Текст книги "Песнь слона (Цирк - 2)"

Автор книги: Барри Брукс Лонгиер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Паки усмехнулся и покачал головой:

– Такое впечатление, что ты наконец нашел свое призвание. Крошка Вилл положила руку на плечо Вощеного:

– Смотри на это как на подвиг.

Вощеный сбросил ее руку:

– Ладно, ребята, кому-кому, а только не вам отпускать шуточки в мой адрес. – Затем он посмотрел на Паки. – Между прочим, я вовсе не обязан этим заниматься. Можно подумать, мне за это платят!

Крошка Вилл ткнула в него пальцем:

– Еще как платят. Трэверс дал тебе целый мешок кореньев за то, что ты поженил их с Бубновой Мэри. – С этими словами она обернулась к Паки. – А сколько ты заплатишь нашему Вощеному, чтобы он обвенчал тебя с Поварихой Джо?

Паки презрительно фыркнул в ответ:

– А зачем мне жена, скажи пожалуйста? С меня и слонихи достаточно.

Крошка Вилл притворно нахмурилась:

– Как, ты не знаешь?

Вощеный замахал единственной своей рукой:

– Хватит, прекратите. У меня нешуточные проблемы. Вощеный перешел на шепот и наклонился поближе к Паки.

– В том-то все и дело, – и он ткнул себя пальцем в грудь, – что я женю людей. Разрази меня на этом месте, Паки. Подж Лодер заявился ко мне после того, как я поженил Трэверса и Бубновую. И знаешь, что он сказал мне? "Гореть тебе в аду синим пламенем! "

– И ты теперь места себе не находишь?

– Нет, не в этом дело, – вздохнул Вощеный. – Просто и другим приспичило пожениться. Узнай об этом Подж, он будет сыпать проклятиями все двадцать три часа в сутки. – Вощеный посмотрел на Крошку Вилл, затем на Паки. – А что, если он прав? Кто я такой, чтобы женить людей?

Крошка Вилл хитро улыбнулась:

– Вощеный, признайся, ну кто лучше тебя умеет затягивать узлы?

Вощеный на мгновение уставился на Крошку Вилл, а затем произнес:

– Если ты, бесстыдница, не хочешь иметь со мной неприятностей, советую тебе не копаться в моих мыслях. – И он снова переключил внимание на Паки. Послушай, я вот зачем к тебе пришел, не мог бы ты у себя в бригаде подыскать какую-нибудь работу для Дот Пот.

– А что ей теперь делать, тем более Квини погибла. Почему это ты вздумал отправить ее из поселка?

– Почему, почему? – Вощеный понизил голос. – Липнет она ко мне. Уже совсем доконала. Паки только развел руками:

– А что я могу? Подвести ее к алтарю?

Вощеный резко повернулся и зашагал назад к дому:

– Чертовы дрессировщики! Всю жизнь копались в слоновьем дерьме, потому теперь в голове у них не мозги, а это самое дерьмо.

Кто-то окликнул Паки со стороны колонны. В ответ он помахал над головой стеком, затем обратился к Крошке Вилл:

– А теперь живо за работу! Нам еще предстоит расчистить лесные завалы и обустроить место для лагеря.

Вилл направилась назад к Рег. Паки крикнул ей вслед:

– Эй, одну минуточку! – Вилл обернулась в его сторону. – И заодно оставь всю эту чушь про Повариху Джо. А то еще неизвестно, что взбредет в ее дурью башку.

Паки легонько подтолкнул слониху, и процессия медленно взялась с места. В прозрачном утреннем воздухе сотня ног подняла вверх дорожную пыль, и колонна двинулась через мост над Разлапистым Ручьем.

Где-то посреди Великой топи Вако-Вако пробудился от тревожного сна. Он приподнялся на локте и обвел взглядом свою убогую хижину. Все было таким же, как и прежде, если не считать небольших усовершенствований, сделанных рукой Кометы. Вако посмотрел на занавеску из травы, отделявшую их спальные закутки друг от друга.

– Комета, – прошептал он.

Ответа не последовало, Вако снова улегся на циновку и закрыл глаза. Он вновь пытался погрузиться в сон, но ему мешали странные, неприятные мысли. Они с Кометой жили как брат с сестрой. Ее присутствие, которое Вако-Вако поначалу воспринял как вторжение в его отшельничество, внесло в его жизнь приятное разнообразие, превратилось в неотъемлемую часть существования. Перед мысленным взором предстал образ пилота третьего шаттла. Хана Санаги. Длинные темные пряди волос и нежная, слегка смугловатая кожа. Лицо – то веселое, то задумчивое, то чувственное...

Вако резко сел на циновке.

– Ах ты, безмозглый ублюдок! – тихо сказал он в собственный адрес. Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.

И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться – буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.

– Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?

Вако посмотрел на звезды:

– Конечно, не брошу.

– Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?

Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:

– Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.

– Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.

– Молчать! – Вако глубоко вздохнул. – Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.

Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина – центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет – никогда и ни за что – никакой любви.

Ведь любить – значит рисковать слишком многим.

Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.

Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.

Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:

– Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:

– Хана?

Но ее там не оказалось.

Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.

– Хана! – Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. – Хана! Я же тебе говорил – не ходи к ним! Я же тебе говорил!

В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.

– Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне... во сне. – Всхлипывания перешли в рыдания – Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.

Он прижался щекой к ее макушке:

– Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:

– В целях предосторожности, Вако.

– Предосторожности против чего?

– Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она – угроза для нас.

– Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!

– Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.

– Умереть? – Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. – Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!

– Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда. Вако облизал губы.

– Не смейте! Не смейте так поступать со мной.

– Мы должны защитить себя, Вако! Вако наклонил голову, его щека соприкоснулась с лицом Ханы.

– Как вы не понимаете? Ведь после того, как я умру, кто-то другой должен взять на себя заботу о вас. Ведь вам сидеть в скорлупе почти триста лет. А я проживу еще лет пятнадцать, от силы двадцать. И то, кто знает?

Яйца молчали.

Вако поднял голову:

– Поймите, когда меня не станет, кто-то другой должен будет позаботиться о вас. То есть я должен оставить после себя ребенка. А для этого мне нужна женщина. Эта женщина... Хана. Убейте ее – и вы убьете себя. – Вако отвернулся от холмика. – Теперь я могу унести ее? Отвечайте!

Их мысль пришла к нему робкая, полная раскаяния.

– Если мы отдадим ее тебе, Вако, ты обещаешь не наказывать нас?

– Обещаю.

И Вако зашагал прочь, неся на руках безвольное женское тело. И хотя она не слышала его, он прошептал ей на ухо:

– Разрази меня гром, но я люблю тебя.

Много ночей спустя в лагере дорожно-строительной бригады посреди Великой топи Крошка Вилл смущенно оторвала губы от губ Пита.

– Ой, Пит, лицо у меня просто горит.

– И у меня тоже.

Вилл обвела взглядом темный лагерь:

– Вдруг нас кто-нибудь видит?

– Ну и что? – Он обнял ее за плечи. – Расслабься, Вилл. А то ты как доска. Спи. Паки скоро начнет всех будить. За завтрашний день он хочет проложить пять миль дороги. Так что давай-ка спать.

– Не могу, – пискнула Вилл.

– В чем дело!

Девушка уткнулась ему носом в грудь:

– Не знаю. Разные сомнения лезут в голову.

Пит обхватил ее обеими руками:

– Ну сама подумай. Мы любим друг друга – я тебя, ты меня. И так будет всегда. Какие еще могут быть в этом сомнения? Она заглянула ему в лицо, а он смахнул слезы с ее глаз.

– Пит...

– Не плачь, Крошка Вилл. Мы ведь ничего плохого не сделали.

– Пит?

Он поцеловал кончик ее носа:

– Что?

Ее рука скользнула ему под рубашку и погладила грудь.

– Я люблю тебя.

Пит быстро огляделся по сторонам. После дневных трудов дорожно-строительный лагерь спал сном праведника.

– М-м-м. – Он попытался что-то сказать, но не нашел слов. С его телом происходили какие-то странные вещи.

– Я, э-э-э...

– Пит? – Ее рука начала расстегивать ему рубашку.

– Ч-ч-ч-то?

– Скажи, что любишь меня. Скажи, что любишь меня больше всего на свете.

Она до конца расстегнула ему рубашку и поцеловала грудь.

Он крепче сжал ее в объятиях, затем высвободил одну руку и приподнял ее подбородок к своему лицу.

– Я никогда еще не испытывал ничего подобного. Я люблю тебя, Вилл. Я люблю тебя больше, чем что бы то ни было в этой вселенной.

Он сглотнул застрявший в горле ком и прикоснулся к ее губам.

Глава 13

Пройдя около двадцати миль через болота и топи, отряд первопроходцев и их слоны достигли наконец пологих склонов Нагорья. В горах оказался естественный проход, который вывел их к Великой пустыне, где когда-то приземлился седьмой шаттл. Когда они достигнут того места, строительство дороги Мийра – Куумик будет завершено.

Паки Дерн сидел у костра. Он посмотрел на Пита Арделли, затем обернулся в сторону Крошки Вилл. Затем на Пита. После этого снова на Вилл. В конце концов пожал плечами и уставился на огонь.

– Не знаю, что и сказать. На Земле знал бы. А здесь... Здесь все не так.

Паки посмотрел на Пита:

– Зато я точно знаю, что на это скажет Вощеный. Пит сжал руку Вилл:

– Какая разница, что он скажет? – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Я вот думаю, не вернуться ли мне в Мийру, когда туда отправят кого-нибудь за провизией, и не спросить Вощеного самому?

Паки почесал голову:

– Не знаю, ребята. Вы оба еще такие зеленые. – Он пожал плечами. Смотрю я на вас – вы оба такие красивые, а я... – Паки встал на ноги. – А я уже старик.

Пит посмотрел на главного дрессировщика слонов:

– Паки, куда ты?

Паки обвел взглядом свою дорожную бригаду, занятую вечерней трапезой, затем посмотрел на полевую кухню и вновь повернулся к Питу и Вилл:

– Пожалуй, пойду подыщу себе какую-нибудь старушенцию.

В новой хижине, устроенной подальше от холмика, на вершине которого были спрятаны яйца, Хана и Вако сидели вдвоем в темноте, глядя на разведенный перед хижиной костер. Рука Вако покоилась на плече Ханы. Она нежно прильнула к нему всем телом. Вако повернул голову и заглянул ей в глаза. Она, словно завороженная, смотрела на языки пламени.

– О чем задумалась, Хана?

Застывшее выражение лица постепенно оттаяло. Хана закрыла глаза.

– Я пыталась вспомнить последовательность паролей для взлета корабля. Я знала их лучше, чем собственное имя. – Хана умолкла. – А теперь все перепуталось у меня в голове, в памяти прямо-таки зияющие дыры. – Хана задумчиво покачала головой. – Не знаю. Это все яйца. Они отняли у меня часть моей памяти.

Комета заглянула в лицо Вако:

– Поверишь ли, я даже не могу вспомнить лицо собственной матери.

Он обхватил ее голову рукой и прижал к груди.

– Ссендиссиане наделены потрясающими способностями, Хана. Взрослые особи воспринимают их как нечто само собой разумеющееся, и они точно знают, где и как применять их. А яйца – они еще дети.

Хана вздохнула:

– Но то, что они сделали, что они говорили... – Она покачала головой. – Мне бы и в голову не пришло назвать их детьми. Вако посмотрел на костер, подыскивая ответ.

– Ссендиссиане передают свою память потомкам. В каждом из этих яиц заключена память, знания и интеллектуальные способности, усвоить которые человеку понадобилось бы не менее тысячи лет. – Вако задумался и посмотрел на Хану. – И все-таки они еще дети. Они еще не созрели и не знают, как распорядиться своим знанием. Представь, каким было бы человеческое дитя, будь оно наделено способностью, поддавшись капризу, вторгаться в сознание любого другого живого существа.

Хана вздрогнула:

– Страшно даже подумать. – Она указала на место, где прежде стояла их хижина. – А как проверить, что здесь мы в безопасности?

– Никак. Сначала я не задумывался над тем, что, по мере того, как они растут, расширяется и поле их воздействия. Но так оно и происходит. И я уверен в том, что они хитрят, скрывают от меня свои настоящие силы. Опять-таки, потому что они еще дети.

Хана бросила поверх огня взгляд на темноту, скрывавшую холмик с яйцами:

– Им, наверное, ужасно тоскливо. Вако тоже посмотрел в ту сторону:

– Я как-то об этом не думал. Наверно, ты права. Ссендиссианские родители находятся в постоянном контакте с детьми, пока те не вылупятся. Учат их, наставляют...

Хана посмотрела на Вако:

– А прежде всего, любят. Они их любят и поэтому учат и наставляют. Разве не так?

– Так.

Хана указала в темноту:

– Если они обладают памятью своих родителей, то им известно, как те провели свое детство. И они знают, как это приятно, когда тебя любят.

Хана опустила руку и посмотрела на Вако:

– Ты ведь отказывал им в любви.

Вако не нашелся с ответом и только покачал головой.

– И я не могу винить ребенка за то, что он капризничает, когда ему недостает любви. Вако закрыл глаза:

– Любовь – она не всегда дается легко и просто. Хана прикоснулась рукой к его щеке:

– Но ты же сказал, что любишь меня.

– Да, но я же не сказал, что это признание далось мне легко.

Хана притянула к себе его голову и поцеловала в губы и снова посмотрела на огонь.

– Тебе с каждым днем будет все легче любить, потому что ты любим.

Вако тоже устремил взгляд на языки пламени. Внутри него все содрогнулось при мысли, что он променял спокойное одиночество на непостоянство такой изменчивой вещи, как любовь. Он перевел взгляд в сторону холмика и прошептал:

– Вы подслушивали.

Ответ не заставил себя ждать.

– Да.

– Значит, ваши силы простираются и сюда?

– И даже гораздо дальше. Вако кивнул:

– Я был не прав. Отныне я буду любить вас, словно вы мои собственные дети. И эта женщина тоже, если захочет. Но вы должны ей в этом помочь.

Ответа не последовало, но зато Вако почувствовал, как Хана сжала ему руку. Он посмотрел на нее и увидел, что она улыбается.

* * *

Другой склон перевала оказался пологим, так что работа сводилась главным образом к расчистке трассы от валунов и колючего кустарника. Днем здесь было жарко и пыльно. По ночам, наоборот, холод пробирал до костей, и дрессировщикам приходилось греться у костров.

Был Деньжатник, одиннадцатое число месяца Трясуна. Разговоры вокруг костров шли в основном о том, как здорово снова увидеть старых друзей из седьмого шаттла, совершивших посадку посреди пустыни под началом ответственного за реквизит Грэббита Куумика. Постепенно заговорили и о том, что город Мийра не имеет права ударить в грязь лицом на параде в Тарзаке до Гастрольного Сезона оставалась лишь пара месяцев.

Крошка Вилл не слышала разговоров. Когда ночной холод загнал ее товарищей в теплые спальные мешки, она осталась одна у костра глядеть на огонь. Одиннадцать дней назад Шайнер Пит с продовольственным обозом вернулся в Мийру просить у отца разрешения на их брак. С тех пор с каждой новой ночью в ней все сильнее крепли сомнения, что Вощеный даст согласие.

Вилл продрогла до костей и подбросила веток в костер. Продовольственный обоз вернулся еще утром, но Пита с ним не оказалось.

Бай Джим, конюх, возглавлявший его, ограничился замечанием, что в Мийре "напряженная обстановка". Когда же его попросили уточнить, что он имеет в виду, Бай Джим задумался на минутку, нахмурился и нехотя буркнул: "Напряженно у них там", – после чего велел, чтобы ему помогли разгрузить обоз.

Крошка Вилл обвела взглядом лагерь – вокруг виднелись лишь темные очертания ее спящих товарищей. Многие нашли себе пару и теперь спали вместе. А поскольку растительность в пустыне скудная и укрыться от посторонних взглядов было негде, то "лагерная" форма любви сводилась к торопливым объятиям под одеялом, сопровождаемым громким сопеньем.

Крошка Вилл обернулась и посмотрела назад.

Рядом с одним из таких темных холмиков, воткнутый в песок, стоял стек Паки. На нем был надет чепец Поварихи Джо. Крошка Вилл вновь уставилась на огонь – как жаль, что расстояние мешает ее мыслям долететь до Мийры, до Шайнера Пита.

В это мгновение она уловила, что першероны, стоявшие у коновязи, забеспокоились. Вилл встала и между спящих тел направилась к лошадям проверить, не забрел ли к ним в лагерь какой зверь. Когда их бригада прокладывала дорогу через Великую топь, один из рабочих имел счастье увидеть кое-кого из местной фауны – разные там чудища вроде летающих драконов и смеющихся ящериц. Причем размеры их увеличивались с каждым новым рассказом у костра.

Вилл подошла к коновязи и увидела, что навстречу ей, засунув руки в карманы, шагает Шайнер Пит. Через его руку был переброшен спальный мешок.

– Пит!

От неожиданности он даже вздрогнул:

– А-а, привет, Вилл!

Крошка Вилл бросилась к нему на шею, расцеловала, но, поскольку бурные проявления чувств не получили достойного ответа, она встревоженно заглянула в нахмуренное лицо Пита:

– Пит, в чем дело? Ты не рад видеть меня?

– Конечно же, рад, – ответил Пит и сопроводил свой ответ поцелуем. Просто все вышло не совсем так, как мы надеялись.

Пит вздрогнул от ночного холода, нагнулся и подхватил спальный мешок.

– Давай лучше накроемся. А не то я скоро превращусь в ледышку.

Позднее, в спальном мешке, Вилл уютно свернулась клубочком под боком у Пита.

– А теперь рассказывай. Что тебе сказал Вощеный?

– А я его и не спрашивал. – Пит почувствовал, как девушка рядом с ним вся напряглась. – То есть я хотел, но да ты ведь не знаешь, что сейчас творится в Мийре. Такое впечатление, что там все злы на Вощеного, а тот в свою очередь зол на всех. Подж Лодер и с ним еще кое-кто поставили весь город на уши – мол, кто давал ему право поженить Стью и Бубновую. Дело приняло такой оборот, что Стью и Бубновая уехали из Мийры – решили, что им лучше обосноваться на севере, в Дираке.

Судя по всему, это только начало. Вощеный так разозлился, что Стью и Бубновую выжили из Мийры, что он официально аннулировал брачный союз Поджа Лодера и Хорс Бетти, в результате чего трое их детей в одночасье стали незаконными. В отместку Подж всенародно обозвал Дот Пот потаскухой, состоящей в незаконной связи с Вощеным. Когда Дот узнала об этом она сломала Поджу нос. Когда об этом узнал Вощеный, то официально аннулировал брак родителей Поджа, отчего тот также стал считаться ублюдком – под стать своему характеру.

Так вот, Подж не стал принимать всерьез эти "официальные" акты гражданского состояния, чего не скажешь о его супруге. Очевидно, у той были свои причины. И вот теперь, когда Бетти стала свободна, избавившись от Поджа и его сопливых отпрысков, она съехала из их хижины и начала принимать ухаживания колесника Сида. Причем не

где-нибудь, а у того дома.

Чтобы как-то распутать этот клубок, Вощеный заочно зарегистрировал две брачные церемонии: союз Бетти и Сида (исключительно из альтруистических соображений, дабы они не жили в грехе) и Поджа Лодера и своей собственной матери (что сделало статус Поджа еще более двусмысленным). И тогда Подж: устроил свою собственную брачную контору, решив, что он ничем не хуже Вощеного. После чего взялся заочно сочетать браком кого ни попадя: Дот Лот с Дэйзи, затем Вощеного с ним же самим, после чего прилюдно объяснил Вощеному буквальный смысл столь необычных супружеских отношений.

Словом, теперь явно не лучшее время для пятнадцатилетнего мальчишки просить отцовского разрешения на брак с четырнадцатилетней барышней. Шайнер Пит решил, что будет куда благоразумнее сесть на коня и вернуться на строительство дороги – а не выставлять себя на всеобщее посмешище.

Теперь Крошке Вилл стал намного понятнее смысл фразы "Там у них напряженно". Она пожала руку Пита и спросила:

– Что же нам теперь делать?

Пит долго молчал и смотрел на ночное небо.

– Вилл?

– Да, Пит?

– Ты можешь вложить мысль кому-нибудь в голову?

Вилл нахмурилась, вспомнив первые гастроли в Тарзаке. Тогда она вложила название "Разлом Арнхайма" в голову Чолли. Вилл облизнула губы и заглянула Питу в глаза:

– Наверное, могу. Мне уже случалось это делать.

– Я тоже пробовал, и, кажется, у меня получалось. – Пит закрыл глаза и кивнул. – У меня есть план. Если он сработает, мы поженимся.

– А если не сработает?

– Если в Мийре дела пойдут в том же духе, то меня поженят с Лаки, а ты станешь гордой матерью слоновьего стада.

Вако оттолкнулся ногами от дна озера. Как только голова его вынырнула на поверхность, он сделал глубокий вдох – омытый дождем воздух был на редкость свеж и чист.

– Вако!

Вако зашлепал руками по воде и оглянулся. На берегу стояла Хана.

– Что?

– Подожди меня! – Сбросив одежду, она бросилась в воду и быстро подплыла к нему. – Я выяснила, что это за шум. Вако насторожился:

– И что это?

– К северу от нас в джунглях проложили дорогу. И теперь строительная бригада возвращается назад, к третьему шаттлу.

– И сколько от нас до этой дороги?

– Она идет по гребню горы посреди болот. Милях в четырех-пяти от нас.

– Довольно близко. – Вако посмотрел на круги на воде, отходившие от них с Ханой. – Может, стоит перенести яйца куда-нибудь подальше в джунгли? От греха подальше. – И он поплыл к берегу.

– Вако, подожди! Он обернулся к ней:

– Что еще?

– Тебе ведь не надо переносить их прямо сейчас?

– Не в этом дело, ты просто не понимаешь. Она подплыла к нему и погладила его по щеке:

– Постой, куда тебе торопиться?

– И что потом?

– Вако, просто закрой глаза.

– А это зачем?

– Не задавай глупых вопросов. Ну-ка закрывай глаза. Вако повиновался:

– И что теперь? Хана улыбнулась:

– А теперь набери полную грудь воздуха.

Вако последовал ее совету. Обвив его руками и ногами, Хана поцеловала его, и они вместе погрузились в кристальную воду озера.

Глава 14

Когда дорожно-строительная бригада вернулась в Мийру, завершив прокладку трассы до Куумика, первое, что им бросилось в глаза, это обилие вывесок.

Та, что красовалась на дверях домика Вощеного, гласила: "Папа Римский". Дальше вдоль улицы с крыши домика Поджа Лодера болталась еще одна. На ней значилось: "Настоящий Папа. За полцены". А еще дальше на доске у дома Санберста Сида рукой Вощеного было выведено: "Здесь спит бывшая супруга дешевого Папы". К забору крааля кто-то прикрепил еще один указатель: "Гарем Вощеного. Добро пожаловать всем четвероногим".

Действительно, все эти вывески наводили на грустные размышления.

Остановив слонов, Крошка Вилл и Шайнер Пит уселись на изгородь лицом к городку. Паки и другие дрессировщики, спустившись вниз по заросшему травой склону, уже шагали по пыльным улицам Мийры к своим домам. Крошка Вилл сглотнула застрявший в горле комок и повернулась к Питу:

– Так, с чего начнем?

Шайнер Пит заслонил ладонью глаза от солнца и окинул поселок внимательным взглядом.

– Все это похоже на сбрую, которую сначала бросали туда-сюда, а потом зашвырнули в сундук. Если посмотреть на нее, то сначала увидишь лишь запутанный клубок, какие-то непонятные узлы и крючки. Но это дело поправимое. Нужно лишь набраться терпения и постепенно, один за одним, распутать его, развязать все узлы, расцепить все крючки. – И Пит указал в сторону домика Санберста Сида. – А начнем мы вон оттуда.

Дот Пот Дрейк сидела на длинной каменной скамье в тени своего домика рядом с краалем. Поставив на место походную кухню и привязав лошадей, Повариха Джо Вейн уселась на скамейку рядом с Дот Пот. Поздоровавшись и обменявшись новостями, Повариха Джо откинула со лба светлые выгоревшие пряди и кивнула в сторону городка:

– Как там у вас дела с Вощеным? Дот Пот, покачав головой, вздохнула:

– Трудно сказать.

Женщины замолчали, глядя, как на улицах поселка подрагивает знойное марево. Откуда-то со стороны домика Санберста Сида донеслась перебранка, и оттуда выскочила Хорс Бетти.

Дот Пот удивленно вскинула брови:

– Ого, такого мы еще не видели.

Затем в дверях появился сам Сид и принялся звать жену. Бетти обернулась на его голос, и в тот момент ей на глаза попалась сделанная Вощеным вывеска: "Здесь спит бывшая супруга дешевого Папы". Схватив в руки эту доску, Бетти с решительным видом направилась к дому Поджа Лодера. Повариха Джо посмотрела на Дот Пот:

– Интересно, что у них там происходит?

Дот Пот только покачала головой, глядя, как Бетти прислонила доску рядом с входом в хижину Поджа, подняла с земли камень и стерла им слово "бывшая". Затем отступила назад, чтобы оценить результат своих трудов, и, набравшись смелости, исчезла в дверях хижины бывшего супруга. Через несколько минут оттуда появился сам Подж. Подойдя к вывеске "Настоящий Папа. За полцены", он снял ее со стены. Обернувшись, он заметил еще одну доску у входа, подобрал ее и унес обе доски в хижину. Еще через пару минут Подж уже бежал в сторону домика Дот. Когда он был совсем близко, Дот поинтересовалась:

– Как дела, Подж?

Подж только кивнул в ответ и, сорвавшись с места, помчался в сторону крааля. Добежав до бревенчатого забора, он сорвал вывеску "Гарем Вощеного", после чего вернулся домой. Еще мгновение – и он скрылся в дверях, задернув за собой занавеску.

Дот прислонилась спиной к стене хижины:

– Мутч Мовилл на моем месте сказал бы, что в этом что-то есть.

Дот расплылась в улыбке и посмотрела на Повариху Джо:

– А если нет, то кто-нибудь, кто предпочтет остаться безымянным, настучит на них Вощеному.

Женщины поднялись со скамьи и направились к краалю.

Вощеный сидел на подушке перед низким дощатым столом, пытаясь занести в канцелярскую книгу события предыдущего дня. Он в задумчивости пожевал камышовое перо, а затем бессильно бросил его на стол:

– Ничего не понимаю.

Вытянув вперед единственную руку, он проговорил:

– Ничего не понимаю. Ведь я ненавижу этого ублюдка! – И он стукнул кулаком по столу. – И я, как последний идиот, распустил нюни, расшаркивался перед ним посреди улицы, у всех на виду пожал ему руку. – Вощеный рассерженно мотнул головой. – Не иначе как меня одолела хвороба.

Вощеный посмотрел на лежащие перед ним бумаги и одним движением смахнул их со стола:

– Тоска зеленая! А сам я канцелярская крыса, зануда, бумагомаратель!

Он прислонился к стене, глядя в дверной проем на улицу.

– И как меня угораздило повесить это объявление?

В следующее мгновение на него снизошло умиротворение. Вощеный откинул голову к стене и закрыл глаза. В голове у него зазвучала музыка, обрывистые звуки регтайма, а перед глазами прошествовала внушительная процессия – все семьдесят пять слонов. Затем остался один-единственный слон. Это была Квини, вся украшенная серебристыми блестками. Слева от нее стояла дрессировщица Дороти Дрейк в нарядном темно-синем костюме, тоже с блестками. Блестящие волосы цвета воронова крыла зачесаны вверх и уложены в узел, из которого торчит пышный голубой плюмаж. Вощеный улыбнулся ей, отдаваясь в объятия приятного наваждения. Дороти повернулась и прошлась вместе со слоном, демонстрируя красивые ноги. Ах эти ноги! Обтянутые французскими чулками со швом.

Дороти совершила пируэт, и перед взором Вощеного возникло лишь играющее блестками синее пятно в свете софитов. Верхняя часть ее костюма сидела так туго, что пышная грудь Дороти, казалось, так и просится наружу.

... Образ задрожал, глаза Дороти стали вдруг голубыми, затем черными, и снова голубыми, и снова черными, потом один глаз стал голубым, а другой черным. В конце концов они оказались голубыми и больше не меняли цвета.

Неожиданно Вощеный услышал чей-то голосок:

– Говорят тебе, они голубые.

– А мне казалось, черные, – ответил другой голос.

– Надо было проверить.

Вощеный еще раз окинул мысленным взором видение, порадовался улыбке Дороти и тому, что глаза ее наконец обрели постоянный цвет.

– Вот и хорошо. Голубые так голубые! Зато какие выразительные. А ноги, разрази меня гром! Какие стройные, соблазнительные...

Вощеный открыл глаза:

– Но я же ни разу в жизни не видел представления! – Он нахмурился. – Я же только и делал, что чинил и чистил сбрую. Если я и видел Дороти, то только в комбинезоне, выпачканном в слоновьем дерьме!

Вощеный почесал голову и попытался припомнить. Нет, наверно, все-таки пару раз он видел Дот в костюме. Вощеный закрыл глаза, и в тот же миг Дороти перенеслась к нему в дом. А запах! Она что-то стряпала! Хлеб из перемолотых в муку кореньев, нарезанный ломтиками, как хороший бифштекс. Вощеный пожевал – черт, это ведь и в самом деле бифштекс. Дороти, голубушка Дороти. И где ты достала на Момусе говядину?

– Для тебя, дорогой, – что угодно.

Вощеный поднялся, обошел стол и, шатаясь, вышел на улицу. Ну и пир омары, индюшка, спагетти, клюквенный соус, арбуз!

– Милая, милая Дороти, скажи, где ты раздобыла спагетти? А еще и закуску! А это что? Кьянти? Мамма миа! И мясо со специями!

– Для тебя, Вощеный, – все, что угодно! Вощеный почувствовал, что врезался в кого-то, и открыл глаза. Это был Паки Дерн.

– Ах... привет, Паки!

Паки окинул взглядом пыльную улицу, затем подозрительно посмотрел на Вощеного:

– Эй, привет, Вощеный. Куда это ты собрался?

– Вот я и сам себя спрашиваю. Паки кивнул: