Текст книги "До скончания века"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Барбара Картленд
До скончания века

От автора

В те времена, о которых идет речь, разводы в Англии утверждались самим Парламентом. Только он был полномочен принять подобное решение. Не менее строгих правил придерживались и в других странах протестантской веры.

Издержки на улаживание подобного дела были чрезвычайно высоки. Поэтому развод могли позволить себе только весьма состоятельные члены общества. С 1602 по 1859 год было зарегистрировано всего лишь 317 разводов.

Общество подвергало разведенную женщину остракизму. Те дамы, что оказались в подобной ситуации, немедленно покидали страну и уже не возвращались. Мужчину же обычно вскоре прощали, хотя и не всегда ему удавалось восстановить свои позиции при дворе.

Выражение «синий чулок» также имеет свою историю. Синие, камвольной пряжи, чулки носил Эдвард Стиллинг Флит, сын знаменитого епископа Вустерского. Он был настолько беден, что посещая литературный салон миссис Эдвард Монтагью (1720—1800), располагавшийся на площади Портмен, не мог позволить себе предусмотренных правилами черных шелковых чулок.

Глава первая

1818

– Простите меня, – произнесла леди Вернем.

Маркиз Стоу ничего не ответил. Он безучастно смотрел куда-то вдаль, не видя ни витража в высоком проеме, ни дивно расписанный экран за алтарем.

Маркиз думал о предстоящем скандале, об унижении, через которое ему придется пройти, и эти мысли заставили его содрогнуться. «Как же, – спрашивал он себя, – как же я мог оказаться столь слепым и наивным, чтобы не понять: лорд Вернем, давний мой недруг, непременно воспользуется малейшей возможностью отомстить?» Будучи членами одного Клуба, они оскорбляли друг друга при каждом удобном случае. И делали это умно и тонко. Каждый пытался одержать верх над противником на скачках. Они не пропускали ни одного состязания. Маркиза также тешило то обстоятельство, что он завел тайную affaire de coeur11
  любовную интрижку – (фр) прим. пер.


[Закрыть] с женой лорда Вернема. А вот теперь его светлость держит в руках оружие, которое он не преминет направить против маркиза.

– Я не знаю, как это могло случиться, как они могли так незаметно выследить нас, – сказала леди Вернем со слезами в голосе.

Она была очень хороша собой, и в иной ситуации ее огорчение и приглушенные короткие всхлипывания вызвали бы у любого мужчины непреодолимое желание утешить ее. Однако маркиз не отвечал, с каменным выражением лица и крепко сжатыми губами, он продолжал смотреть перед собою, ничего не замечая вокруг.

– Я не спала всю ночь, пытаясь догадаться, кто бы мог рассказать об этом Джорджу, – промолвила леди Вернем. – Я всегда считала, что слуги относились ко мне лучше, чем к нему, он бывал резок с ними.

Поскольку маркиз по-прежнему безмолвствовал, она продолжала, говоря как бы сама с собой:

– Должно быть, он нанял кого-то шпионить за нами, но почему мы никого не заметили. А может быть, это был кто-то из ваших людей?

Маркиз подумал, что, действительно, могло быть и так. В конце концов, как бы он ни доверял своим слугам, обязательно найдется такой, которого можно подкупить, если пообещать достаточно много.

– Что сказал ваш муж о своих намерениях? – спросил он, чувствуя, что ему приходится с трудом выдавливать из себя слова. Они оба говорили вполголоса, как и приличествовало там, где они находились.

Рано утром маркиз получил записку и с трудом поверил ее содержанию:

«Произошло нечто ужасное. Я должна немедленно видеть Вас. В течение часа Вы найдете меня в часовне Гроувенор!»

Сперва он принял это за шутку, но потом обратил внимание на то, что почерк действительно принадлежит Леони. Более того, камердинер сказал; что записку принесла та самая женщина средних лет, которая и прежде доставляла письма от леди Вернем. Маркиз понял, что приходила горничная, которой Леони полностью доверяла. Больше никто не знал о тайных встречах.

Прийти в часовню – значило отказаться от привычной верховой прогулки в Гайд-Парке, тем не менее маркиз внял призыву леди Вернем и, преисполненный самых скверных предчувствий, направился в условленное место.

Часовня располагалась на Саут-Одли Стрит, как раз позади элегантного особняка на Парк-Стрит, который занимали супруги Вернем. Данное обстоятельство позволяло ей сказать мужу, что она идет в церковь, и обойтись при этом без сопровождения лакея.

Он оглянулся вокруг в надежде, что все это розыгрыш, и вдруг увидел Леони, сидящую поодаль в скромном одеянии, делающем ее похожей на тень. Маркиз направился к любовнице и по одному только выражению ее глаз понял: стряслось непоправимое.

Он догадался, что именно случилось, еще до того, как было произнесено первое слово. И, словно ожидая услышать хотя бы что-то обнадеживающее, маркиз ждал подробного рассказа о том, что же произошло.

– Я поняла, как только увидела Джорджа, что он рассержен, – рассказывала леди Вернем. – Но в том не было ничего необычного, но, когда он отказался поцеловать меня, я по его глазам догадалась, что здесь что-то не так.

Она еще раз всхлипнула, вытерла скатившуюся слезу и продолжала:

– Он встал возле камина и сказал: «Ну что же, теперь, когда я вас поймал, вы можете передать этой заносчивой свинье, что я намерен обратиться в Парламент!»

И несколько несвязно, она добавила:

– Мне кажется, я вскрикнула. Я помню только, что попросила объяснить, что он имеет в виду. «Уж вам-то прекрасно известно, о чем я говорю, – сказал Джордж: И, если вы полагаете, что я позволю ненавистному мне человеку наставлять себе рога, то жестоко ошибаетесь! Я развожусь с вами, Леони, а его привлеку к судебной ответственности».

Маркиз молчал. Он сидел неподвижно, как каменное изваяние. Только тогда, когда леди Вернем уже нечего было добавить, и она разрыдалась, зажимая платочком рот, маркиз спросил:

– Я надеюсь, вы отвергли подобные обвинения?

– Конечно же, – ответила она – Я сказала Джордж, что он сошел с ума, если верит в подобные россказни обо мне, но он, похоже, не слушал. «Я располагаю неопровержимыми уликами, – сказал он – И вы со Стоу не сможете их отрицать».

Повисло тягостное молчание. Затем она заговорила вновь:

– Мне очень жаль Квинтус, очень, очень жаль!

Маркизу тоже было жаль: ему было жаль и себя, и Леони Вернем. Он прекрасно понимал, что если развод состоится, то свет отвернется от нее. Ему придется жениться на ней, а он, несомненно, обязан будет поступить именно так, как джентльмен. Но он будет принят и в спортивных, и в некоторых светских кругах, для нее же двери решительно и бесповоротно закроются.

Разумеется, это несправедливо, но неписанные законы света жестоки по отношению к женщине. К мужчине же они снисходительны: ему простительна неразборчивость в любовных делах.

– Какими уликами располагает ваш муж? – спросил он после продолжительной паузы. Тишину часовни нарушали только приглушенные рыдания Леони.

– Единственное, что он может знать – время наших встреч и места, где мы виделись, – ответила леди Вернем срывающимся голосом. – Любовных писем вы мне никогда не писали, а ваши записки, в которых не упоминалось никаких имен я, едва прочитав, сжигала.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно уверена!

Маркиз про себя отметил, что не был настолько глуп, чтобы доверить собственные чувства бумаге, и это оказалось в его пользу. В то же время он вспомнил, что когда лорда не было в городе, он несколько раз приводил Леони в Стоу-Хаус через черный ход со стороны сада. Происходило это, правда, поздними вечерами. В тот момент он был полностью убежден, что никто их не видел, но, очевидно, ошибался.

Так как не в его принципах было заниматься любовью в постели другого мужчины, он никогда не позволял себе посещать с этой целью Вернем-Хаус. Однако они не раз бывали зваными гостями на различных праздниках. При этом их спальни оказывались неподалеку друг от друга. Несколько раз они обедали в отдельных кабинетах тех заведений, что давали приют желавшим остаться неузнанными. Лицо Леони всегда было закрыто вуалью. Входили они через потайные двери. В этих ресторанах придерживались неписанного правила: именами клиентов не интересоваться.

Но, с другой стороны, кто мог поручиться за то, что официанту не заплатили золотыми гинеями за описание примет леди и джентльмена, которых он обслуживал? Или за то, что швейцар не разоткровенничался с располагающим к себе незнакомцем, который его как-то угостил вином?

Все выглядит безупречным, когда смотришь на себя собственными глазами, а не глазами неумолимого преследователя. И маркиз проклинал себя за то, что не был достаточно осторожен, имея дело с заклятым врагом.

– Что нам делать? – спросила леди Бернем. – И можем ли мы что-нибудь?

– Пытаюсь придумать, – ответил маркиз.

– Спасите меня, пожалуйста, спасите меня, Квинтус! – умоляюще произнесла она: – Вы же знаете, как я люблю вас, вы самый притягательный мужчина из всех, что мне доводилось видеть за всю жизнь. Что же со мной будет, когда все они станут называть меня потаскухой?

Слова застревали у нее в горле, голос еще больше задрожал:

– И никогда, никогда меня не пригласят ни на бал, ни на прием, ни ко двору, не включат в королевскую свиту во время присутствия Их Величеств на скачках в Эскоте.

Голос леди Вернем перешел в шепот:

– И вам я скоро надоем, как все мои предшественницы. А тогда останется только одно – умереть! Жизнь потеряет всякий смысл.

Леони была просто убита горем, маркиз почувствовал ее состояние и впервые с начала разговора взглянул ей в глаза. Несмотря на заплаканное лицо, она все же была прелестна. На мгновение он представил себя на ее месте.

– Не плачьте, Леони, – сказал он мягко. – Давайте лучше вместе подумаем, как нам быть.

– Вы полагаете, что удастся выйти из положения?

– Мне кажется, я смогу найти путь спасения из той трясины, в которую мы столь неосмотрительно угодили.

– Ах, Квинтус, если бы вы только могли! Я была бы вам признательна.

– И все-таки, что вы ответили мужу после того, как он заявил, что намерен развестись?

– Я продолжала настаивать на том, что ни в чем не виновна, сказала, что вы были только другом, и что мы с вами ничего худого не совершили.

– А он вам, конечно, не поверил.

– Разумеется. Им безраздельно завладела идея отомстить вам, лишить высокого положения в свете. «Я, – сказал он, – преподам этому выскочке Стоу такой урок, какой он запомнит на всю жизнь».

– И что же вы сказали в ответ?

– Я сказала: «Если вы даже хотите причинить зло маркизу, Джордж, то зачем же причинять зло мне? Ведь я не совершила ничего дурного».

– И что же он?

– Он злорадно рассмеялся и вышел вон.

– Вы виделись с тех пор?

Леди Вернем отрицательно покачала головой:

– Он уехал из дома, а я бросилась в постель и заплакала.

Наступила долгая пауза. Затем маркиз сказал:

– Похоже, я кое-что придумал.

– И что же это? – безнадежно вздохнула она, подняв на него глаза полные слез.

Леди Вернем слыла первой красавицей Лондона. Все прочие претендентки на престол королевы красоты поблекли по сравнению с ней. Но сейчас, в этот миг она выглядела какой-то потерянной, жалкой, даже убогой.

Напряженно застыв, с высоко поднятой головой и сосредоточенным суровым лицом, маркиз словно приготовился к смертельной схватке, столкнувшись лицом к лицу с атакующим неприятелем.

– Мне кажется, – сказал он медленно, как бы размышляя вслух, – единственный способ убедить вашего мужа в том, что он совершил ошибку – это немедленно объявить о моей женитьбе.

Леди Вернем приоткрыла от удивления рот:

– Но, Квинтус, вы, кажется, не собирались жениться. Вы же всегда говорили, что...

– Не будьте ребенком, Леони. Если я объявлю о своей помолвке до того, как ваш муж подаст прошение о разводе, то станет гораздо труднее доказать, что у меня была любовная связь с вами.

Леони, которая не отличалась особенной сообразительностью, понадобилось некоторое время, чтобы уследить за его мыслью:

– Ну, конечно же! Я догадываюсь, что вы имеете в виду. Теперь я могу сказать, что во время наших встреч вы просили совета, а я помогала вам выбирать невесту! – наконец вскликнула она.

– Именно так!

– Но есть ли у вас, кто-нибудь на примете? И, даже если есть, то вы не успеете посвататься.

Маркиз и сам понимал, что не успеет.

Ему давно был известен характер лорда Вернема, еще со времен совместной учебы в Итоне. Лорд отличался импульсивным, подчас даже взрывным темпераментом. И если он располагает уликами, которые считает достаточно вескими, то не станет мешкать и представит свое дело на рассмотрение в Парламент. Тогда остается лишь одна надежда: на нерасторопность законодателей. Подготовка дела поверенными и чиновниками займет много дней, а то и недель. За это время маркиз надеялся выпутаться из затруднительного положения, в которое попал. Его мозг в критических ситуациях работал быстро и безукоризненно. В данном случае маркизу приходилось драться насмерть за все самое дорогое, что у него было в жизни.

Он, глава и гордость семьи, пользовался безграничным уважением у своих родственников. Трудно себе представить более низкое падение, чем оказаться героем грязных газетных комментариев шумного бракоразводного процесса. Когда нечто подобное случалось с кем-нибудь из людей его круга, то маркиз испытывал к ним сочувствие. Но, в то же время, он считал такие ситуации столь недостойными, что ему и в голову не приходило представить в таком же положении себя.

При мысли о том, как его будут жалеть друзья или какие злорадные усмешки и хихиканье вызовет его положение среди недоброжелателей, в душе маркиза все переворачивалось.

Подобно всякому, оказавшемуся в западне, он пытался отыскать малейшую возможность спасения. Его интуиция, никогда не подводившая в трудную минуту, подсказывала, что избранный путь – единственно верный способ избежать катастрофы.

Леди Бернем смотрела на него глазами напроказившей девочки, в её взгляде таилась надежда, что в последний миг удастся избежать обещанного наказания.

– Кто же примет ваше предложение без приличествующего тому ухаживания? – спросила она.

На этот вопрос маркиз не мог пока ответить и самому себе:

– Мне кажется, молоденькие девушки не выбирают себе мужей. За них это делают отцы.

– По крайней мере, так принято в благородных семьях. Папа был счастлив, когда Джордж спросил его позволения добиваться моей руки. Однако, прежде чем он сделал предложение, мы виделись много раз и он успел недвусмысленно продемонстрировать свои чувства.

– Ваш случай особый: вы ослепительно красивы, – маркиз постарался придать комплименту звучание констатации факта.

– Разумеется, вы занимаете высокое положение, Квинтус, – произнесла задумчиво леди Вернем: – И я уверена, что отец любой юной особы будет в восторге видеть вас своим зятем.

И это в действительности было так. С тех пор как он завершил свое образование, ему льстили, вокруг него расставляли сети, за ним охотились все желающие устроить будущее собственных дочерей отцы Beau Monde22
  высшего света – (фр) прим. пер.


[Закрыть].

Он не только принадлежал к одному из самых знатных семейств, но был очень богат и наделен многими природными талантами, отличался красивой внешностью и славился спортивными достижениями. Его завистники, а их было не так уж мало, считали маркиза надутым индюком. Они называли его тираном, и деспотом. Их бесил сам факт того, что маркизу есть чем гордиться.

Леди Вернем мысленно перечислила все достоинства маркиза и поняла, что его быстрое и неожиданное сватовство не вызовет ничьих подозрений.

– Конечно же, – быстро сказала она, – любая девушка будет без ума от радости выйти за вас замуж. Но кто она?

– Я уже знаю кто.

– Ну кто? Кто же? – она подумала, что вопрос может показаться продиктованным ревностью, но сочла его уместным, ибо речь шла об их совместном спасении.

– Пока не хочу говорить, – ответил маркиз. Он взял ее руку в свою:

– А теперь послушайте, Леони. Если мне удастся найти выход для нас обоих, об всем будем знать только мы и никто более.

– Да... конечно.

Пальцы леди Вернем вцепились в руку маркиза, как в спасательный круг.

– Теперь идите домой и постарайтесь поговорить со своим мужем. Расскажите, что провели бессонную ночь, несчастная и убитая его обвинениями.

– Я понимаю. Надеюсь. он согласится меня выслушать.

– Вы должны его заставить! Расскажите ему, что причиной наших встреч было мое желание получить совет относительно будущей невесты.

– Я уверена, что Джордж не поверит ни единому слову.

– Не беспокойтесь. Если даже и не поверит, настаивайте на своем. Скажите, что я собрался жениться под давлением со стороны моей семьи, желающей видеть наследника, что, впрочем, соответствует истине. Наконец я уступил, и официальное извещение об этом появится в «Газетт» через три дня.

– Через три дня! – воскликнула леди Бернем. – Но это невозможно?

– Возможно! – уверенно сказал маркиз. – Все что от вас требуется – упросить маркиза выждать три дня. Скажите ему, что если он поторопится с началом бракоразводного процесса, а потом появится официальное известие о моей помолвке, то люди не только засомневаются в надежности его улик, но и подумают, что все это он делает со зла, его лошади проиграли моим на двух последних скачках.

Леди Вернем всплеснула руками:

– Это сможет убедить Джорджа, это сможет! Он думает, что само солнце встает только для его лошадей.

Маркиз знал об этом. Частые отлучки лорда Вернема из дому были связаны со скачками, происходившими в различных частях страны.

– Постарайтесь, чтобы лорд понял, его друзья сочтут поступок, разрушивший счастье молодой девушки, только что обручившейся со мной, крайне неджентльменским.

– Я скажу ему! Ну конечно, я скажу ему! – оживилась леди Бернем. – Как это умно, Квинтус! Это единственное, к чему Джордж прислушается.

– Я надеюсь, – произнес маркиз с оттенком некоторого самодовольства. Он посмотрел на нее долгим взглядом и поднес ее руку к своим губам.

– До свиданья, Леони. Спасибо Вам за то счастье, что вы мне доставили. Очень жаль, что я стал причиной стольких ваших неприятностей.

– Я люблю вас, Квинтус! – ответила леди Бернем. – Никогда и никого больше я так не полюблю! – Она еще раз всхлипнула и продолжала уже более уверенно:

– Но если Джорджу это удастся, и мы с вами поженимся, мы возненавидим друг друга.

– Мы должны надеяться и молить Бога, чтобы этого никогда не случилось. – Он еще раз поцеловал её руку и добавил:

– А теперь идите. Сделайте все то, что я вам сказал и не предпринимайте попыток связаться со мной.

– Конечно, не буду. Спасибо Вам, мой дорогой Квинтус, за все спасибо, а больше всего за то, что вы есть на свете.

Леди Вернем встала, надела темную накидку и долго смотрела в глаза маркиза. Потом, не говоря ни слова, повернулась и пошла к выходу. Через секунду маркиз услышал, как за ней затворилась дверь. Он опустился на прохладную скамью. Разумно было выждать некоторое время, перед тем как покинуть церковь, хотя бы потому, что за Леони могли следить. О многом поразмыслить тоже нелишне. Задуманное должно осуществиться в трехдневный срок.

Спустя два часа маркиз выехал из Стоу-Хауса в своем новом фаэтоне, запряженном самыми лучшими лошадьми. Фаэтон был одним из наиболее быстрых экипажей того времени, маркиз немало потрудился, прежде чем понял, за счет чего именно удалось достичь увеличения скорости и комфорта. Маркиз оделся с необычайной элегантностью. Его высокая шляпа сидела слегка набок, ботфорты сияли, как полированное черное дерево, галстук, завязанный особым узлом, стал источником зависти и огорчения всех денди, встреченных по дороге вдоль Парк-Лейн.

Он повернул на север. За полтора часа до этого выехал его конюх. Маркиз подумал, что через четыре часа тот должен добраться до замка Долиш. Это позволит герцогу приготовиться ко встрече нежданного, но приятного гостя.

Еще в часовне маркиз вспомнил свой, двухмесячной давности, разговор с герцогом Долишем. Воспоминание было подобно вспышке, развеявшей мрак отчаяния. Помнится, они беседовали после скачек и маркиз случайно обронил:

– Скажите, герцог, в нынешнем сезоне вы как-то пополнили свои конюшни?

– К сожалению, нет. Мой конюший пытался соблазнить меня парой подающих большие надежды однолеток, но, сказать вам честно, Стоу, я попросту не могу сейчас потратить на лошадей крупную сумму.

Маркиз удивился, но прежде, чем он открыл рот, герцог пояснил:

– В этом году я впервые вывожу в свет младшую дочь. А это означает бал в Лондоне и несметное количество счетов от портных, модисток и Бог знает от кого еще.

Герцог вздохнул:

– Поэтому приходится выбирать между платьями и лошадьми. И, зная, что я женат, нетрудно догадаться, каков будет выбор.

Маркиз рассмеялся, вслед за ним расхохотался и герцог:

– Знаете, Стоу, послушайте моего совета: оставайтесь холостяком как можно дольше! В конце-то концов, и вас взнуздают, но пусть хоть хорошенько побегают за свои денежки!

– Да уж я постараюсь, ваша светлость. Будьте уверены! – ответил сквозь смех маркиз.

Маркиз знал, что герцог примет его в качестве зятя с распростертыми объятиями. Герцогиня, выдавшая замуж двух старших дочерей, разумеется, не станет спрашивать, что за спешка с официальным объявлением помолвки.

С точки зрения маркиза, женитьба обещала быть весьма выгодным делом, Но, видит Бог, он этого не хотел. Он-то собирался походить в холостяках еще лет, эдак, пять – десять, пока, наконец, действительно не возникнет необходимость угомониться и обзавестись наследником. Но даже, когда его, по выражению собственных слуг, «запрягут», то он хотел бы видеть рядом с собой девушку, которая хорошо бы разбиралась в лошадях. Герцог Долиш был признанным спортсменом, не менее известным в кругах публики, посещающей скачки, чем он сам.

Пробираясь в дорожном движении с искусством, снискавшем ему прозвище «коринфянин», маркиз пытался припомнить, не видел ли он где-нибудь младшую дочь герцога и, как ее зовут. Наверняка она присутствовала на каких-нибудь скачках, которые неизменно посещал ее отец.

Он вспомнил герцогиню, туалеты которой, несмотря на ее аристократическую принадлежность, отличались безвкусицей, их старшую дочь, Мэри, отданную замуж за виконта Кэннигтона, молодого человека с бесхарактерным подбородком, наследника титула графа. Но остальных членов семейства припомнить не смог.

Он убеждал себя, что данная партия именно то, что, в конце концов, он хотел. Как дочь своего отца, она прекрасно войдет в роль радушной хозяйки наследного имения в Букингемшире и Стоу-Хауса в Лондоне. До сего дня он, устраивая приемы, всегда пользовался помощью своей матери, чья красота и ум были у всех на устах. Но теперь она, большую часть времени прикованная к постели ревматизмом, вынуждена была отказаться от светской жизни.

Для некоторых вечеринок в Стоу-Хаусе матушкиной заботы не требовалось. Маркиз вспомнил веселые мальчишники, которые он устраивал и которым теперь наступил конец. Так как большинство мужчин на этих приемах были холосты, то представительниц прекрасного пола выбирали особо. Это были женщины, блиставшие в Сент-Джеймсе или лучшие актрисы, которых у дверей Итальянской Оперы и Друри-Лейна каждый вечер осаждали толпы высокопоставленных поклонников.

«Веселые были времена! Увы, были!» – подумал маркиз ностальгически. И решил, что быть его женитьбе или нет, но в его доме в Челси будет жить кое-кто, о ком жена его не будет знать.

Он выехал на тракт. Здесь было мало экипажей, и маркиз подстегнул лошадей. По его расчетам, даже если потратить час на ленч в Постинг-Инне, где его уже должны ожидать, так как конюху поручено было доложить о прибытии его светлости, то часа в четыре он будет уже у цели. Весьма удобное время, так как можно успеть познакомиться с будущей супругой и сказать герцогу о своих намерениях.

Рано утром он отошлет грума обратно в Лондон, с тем чтобы секретарь поместил объявление в «Газетт» вовремя. Оно, несомненно, порадует глаз лорда Вернема, когда тот будет просматривать корреспонденцию в среду утром.

В плане маркиза не было изъянов, разве что Леони не сможет убедить мужа выждать три дня. Маркиз, который любил быть готовым ко всякого рода непредвиденным обстоятельствам, радовался, что есть день в запасе. Это на тот случай, если третья дочь герцога уже помолвлена. Но вероятность такого поворота событий столь мала, что можно о ней и не думать. Однако не в привычке маркиза было надеяться на счастливый случай. Он предпочитал всегда смотреть правде в глаза.

Если произойдет самое худшее, то он вынужден будет жениться на Леони. Но этого так не хочется. Конечно же она, одна из самых прекрасных женщин, которых ему когда-либо приходилось видеть. Впрочем, он не удивился тому, что она уступила его желаниям. Еще ни одна женщина, удостоенная его пристального внимания, не отвечала отказом. Их любовные отношения были страстными, порою экстатическими, но, сказать откровенно, несмотря на все удовольствия, у него не было желания продолжать их. По крайней мере, так не могло продолжаться долго, и тем более всю жизнь. Перспектива союза с леди Вернем пугала маркиза. Фаэтон катился по дороге, а маркиз размышлял, почему все его любовные связи заканчивались столь однообразно: женщина, как бы хороша собою она ни была, скоро надоедала, наступало пресыщение и делалось скучно. Надеяться найти кого-нибудь прекраснее Леони просто глупо. Она нежна и ласкова, и сердце ее без сомнения принадлежало ему.

Маркиз в своих, несколько циничных, наблюдениях всегда недоумевал, отчего окружавшие его мужчины сплошь женаты на женщинах, коим недоступны музыка и огонь страсти. Вероятно, что-то неладно с мужьями. А вот он не может припомнить ни одну из своих любовниц, которая бы не говорила о любви маркиза, как о чем-то удивительном, таком, чего еще не было ни с мужем, ни с кем иным. «Должно быть я – выдающийся любовник», – не без самодовольства подумал он, взмахивая кнутом. Очевидно, это было еще одно из многочисленных достоинств маркиза, которым он вправе был гордиться.

Он принялся размышлять о том, чем может похвастаться и о том, чего достиг, начиная с детского возраста. Отец как-то сказал ему:

– Мир создан для тебя, сынок, хорошенько помни об этом. Борись и побеждай, всегда добивайся того, что желаешь. И забудь все эти идиотские бредни о «несчастных грешниках», которыми потчуют тебя в церкви! – старый маркиз рассмеялся и добавил: – Если бы я не стал думать о себе лучше, чем окружающие, то упустил бы инициативу!

Они тогда весело смеялись вдвоем. В то же время его восхищал величественный вид отца. Последний же, действительно, жил, как король. Дела в имении шли наилучшим образом, вызывая зависть соседей и являя пример для подражания. Уже тогда Квинтус решил, что будет копировать отца и старался все делать, как он.

Когда он повзрослел и возмужал, сделался полновластным хозяином, то однажды почувствовал, что гордость за все, чем владеет и чего добился в этой жизни сам, все более и более переполняет его.

– Гордыня обыкновенно предшествует краху, Стоу! Не забывайте! – вскричал однажды один из его знакомых во время горячего спора. Тогда, помнится, маркиз не удостоил его ответом. И вот теперь падение, как никогда, близко. Край пропасти. Спасти могут только разум и немного удачи.

Неосознанно маркиз погнал лошадей, как будто спешил укрыться в замке Долиш от надвигающейся беды. После вполне приличного ленча в Постинг-Инне и половины бутылки кларета из собственного дорожного погребка маркиз почувствовал себя лучше. Фаэтон плавно раскачивался на упругих рессорах. До замка оставалось менее двух часов пути. Стоу принялся обдумывать детали разговора с герцогом. Необходимо было объяснить свой внезапный визит. Кроме того, нужно подобрать приличествующие выражения, чтобы предложить его дочери руку и сердце. «Наверняка девушка еще не распростилась с романтическими грезами и желает видеть меня эдаким рыцарем без страха и упрека», – подумал он.

За размышлениями вдруг обнаружилось, что он не знаком ни с одной молоденькой девушкой. Весь опыт разговоров с ними ограничивался фразами «Здравствуйте!» и «До свиданья!» Ни с одной из них он не танцевал по той простой причине, что взял себе за правило никогда не танцевать на балах. По крайней мере, до тех пор, пока это не будет совершенно необходимо по соображениям приличия. Иногда, он с друзьями посещал танцевальные залы, но с единственной целью полюбоваться на хорошеньких кокеток. Танцы неизменно начинались и заканчивались для него за ломберным столом. «Интересно, о чем говорят молодые девушки? Что их интересует?» – спросил он сам себя.

Но маркиз определенно знал, что интересует женщин после того, как на пальце оказывается обручальное кольцо и проходит год-другой после появления на свет младенца. Умение флиртовать развивается в невероятной степени, они делаются привлекательными и остроумными. Перемены происходят крайне быстро, и откуда что берется, не в школе же их учат этому.

Маркиз мысленно вернулся к своим беседам с Леони и с другими милыми женщинами, что были до нее. Но ничего особенного вспомнить не смог. Они смеялись его шуткам, краснели от комплиментов, а потом принимались заманивать его, соблазнять, завлекать, умело используя каждое слово, каждый взгляд, каждое движение. Это ему нравилось, конечно же нравилось. Да и кому из смертных не понравится?

Все было заранее известно. Оглядываясь теперь назад, он понял, что в его отношениях с женщинами появилось какое-то однообразие. Потому-то его любовь, если это было любовью, была столь скоротечна. Поэтому часто менялись и обитательницы дома в Челси. «Чего же я ищу?» – подумал он. Вопрос несколько озадачил, но ответа так и не нашлось.

Он миновал поворот и опять подстегнул лошадей.

– Ваша светлость! Что-то стряслось на дороге, – сказал конюх.

– Вижу, – маркиз натянул вожжи, и кони пошли шагом. Происшествия на дорогах были делом обычным, и это ничем не отличалось от других. Громоздкий перегруженный дилижанс столкнулся с деревенской телегой. Возница наверняка заснул, и кони, не чувствуя повода, вытащили телегу на середину дороги. Все произошло только что, так как лошади все еще бешено метались, а дилижанс, опасно накренясь, стоял двумя колесами в кювете. Пассажиры и багаж, помещавшиеся на крыше почтовой кареты, вот-вот должны были свалиться.

– Бен! Ступай и посмотри, нельзя ли чем помочь, – распорядился маркиз.

– Сию минуту, ваша светлость! Но, вы же знаете, ваша светлость, что у вас это получится лучше.

Конюх, несомненно, сказал дерзость, но он был прав и маркиз не стал делать ему замечания.

– Ладно. Придержи вожжи, покуда я разберусь.

Бен повиновался, а маркиз выпрыгнул из фаэтона и направился к месту происшествия. Там стоял оглушительный шум. Кучер дилижанса, с багровым лицом, кричал на возницу, тот на кучера. Бились почтовые лошади, все еще запряженные в дилижанс. Во время столкновения сломалась клетка с курами. Птицы с громким и кудахтаньем разбежались. Маркиз подошел как раз в тот момент, когда сила криков и выражений достигла предела.