стенке, и бутылка выпала у меня из рук. Рим приближался, свирепо выставляя вперед зазубренное стекло, словно примериваясь ударить меня, но в последний момент отшвырнул бутылку и припечатал челюсть одним из лучших своих ударов.

И тогда я на некоторое время покинул кабину и унесся в блаженные пространства обморока.

Когда я очнулся, Рима не было. Не знаю, сколько времени я отсутствовал, 5 минут или 10.

Я чувствовал себя слишком скверно, чтобы идти за ним. Я встал со стоном, погоревал над собой и снова улегся, на этот раз на койку. Голова у меня разламывалась, и не только от пива.

Впервые в жизни я ощутил угрызения совести. Почему – не знаю. Их должен был бы ощущать Рим, а не я. И все же я потащился к зеркалу и долго стоял перед ним, недоверчиво вглядываясь в свое отражение.

– Ты выглядишь кошмарно, – бросил я отчаянное обвинение по собственному адресу. – так же кошмарно, как и ты.

С минуту еще я утешал себя мыслью что это, может быть, не совсем верно, потом мне захотелось узнать, что с ним. Я включил главный экран, и на нем появился чужой корабль. Увеличив изображение в несколько раз, я увидел своего приятеля: он возился с чем-то в нижней части кормы. И вдруг я увидел, как он поспешно отступает, и тотчас вслед за этим мощный взрыв пробил в корпусе корабля большую брешь.

* * *

Рим немедленно нырнул туда, но в короткие секунды, пока он не исчез из виду, я успел заметить, как он скручивается и извивается, словно струя в сильном течении. Но очень скоро я потерял к нему интерес, и меня целиком захватило то, что творилось с кораблем.

Когда пространство вторглось к нему внутрь, он начал тонуть. Это значит – он становился все больше, отчетливее, величавее. По мере погружения выяснилась и загадка его формы, пока, наконец, он не предстал перед нами, рыбами, во всем своем великолепии: с килем, который у него действительно был, с изогнутой линией носа, с бортами и кормой.

Я заметил даже рулевое колесо.

Корабль медленно появлялся в нашем звездном космосе, колышимый космическими течениями. Наконец, когда он затонул полностью, я увидел все подробности: открытую палубу, мертвую команду, большой квадрат паруса, а в заключение – знатную чету, плывшую на этом корабле: юноша с лицом поэта, с золотой цепью на шее, с коротки кинжалом – символом власти – у пояса, и красавица в легком одеянии, с замысловатой прической, крепко обнимали друг друга. Смерть придала их чертам выражение мира и спокойствия. Правда, ростом они были метров по 10…

* * *

Минуты через 2 корабль начал распадаться. При виде маленькой фигурки, продирающейся среди обломков, я включил радиотелефон. Послышалось хриплое дыхание Рима. Все шло по программе. Он включил свои двигатели и мгновенно перелетел расстояние, отделявшее его от молодой четы. На фоне этих прекрасных тел он казался уродливым карликом.

* * *

Вскоре эти погруженные в пространство тела тоже начали распадаться, таять, превращаться в крутящиеся пылинки, в короткие молнии и спирали. И вот, наконец, весь корабль, пропитавшись водой, то есть пространством, рассыпался на мельчайшие частицы, погружающиеся в небытие.

– Боже мой! – простонал дрожащим голосом Рим. – Я убийца!

Еще через 20 минут на экране была лишь черная пустота. Рим вернулся на наш корабль и недовольно проворчал, что так и не узнал ничего о том, как бывает там, где нет пространства.

* * *

Весь научный отчет Рима за этот год гласил: «Наткнулись на парусный корабль. Потопили его». Я надеюсь, что нас не уволят за это: не знаю, попадется ли нам когда-нибудь другое такое место. Во всяком случае, пива нам хватит еще месяца на 3, а там – посмотрим.

Боюсь, впрочем, что его нам хватит только на 2 месяца, а то и на один.

На следующий день после приключения Рим сказал мне, усмехаясь?

– Знаешь, я как-то не могу представить себе таких существ, для которых наше пространство – тяжелая жидкость. Хотел бы я увидеть их самолет!

– Вот именно, – подтвердил я. – А мне хотелось бы узнать, что будет, когда они изобретут подводные лодки.