Текст книги "Вампиры (сборник)"

Автор книги: Барон Олшеври

Соавторы: Владислав Реймонт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Он объяснил значение этого определения, а затем добавил:

– Но говорит она великолепно.

– О, да! Великолепно морочит верующих, а в лучшем случае и себя! Впрочем, нет, для этого она слишком умна, она знает, что люди прежде всего жаждут чудес.

– Всякая религия охотно поддерживает и оправдывает себя этим.

Дэзи не ответила, так как в это мгновение свет померк и только в голубоватом дыму кадильниц таинственно сияло золотое изваяние Будды; на стенах, покрытых символическими рисунками, то здесь, то там высвечивались какие-то экзотические лица, священные надписи и знаки.

Белая фигура Блаватской застыла в глубине, как мраморная статуя. Звуки музыки рассыпались по воздуху сладкой летучей пылью и медленно таяли. В зале воцарилась гробовая тишина.

Начались спиритические чудеса. Подымались на воздух столы, носились над головами стулья, с потолка падали живые цветы, зеленые ветви каких-то тропических растений. Иногда тишину разрывал сильный удар турецкого барабана, заставляя всех вздрагивать от ужаса.

Потом стали появляться бледные контуры каких-то человеческих призраков, светлые, прозрачные руки блуждали над головами, где-то в высоте играли невидимые инструменты, проносились по воздуху клубы огненного тумана, сыпались каскады искр, клубясь в воздухе и покрывая стены фосфорическим сиянием.

Настроение зала становилось все тревожнее, и лихорадочное возбуждение дошло до предела, когда вдруг вспыхнули все люстры и при ярком освещении медиум стал подыматься на воздух и повис в высоте в коленопреклоненном положении, неподвижный, с закрытыми глазами, с руками, скрещенными на груди.

Всех охватил священный ужас, раздался истерический плач, несколько женщин опустились на колени и запели умиленными голосами какой-то благодарственный гимн. Одни сидели как бы омертвев, не в силах оторвать глаз от этого чуда, другие подошли к самой эстраде, не веря своим глазам. Несколько фотографических аппаратов запечатлели это необыкновенное явление. Все онемели от удивления, все души окаменели, всеми овладел экстатический восторг и трепет.

Неожиданно зал погрузился во тьму, и начались новые чудеса явлений, новый мучительный сон, полный страшных призраков и галлюцинаций.

Только Дэзи сидела спокойно, наблюдая за Зеноном, который в этой гипнотизирующей атмосфере совершенно перестал владеть собой. Он впал в какое-то сонное состояние, по временам ему что-то мерещилось, он куда-то рвался и что-то невнятно и лихорадочно шептал. Дэзи держала его за руку и старалась отрезвить властным взглядом, но, когда он стал совсем застывать, впадая в транс, она сильно сжала ему пальцы и повелительно шепнула:

– Иди за мной!

Он пошел автоматически, не понимая, что с ним происходит.

Очнулся он у нее в квартире перед пылающим камином. Ба лежала на ковре, глядя в огонь, а за ней сидела Дэзи с папиросой в руках.

– Вы у меня, – сказала она в ответ на его удивленный взгляд.

– Как? Ведь мы только что были в Теософском обществе.

– Там было тесно и душно, вам стало плохо, вот и все.

– Благодарю вас!

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее руку, но Ба так враждебно заворчала и выгнула хребет, что он невольно отступил.

– Я хотел только выразить вам мою благодарность, а Ба не позволяет!

Дэзи улыбнулась и положила ноги на спину пантеры.

– Вы не привыкли к спиритическим сеансам.

– Я бывал на многих, но на этот раз мне все время казалось, что я вижу фантастический сон, от которого никак не мог освободиться. Удивительный медиум! И если даже все это было наперед подстроено, то приходится признать, что устроитель прямо-таки гениален!

– Все это была самая настоящая правда, ручаюсь вам! Но, к сожалению, это только факты, и ничего больше, – говорила она презрительным тоном, подавая ему стакан чая, который принесла старая, сгорбленная индуска. – Немая действительность! Лишние, ненужные истины! Отвратительная болтовня людей, которым суждено исчезнуть бесследно. К тому же я терпеть не могу этих балаганных чудес, они во мне будят отвращение и чувство гадливости. В низших кругах земной атмосферы кишат эти ларвы. Это громадная мертвецкая человеческих призраков, которым, раньше чем они рассыплются в сферическую пыль, грезится прежняя жизнь на земле. Это только элементалы, эманации души, призрачные существа и вампиры, подкарауливающие нас, чтобы за наш счет продлить свое ничтожное, иллюзорное существование; это только зародыши преступлений, зла и подлости, возникшие в темных уголках земли, постоянно кружащиеся над ней, неспособные на бессмертное солнечное существование. Как голодные, бездомные собаки в холодную ночь просятся в теплые жилища, так и они кружатся в светлых орбитах творческих душ, которым дано господство и бессмертие.

– Ужасная картина, настоящий ад, – сочувственно вздохнул Зенон.

– Да, настоящий и единственный ад! «Вечный плач и скрежет зубов!» А он держится их слезами, он кормится их мучением, он из их страданий и горя создал себе престол, на котором опочил, требуя все новых восхвалений и совершая все новые насилия. Где раздается стон, где царят болезни, несчастья, преступления и вечный мрак, там проявляется его власть, там царит он, царь тьмы, ужаса и смерти! – В глазах Дэзи сверкали молнии, она грозила кому-то сжатым крепко кулаком. А Зенон, захваченный ее пылом, бессознательно шептал:

 
Salute, о Satana! О, Ribelione,
О, Forsa Vindice – Della Ragione!
 

Дэзи сложила руки и, склонив голову, замерла в восторженном созерцании. Лишь изредка шевелились ее губы, и на них расцветала улыбка, грудь подымалась от сдержанного вздоха, и по бледному, просветленному лицу пробегало зарево молитвенного экстаза.

Не смея мешать ей, Зенон сидел неподвижно, всматриваясь в корону ее медных волос, окружавших голову словно лучистым ореолом, и зачарованной душой пел ей немой восторженный гимн.

Но спустя некоторое время, обеспокоенный ее каталептической неподвижностью, позвал индуску и ушел.

Ба покорно прыгала перед ним, провожая его до порога.

X

Вечер был отвратительный, шел мелкий, частый дождь. Зенон вздрагивал от холода. Гнилой воздух спирал ему дыхание и покрывал лицо липкой, неприятной сыростью. Было уже довольно поздно; окна зияли пустотой, как прогнившие глазные впадины, магазины были закрыты, и только затянутые туманом фонари бросали грязные круги света на почерневшие мокрые стены домов и тротуары, покрытые грязью. Редкие прохожие, сгибаясь под зонтами, проходили по пустым улицам. Постоянное бульканье водосточных труб, шум дождя и глухие мучительные порывы промокших деревьев раздражали Зенона, причиняли ему чуть ли не физическое страдание.

Ада вызвала его по какому-то спешному и важному делу, и он шел, вернее, тащился, то и дело останавливаясь на углах и боязливо всматриваясь в пустые площади и глухие улицы. Бесчисленные глаза фонарей глядели со всех сторон затуманенными таинственными зрачками, кое-где, как черные стожки, стояли неподвижные фигуры полицейских в длинных плащах, с которых стекали струи дождя.

Зенон не видел Аду уже несколько дней, так как со дня сеанса почти не выходил из дому. Он чувствовал себя очень плохо, им владело какое-то необъяснимое беспокойство, он ощущал такой сильный упадок воли, что по целым часам просиживал в читальном зале, ни о чем не думая, бесцельно всматриваясь в огонь, глухой и равнодушный ко всему окружающему. С того же дня он не встречал и Дэзи; ему сказали, что она больна и не выходит из своей квартиры, и он этим удовлетворился. Безволие и равнодушие, охватившее его, сделали его жизнь отвратительной; даже его личные дела были ему скучны и неприятны. Поэтому он ужасно злился, тащась сейчас к Аде по пустым дождливым улицам.

Углубленный в свои мысли, он не сразу заметил остановившийся рядом с ним экипаж. Чей-то голос окликнул его по имени.

В открытое окно кареты глядела Дэзи.

– Куда отвезти вас? – спросила она, подвигаясь и давая ему место рядом с собой.

Он назвал кучеру гостиницу и сел в экипаж.

– Меня вызвали родственники, есть какое-то спешное дело.

– Это та прелестная девочка и красивая дама, с которыми я вас видела в Грин-парке?

– Да, но что с вами случилось после субботы?

– Я находилась в состоянии, в котором даже сама о себе ничего не знаешь. Это болезнь, посещающая меня очень часто, и против нее нет лекарства, – грустно ответила Дэзи.

– И меня в эти дни разъедали скука и безразличие. Я не выходил из дому, ни с кем не видался и не работал, мною овладело безволие, и все время я дрожал в каком-то беспокойстве, ожидая каждую минуту несчастья. Так, должно быть, чувствуют себя деревья перед ударом молнии. Отвратительное состояние!

– А теперь вам лучше?

Она пожала ему руку и заглянула в глаза так глубоко и близко, что он невольно отодвинулся.

– Нет, нет, – горячо возразил он. – А может быть, виноват во всем климат? Ведь все время идет дождь, холод, туман, и так изо дня в день! Это может довести до отчаяния! А может быть, солнце погасло и мы уже никогда не дождемся тепла и света?

– Ностальгия по солнцу.

– Уеду на материк, непременно уеду! Дольше такого я не выдержу. Убегу куда глаза глядят!

И вдруг он замолчал, смущенный такой неожиданной вспышкой своей откровенности.

– На юге весна уже в полном разгаре!

– Какое мне до этого дело? – резко возразил он, не уловив в ее тоне удивительной мягкости и тоски.

– Таким ароматом дохнули на меня вдруг апельсиновые рощи, так засверкали голубые моря!

Он быстро наклонился к ней, глаза ее застыли, устремленные куда-то вдаль, и было в них как бы сияние этих желанных морей, а по губам скользила бледная мечтательная улыбка. Вдруг он все понял.

– Жду, жду, жду, – шептал он все тише, и в голосе его была безумная радость, надежда и счастье.

– Помнишь? – губы ее дрогнули, и звук ее слов был удивительно нежен.

– Я готов хоть сейчас!

Экипаж остановился перед гостиницей.

– Завтра! – крикнула она ему, прощаясь с улыбкой, полной тайного обещания.

Долго прислушивался он к шуму удалявшегося экипажа.

– Завтра! – повторил он, чувствуя, как с его души слетает бессилие, подобно старой изношенной одежде, а в сердце разгорается пламя восторга. Он не стал ждать лифта и буквально летел по лестнице, подхваченный крыльями радости. Иногда он останавливался и восторженно восклицал:

– Завтра! Завтра!

Ада встретила его бледная и смущенная.

– Вандя больна.

– Вандя?

Его сразу отрезвило это неожиданное известие.

– Заболела в субботу, сразу же после возвращения из парка. Врачи никак не могут определить болезнь. У нее ничего не болит, она только жалуется, что всякий раз, когда засыпает, ей является та рыжая дама, которую мы тогда встретили, и смотрит на нее ужасным взглядом. Вандя с криком вскакивает с кровати. При одном упоминании о ней дрожит от страха. Вот это-то и странно, что температура у нее нормальная. Но я, кажется, знаю источник ее болезни! – шепнула Ада с глубоким убеждением.

Робко и беспомощно взглянул он в ее грустное лицо.

– Это она ее сглазила.

– Кто? – и он невольно оглянулся вокруг.

– Этот рыжий вампир, эта ужасная незнакомка.

– Дэзи? – Он отшатнулся, пораженный ужасной мыслью. – Не может быть! Человек, когда боится, теряет способность ясно смотреть на вещи! Это совершенно невероятно! – торопливо говорил он, чтобы заглушить звук произнесенного имени.

– Я глубоко убеждена в этом. Не знаю только, зачем и за что? Пусть будет проклята эта злая и подлая сила, пусть будет проклята! – грозно повторила Ада, и в глазах ее сверкнула молния глубокой ненависти. – Но я своего ребенка защищу, хотя бы ценой собственной гибели. В чем виновата Вандя? Это меня так мучит, что я не могу успокоиться. А тут, как нарочно, и тебя столько дней не видела, – с упреком сказала она, подымая на него глаза, полные слез.

– Я тоже был болен, сегодня я первый раз после той субботы вышел из дому. Лихорадочный бред, – поспешно заметил Зенон.

– Да, ты бледен, у тебя очень плохой вид. В этом должна быть какая-то таинственная связь с болезнью Ванди. Не смейся над моими подозрениями: страх часто имеет ясновидящие глаза. Может быть, она и тебя сглазила!

Его охватила ледяная дрожь, в мозгу пронеслись странные ассоциации.

– Пойдем, и Бэти здесь! Она приходит каждый день и сидит у кровати Ванди. Милая, славная девушка!

Зенон молчал: предположения Ады пробудили в нем сильное беспокойство.

– Тебе было очень плохо?

Она поглядела на него с нежной заботливостью.

– У меня был острый приступ меланхолии, и несколько дней я метался в бессильной муке. Не было даже сил прийти к тебе.

– Почему же я не могу быть всегда с тобой?

– Я думал об этом, я знаю, ты бы меня защитила от моих терзаний! Ты одна! – горячо произнес он, но сейчас же подавил в себе готовое сорваться с уст признание, так как перед ним встало грозное лицо Дэзи.

– Что тебя мучит, скажи, ты ведь знаешь, я готова все для тебя сделать.

– Когда-нибудь скажу тебе! Скажу, убегу под твою защиту, и ты меня спасешь, снимешь с меня тяжесть греха. Мне надо окончательно решиться на что-то.

– Ты пугаешь меня!

Ее сильно обеспокоил мрачный взгляд Зенона.

– Ада, мы ждем! – крикнул Генрих из другой комнаты.

Они вошли в гостиную. Генрих сидел у камина, Бэти шла им навстречу.

– Вандя жалуется, что вы ее забыли!

Она поздоровалась с Зеноном холодно и сдержанно.

Девочка лежала в кровати, как увядший цветок, с усилием протягивая ему маленькие худые ручки.

– И мама вас ждет, и папа, и мисс Бэти ждет! Все ждем, а дядя не приходит, – шептала она с упреком.

Нежный жалобный голосок и худое личико ребенка так растрогали Зенона, что он едва сдержал слезы. Он погладил ее по растрепавшимся светлым волосам и стал весело рассказывать о разных делах, которые его задержали. Девочка выслушала внимательно и ответила очень серьезно:

– Ладно, дядя, но теперь вы должны навсегда с нами остаться! Мама сказала, что, как только я поправлюсь, мы поедем домой, и вы с нами.

– Непременно поедем вместе, – подтвердил он, растроганный ее щебетанием.

– И прямо домой! Мне что-то надо вам сказать, дядя, по секрету, только никому ни-ни!

Он дал ей торжественное обещание хранить тайну; Вандя обняла его за шею и прошептала:

– Когда дядя не приходит, мама плачет. Я часто видела. – Она откинулась на подушку и, взяв его за руку, продолжала серьезно: – Мама совсем одна. Папа постоянно болен, а я ведь тоже не могу ей помочь. Маме очень тяжело. Вы понимаете, дядя? – прибавила она.

Как дороги ему стали в этот миг ее золотистая головка и умные голубые глаза! В нем вспыхнула внезапно проснувшаяся отцовская любовь, ему захотелось говорить ей слова, полные нежности, любви и заботы. Он обнял ее и стал горячо целовать, а Вандя, взволнованная этой неожиданной лаской, гладила рукою его лицо и шептала, восхищенная и счастливая:

– Дядя такой добрый, такой милый, такой – мой!.. Как папа!

– Как папа! – невольно повторил Зенон, опускаясь на стул.

– В самом деле, дядя, в самом деле! – щебетала девочка, не отпуская его руки.

Зенон радостно слушал эти признания, но в то же время понимал, что ему никогда не придется называть ее своим ребенком.

Девочка вдруг понизила голос и таинственно произнесла:

– Знаете, дядя, Швипс приходит ко мне каждую ночь.

Он вопросительно поглядел на нее, не понимая, о ком идет речь.

– Это моя собачка. Мама говорит, что она мне только снится, но она в самом деле приходит, впрыгивает на кровать и лижет мне руки, пока я ее не поглажу, а потом свертывается в белый клубок и засыпает. А иногда она играет со мной, – хватает башмаки, прыгает через стулья, прячется, стоит на задних лапках. Странно только, что никогда не лает и не визжит. Правда, я не знаю, куда она днем пропадает. Я везде искала ее, а может быть, мама нарочно велит ее прятать?.. Сегодня ночью… когда пришла та рыжая, я на нее натравила Швипса. Маме я не сказала, потому что знаю, что нельзя людей собаками травить… Но я так ужасно ее боюсь, что не могла выдержать… Я указала на нее Швипсу глазами и говорю: возьми ее! Он бросился на нее и так гонял ее по всей комнате, так гонял, так грыз, что она пригрозила мне и убежала.

– Может быть, она больше не придет, – пробормотал Зенон, пораженный ее рассказом, тем более что Вандя рассуждала вполне трезво.

– Я буду на нее всегда науськивать Швипса, раз она такая подлая! – сердито говорила девочка. – Знаете, дядя, она приходит, садится вот здесь, где вы теперь сидите, и смотрит на меня таким ужасным взглядом. Я закрываю глаза, прячу голову под подушку и все-таки вижу, как она на меня смотрит. Мне становится так страшно, со мной что-то такое происходит, чего я не умею вам рассказать. Я не могу ни пошевелиться, ни позвать маму, ничего не могу сделать, – беспомощно развела она руками. – И зачем она меня пугает? – жалобно простонала Вандя, пугливо прижимаясь к Зенону.

– Не бойся, она уже не придет… и не надо об этом думать.

Вошла Ада и пригласила его пить чай.

– Мама, дядя теперь будет приходить каждый день!

Когда он, прощаясь, целовал ее, она шепнула ему на ухо:

– А то перестану дядю любить!

Он еще раз поцеловал ее и вышел.

– Мисс Бэти уже уехала. Она не хотела вам мешать, к тому же очень торопилась домой, так как у мистера Бертелета сегодня опять припадок, а Джо куда-то уехал.

Зенон и не заметил отсутствия Бэти, поглощенный мыслью о состоянии Ванди. Воцарилось тяжелое беспокойное молчание. Ада ежеминутно заглядывала в комнату больной, а Генрих, измученный и слабый, только вздыхал и бросал робкие взгляды на Аду и Зенона.

– Вандя мне все рассказала, даже о собачке. Я ничего не могу понять. Она вполне разумна, отлично понимает свое состояние и совершенно уверенно рассказывает невероятные вещи. Точно какая-то галлюцинация наяву. А может быть, это какой-то самогипноз? Ничего не понимаю.

– Для меня все совершенно ясно. Я вам уже говорила.

– Да, но рыжая незнакомка и ее злые, околдовывающие глаза – это не факт, а только ваше предположение.

– Может быть… А все-таки над нами нависло что-то таинственное… Я чувствую ее злое влияние… Но откуда пришло несчастье? Кому мешает наше тихое существование? Это меня ужасно мучит.

– Если даже все так, как вы предполагаете, то тайна останется неразгаданной.

– Прежде всего следует преодолеть эту злую, жестокую силу.

– Завтра привезу доктора, который занимается гипнотизмом.

– Для Ванди самым лучшим было бы вернуться домой, – робко проговорил Генрих.

– И я чувствую себя здесь гораздо хуже. Лондон для нас вреден.

– А доктор советовал ехать на юг. Вчера я получил письмо от одной знакомой из Сорренто, – там уже весна и тепло. Что вы думаете об этом?

Зенон невольно повторил слова, недавно произнесенные Дэзи:

– Таким ароматом дохнули на меня апельсиновые рощи, так засверкали голубые моря!..

Аду удивил чужой, тоскливый звук его голоса.

– Мне вспомнились какие-то стихи, – поспешно добавил он, ловя ее напряженный, подозрительный взгляд, и, переменив тон, стал их горячо уговаривать ехать на юг.

– Но ведь и вы поедете с нами? – поймала его на слове Ада.

Он обещал, не задумываясь, так как в этот момент желал этого от всей души.

– Бэти сегодня говорила, что они окончательно раздумали ехать на материк. Объясняла это болезнью отца, но у них там что-то случилось. Она становится с каждым днем все грустнее. Мне ее ужасно жалко.

– Ее жизнь очень тяжела. Тетки невыносимы.

– Теперь она очень огорчена состоянием своего брата. Из ее недомолвок я поняла, что они опасаются, как бы он не сошел с ума. Может ли это случиться? Вы ведь его хорошо знаете.

– Трудно сказать что-нибудь наперед, но он занимается вопросами, которые очень часто приводят к безумию.

– Бэти говорила, что и вы посещаете спиритические сеансы.

– Меня интересует этот род помешательства. Я был на нескольких заседаниях и видел необыкновенные вещи, которых мой ум и моя воля не могут принять, но которые все-таки являются действительным фактом. Впрочем, я не углубляюсь в исследование этого вопроса, и все эти фантастические явления собираю только как материал, который мне со временем пригодится.

– Я бы боялась сеансов и тех чудес, которые там происходят. Я убеждена, что во всех этих делах скрывается дьявол, который искушает человеческие души чудесами, гипнотизирует обещанием переступить порог непостижимого и увлекает в бездну.

– Что вы этим хотите сказать?

– Хотя бы то, что человек сходит с ума. Я боюсь этих темных сил. Может быть, ад существует не только в вашем суеверии и страхе. Мне кажется, что за пределами нашего сознания лежит ужасная бездна, в которой обитают какие-то ужасные чудовища, какие-то таинственные существа, невообразимые ларвы. И кто раз поддастся любопытству и заглянет туда, тот должен будет погибнуть. Я глубоко верю в Бога, люблю солнце и дневной свет, люблю жизнь я боюсь всего, что не из этого мира.

– И вы совершенно правы! – подтвердил Зенон, не желая продолжать этого разговора.

– Милые мои, уже очень поздно, – вскрикнул Генрих.

– Два часа! Простите, я убегаю!

– Значит, мы не будем теперь ждать вас понапрасну?

– О, нет, нет! И доктора привезу после обеда! – крикнул он, уже выходя.

Выйдя из гостиницы, он остановился, всматриваясь в пустую дождливую улицу. Вдруг подъехал экипаж и со звоном опустилось окно в дверцах.

– Скорее, холодно! – прозвучал чей-то знакомый голос.

– Вы здесь? – воскликнул Зенон, узнав Дэзи.

– Я ждала вас.

– Меня? Меня? – он не мог поверить, и его удивление перешло в неожиданный испуг. Он отступил назад, как перед привидением, но чья-то белая рука увлекла его в карету, дверь захлопнулась, и экипаж покатил так плавно, точно летел по воздуху.

– Мисс Дэзи? – спрашивал Зенон, приходя понемногу в себя.

– Завтра уже стало сегодняшним днем! – зазвучал ее тихий голос.

– И вы меня ждали?

Она была плотно укутана в шубу, и только когда они проезжали мимо фонаря, он видел ее большие яркие глаза.

– Так это сегодня?

Собственный голос показался ему совершенно чужим. Он наклонился к ней; от нее исходил такой жар, что он весь задрожал и уже смело стал искать ее руку, придвигаясь ближе; пытался даже обнять ее, но как-то не мог этого сделать, точно их разделяло бесконечное пространство. А может быть, он делал все это только в мечтах?..

Он что-то говорит… Или спрашивает о чем-то? И что она отвечает ему? Блещут молнии, раздаются удары грома, точно говорит сам Бог! Какая же это тайна связывает их навсегда? Нет, он не может вспомнить, никогда не вспомнит!.. Небо ли вдруг ему открылось? Такая радостная тишина охватила сердце!.. Отлетели все мелочи жизни, и вот они вспыхивают пламенным кустом среди неизмеримого пространства, и солнечный круговорот уносит их по путям вечности… Ее ли губы напоили его этим безумием? Ее ли обнаженные руки так сковали его пламенными оковами? Точно смерть убаюкала его и окунула в забытье. Какое блаженство – быть и не чувствовать своего существования! Пламенеть и не знать о самом  себе! Падать в бездну и всплывать на волнах счастья!

Еще один поцелуй! Еще одно объятие! Еще один взгляд! Пить блаженство всем своим существом становится воплощенным счастьем! Петь немой гимн победной радости! Кто могущественнее тебя, царь страха и смерти!

Любовь ли это? Это радостный взрыв двух солнц, утопающих друг в друге в таинственный момент сочетания… Возникновение звезд в бесконечности…

Дэзи! Дэзи!

Уже ничего нет, кроме совершенного счастья.

Она! Я! И ты, Мститель! Ослепленные любовью глаза сеют пламя, и из него вырастают млечные пути, космическая пыль, бесконечные цепи жизней! Из зениц Бафомета родится душа и, как молния, несется, прорезая века, чтобы со временем снова в «нем» утонуть. Рожденная в «нем», она становится «им»! Совершает таинственный круг и возвращается к предвечному источнику!

О, Дэзи! Дэзи!

Мы искали друг друга с первых дней сотворения мира! Мы томились друг по другу еще вначале, еще в «нем»!

Неужели это только сон? Если да, пусть продолжается, пусть снится вечно, вечно!

Вихрь каких-то воспоминаний начинает проноситься в мозгу… Он узнает, понимает, и душа его полна презрения.

Это был я! Отвратительная человеческая форма – это был я?

Засверкали в тумане какие-то жизни, какая-то действительность, жалкий, печальный человеческий муравейник. Стон несется от них, жалобный стон и проклятья. Роса их слез падает ему на глаза и просачивается в сердце едким страданием.

Дэзи, Дэзи!

Зенон быстро сомкнул глаза, неприятно пораженный утренним светом. Мысль его медленно подымалась как бы из глубокой бездны, тяжело работала, искала во мраке, трепетала в муке, разбивалась о туманные стены обманов, прорывалась сквозь рой привидений и тоскливо, печально выходила на дневной свет. Сердце снова начинало дрожать в страхе, сознание просыпалось и спрашивало:

«Что же это было?»

Его привел в сознание звук собственного голоса, и он снова открыл глаза.

Серое туманное утро вползало в комнату, улицы уже шумели обычным ритмом движения.

«Такой же день, как и вчера. Дождь, холод и скука! А то?»

В памяти его проносились какие-то смутные, бессвязные воспоминания, с каждым моментом все более бледные, призрачные и неуловимые.

Зенон вскочил с кровати и старался вспомнить, когда и каким образом он вернулся домой.

«Я ехал с Дэзи, – напрягал он рассеянную память, – но потом? Что со мною было потом?»

Непроницаемая стена туманных, неуловимых призраков встала в его мозгу. Он помнил разговор с Адой, помнил рассказ Ванди, помнил все, вплоть до того момента, когда сел в экипаж, но дальше был непреодолимый мрак, ночь, горевшая ослепительными молниями страха.

Вошел служитель и принес вместе с чаем пакет от фирмы Кука, которая извещала его, в котором часу уходит поезд в Дувр, сообщала название парохода и номер каюты.

– Мисс Дэзи дома? – спросил он, опомнившись.

– Сейчас к ней прошли мисс Блаватская и мистер Смит.

– А мистер Джо еще не приходил?

– О нет, мистер Джо очень болен. Мистрис Трэси говорила, что…

– Можете идти! – резко сказал Зенон, проследив его взгляд, обращенный с глупой улыбочкой на лежавшую на диване шаль. Это была индийская шаль, переливавшаяся всеми красками, пропитанная запахом фиалок, а рядом лежали белые, немного измятые перчатки.

«Дэзи! Да, это ее вещи! – Он наслаждался чудным запахом. – Какая-то ошибка!»

Зенон завернул шаль и перчатки в бумагу и, написав несколько препроводительных слов, отослал пакет с горничной. Затем позвонил по телефону знакомому врачу-гипнотизеру насчет Ванди и собирался уже уйти из дому, когда в глаза ему снова бросилось письмо Кука.

«Поезд уходит в 10 часов… Дувр… „Калибан“».

Он читал медленно, как бы желая закрепить эти слова в неподатливой памяти, но не мог понять, куда это он собирался ехать и зачем. Бросив с досадой бумагу на стол, он вышел.

В коридоре его встретила горничная с письмом Дэзи.

– Мисс уже ушла?

– Мисс больна, уже несколько дней она не выходит из дому.

Зенон снисходительно улыбнулся, выслушав эту ложь. В письме Дэзи приглашала его к чаю, а в приписке благодарила за присланную шаль.

«В пять часов у Дэзи, в семь у Ванди с доктором, а в десять отходит поезд», – подумал он и пошел к Джо.

«„Калибан“, странное название парохода,» – подумал он вдруг.

Малаец открыл дверь, сверкнув белками глаз, и куда-то исчез. Квартира была почти не освещена, шторы опущены, и в сером сумраке, как привидение, блуждал Джо. Он ходил сгорбленный, с трудом передвигаясь, иногда останавливался и с напряженным вниманием глядел в одну точку, невнятно бормотал какие-то слова и продолжал ходить из комнаты в комнату.

– Джо! Джо!

Но он не слышал и продолжал ходить. Зенон крепко сжал ему руку и крикнул на ухо:

– Джо, проснись, ради Бога!

Тот прижался к нему и безжизненно спросил:

– Скажи мне, где я, собственно говоря, нахожусь? – И стал пристально смотреть на Зенона.

Тот отшатнулся, не выдержав его безумного взгляда.

– Где я? – повторил он тише и спокойнее.

– Рядом со мной. Мы стоим вместе. Чувствуешь мою руку?

– Да… но… Где мы? Посредине комнаты или там, у стены?

– Посредине комнаты.

– А там ты ничего не видишь?

– Уверяю тебя, что в комнате, кроме нас двоих, никого нет.

– Странно… Теперь никого нет… А только что… А ты уверен, что ты со мной говоришь?

Зенон поспешно поднял шторы, и день проник в комнату широкой струей света. Джо, ослепленный, отвернулся, но через мгновение стал подозрительно озираться и временами, как бы видя что-то страшное, весь сжимался, застывал на миг, глаза его закатывались и горели зловещим блеском безумия.

– Джо! – В голосе Зенона звучало глубокое сострадание.

– Это ты, Зен, я знаю, – проговорил тот, как бы пробуждаясь от летаргического сна.

– Что с тобой? Ты болен?

– Нас только двое здесь? – поднял он на Зенона мутные глаза.

– Сейчас открою окна, сам убедишься.

Вскоре вся квартира была залита светом и влажным холодным воздухом. Монотонно стучал дождь, и булькали водосточные трубы. Джо завернулся в плед, выглянул в окно, высунул даже голову под дождь и, немного успокоившись, сел рядом с Зеноном, который сказал:

– У тебя нервы совсем расшатались.

– Возможно! Я несколько дней не выходил из дому, а паровое отопление ужасно плохо на меня действует.

– Все решили, что ты заболел.

– Я был очень занят.

– А дома беспокоятся о тебе, – осторожно начал Зенон.

– Кто? – спросил Джо отрывисто и резко.

– Отец, Бэти, тетки, наконец, друзья.

По мере того как Зенон перечислял, Джо менялся на глазах, лицо его стало мрачным и злым, и он с ожесточением закричал:

– Никого не помню и не знаю!

– Я говорю о твоей семье, – пояснил Зенон, думая, что тот его не понял.

– У меня нет семьи, я уже избавился от этого вампира! Порвал все узы! Меня больше ничто не связывает с жизнью, на днях я уезжаю навсегда из Европы. Я свободен, не надо мне ни родины, ни семьи, ни друзей! Омою тело в священных водах Ганга, а душу затоплю в созерцании. Там до меня не дойдет отвратительный визг человеческого стада. Я так ужасно страдал здесь! Но я пересилил подлый инстинкт жизни, пересилю и саму жизнь. Я страдал за ваши грехи, молился, бичевал себя, но теперь точно знаю, что вас ничто не спасет! Вы прокляты! Бого-убийцы! Поклонники зла! Прокляты, прокляты, прокляты!

Он кричал, охваченный безумным порывом страдания, ужаса и ненависти.

– Ты пришел смущать меня? – обратился он к Зенону. – Пришел искушать? Прочь отсюда, посланник сатаны, прочь! – взревел он, наступая на него с горящими глазами.

Зенон невольно попятился назад, не зная, что делать.

Вдруг Джо остановился, смертельно побледнел и как бы окаменел на месте.

Зенон бросился к нему, но не в силах был сдвинуть его с места. Джо застыл и как бы прирос к полу. Он стоял неподвижно, как дерево, ко всему безучастный, глаза погасли, лицо его выражало исступленное блаженство.

– Ему нельзя мешать, – сказал малаец, позванный Зеноном, и стал поспешно закрывать окна и занавешивать их тяжелыми гардинами.