Текст книги "Осенний квартет"

Автор книги: Барбара Пим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Я всегда вспоминаю ее за завтраком, – продолжал Норман. – Как она мне кофе заваривала.

– Она и себе заваривала, не только вам, – осадил его Эдвин.

– Правильно, обязательно надо было испортить мои романтические воспоминания, – с шутливой резкостью сказал Норман. – Эх, бедняга!.. Даже посетителей к ней не пускают! А что еще сестра говорила, когда вы позвонили?

– Сказала, что мисс Айвори чувствует себя удовлетворительно, – они всегда так отвечают. – Его жена Филлис, умирая, тоже «чувствовала себя удовлетворительно», но, вероятно, это один из обязательных вариантов ответа. – Ей нужен покой, никаких волнений.

– Ну еще бы! При виде нас она, конечно, взволнуется, – заметил Норман.

– Да! Еще сестра говорила, что ее очень обрадовали цветы. Такой необычный колер.

– Марсия сама так сказала?

– Нет, вряд ли… Это сестра от себя добавила. Я так понимаю, что Марсии сейчас не до разговоров… Судя по тому, в каком виде я ее тогда застал.

– Она и в конторе была не из болтливых, – задумчиво проговорил Норман. – Интересно, что там с ней будут делать?

– Сестра ничего не сказала – ни про операцию, ни вообще… Поживем – увидим. Я буду справляться о ней. Между прочим, получилось довольно неудобно. Когда я пришел туда с цветами, меня спросили, не знаю ли я, есть ли у нее родственники и кто ближайший.

– Она, должно быть, указала кого-нибудь перед операцией. Как-то раз упомянула, что у нее есть где-то двоюродная сестра.

– Вот оно что! – Эдвин несколько смутился. – Им нужен был кто-то, так сказать, тут же, на месте, и я выдал себя за родственника, – признался он. – За ближайшего. – Эти слова, произнесенные вслух, открывали неограниченные возможности.

– Уж лучше вы, чем я, – грубо сказал Норман. – Одному богу известно, во что это для вас выльется.

– Наверно, надо будет справляться о ней и прочее тому подобное… Только и всего. Это самое малое, что я мог для нее сделать.

– Не оказалось бы самое малое самым большим. Будем хоть на это надеяться, – мрачным тоном сказал Норман.

– Посещения не разрешаются? Значит, она только что после операции? – допытывалась миссис Поуп.

– Да нет, вряд ли! Это так сестра ему сказала, – ответила ей Летти.

– Знаем мы, что это значит. Попомните мои слова.

К этому времени Летти успела убедиться, что слова миссис Поуп всегда следует помнить. – Надо бы сходить туда и повидаться с ней, – сказала она, но довольно неуверенно, так как на самом деле навещать Марсию в больнице ей не хотелось, просто она чувствовала, что хотеть это надо.

– Вряд ли вас туда пустят, – сказала миссис Поуп.

– Да, судя по всему, вряд ли. Надо подумать, что ей послать, кроме цветов. – Но что? Она терялась в догадках, вспоминая свою последнюю встречу с Марсией. Туалетную воду, тальк, кусок очень хорошего мыла – все это Летти приняла бы с удовольствием, если бы сама лежала в больнице, но Марсия? – Может, какую-нибудь книгу? – с сомнением в голосе проговорила она.

—

Книгу

? – Тон у миссис Поуп был презрительный. – Нужна ей книга, когда посетителей не пускают.

– Да, читать она, наверно, не сможет, – согласилась Летти. И вообще, читает ли Марсия, видал ли ее кто-нибудь с книгой? В библиотеку она ходила совсем с другими целями. Она из тех, кто говорит, что у них нет времени на чтение. А ведь однажды она всех удивила, процитировав какие-то стишки, застрявшие у нее в памяти еще со школьных времен! Тогда, может, послать ей какой-нибудь сборник, стихотворений в мягком переплете с красивой картинкой на обложке, конечно не слишком современной… Летти и так и сяк обдумывала это, но в конце концов остановила свой выбор на лавандовой воде – на том, чем можно освежать лоб больному, к которому не пускают посетителей.

– Если ваша мисс Айвори настолько плоха, как мне кажемся, – продолжала миссис Поуп, – тогда она и не будет знать, прислали вы ей что-нибудь или нет. Вы пенсионерка, не забывайте этого.

– А мне все-таки хочется что-нибудь послать, – сказала Летти, рассердившись на миссис Поуп. – Как-никак, а мы работали вместе все эти годы. – В конторе служили две женщины, думала она. Ну пусть они не стали близкими друзьями, но все-таки что-то их связывало… Скучная, однообразная работа, пустая воркотня и дурное настроение, передававшееся мужчинам.

– И работали-то вы вместе, по-моему, всего два-три года, – сказала миссис Поуп. – Не такой уж большой срок.

– Да, но для нас это был важный период в нашей жизни, – сказала Летти, окончательно решив послать флакон лавандовой воды.

Лаванда. Это благоуханье перебило все больничные запахи. Мистер Стронг вспомнил свою бабушку, хотя у нее не было ничего общего с мисс Айвори. Но почему его так удивило, что от мисс Айвори пахнет лавандой? Удивительно другое, то, как он вообще мог уловить запах лавандовой воды при осмотре больной, но этот могучий воскреситель памяти застал его врасплох, и на короткий миг он – хирург-консультант в знаменитой лондонской клинике, врач с доходной частной практикой на Харли-стрит – превратился в семилетнего мальчишку.

Кто-то возился с ней, приводил ее в порядок, потому что мистер Стронг начал обход, а мы хотим выглядеть аккуратненькими в его глазах, не правда ли? На лбу у нее было ощущение влажной прохлады. Кто-то… Летти или Бетти… как там, на карточке?.. прислал ей чудесную лавандовую воду… запах такой приятный, свежий, как в деревенском саду. У мисс Айвори, кажется, есть свой садик, а там, верно, растет лаванда? Марсия не могла вспомнить, растет у нее лаванда или нет. Ей вспомнилась только кошачья мята в дальнем конце сада и как она искала и не могла найти могилу Снежка. Он тогда все холодел и холодел, и блохи соскочили с него, а теперь могилу она не может отыскать. Уж лучше бы ее помог найти Найджел из соседнего дома, вместо того чтобы предлагать, не скосить ли вам траву, а траву косить не надо, потому что ей так больше нравится – по крайней мере никто не войдет в сад. Как-то днем, когда это было, вспомнить трудно, она увидела: Норман торчит на другой стороне улицы и подглядывает за ней. Надо было подойти к нему и спросить напрямик, что это он задумал, с какой целью слоняется возле ее дома. Еще было так: она только что поступила тогда на работу и однажды прошла за ним в обеденный перерыв всю дорогу до Британского музея, поднялась по лестнице туда, где выставлены мумии, и увидела: он сидит там среди школьников и разглядывает мумии зверей. И она ушла, не зная, что и подумать… Потом стала заваривать ему кофе, ведь глупо покупать каждому маленькую банку, когда большие обходятся гораздо дешевле… А что было дальше? Она запнулась… дальше, кажется, ничего не было. Она беспокойно повела головой из стороны в сторону. Вот, кажется, к ней подходит капеллан, больничный капеллан или тот, другой – томный такой из церкви в конце улицы? Они оба молодые, длинноволосые. Нет, ни тот и ни другой. Это ассистент мистера Стронга, его зовут Брайен. Как хорошо, что мистер Стронг зовет всех молодых врачей по имени – Брайен, Джеффри, Том, Мартин и Дженнифер, единственная среди них женщина.

Молодой врач склонился над Марсией. Вид ее ему не понравился – такая даже в лучшие свои времена ничем не может порадовать. К счастью, мистер Стронг был еще в палате, и, чтобы вернуть его, понадобилась всего лишь минута. Мистер Стронг озабочен состоянием мисс Айвори, и, если с ней что-нибудь случится, он захочет быть рядом.

На мистере Стронге по-прежнему был зеленый галстук – все тот же или он любит зеленый цвет? Рисунок на галстуке мелкий, частый. Его густые брови хмуро сдвинулись над серыми глазами. Он всегда хмурится – может, она в чем-нибудь провинилась? Плохо ела? Его глаза впивались в нее – пронзительные глаза хирурга, так о них говорят? Нет, это про руки хирурга, на них обращают внимание, их обсуждают, как руки пианиста, и на концертах люди стараются сесть так, чтобы видеть эти руки. Но ведь хирург некоторым образом тоже художник, взять хотя бы этот аккуратный, ровный шов… Марсия вспомнила свою мать, как она говорила, что никогда не позволит, чтобы ее тела коснулся нож хирурга. Как это нелепо, когда подумаешь о мистере Стронге… Марсия улыбнулась, его нахмуренные брови разгладились, и он, казалось, улыбнулся ей в ответ.

Капеллан шел к мисс Айвори, но ему сказали, что он опоздал. «Мисс Айвори умерла, скончалась…» – Эти слова отдались у него в голове, точно рекламный стишок из телевизионной передачи, но он вознес молитву об упокоении души усопшей и настроился на встречу с ее родными и близкими. Но тот, с кем ему потом пришлось встретиться, оказался отнюдь не родственником, а пришел, чтобы, так сказать, заполнить брешь. Всего лишь «приятель», кто-то из конторы, где они работали. И удивительно! Он считает, что не надо корить себя, если не смог предотвратить смерть, поскольку каждому христианину она так желанна. Все, что касалось мисс Айвори, было улажено спокойно и по-деловому, без упреков и, разумеется, без слез, что весьма облегчило всю процедуру.

20

– Обитель Отдохновения и Покоя, так их, кажется, именуют? – сказал Норман. – Место, куда помещают покойников, – добавил он с запинкой, потому что не мог еще привыкнуть к тому, что Марсия умерла.

– Придумано хорошо, – вполголоса проговорила Летти. – Место отдохновения. Когда умерла ее мать, тело оставалось в доме до дня похорон. Летти запомнилось, что она ничего тогда не чувствовала и беспокоилась только о том, как ей справиться со всеми заботами, как принять неожиданно приехавших дальних родственников и приготовить им завтрак.

– Да, вот мы опять все вместе, как и прежде, – сказал Эдвин, но его слов никто не подхватил, потому что это было не совсем так, «как и прежде».

Все трое они сидели за чашкой кофе в доме Эдвина перед тем, как ехать на погребальную службу в крематорий, о которой он договорился. Смерть Марсии явно сблизила их, потому что они вспомнили свое обещание в недавнем прошлом и, может быть, прикидывали, кто из них уйдет следующим, но это так, между прочим, потому что все трое были в добром здравии, а про операцию у Марсии знали и к чему это может привести, тоже знали. Самое главное для них сейчас было то, что они в первый раз видели жилье Эдвина, так как он никогда их к себе не приглашал. Нас свела смерть, подумала Летти, критическим женским оком оглядывая старомодные вышитые подушки и вышитые салфеточки на креслах – все то, что успела навышивать Филлис в те длинные вечера, когда Эдвин заседал на собраниях приходского совета. Размышления Нормана касались вещей более практических, имеющих отношение к материальной стороне дела: Эдвин мог бы пустить к себе постояльца, даже двоих, и получать приличный для делового человека еженедельный доход, мог бы даже разрешить жильцам пользоваться кухней. Не то чтобы ему, Норману, пришло в голову селиться вместе с Эдвином, даже если его так уж прижмет, но это, конечно, вряд ли. Факт остается фактом – Эдвин живет в собственном доме один, значит, у него нет нужды в дополнительных средствах, и, когда ему придет время уходить в отставку, он не будет жить на одну только пенсию.

До крематория в юго-восточном районе Лондона дорога была длинная, и мало-помалу разговор у них стал налаживаться.

– В конце концов Марсия сейчас тоже с нами, – сказал Эдвин, – и, поскольку она все равно не приняла бы участия в нашем разговоре, давайте беседовать, как обычно.

Это приглашение к «обычной беседе» будто лишило их языка, потом Летти сказала, какие красивые розы в садике, мимо которого они проезжали.

– Кто бы из нас мог такое подумать, когда мы завтракали все вчетвером, – сказал Эдвин.

– Эх, бедняга! Она ведь и тогда была немножко с приветом. Заметили? – сказал Норман.

– Это, наверно, было начало конца, – сказала Летти. – Почти ничего не стала есть, так, чуточку салата.

– Да ведь она никогда много не ела, – сказал Норман таким тоном, будто он был единственным обладателем этой тайны. – Сама так говорила.

– Когда живешь один, иной раз не очень-то заботишься о еде, – сказал Эдвин, будто одиночество, кроме него, никому из них не было знакомо.

– А я всегда стараюсь раз в день поесть как следует, – сказала Летти.

– Миссис Поуп, конечно, разрешает вам пользоваться кухней? – поинтересовался Эдвин. – А кухонная посуда у вас своя?

– Есть две-три тефлоновые кастрюли и сковорода для омлета, – сказала Летти, торопясь поскорее проговорить это, так как по ее понятиям разговор становился слишком обыденным, а кроме того, ей не хотелось слушать, что будет докладывать о своей сковороде Норман.

– Э-э! А я все шлепаю на сковородку, – как она и ожидала, сказал он. – И омлеты, и все прочее. Хотя то, что у меня получается, вряд ли можно назвать омлетом.

Катафалк прибавлял ходу, и машина, которая следовала за ним, тоже могла бы поторапливаться, подумал Норман. Ловко у них придумано – постепенное увеличение скорости. Водитель требуется опытный, хотя там, наверно, автоматика работает. Кен, должно быть, знает, как это устроено, вот и будет о чем поговорить с ним в следующий раз. Беседовать с Кеном особенно не о чем, он только и может что о машинах.

– А нам еще далеко? – спросила Летти. – Я этого района Лондона не знаю.

– Я отвозил сюда Филлис, – деловито сказал Эдвин. – От меня до этого крематория ближе всего.

– Да, конечно. – Летти смутилась, но воспоминание о покойной жене, видимо, не опечалило Эдвина, он только добавил, что до кремации отслужили в церкви и что народу на службе собралось порядочно.

Эдвин посмотрел на часы. – Нам назначено на одиннадцать тридцать, – сказал он. – Там, наверно, строго придерживаются расписания. А вон у входа машина отца Г. Должно быть, обогнал нас у светофора.

– Проскочил на желтый свет. С него станется, – сказал Норман.

– Да, наверно, так и есть, – сказала Летти, обрадовавшись, что цель их путешествия уже видна. – Вон те ворота впереди?

– Да, они самые, – подтвердил Эдвин.

– Куда мы все придем, – сказал Норман.

—

Бедная

мисс Айвори, – шепнула Присцилла, наклонившись к Дженис. – Я очень рада, что смогла приехать, как-никак мы ее соседи… и рада оказать вам моральную поддержку.

Дженис не слишком-то понравилась такая формулировка. Как будто ей

нужна

моральная поддержка! Но, может, Присцилла имела в виду только обряд в крематории – то, с чем не каждый день встречаешься. А во всех других случаях жизни Дженис в моральной поддержке

не нуждается.

Да, она застала мисс Айвори на кухне, когда та в обмороке привалилась к столу, а потом она умерла в больнице, и, хотя такой случай не совсем обычный – чтобы не сказать прискорбный, – это никак не бросает тени на патронажную службу, и Дженис не заслуживает обвинения в халатности. Смерть – это конец всего, высшая точка существования. Так и у мисс Айвори – надлежащий финал истории ее жизни, и можно будет долгие годы приводить это в качестве примера, в качестве образца тех трудностей, с которыми сталкивается доброволец патронажной службы. Некоторым людям просто невозможно помочь, невозможно научить их, как себя вести ради своего же собственного блага, и вот именно такой и была мисс Айвори. Дженис облекала свои мысли в форму доклада, так как со слов одного врача в больнице выяснилось, что мисс Айвори, безусловно, находилась в терминальном состоянии еще до того обморока. Единственная беда заключалась, может, в том, что она, Дженис, не установила должной связи с мисс Айвори, в том, что сетка социального обеспечения не подхватила ее… Придумали же такое страшное выражение!

Заметив, что Дженис и Присцилла приехали в довольно ярких каждодневных платьях, Летти подумала: нечего было беспокоиться, что у нее нет ничего подходящего для похорон. Те, кто помоложе, с этим явно не считаются. Темно-синее платье и жакет выглядят скромно, но вряд ли сойдут за траурные; продавщица в магазине назвала этот цвет «французский синий», что придавало ему некую старомодную фривольность. Мужчины были, конечно, при черных галстуках, потому что такие галстуки, должно быть, у каждого есть дома или их можно легко раздобыть.

Reguiescat in pace

[3]

и да воссияет над ней вечный свет, думал Эдвин. Он хорошо сделал, что попросил отца Г. отслужить эту короткую службу. Отец Г. проследит, чтобы все прошло как полагается, в надлежащем порядке, чего, пожалуй, не всегда можно ждать от тех священников, которые служат в крематориях и провожают одного покойника за другим. Он был доволен, что Дженис Бребнер и соседка тоже тут, большего от них и не жди. И все-таки хорошо, что не они и не бедняга Норман, а он, Эдвин, и отец Г. застали Марсию в таком состоянии.

Норман был как-то странно взбудоражен тем, что Марсия лежит в гробу, что ее вот-вот предадут пламени, и вдруг на память ему пришел легкомысленный стишок, когда-то где-то прочитанный:

Земля земле. Принцессин прах

В могилу мчит на всех парах.

Он не знал, как ему быть – то ли рассмеяться, что здесь вряд ли уместно, то ли заплакать, чего тоже делать не следует, да и вообще он уже с давних пор не проливал слез. Шторы сомкнулись, гроб заскользил прочь, и Норман склонил голову, чтобы не видеть этого заключительного акта.

Потом они вышли из крематория и, чувствуя себя неловко, стали кучкой под ярким летним солнцем.

– Какие прелестные цветы, – негромко проговорила Летти, поворачиваясь к Дженис и Присцилле. Извечная уместность цветов и на этот раз ослабила напряженность минуты. Две охапки пламенеющих гладиолусов, белых и розовых гвоздик и два венка из оранжерейных роз, сиреневых иммортелей и белых хризантем лежали на том месте, где было начертано «Марсия Джоан Айвори».

– Мы с Присциллой решили, что она предпочла бы срезанные цветы, – несколько вызывающе сказала Дженис, устремив взгляд на венки. – Некоторые специально оговаривают это.

– Бедняга Марсия! Вряд ли она была в состоянии что-нибудь оговаривать, – сказал Норман. – На венок сложились мы – Летти, Эдвин и я… Сиреневые и белые… Вспомнили, что…

– Да, конечно, вы ведь работали вместе, – сказала Присцилла самым светским тоном. Она не знала, как ей вести себя с этим чудным маленьким человечком и с другим – тот высокий, но почти такой же чудной. Надо надеяться, что скоро можно будет уйти отсюда, поскольку ее общественный долг выполнен.

– А второй венок от родственницы Марсии, – сказал Эдвин. – От дальней родственницы. Она так расстроилась, что не смогла приехать на похороны.

– Сорок лет не видались, – ввернул Норман.

– Но сын ее приехал, – сказал Эдвин. – И то хорошо. Он, видимо, работает в Лондоне.

– Тот молодой человек, что сидел сзади? – спросила Летти. Она обратила внимание на существо неопределенного пола с длинными белесыми патлами и в кафтане.

– Да, он самый, с бусами.

Они разошлись. Эдвин, Летти и Норман пошли к отцу Г., который, сдерживая нетерпение, поджидал их у своей машины. Эдвин сел на переднее сиденье рядом с отцом Г., а Летти и Норман втиснулись на заднее, где стоял чемодан с облачением отца Г. Двое спереди вели оживленный разговор главным образом на церковные темы, а те, что сидели сзади, ехали молча. Норман не знал, о чем сейчас можно говорить, и даже не умел разобраться в своих ощущениях, чувствуя только, что похороны дело печальное, но Летти было тоскливо, точно со смертью Марсии она осталась одна-одинешенька. А ведь они и близкими друзьями не были.

21

– Да, кто бы мог подумать…

Норман обязательно должен был сказать нечто подобное, подумала Летти, вспомнив, как они завтракали в ресторане. Да, кто бы мог подумать тогда в «Рандеву», что следующая их встреча будет такой. Правда, теперь с ними отец Г., а это несколько меняло дело.

– Ну-с, так… – Отец Г. взял меню и стал изучать его. Он полагал, что стоимость завтрака поделят они с Эдвином: Летти – женщина, а Норман не совсем тот человек, от которого можно ждать, что он угостит вас. Готовясь к похоронам, отец Г. прикидывал, что будет после них, так как у покойной, кажется, нет родственников, которые могли бы устроить поминки. Может быть, Эдвин пригласит их всех к себе, предположил он, но потом узнал с облегчением, что тот, видимо, передумал и остановил свой выбор на ближайшем от этих мест ресторане с подачей спиртных напитков. Так гораздо лучше, чем тесниться в ужасающе безвкусной гостиной его пригородного дома и пить сладкий херес или неизбежную чашку чая. А удобно ли будет, думал отец Г., заказать то, что ему сейчас в самый раз… сухое мартини?

– Я чувствую, надо выпить, – сказал Эдвин, как бы откликнувшись на мысль отца Г.

– Да, я тоже… – пролепетала Летти.

– Такой денек кого хочешь подкосит, – хмуро выговорил Норман. Он собирался сказать, что человека подкашивают похороны, но это слово как-то не давалось ему, точно он и в мыслях его не держал, уж не говоря о том, чтобы произнести вслух.

При такой поддержке отец Г. решил, что надо действовать, и действовать незамедлительно. Он подозвал официанта и заказал напитки: Эдвину и Норману полусухой херес, себе – сухое мартини, а даме… Колебания Летти, ее неуверенность, следует ли им пить спиртное, поскольку бедняга Марсия ничего такого и в рот не брала, отец Г. расценил как женскую скромность или неосведомленность в делах пития. – А что, если сухое мартини? – предложил он. – Это вас подбодрит.

– Да, я чувствую, мне надо что-нибудь такое, – согласилась Летти и, выпив мартини, поняла, что оно в самом деле подбодрило ее. А ведь верно, подумала она, в такие минуты это действительно подкрепляет. И кроме того, Летти стало ясно, что, хотя бедняги Марсии больше нет с ними, они; все четверо, живые люди – Эдвин, как всегда степенный, седой, Норман явно чем-то взволнован, а отец Г. – распорядительный священник с повадками командира. Оглядевшись по сторонам, Летти увидела корзину искусственного душистого горошка неестественно ярких цветов, компанию «бизнесменов» за длинным столом и двух элегантно одетых женщин, которые сравнивали образцы материалов на занавески. Ощущая свою жизнестойкость, она поддалась на уговоры отца Г. и выбрала себе oeufs Florentine, потому что это звучало заманчиво. Отец Г. заказал бифштекс, Эдвин – запеченную камбалу, а Норман – цветную капусту в сухарях. – У меня аппетита нет, – добавил он, тонко намекнув остальным, что им тоже не мешало бы сдерживать свои аппетиты.

– Вы теперь на пенсии? – сказал отец Г., заводя разговор с Летти. – Это, должно быть… – и запнулся в поисках слова, которым можно было бы описать положение Летти. – …открывает большие возможности, – наконец-то нашелся он, вспомнив, что вся наша жизнь есть не что иное, как большая возможность.

– Да, конечно! – После сухого мартини Летти свои возможности несколько переоценила. – Я теперь могу чем угодно заниматься.

– Это можно по-разному истолковать, – сказал Норман, вернувшись к своему обычному зубоскальству. – Интересно, что вы там затеяли?

– Да нет, ничего особенного, – сказала Летти. – Просто у меня больше свободного времени – для чтения… и всяких других дел.

– А-а, понятно, дела общественные, – сказал отец Г., одобрительно кивнув головой.

– По-моему, Летти надо больше получать от патронажной службы, чем отдавать ей, – сказал Эдвин. – Ведь она как-никак ушла на покой, принадлежит к старшему поколению, если можно так выразиться.

Летти подумала, как нехорошо со стороны Эдвина совать ее в эту категорию, когда она, несмотря на возраст, почти не поседела, и отца Г., похоже, оттолкнула такая малопривлекательная характеристика. Он не любит ни пожилых, ни престарелых, ни стариков со старухами – называйте их, как хотите.

– А что мы дальше закажем? – спросил Эдвин.

– Помните последнюю нашу встречу? – вдруг спросил Норман. – Что мы тогда ели?

– По-моему, у нас с вами был яблочный пирог и мороженое, – сказала Летти.

– Правильно! Яблочный пирог какой-то там тетушки. У Эдвина был сладкий пудинг, и он еще уговаривал Марсию взять себе то же самое, но она так и не сдалась.

Наступило молчание, и с минуту они не могли придумать, о чем говорить. Всем им, наверно, было ясно, что, когда у людей такая потеря, не следует держать горе при себе. До сих пор имя Марсии не упоминалось, и, может быть, Норман поступил правильно, произнеся его.

– У нее всегда был такой плохой аппетит, – сказала наконец Летти.

– Да, не едок она была. – Голос у Нормана чуть дрогнул на этих словах, но он справился с собой.

Надо будет позвать его как-нибудь к ужину, подумал Эдвин, пусть поговорит о ней, если захочет. Эта перспектива не очень-то порадовала Эдвина, но что поделаешь – надо! Хотя выполнять христианский долг не всегда приятно.

– А что будет с домом мисс Айвори? – спросил отец Г., точно упоминание о недвижимой собственности могло вывести разговор на более высокий уровень. – Он, наверно, отойдет к этой ее… э-э, родственнице?

– Да, наверно, к тому молодому человеку с бусами или к его матери, – сказал Эдвин. – По-моему, это ее единственные родичи.

– Если его немного подмалевать, получится неплохое владение – снисходительно проговорил отец Г. тоном агента по продаже недвижимости.

– Что это значит – подмалевать? – вызывающе спросил Норман.

Отец Г. улыбнулся. – Его, знаете ли, не мешало бы разок-другой покрыть краской… такое у меня создалось впечатление. Ну-с, кто хочет мороженого? – умиротворяюще спросил он, решив, что мороженое, словно масло, пролитое на бурные воды, успокоит разгневанного Нормана скорее, чем любые его словеса.

– Напоследок нам подали мороженое, – рассказывала Летти. – Там было столько разных сортов на выбор – такое чувство, будто в детстве. Норман и то вспомнил, что самое его любимое – земляничное. По-моему, он даже немного оживился.

– Я не знала, проголодаетесь вы или нет, – сказала миссис Поуп. – После похорон по-разному бывает.

Летти удивилась и втайне осталась очень довольна, что миссис Поуп думала о ней и – мало того! – беспокоилась, не захочет ли она поесть, вернувшись домой. Время – начало шестого – ничего не сулило, кроме раннего ужина, но это как-то ни то ни се.

– Эдвин знал один ресторан в тех местах, так что это оказалось очень кстати, – пояснила Летти.

Миссис Поуп ждала подробностей, и Летти пришлось рассказать ей, что они ели. Бифштекс – это в самый раз для отца Г., ведь он и служил в крематории, а священники вообще любители мясных блюд, заметила миссис Поуп, мясо им даже необходимо. Леттин выбор – oeufs Florentine – фриволен и говорит об отсутствии такта, как и появление на похоронах в платье цвета «французский синий». Почему это люди нападают на французов и на все французское? Теперь, когда у нас Общий рынок, все должно складываться по-иному, и надо как-то изменить отношение. Или мы вдруг переймем эту фривольность? И Летти призналась только в том, что заказала себе «блюдо из яиц».

– Ну что ж, яйца так же питательны, как мясо, – провозгласила миссис Поуп, – так что вряд ли вы захотите варить себе еще одно яйцо на ужин.

– Выпью, пожалуй, чашечку чая… – Чай всегда весьма кстати, и можно будет тихо-мирно поговорить о крематории.

22

Норман вошел в дом Марсии, отперев переднюю дверь ключом, который передал – ему адвокат. Он вступил в «жилое помещение покойной мисс Марсии Джоан Айвори». Так изобразил он это самому себе и в этих словах, потрясенный тем, что Марсия завещала ему свой дом, ударился в обычную для него непочтительность, обсуждая это с Эдвином. Завещание было составлено, видимо, сразу после операции, когда Марсия стала лицом к лицу с тем, что ждало ее впереди. Деньги, сколько бы их там ни было, отходили к ее двоюродной сестре с правом наследования ее сыном. – Он сможет купить себе еще одну нитку бус, – прокомментировал это Норман.

– Норман – крупный собственник! – поддразнил его Эдвин, и это восстановило равновесие между ними, так как Норман тоже стал домовладельцем, и теперь уже можно было не сокрушаться о судьбе этого бедняги, обреченного на одиночество в своей спальне-гостиной. Было бы, конечно, правильно, если бы Марсия оставила этот дом Летти, которая тоже живет в одиночестве в своей спальне-гостиной, хотя она и пользуется обществом миссис Поуп. – Вы собираетесь жить там? – спросил Эдвин, вспомнив, в к&ком состоянии был этот дом, когда они с отцом Г. зашли туда. – Потребуется кое-какой ремонт, – не удержался он, чтобы не подпустить шпильку Норману. – Цела ли там крыша?

– Подумаешь! – сказал Норман. – Нет мне дела до какой-то там крыши!

– А вдруг будет протекать… дождь пойдет, снег.

– В Лондоне снег идет редко, особенно в том районе, что южнее Темзы.

– А вы что-нибудь знали? Догадывались?

– Да откуда? Понятия не имел!

– Не забывайте, она вам кофе заваривала, – стоял на своем Эдвин.

– Только потому, что большая банка на двоих обходится дешевле, на что вы не раз мне указывали, – сердито возразил ему Норман.

Они расстались немного недовольные друг другом, и на следующий день Норман не пошел на работу и отправился смотреть дом. У него оставалось несколько дней от отпуска, и все уладилось просто. Кто бы мог подумать, что один из этих дней пригодится на такое дело! «Всесильна божеская длань, ее чудес не перечесть», и это было настоящее чудо.

Ключ легко вошел в американский замок, но, кроме него, был еще и врезной. Марсия оберегалась от грабителей, особенно потому, что ее почти весь день не бывало дома. Стоя в холле, Норман увидел прежде всего громоздкую мебель времен Эдуарда – стоячую вешалку, стол и стулья – и не обратил особого внимания на пылищу, которая лежала на всем. Не удивительно, подумал он, что ее столько здесь скопилось за это время, все понятно. Он переходил из комнаты в комнату и видел здесь не себя – хозяина, а Марсию, какой она была в те дни, когда познакомилась с ним, а пригласить его к себе так и не удосужилась. Но если бы пригласила, может, все сложилось бы по-иному? Да нет, никогда не пригласила бы, и это было сутью их отношений. Значит, все-таки были какие-то отношения? Он вспомнил, как она прошла за ним в Британский музей и ему пришлось затесаться в толпу школьников перед этими мумиями и глазеть на них, дожидаясь, когда можно будет уйти. Она думала, что он не видит ее, но он видел и с тех пор больше не ходил в музей, а бегал в библиотеку. Потом кофейная банка на двоих, о чем вечно зудел ему Эдвин. Но на самом деле ничего такого у них не было…

Норман поднялся вверх по лестнице. Вошел в комнату – наверно, это ее спальня. Обои с рисунком розочками были старые, узорчатый ковер выцветший. У кровати стоял столик, на нем – несколько книжек, среди них сборник стихотворений, что удивило его, и стопка брошюр из библиотеки с перечислением различных льгот для пенсионеров и пожилых людей. На кровати было наброшено старое грязно-белое покрывало, расшитое елочкой, неубранные подушки и простыни. Это кровать, на которой она спала, где ей снились сны, где она дожидалась смерти, хотя умерла и не здесь. Эдвин и отец Г. застали ее внизу, поникшую на кухонный стол.