Текст книги "Уроки вечности"

Автор книги: Барбара Михайловска

Барбара Михайлоеска
Уроки вечности

Я писала книгу и будто создавала себе помощника, который сможет жить своей жизнью, лечить, спасать, беречь и – любить каждого из вас.

От автора

Предисловие

Барбара Михайловска – псевдоним профессионального врача, успешно сочетающего в себе медицинские знания и клинический опыт с психотерапевтической практикой. Подход к лечению больных с позиции единства души и тела человека известен с доисторических времен. Но только сейчас он по-настоящему возвращается к людям через таких врачей, как Барбара Михайловска.

Книга «Уроки вечности» состоит из отдельных историй жизни и болезни пациентов, написанных в художественно-публицистическом жанре. Все имена и некоторые места событий изменены.

Главное в книге – духовно-психологическая сторона лечения, тайна жизни, смерти и бессмертия и роль врача в этом трудном мире. Выводы, которые каждый читатель сделает сам, зачастую болезненно ломают мировоззрение. «Уроки вечности» шокируют болью: болью пациента, болью врача и болью читателя. Эта книга очень утомляет, но обновляет душу. Ее нельзя читать быстро, каждая история требует отдельного сопереживания и осмысления. Становится понятно, почему «Уроки вечности» создавались в течение восьми лет.

Каждая строчка в этой книге струится любовью к человеку со всеми его достоинствами и недостатками, слабостями, грехами, преступлениями и вечным стремлением к Богу. Бесконечный духовный путь – это и есть вечность, о которой пишет Барбара Михайловска. На этом пути стираются представления о жизни, смерти, времени и пространстве, поэтому так свободны и пронзительны слова автора о вечных вопросах человеческого существования. Стихи создают удивительное настроение, дополняют и уточняют идеи автора, изложенные в рассказах.

Если книга «Уроки вечности» останется вами непонятой, отложите ее на время. Ваше время для нее обязательно придет.

С уважением,

Издатель

Раздел первый
Уроки жизни

И сказал им: что вы спите? встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение.

Евангелие от Луки, гл. 22, 46

Человек часто забывает о том, насколько коротка наша жизнь. Мы живем на периферии своего существа, живем чем-то преходящим, поверхностным. Но человек никогда не сможет удовлетвориться только временным, преходящим. Многие люди с какой-то агрессивной радостью пытались и пытаются отыскать научные аргументы, ниспровергающие древнее учение о том, что человеческий дух неразрушим. Это стремление лишить человечество самой сокровенной надежды напрасно выступает под лозунгом научности, потому что во всех цивилизациях была эта вера в бессмертие. Мы все – гости в этом мире, пришедшие из тайны и уходящие в тайну. Здесь всё, что есть в нас Божественного, – наша душа, наша личность, наша совесть – растет и воспитывается. Нам открыто, что эта короткая жизнь имеет огромное значение, потому что она есть школа Вечности.

Протоиерей Александр Мень. Тайна жизни и смерти

Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни.

Боэций. Утешение философией

Женщина на фоне гобелена

Любовь и прощение – две великие силы, спасающие мир.

 
Какие человеческие страсти,
Характеры, достойные баллад!
Они срывают ранний виноград
Любви и смерти, боли и участья.
 

Ей было пятьдесят шесть лет. Она была худенькой и совсем седой. Семь лет она провела в постели. Ее позвоночник был безнадежно разбит при аварии. И теперь ее уделом было лежать, глядя в потолок или в телевизор, качать головой, открывать и закрывать глаза и выталкивать из себя тихие короткие фразы. Ясное сознание при таком теле – тяжелое испытание. Не каждому по силам. Одни при этом становятся злыми, агрессивными, требовательными, как будто весь мир у них в долгу. Другие превращаются в «капусту», ничего не желая, подчиняясь пассивному течению бессмысленных дней. Мария Петровна была иной.

Она хотела жить, жить полной грудью, всем телом, каждой клеточкой. Ее оболочка была для нее непригодна. Такое кипение энергии, такую волю я встречала редко. Мария Петровна говорила мне: «Я не верю, что это на всю жизнь. Во сне я хожу, чувствую землю и даже летаю. Я верю, что однажды встану».

Мария Петровна была знакомой моих друзей. Меня попросили посмотреть ее, и так я впервые вошла в ее дом. Меня умилил его уют. Гобелены на стенах создавали очень комфортное, спокойное состояние души. Позже я выяснила, что гобелены были вышиты Марией Петровной собственноручно пару десятков лет назад, но еще не утратили красок, свежести, художественного благородства. На гобеленах в восточном стиле были красно-желтые цветы, пагоды и одинокие фигуры. И мне почудился запах сандала – так мастерски они передавали стиль и настроение.

Мария Петровна лежала в постели у стены, украшенной таким же гобеленом, и сливалась с ним, потому что ее душевно-психическое состояние ничем не нарушало эту восточную задумчивую картину. И, уловив это, я поняла, что судьба преподнесла мне встречу с неординарной женщиной.

Позже, общаясь с ней, я изумилась ее памяти. Она помнила и свободно цитировала Омара Хайяма, Николая Бараташвили, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама. Она помнила английский язык и, напрягаясь, старательно выговаривала старые английские пословицы, заставляя меня стыдиться моей институтской пятерки, ибо я ничего не понимала. Будучи в прошлом инженером-механиком, Мария Петровна высказывала почти профессиональные суждения об экономике, политике, праве, медицине и других областях жизни, получая новую информацию только из телевизионных передач. Она с удовольствием говорила со мной о Польше: о литературе, музыке, политике. Еще меня поразило то, как она без запинки перечислила сразу десять знакомых ей названий польских городов.

За несколько встреч у Марии Петровны сложилось обо мне собственное, вполне проницательное мнение. Я была очень благодарна ей за мудрые житейские советы.

Но медицинская часть была неутешительна. Я нашла возможность провести рефлексотерапевтическую стимуляцию отдельных участков периферической нервной системы, чтобы заставить хотя бы немного работать руки, но это было на пределе моих возможностей. И я сомневаюсь, чтобы что-то можно было бы коренным образом изменить другими методами. Операция ничего не дала еще в самом начале болезни. А теперь и подавно. Как важно для инвалида, может ли он взять чашку, почесать нос, самостоятельно держать книгу, сам делать те минимальные движения, которые мы делаем сотни раз в течение дня, нисколько не задумываясь о сложном процессе, сопряженном с этими действиями, в костной, мышечной, нервной, сосудистой системе. Реабилитация спинальных больных – одно из самых трудоемких и мало благодарных направлений в медицине. Реанимация, хирургия, акушерство в большей степени, терапия в меньшей – находятся в лучшем положении. Для сознания больного важен результат: вот был камень – вот его нет, вот была одышка и отеки – вот нет одышки и отеков, вот умер человек – а нет, оживили. А тут хорошо, что не становится хуже, хорошо, что есть минимальные позитивные сдвиги, видимые часто только взгляду специалиста, но больной продолжает быть в депрессии – но я же не хожу!

Конечно, я ничего не обещала Марии Петровне. Я взялась за нее, не рассчитывая на особый успех. Это был отчаянный эксперимент. Но меня удивили результаты. Ей сразу стало лучше, и это очень насторожило. Чаще в моей практике позитивный результат дается непросто, через обострение, ломку, страдание. Это нормально. Но вот так, в таком тяжелом заболевании… Язадумалась. Могла быть особая реакция больной, не всегда зависящая от работы врача. Избыточное употребление биофизических методов воздействия могло привести к формированию связи «донор (я) – реципиент (больной)», а потом ее сложно без ущерба разорвать. Это могло быть накапливанием сил перед кризисом, и чем больше накапливается сил, тем более остро и тяжело может протекать кризис и может быть похож на агонию. Но почему-то эти мысли уходили из моей головы, не задерживаясь. «Что же еще?» – непрерывно думала я. А все было совсем иначе.

Мария Петровна жила с семьей дочери. Валя, старшая дочь, вечно занятой бухгалтер на фирме, крутилась как белка в колесе. Она ухаживала за матерью, писала и сдавала отчеты, выхаживала километры по коридорам всяких инстанций, успевала приготовить обед, сходить на родительское собрание, постирать, погладить и т. д. Ее муж, средней квалификации врач-стоматолог, выпивал, мало бывал дома, и помощи от него не было. Девятилетняя Сашенька была праздником в семье – отличница, шахматистка, фигуристка, бабушкина любимица. Младшая дочь с мужем и детьми жила в Прибалтике. Такова была семья Марии Петровны.

Я рискнула продолжить лечение, начала вводить духовные элементы, в основном в форме беседы. Инстинктивная христианка Мария Петровна начала поддерживать меня в вопросах воцерковления – исполнения обрядов, регулярных молитв. Мы даже договорились о визите моего знакомого священника. В один момент все изменилось.

У Сашеньки оказалась положительной реакция Манту, и фтизиатр поставил диагноз – туберкулез. В семье началась паника. Валя сыпала именами знакомых ей медицинских светил, она плотно занялась дочерью. Тогда центр лечебных мероприятий в семье склонился в сторону младшего поколения.

Мария Петровна перестала расслабляться со мной во время сеанса. Все мысли ее были о внучке. Мы отменили лечение, причем достаточно резко. Но у Марии Петровны отвоеванные у болезни рефлексы не исчезали. Улучшение оказалось стабильным.

Пока вся семья занималась Сашей, я пыталась уловить какую-то мысль по этому поводу. Что-то меня беспокоило. И однажды в церкви меня пронзила догадка. Боже! Я упала на колени… Что же я наделала!

Я начала с того, что взяла Сашину медицинскую карту, начатую еще при рождении, и медицинскую карту Марии Петровны. Я обнаружила у Саши запись о тяжелейшей пневмонии с тремя днями в реанимации, когда ей было только полтора года. А потом в истории болезни Марии Петровны прочла, что злосчастная авария произошла через два месяца после этого. И тогда на следующее утро я пошла на разговор к Марии Петровне. Мне было очень тяжело. За это время она стала близким мне человеком.

Мария Петровна была мне рада, но, увидев мое серое лицо, забеспокоилась. Я не стала тянуть:

– Мария Петровна, вы помните время, когда у Сашеньки была пневмония?

– Да, это было как вчера. Мы чуть не умерли от страха. Валюта ведь рожала так трудно. И Сашенька была такой желанной.

– Вы помните, что было, когда она лежала в реанимации? Что вы делали в это время?

– Мы сидели в коридоре или ходили под окнами.

– А что вы говорили, как вы молились при этом?

Она угадывает мой намек, и щеки ее наливаются краснотой. Ее дыхание становится шумным, прерывистым.

– Я молила Бога, чтобы он спас ее. И… предлагала взамен свою жизнь.

Я была настойчива:

– Как именно вы предложили?

– Это было в аффекте… Вроде бы так… Господи, если хочешь, чтобы эта кроха страдала в жизни, позволь мне за нее отстрадать стократно. Я на все согласна, Господи, но не дай ей умереть, не дай ей слез, дай ей радость и счастье.

– Вы понимаете, что именно вы предложили?

– Да. Вы хотите сказать, что моя молитва была услышана?

– И вы приняли мученический венец…

– Слава Господу! – воскликнула Мария Петровна громче, чем обычно, и ее глаза счастливо заблестели.

Сердце мое дрогнуло, и я спросила глухо:

– Теперь вы не жалеете?

– Я действительно счастлива! Моя девочка защитится моими слезами.

А потом мы с ней рассуждали о справедливости, такой, какую представляют люди и какой она представляется с небес.

Мария Петровна говорила: «Господь не жесток. Я думаю, что кому-то из нашего рода нужно было принять крест тяжелой неизлечимой болезни, зато другим будет лучше. Это все равно, что очиститься, смыть грязь. Например, я убираю квартиру, мои руки в грязи, спина болит, зато все живут, не дыша пылью. То же самое здесь».

Я осторожно посомневалась в целесообразности нашего лечебного процесса. Я боялась, что нанесла вред этой связи бабушки и внучки, ненарочно наклонив это «коромысло» в сторону девочки. А потом успокоилась. Иначе мы бы никогда этого не узнали, и никогда бы Мария Петровна не сказала: «Да я теперь как на крыльях. Эти крылья нужны мне были внутри. Как я себя изводила: лежу, бревно бесчувственное, вокруг меня одни хлопоты… А теперь все иначе. Жизнь моя не напрасна. Только мы никому не скажем, правда?»

Так что на все воля Божья. Тогда Мария Петровна улыбнулась мне уникальной, загадочной улыбкой беременной женщины. Мол, вы думаете, я одна? А нас-то двое!

Так я посчитала себя не вправе вмешиваться в здоровье человека. И благодаря этому случаю, как и некоторым другим, я уверенно говорю. «Мать, как и другой очень любящий близкий человек, может спасти жизнь любимому человеку, беря на себя его тяготы, беды, болезни, страдания. Надо верить, молиться и быть готовым к самопожертвованию». Сама-то я знаю, что за спасение человека не назначается цена, это происходит не по заслугам человеческим, а по милости Божьей. Это от просящего должна исходить инициатива – например обет как вид особого договора между человеком и Богом. И приняв его, не следует удивляться тому, что происходит, если сам просящий его нарушит.

А Сашенька выздоровела, причем достаточно быстро. Она, как и раньше, отличница, шахматистка, фигуристка и вообще милая добрая девочка.

Мария Петровна так же лежит на фоне гобелена. Только взгляд стал более теплым и умиротворенным. И я прихожу к ней учиться терпению и мудрости. К сожалению, она скоро умрет. Но мне даже не грустно. Я испытываю только благоговение. И в моем сердце звучит музыка: далекие колокольчики на снежных горах, у подножия которых никогда не померкнут красно-желтые цветы.

* * *

Человечество придумало себе смерть. Наделило ее женским кошмарным обликом, вложило в руки атрибуты, от которых хочется бежать без оглядки. И тогда рассудок возопил: беги, спасайся, это – смерть. Звериный инстинкт поразил человека и затоптал то, что в человеке сильнее инстинкта самосохранения – Дух Божий. Именно Духом, искрой, источником жизни человек не позволяет себе выживать ценой жизни других, цепляться за каждую минуту, если все пройдено, выполнены все земные труды и подведены итоги. Именно Дух дает человеку силу и волю к жизни, если осталось еще что-то, перейдя через которое, можно идти не оглядываясь. Именно Дух дает человеку возможность прозревать свое начало и конец и быть мудрее самого себя перед лицом болезни, опасности, смерти. Именно неразвитость, замусоренность, захламленность человека не позволяет Духу вести его по жизни. И человек становится духовно больным, испуганным, уничтожающим себя. Нет возможности жить, если внутри смерть.

* * *

 
Мир из потерь в бессонницу придуман.
Мир из разлук слезами был зачат.
Причудливым трагическим фигурам
Сознанье служит, впитывая яд
Любви – на грани мести и порока,
Добра, что жадно метит в небеса.
И циник под личиною пророка
Изнанкой веры душу потрясал.
Но смерти нет. Не гибельно страданье.
Пока едины свет, вода и твердь,
Пока душа жива для созиданья,
Мир из надежд не может умереть.
 

Два бизнесмена

Сергей Сергеевич и Михаил Иванович – невысокие брюнеты лет сорока. Они всегда были очень похожи и дружили уже двадцать лет. В институте они учились в одной группе, потом вместе работали в одном КБ. Примерно в одно время женились. Жили они в одном квартале, их дети учились в одной школе. Их родители тоже дружили семьями. Примерно в одно время Сергей и Михаил развелись. Их бывшие жены часто перезванивались и сплетничали о них.

В конце восьмидесятых годов Сергей бросил свою скромную инженерную должность и более чем скромную зарплату и пошел в бизнес. Михаил ринулся за ним. У Сергея дела пошли очень неплохо. К концу второго года у него уже была своя вполне работоспособная фирма, десять человек в штате и первая иномарка. Михаил, покрутившись самостоятельно, пошел к Сергею. Тот сделал ему дочернее предприятие в регионе, дал денег на раскрутку и забирал минимальный процент. На вопросы своих финансистов он отвечал: «Дружба – она и есть дружба». Так что Михаил тоже значительно улучшил свое положение.

А потом они вновь женились. Обе женщины – лет на десять моложе, красивые, изящные, со вкусом одевающиеся, с которыми приятно выйти в общество. Вчетвером они посещали модные курорты и рестораны. Но через некоторое время выяснилось, что их жены очень разные.

Жена Сергея Катя оказалась умницей. Она вытянула свой экономический диплом, еще поучилась и стала помогать Сергею так, что стала незаменимой. А когда фирма Сергея начала работать с испаноговорящей страной, она за полгода очень прилично выучила испанский язык, чтобы на переговорах не было потребности в третьем лице – переводчике, часто болтливом и продажном.

Маша, жена Михаила, спустя полтора года красивой жизни начала злоупотреблять спиртным и очень быстро превратилась в алкоголичку. Да-да, не в женщину, любящую выпить, а в синюшную запойную пьяницу, не различающую из-за водки дня и ночи. А где пьянка, там и разврат. Как-то, придя домой, Михаил увидел раскрытую квартиру, пьяную голую жену, спящую мертвым сном, и не обнаружил в доме многих ценных вещей.

Конечно, ее лечили. Наркологи, психотерапевты, токсикологи, даже колдуны и экстрасенсы водили вокруг Маши хороводы. Это влетало в копеечку, но было безрезультатно. «Сложный случай», – разводили руками медицинские и околомедицинские светила. Маша несколько раз анонимно лечилась в лучших клиниках, но, выходя, скатывалась все ниже и ниже.

Он мог бы с ней развестись. Но были две проблемы. Первая – ее папа, ответственное лицо в государственном учреждении, испорченные отношения с которым могли помешать бизнесу. Вторая – он страшно боялся скандала, он боялся злорадства своей бывшей жены, своей любовницы, которую бросил ради женитьбы, он боялся за собственную репутацию преуспевающего человека. И Михаил продолжал тянуть эту волынку. Он приходил домой к Сергею и плакался о своей несчастной жизни. Сергей и Катя успокаивали его.

Наконец Михаил построил квартиру с двумя выходами, забаррикадированную изнутри. В одной половине он жил сам, а в другую поселил жену и приставил к ней охранника. Охранник снабжал ее спиртным, вызывал частного врача, когда она перепивала, ухаживал за ней и главное – ни под каким предлогом не выпускал ее из квартиры.

Именно тогда, в 1993 году, когда проблема алкоголизма жены обрушилась на Михаила, он начал мучительно завидовать Сергею. Он завидовал теплу и уюту его дома, красоте Кати, которая никуда не девалась, их нежным отношениям, когда спустя несколько лет семейной жизни по-прежнему светятся, встречаясь, их глаза и есть непрерывная тяга – прикоснуться хотя бы на миг друг к другу. А в следующем году Катя родила мальчика. Тогда Михаил перестал ходить в их дом. Этого он уже не смог выдержать.

В то же время фирма Сергея успешно завершила длительные переговоры по поводу одного крупнейшего международного контракта. Сергей на радостях организовал грандиозный праздник. Он нанял теплоход, и в выходные дни на реке веселились двести человек – вся его фирма, друзья, коллеги. Причем он не ставил целью барством шокировать этих людей. Он действительно хотел им сделать приятно. Но оказалось, что не все люди были этого достойны.

Прилично напившийся Михаил подошел к Сергею и сказал: «Почему тебе – всё, а мне – ничего?» «Как это ничего?» – не понял Сергей и начал перечислять все выгоды этого контракта для предприятия Михаила. Но тот повторил: «Почему тебе – всё, а мне – ничего?» – и замахнулся, чтобы ударить Сергея. Но вмешался охранник, перехватил его руку. Сергей сгладил впечатление от этого инцидента шуткой, но сам остался встревожен.

Через некоторое время это забылось. Михаил работал, причем достаточно успешно, хотя стал хмурым и молчаливым. Сергей объяснял это депрессией из-за жены, но уже не пытался поговорить с ним по душам. И так хлопот полно – маленький ребенок, большой контракт.

А еще через год Сергей попал в реанимацию с инфарктом миокарда. Страшно представить, что было в то время с Катей. Она даже не плакала, она сутками выла в своей шикарной квартире. Она носила на руках своего сына и причитала так, как умеют только простые русские бабы. В реанимации она сидела в коридоре, как собачка, преданно глядя на дверь. Своим отчаянием и терпением она удивила даже все видавшего опытного заведующего отделением, и он разрешил ей быть около мужа.

С большим трудом Сергея вытянули с того света. Но даже через четыре месяца у него были одышка и отеки на ногах – признаки значительной сердечной недостаточности. Он уже не мог работать по двенадцать-четырнадцать часов, как прежде. Его улыбчивость и энергичность испарились. Сергей осторожно ходил, был экономен в эмоциях, командировки даже не планировал. Люди на фирме, озадаченные его новым обликом, шептались: «Что с нами будет, если он?..»

И тогда кардиолог, наблюдающий Сергея, позвонил мне и попросил его посмотреть, добавив при этом: «Мне кажется, тут что-то по твоей части». Это означало, что больной выходит из болезни хуже, чем можно было бы ожидать. А этот доктор, мой большой друг, часто параллельно вел со мной больных, знал мои методы «вытягивания» из болезней и считал их эффективными.

Сергей и Катя пришли вместе. Его одутловатое лицо, мешки, бледность не оставляли сомнений в диагнозе. Катя смотрела на меня с испугом – может, я скажу, что все уже совсем плохо?

Он разделся до пояса. Когда-то развитая мускулатура обмякла, ссохлась, оформилась сутулость. В нем действительно жизнь еле теплилась. Я почувствовала слабую пульсацию этой жизни. Люди в таком состоянии умирают в течение года, даже если их очень хорошо лечить. Объективно: показатель сократительной способности миокарда очень мал, дважды за время госпитализации был отек легких.

Я начала с ним говорить и по реакции Кати поняла, что гипоксия была разрушительной и для его психического состояния. Он говорил нервно, рвано, путано, а иногда чересчур длинно. «Я болен, – говорил он. – Сердце не очень беспокоит, но у меня ни на что нет сил». Именно отсутствие сил – основная жалоба людей, подверженных магическим воздействиям, но это может быть, безусловно, и обычным клиническим симптомом.

Здесь я видела, что отсутствие сил – и причина, и следствие заболевания.

Я не могла утомлять его вопросами и постаралась свести к минимуму наше первое общение. Но я назначила встречу его жене. Я хотела от нее получить подробную информацию.

Катя – тоненькая шатенка лет тридцати с небольшим. Очевидно, только сейчас, после бед и страданий, обрушившихся на семью, она стала выглядеть на свой возраст. Макияж неброский, запах духов не вызывает раздражения. Она сидела, согнувшись, судорожно сжав пальцы рук. И отвечала мне вначале скованно, потом эмоционально, а вскоре заплакала. Я вытянула из нее все: его детство и юность, отношения с родителями и друзьями, особенности работы, их отношения, ее жизнь, беременность, роды, его болезнь. Она говорила о Сергее с восторгом, отчаянием, нежностью, глубоким горем и – любовью. В ее словах были такие эмоции, от которых обмирало сердце. Они действительно были одной из лучших супружеских пар, которые я встречала в жизни.

Постепенно я почувствовала Михаила. Он незримо присутствовал между нами. Когда Катя рассказывала о радостных моментах жизни, у кого-то невидимого на расстоянии ладони от ее лица сводило судорогой челюсти от ненависти и злости. Когда она плакала от болезненных переживаний, он мерзко хохотал во все горло. Мне было не по себе от явственности этих ощущений. А потом этот «кто-то» наполнился у меня формой. Я просто увидела его, его холодное отрешенное лицо и тысячелетнюю тьму преисподней в его глазах. Одержание – вот имя этому состоянию.Зависть, злоба, ненависть, ярость заполнили подсознание Михаила мраком. А мрак разбудил демона и призвал его к себе. Можно назвать это подсознательной агрессией, но я воспринимаю зло персонифицированным. Добро и зло имеют лица. Лицо Михаила, отягощенного злом, было ужасным.

Наверное, я внешне изменилась, потому что Катя замолчала. Я задала ей несколько наводящих вопросов о Михаиле. Она говорила о нем по-доброму, грустно, сочувственно. Я не могла ей ничего сказать о характере своих видений, они были чужеродны ей и оскорбили бы ее чистую душу. Сохранить ее светлое отношение к жизни, не насаждать в ее голову маниакальные идеи одержания, магии и в то же время помочь ее умирающему мужу – бесспорно, очень трудно.

И я поставила перед собой созидательную задачу. С позиций сегодняшнего дня я оцениваю свои действия как удачные. Ход моих рассуждений был такой: одержание другого человека не может быть причиной болезни, оно может быть усугубляющим фактором, но первопричиной – нет. То, что Сергей пережил-таки инфаркт, свидетельствует в пользу того, что ему Бог дает большой шанс в жизни. Деньги, контракты, бизнес – все, что крутится в голове Сергея много лет, должно притормозить свой бег. Он должен в болезни духовно переродиться.И помочь ему может только жена. А конфликт с Михаилом, его одержание может быть всего лишь предлогом проверить человеческие качества – готовность к дружбе, отзывчивость, самопожертвование.

И я рискнула – познакомила их со священником отцом Николаем, и он стал их духовным отцом. Ему они исповедались, он освящал их жилье и офис. Но помимо этого я потребовала от них помощи Михаилу. «Добро, – говорила я, – духовное качество, но оно еще должно быть деятельным». Катя была так измучена, что восприняла идею насчет Михаила без единого вопроса. Надо – значит надо. Я объясняла потребность в этом его глубокой психической травмой, неадекватностью в жизни.

И тогда у Михаила началась странная жизнь. Утром бодрый голос Сергея, так же, как во время учебы в институте, возвещал: «Доброе утро, соня, что делать будешь?» Михаил молчал. Но уверенный голос Сергея не оставлял сомнений: «Быстренько собирайся – едем в бассейн». Михаил не сопротивлялся, а шел за ним безропотно. В бассейне Сергей слегка-слегка без нагрузки бултыхался, в то время как Михаил накручивал на время двадцатипятиметровки. В десять часов они ехали на работу в разные офисы. Ближе к часу дня Михаилу звонила Катя и говорила: «А у нас дома знатная солянка, приезжай на обед». Тот пытался пару раз буркнуть, но голос Кати действовал на него как удав на кролика.

Туда, куда надо, и туда, куда не надо, Сергей таскал Михаила с собой: на совещания, переговоры, встречи, пикники, поездки. Они стали встречаться по три-пять раз в день и вдвое больше общаться по телефону. Сергей, не очень рассчитывая на взаимность, рассказывал Михаилу о своих замыслах и переживаниях. Михаил говорил мало и безэмоционально, но к концу третьего месяца такой «дружеской агрессии» оттаял и начал даже слегка шутить. До этого момента Сергей жаловался мне: «После общения с Мишей я – выжатая тряпка. Иногда, чтобы договорить ему фразу, мне нужно сунуть под язык валидол и сцепить зубы». А я его успокаивала и просила быть мужественным.

Следующий этап наших действий заключался в том, чтобы перенести «бой на территорию противника». Сергей ввалился однажды в воскресенье в квартиру Михаила; воспользовавшись его замешательством, вытряхнул проститутку из его постели и в ужасе спросил: «Миша, Боже, что же с тобой стало?» И тогда Михаил хриплым срывающимся голосом заорал матом по поводу своей несчастной жизни, своей жены, а потом уже и Сергея и его нравоучений. Сергей, рассказывая мне об этом, отметил: «Я никогда не видел такого ужасного лица и не слышал такого ужасного голоса. В нем был испепеляющий гнев, ярость, безумие, рыдание. Он порывался броситься на меня, но я видел, что причинить вред он способен только себе. В этот момент мои губы сами зашептали молитву. А потом он перебесился и затих».«Да, перебесился. Какое верное слово!» – подумалось мне.

Тогда Сергей и предложил Михаилу поговорить с его тестем. «Ты действительно рехнулся! – наступал он. – Хоронить себя в сорок лет, с проститутками, без нормальной женщины, без жены и детей. Немедленно идем к ее отцу, надо заканчивать эту трагикомедию». Михаил взорвался: «Ты отдаешь себе отчет? Ты знаешь, что будет? И не забывай – мы в одном бизнесе, это и тебя касается». На что Сергей ответил: «А мне плевать. Я не могу на это смотреть». Он заразил своей уверенностью Михаила.

И они пошли. Большой чиновник принял их, выслушал. Но не вспылил, а сказал очень грустно: «Миша, я виноват перед вами. Моя дочь еще до знакомства с вами лечилась от алкоголизма. У нее плохая наследственность по матери, и она из золотой молодежи – вседозволенность, распущенность… Ей помогли, но на время. Я виноват, что ничего вам не сказал». Он был очень подавлен, этот сильный властный человек. Он дал свое согласие на развод и пожелал Михаилу счастья.

Именно с того памятного дня, когда Михаил вышел из кабинета тестя с очумелыми глазами, еще не веря в реальность происходящего, Сергей начал выздоравливать. Этот процесс был долгим и мучительным. Но каждый день давал малюсенькую прибавку его силам и работоспособности его сердца. Тогда же Михаил взял месячный отпуск на решение своих вопросов. За это время он развелся и перепланировал свою квартиру. И к концу этого месяца он стал напоминать того приятного в общении студента, искрящегося оптимизмом, с которым в свое время подружился Сергей.

Было интересно наблюдать, как они оживают оба. Ко мне приходила Катя и давала подробные отчеты. Она тоже вместе с ними становилась самой собой.

Сейчас я понимаю, насколько сложно было смоделировать эту ситуацию, прежде всего духовную работу, в которую Катя окунулась душой и в которую ее вера вовлекла Сергея. Регулярные молитвы, посты и причастия создали мощную позитивную атмосферу в доме. Благодаря этому Сережа и Катя отодвинулись от опасной черты безысходности и отчаяния.

Психологическая работа была выверена, как у минеров. Малейшая фальшь в отношениях с Михаилом могла стать роковой.Иногда, вспоминая этот эпизод, я искала формулировку произведенного действия. И тогда мне казалось, что демон просто захлебнулся в потоке тепла и света. И таким образом был ликвидирован источник постоянной угрозы для Сергея в виде всепоглощающей ненависти.

Они дружат до сих пор. Сергей принимает препараты для сердца только в период большой нервно-психической нагрузки. В обычное время оно его не беспокоит. Михаил недавно женился. У него родилась девочка. Катя родила второго ребенка.

Фирма Сергея восстановила в районном центре разрушенную церковь.