Текст книги "Очарованная вальсом"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Да, но у меня едва хватило на это сил… – честно призналась Ванда.
– Все правильно. Если кто-то – мужчина ли, женщина – скажет вам, что никогда ничего не боится, знайте – он лжет!
Дальше беседовать было некогда, хотя Ванде очень понравилось вникать в рассуждения баронессы, женщины много знающей, много чего повидавшей, опытной и, безусловно, мудрой – «софистикейтэд», говорят о такой англичане. Однако дежурный слуга уже сбегал вниз по ступеням крыльца и спешил распахнуть для них дверцу кареты.
И – ах!.. Хофбург сиял огнями. На Ванду лавиной обрушились яркие краски, веселый многоголосый шум, журчание речи и взрывы смеха…
Древняя резиденция австрийских королей, Габсбургов, была в ту ночь переполнена. Еще бы!.. Маскарад как нельзя лучше отвечал тому, чтобы, скрывшись под масками, скопившиеся в столице Австрии в критическом преизбытке мастера политических игр могли с обостренным коварством продолжать плести свои сети.
Ступив в сказочно освещенное просторное помещение, Ванда сделала первый шаг и задержала дыхание. Ее взгляду открылся роскошный, залитый светом, неведомый ей доселе прекрасный мир…
Гирлянды живых цветов украшали поверху галерею, ведущую в малые залы, сервированные для ужина. Вдоль стен сплошной полосой тянулись обитые красной с золотыми узорами тканью скамеечки – на них сидели, разглядывая танцующих, гости, некоторые в домино, иные в тщательно продуманных, зачастую фантастических одеяниях.
Несколько оркестров попеременно играли новомодные вальсы, один за другим, словно бросали вызов. Этот выросший из крестьянского – немецко-австрийского – танец постепенно становился салонным, правда, путь вальса в бальный зал был драматическим и тернистым – еще не все европейские придворные общества его узаконили у себя. А там, где уже согласились его принять на равных с полонезом, кадрилью, контрдансом, укрепляющейся в бальных залах мазуркой и проверенным менуэтом, еще не утихли жестокие споры, правильный ли сделан шаг. Вальс поначалу сочли почти святотатственным и, безусловно, греховным, а в Лондоне высокородные родители всерьез опасались, что «сей непристойный» танец увидят их дочери – такая близость партнеров вульгарна, такое стремительное кружение пар на паркете опасно! Танец вредит здоровью и – пуще того – угрожает нравственности! В штыки приняли вальс и учителя танцев: они почувствовали угрозу своей профессии, если вальс станет главным на всех балах – ведь основным шагам «этого бесстыдного» танца довольно легко научиться самостоятельно, это не менуэт, на освоение множества сложных фигур которого требуется немало времени, усердия и непременно нужен учитель, наставник для постоянной практики и совершенствования манеры поведения во время танца. Но вальс оказался сильнее запретов и грозного неприятия, а его музыка была столь вдохновенной, что хотелось не просто совершать па, а дать волю всем чувствам… У Ванды захватило дух – она еще в детстве научилась танцевать вальс и отлично это умела!
А из прилегающих галерей слышались мелодии нравственно незапятнанных и респектабельных менуэтов. Но все были в масках, и с первого взгляда становилось отчетливо ясно: обычные церемонии, приличествующие высокому статусу увеселения, отброшены в сторону и в огромном зале царит пьянящая атмосфера богемной свободы и упоительной вседозволенности. Женщины кокетливо хохотали – значительно громче, чем подобает согласно правилам хорошего тона, – не оставляя партнерам догадки, кто скрыт под маской: знатная аристократка или куртизанка с соседней улицы. Скрытый под домино мужчина мог оказаться и императором, и его слугой, знатным придворным и просто залетным плутом.
Доносящаяся со всех сторон музыка наполняла всех своим ритмом и не отпускала, чаруя и околдовывая, вливая в душу восторг. Впервые в жизни Ванда видела столько людей, танцующих раскованно, самозабвенно, с той первобытной свободой, с какой резвится животное, когда не чувствует рядом опасности. Сама она, того не ведая, была в этот час такой же естественной и доверчивой – детеныш тигрицы или волчицы, еще не познавший законов джунглей.
Баронесса вела Ванду по залу. Это было не так-то легко. Пробираясь между танцорами, Ванда подумала, что баронесса права – ее трудно было бы не узнать, несмотря на зеленую, в тон ее платью, маску. С баронессой то и дело здоровались – одни с подчеркнутым уважением, сдержанно и почтительно, другие более свободно, дружески, как с давней и доброй знакомой.
– Я уже говорил, – заметил какой-то мужчина, обращаясь к стоящим рядом друзьям и делая шаг к баронессе, – что Вена сейчас представляет собой панораму Европы, а какая же панорама Европы может считаться полной без вас, моя дорогая баронесса!
– Вы никогда не отличались ни деликатностью, ни подлинным остроумием, мой дорогой граф, – пригвоздила его баронесса и пошла себе дальше, оставив «остряка» обескураженно думать над тем, как бы он мог ей ответить, но отвечать было некому. Друзья графа разразились безудержным хохотом, и было неясно, смеются они над приятелем или же продолжают повышенной ажитацией выражать свое наслаждение происходящим.
Наконец баронесса и Ванда нашли на скамейке свободное место и сели разглядывать зал. Все мелькало перед глазами, пестрело нарядами, дамы и господа отдавались стихии флирта… И во все это вплеталась музыка, музыка, музыка… Ванда – скорее из детского любопытства, нежели чувствуя себя «на задании» – разлепила спекшиеся от волнения губы, чтобы задать баронессе вопрос, но он неожиданно прозвучал совсем рядом из чьих-то уст:
– Государи еще не здесь?
Ванда, чуть вздрогнув, слегка повернула голову. Вопрос задала некая женщина в желтом домино.
– Думаю, их уже можно увидеть, если хорошо поискать, – ответил женщине ее спутник, крупный рыжебородый мужчина – с такой бородой ему нечего было и пытаться маскировать внешность, но на глазах его была большая черная маска.
– Как же узнать их? – снова спросила женщина.
– Они надеются смешаться с толпой, – пояснил бородач, – но их выдает манера держаться. Вон прусский король! Понаблюдайте за ним! Видите, какой самоуверенный? Как бык среди коровьего стада…
– Тише, тише! – в испуге зашикала на него дама.
И тут чей-то голос шепнул Ванде на ухо:
– Русский царь одет в усыпанный звездами черный плащ. Под плащом – белый мундир с единственным орденом… Будьте внимательны!
Голос звучал так глухо, что вначале Ванда подумала, не почудилось ли ей все. Она оглянулась. Какой-то мужчина в маске обезьяны быстро скрывался в толпе. Это он говорил, он! Но вот его уже нет!.. Как все интересно… Баронесса ничего не услышала.
– Смотрите, герцогиня Ольденбург! – незаметным жестом указала она Ванде на проплывающую мимо них в танце даму. – Думает остаться незамеченной! Но ее жемчуг я узнаю с первого взгляда! Слишком уж он знаменит для подделки!
И в эту секунду перед нею низко склонился клоун в размалеванной маске.
– О, прелестная нимфа, окажите мне честь потанцевать с вашей очаровательной спутницей. Я умру, если вы мне откажете!
Ванда, не дослушав согласительной реплики баронессы, вскочила на ноги.
Как ей хотелось потанцевать! Звучала мазурка, главный танец на обычном бале, после которого кавалер вел даму ужинать в боковые залы и мог оказать ей особые знаки внимания и даже признаться в любви! Обычно у дам в бальной книжечке танцы были расписаны, и они заранее знали, с кем и когда танцуют. Но сейчас был не обычный бал, а бал-маскарад… И танец давал возможность оказаться в гуще танцующих. Ванда отдалась музыке и движению. А оказавшись на середине зала, она сразу заметила черный, в серебряных звездах плащ. Плащ был слегка распахнут, и под ним белел мундир со сверкающим бриллиантами орденом!
Ванда, влекомая радостью этой «находки», выскользнула из рук партнера и стала, лавируя между парами, пробираться к месту, где она заприметила звездный плащ. Его обладатель стоял в одиночестве и наблюдал за толпой.
Ричарду было неудобно в тесноватом ему мундире, и он сожалел, что согласился на весь маскарад, хотя после ужина за ним осталась возможность развлечься на свой лад в одиночестве, вкусив отменных блюд и изысканных вин.
Император Франц был баснословно щедрым хозяином. Конгресс обойдется ему в целое состояние – попробуйте-ка несколько недель содержать в своем дворце пять государей, двести шестьдесят глав самых влиятельных семейств Европы, да еще орду второстепенных князей, посланников, дипломатов со всеми их свитами. Каждый день к обеду накрывалось сорок столов.
Но в такие вечера, как сегодняшний, потчевали не только тех, кто жил во дворце, а и толпу посторонних гостей, кто был приглашен на банкет перед балом. Ричарду никогда не нравились многолюдные шумные сборища, не было исключением и сегодняшнее. Не добавило ему радости также и то, что за столом его посадили не рядом с Екатериной, как он на то рассчитывал, а между двумя дамами, ни одна из которых его не заинтересовала даже в малейшей степени.
После ужина, которому, казалось, не будет конца, Ричарду предстояло ввести в заблуждение русскую императрицу Елизавету. Он пытался пробудить в себе к ней сочувствие, зная о том, как пренебрегает ею царствующий супруг, однако вместо этого обнаружил, что внутренне симпатизирует ее неверному мужу.
Даже в юности Елизавета не была столь же обольстительной, как невероятно, ослепительно красивая дочь польского вельможи, линчеванного варшавской толпой за его желание сблизить Россию и Речь Посполитую, прекрасная до совершенства Мария Нарышкина, маленькой девочкой увезенная с матерью из Польши в Россию по приказу Екатерины II. Куда было до нее Елизавете! Теперь та стала и вовсе непривлекательной – потолстела, лицо расплылось, покрылось пятнами и бугорками. Умной она тоже не была и мало соответствовала своему высокому положению.
Она, несомненно, была одинокой – не могла таковою не быть, – но не делала никаких попыток обзавестись своим кругом и не любила появляться на людях, неохотно посещая лишь те торжества и церемонии, на которых обязана была присутствовать по протоколу.
В таком вот мрачном расположении духа, одетый в царский мундир и черный с серебром плащ, Ричард спустился по лестнице в бальный зал. Выйдя из спальни царя Александра, он с некоторым удивлением отметил, что стоявшие возле дверей охранники молча пропустили его, лишь мельком окинув «его величество» взглядом. Пока он шел по коридору, встречные низко кланялись ему или делали реверансы – похоже, действительно никто не смог догадаться, чье лицо скрыто под маской.
Ловя по пути свое отражение в зеркалах, Ричард не мог не признать: царский парикмахер сотворил чудо. В маске и звездном плаще он стал неотличим от императора Александра.
«Но интересно, как долго я все это выдержу?» – спросил себя Ричард Мелтон, входя в бальную залу. Он знал, что не сможет уйти отсюда раньше царя, и втайне надеялся, что правда, которую так стремится услышать здесь Александр, окажется не совсем такой, на какую он уповает.
Ричард решил, что танцевать он сегодня не станет. А лучше-ка пойдет и выпьет как следует. Но едва он начал пробираться в сторону вожделенной буфетной, как его остановила чья-то рука и тихий голос пролепетал:
– Стойте! Погодите! Вы придавили ногой мой веер! О! Вы стоите на нем!.. – Ванда, стараясь не помешать танцующим, случайно уронила свой веер, и это было как нельзя кстати.
Ричард действительно почувствовал что-то у себя под ногой. Посмотрев вниз, он увидел расколовшуюся пополам перламутровую ручку веера с бело-бирюзовым рисунком. Он наклонился поднять этот милый предмет, а выпрямившись, обнаружил перед собой прелестное юное личико в черной тоненькой бархатной маске, сквозь прорези которой поблескивали небесно-голубые глаза. Волосы незнакомки цветом напоминали каштан. Ричард попытался вспомнить, видел ли он эту особу раньше. Нет, сейчас он видит ее впервые…
– Боюсь, ваш веер сломался.
– Ах, как это жаль… он мне так нравился!
– Я должен починить его вам.
– Нет, его уже не починишь.
– Не торопитесь. Я знаю в городе человека, он может починить все, что угодно – кроме разве что разбитых сердец…
Она улыбнулась, и Ричард заметил маленькую ямочку у левого уголка ее губ.
– Давайте выберемся из этой толпы и обо всем договоримся, – предложил Ричард. – Или вам хочется танцевать?
– А мы… мы с вами можем потанцевать?
– Отчего же нет?
И Ричард с готовностью, какой он в себе не ожидал, предпочтя минуту назад танцам буфетную, обхватил рукой девичий стан. Какая же она легкая, эта голубоглазая незнакомка, почти буквально попавшаяся ему под ноги!
Оркестр заиграл очередной вальс. Ричарду нравился этот танец, хоть в Англии он вызывал нарекания и даже скандалы. Он легко его танцевал, и сейчас они делали круг за кругом, а он и не думал останавливаться. Девушка в маске молчала, что очень нравилось Ричарду. Не то что иные его партнерши, от чьей болтовни он безмерно устал за минувшие годы.
Последние музыкальные такты вальса заставили его и его даму остановиться перед небольшой нишей, напоминающей грот. Грот был украшен цветами и огромными стеблями папоротника. Это было похоже на благоухающий сад, в котором царил полумрак. За легким ограждением из живых цветов нашлись два предусмотрительно поставленных сюда кресла.
– Присядем, – предложил Ричард.
Ванда приняла предложение и первая села в ближайшее к ней кресло. Бросив на нее пристальный взгляд, Ричард обнаружил, что она смущена.
– Расскажите мне о себе, – мягко попросил он. – Кто вы?
– Меня зовут Ванда, – ответила та. – Но мне казалось, что спрашивать имя на маскараде не принято. – Она разговаривала с интересом, хотя и преодолевала в себе вполне понятную робость. Спасибо, помогало то, что они оба в масках, маленьких, но надежных помощниках на зыбком пути сближения…
– Да, не принято, – согласился Ричард, мгновенно припомнив, что и свое имя он должен хранить в тайне.
– Тогда расскажите, почему я не видел вас прежде.
– На этот вопрос ответить легко. – Ванда кашлянула и села поудобнее в кресле. – Я только сегодня приехала в Вену.
– Сегодня! Так, значит, вы среди нас, на конгрессе, впервые?
– Впервые.
– И каковы ваши первые впечатления?
– Не слишком ли поспешно будет делать какие-то выводы?
– Это зависит от того, как вы привыкли судить о вещах – быстро или выжидаете время. Я, к примеру, всегда считаю, что мое первое впечатление – самое верное.
– Могу лишь надеяться, что мое тоже.
– И каково же оно?
– Для меня сегодняшний вечер – как… чарующий вальс! – медленно ответила девушка, не боясь быть такой откровенной.
– Удивительно поэтичное сравнение, – улыбнулся под маской Ричард.
Ванда подняла голову, и их глаза встретились. На секунду обоим показалось, что слов больше не нужно, что между ними все сказано. Возможно, вальс и правда оказался таким, что оставил на них свои чары.
– Ванда. Мне нравится это имя, – задумчиво произнес Ричард. – Я впервые встречаю девушку с таким именем.
– Мне кажется, в именах есть какой-то особый смысл… Я не раз размышляла об этом. Вы не находите?
– Я… Мне очень хочется назвать вам свое имя, – искренне отвечал Ричард, – и я назову его, но только не сейчас, не сегодня!
– Да, не сегодня, – легко согласилась Ванда, и Ричард заметил, что она смотрит на орден, выглядывающий из-под плаща.
И тут он понял, за кого его принимают! За русского царя Александра! Какой-то бес подтолкнул его повести себя так, как того, скорее всего, ожидает от императора юная женщина. Он протянул руку, властно взял ладонь Ванды в свою.
– Вы очаровательны, маленькая Ванда! – с чувством проговорил «Александр». – Я первый в Вене, кто говорит вам об этом?
Он почувствовал, как дрожат ее пальцы.
– Да, – прошептала Ванда, и даже полумрак не мог скрыть того, как заалели ее щеки.
– А не сбежать ли нам с вами куда-нибудь и не отпраздновать ваше появление в этом городе?
– Что… что вы имеете в виду?
«До чего же она юна», – подумалось Ричарду. И неким странным образом ее облик навеял ему воспоминание о весне, нарциссах, расцветающих в парке возле его дома в Англии, птичьих трелях в ветвях рододендронов. И тут же представилось лицо Екатерины, когда та смотрела на него, лежащего в постели. А княгиня немолода… Хотя, конечно же, привлекательна, очень. Но какой контраст с Вандой!
Он немного помедлил с ответом и, побуждаемый ему самому непонятным чувством, сказал:
– Просто уйдем отсюда и поужинаем где-нибудь вдвоем.
Она заколебалась – он определил это по тому, как напряглись в его ладони ее пальцы. Он напугал ее своим предложением! Нежный цветок…
– Я верну вас назад в целости и сохранности, обещаю! – пылко пообещал он с улыбкой.
– Обещаете?
Так говорят дети, когда хотят, чтобы их убедили не бояться темноты.
– Обещаю, – твердо повторил он все с той же успокаивающей улыбкой.
Глава четвертая
Не сходя с бокового крыльца дворца, Ричард знаком подозвал экипаж, и они покатили в один из маленьких ресторанчиков в стороне от Пратера. В этом ресторанчике Ричард бывал несколько раз и находил его тихим, уютным и милым. Пожалуй, их появление там не привлечет ничьего внимания. Впрочем, в те дни трудно было чем-нибудь удивить венцев.
Однако Ричард понимал, что следует принять во внимание и кое-какие иные соображения, помимо поиска тихого и неброского места для уединенной встречи с приглянувшейся ему девушкой. Пока Ванда отлучилась за своим плащом, он решил воспользоваться представившейся ему возможностью и сменить усыпанный серебряными звездами плащ на что-то более скромное. И удача улыбнулась ему.
В коридоре, ближайшем к холлу, Ричард увидел мужчину. Разомлев от обильной еды и не менее обильно принятого спиртного, тот спал, неподобающим образом раскинувшись на одном из диванов, ровными рядами расставленных под портретами австрийских императоров. Но императоры были замкнуты на себе, им не было дела до того, что происходит на этих диванчиках. Взгляды всех выражали гордость за вклад, внесенный каждым из правителей Австрии в расширение дворца Хофбург, зимней резиденции Габсбургов, изначально облюбовавших себе средневековый замок на этом месте, который бесконечно достраивался, перестраивался, благоустраивался…
Будучи во дворце не впервые и как-то наведавшись в его библиотеку, Ричард от скуки ознакомился с документами, отражающими историю Хофбурга.
По документам, как Ричарду стало известно, уже в 1279 году австрийские правители жили именно в Хофбурге. И практически каждый из императоров династии Габсбургов продолжал расширять и перестраивать свою городскую резиденцию. При Фердинанде I появились Швейцарские ворота; при Максимилиане II – конюшни, позднее (ха-ха!) переоборудованные под художественную галерею; при Рудольфе II – крыло с покоями императрицы; при Леопольде I – винные погреба и Леопольдово крыло с парадными залами для приемов; при Карле VI – грандиозное здание манежа и императорская библиотека с пышным скульптурным оформлением; при Марии Терезии – придворный театр, при Иосифе II – Йозеф-плац с конной статуей императора. Деяния красноречиво свидетельствовали о пристрастиях и характерах владельцев Хофбурга, и это было по-своему увлекательно – не спеша обходить дворец и представлять себе исторические сцены происходящего здесь когда-то. Ричард однажды устроил себе подобное развлечение, раздосадованный тем, что Екатерина отказала ему в свидании.
Сейчас при виде мужчины, пренебрегающего почтением ко двору Габсбургов, хотя бы и представленному портретно, Ричард обрадовался. Вид сладко спящего под императорским приглядом чревоугодника заставил его весело усмехнуться.
Не мешкая и не стесняясь имперского духа в таком сгущении, Ричард быстро развязал и снял с непочтительного незнакомца его темно-синий плащ, прихватив заодно и атласную широкополую шляпу с фазаньими перьями. Сбросив с себя царское облачение, он сунул его под диванчик, на котором разлегся мужчина.
Новый плащ оказался значительно шире, чем тот, что лежал теперь под диваном, и Ричард подвязал его на талии поясом. После этого белый мундир стал полностью недоступен взгляду. С бриллиантовым орденом было проще. Ричард отцепил его и сунул в карман. И даже успел подумать, что своими действиями по преображению внешности он тоже не проявляет почтения к атрибутам монаршей власти…
Появилась Ванда, и Ричард, стирая с лица ухмылку, шагнул ей навстречу. Она слегка удивилась, увидев его в новом наряде, но понимающе улыбнулась.
– Не нужно, чтобы кто-нибудь догадался, кто именно покидает бал, – тихо пояснил Ричард со всею серьезностью, на какую в этот момент был способен. Он с удовольствием рассказал бы сейчас о только что увиденной им ироничной и курьезной сценке Ванде – ему казалось, она посмеялась бы вместе с ним. Но не сейчас. А может быть – никогда?..
– Конечно, – согласилась Ванда с выражением легкой отстраненности на лице, вызванной мыслью, что баронесса, по всей видимости, уже хватилась ее…
– Мы же ненадолго, верно? – полуутвердительно спросила она.
– Можете смело на меня положиться, – убежденно ответил Ричард, подхватил Ванду под руку и повел по коридору в большой холл, куда продолжали стекаться гости, а оттуда к боковому выходу из дворца…
Как он и предполагал, посетителей в ресторанчике оказалось немного, не более полудюжины, и им с Вандой легко было остаться незамеченными, поскольку столики здесь стояли в нишах, разделенных искусственными виноградными лозами. В каждом таком углублении можно было чувствовать себя в полном одиночестве. Оркестр из пяти-шести музыкантов в национальных костюмах звучал негромко, создавая спокойную, уютную атмосферу.
– Мне нравится эта обстановка, – сказала Ванда, занимая место за столиком. – Как называется ресторанчик?
– «Золотая лоза», – ответил Ричард. – А теперь я закажу что-нибудь из еды и вина – вы будете еще больше довольны.
Ему понравилось, как она отреагировала на его слова – без возражений и комментариев, а когда принявший заказ кельнер отошел, он попросил:
– Снимите маску, мне хочется увидеть ваше лицо.
Она отвернулась, стянула закрывающую ее глаза бархатную ленту и повернула к нему лицо. Свеча, зажженная на столе, бросала на него теплые блики.
Ричард видел, какая она хорошенькая, но не ожидал, что она так прекрасна. Глаза казались огромными на маленьком аккуратном личике и цветом напоминали летнее английское небо. Темные ресницы делали взгляд глубоким и выразительным. А рыжевато-золотистые волосы дополняли облик искренней светлой радостью. Несколько секунд он просто молчал. Юная, свежая, очаровательная – такую он встретил впервые…
Под внимательным взглядом Ричарда Ванда смутилась и прижала пальчики к вновь заалевшим щекам.
– Почему… вы так смотрите на меня? – неуверенно проговорила она.
– Думаю, как же вы не похожи на всех молодых особ, кого я когда-либо встречал.
– Это… комплимент?
– Разумеется. Вам хотелось бы думать иначе?
– М-мне… трудно ответить вам. Боюсь, я слишком мало знаю о мире и о других людях. Как они думают, чувствуют… А здесь столько нового для меня… Я уже говорила, я приехала в Вену только сегодня.
– А зачем, позвольте полюбопытствовать?
– Перед смертью моя мать пожелала, чтобы я, не откладывая, узнала, что такое балы, маскарады, приемы… Узнала, как все это красиво и упоительно… Важно, говорила она, не упустить молодых лет…
– И вот вы на одном из таких балов. Что вы о нем скажете?
– Могут ли быть все балы такими же… удивительными?
Ее простодушный ответ рассмешил Ричарда.
– Ах, как бы хотел я ответить «да»! Но не могу. Я этим солгу вам. И должен сказать: вскоре балы вам наскучат. Вы ими пресытитесь! Станете находить их однообразными, глупыми, поскольку сегодняшний бал окажется до тошноты похож на вчерашний, и завтрашний будет таким же. Печально, но все наскучивает, когда начинает повторяться изо дня в день.
– Все? – недоверчиво спросила Ванда. – Все-все-все?
– Все, – твердо ответил Ричард. – Даже люди.
– Нет, я не согласна. Люди, которых любишь, со временем становятся только ближе, дороже. И чем дальше, тем больше начинаешь ценить их. – Ее отпор показал Ричарду, что эта девушка совсем непроста.
– В таком случае вам, должно быть, очень повезло с друзьями или, если угодно… с возлюбленными! – В его голосе прозвучала невольная ответная жесткость. Он понимал, что столкнулись его опыт и ее неопытность, что спор их – неравный, но не мог заставить себя не возражать ей.
А Ванда легко рассмеялась – как расшалившееся дитя, которому только покажи палец…
– Нет у меня никаких возлюбленных! Вы первый мужчина, с кем я оказалась наедине, если не считать, конечно, моего отца и его старых друзей по армии, которые время от времени заглядывали к нам в дом.
– Вы говорите мне правду? – спросил Ричард, вспоминая тех женщин, которых он знал, юных модниц из Сент-Джеймса – казалось, они постигали науку флирта еще с колыбели и давно привыкли к тому, что ухажеры дожидаются их еще у дверей школы.
– Можете мне поверить, – кивнула Ванда. – Я всегда говорю только правду.
– Всегда?
– Всегда. А как же иначе? Врать грешно и неприятно.
– И у вас никогда ни от кого нет секретов?
Ванда смутилась, отвела глаза в сторону.
Вот оно! Оказывается, впервые в жизни у нее появилась тайна, причем такая огромная, такая пугающая – наверное, это написано у нее на лице большими огненными буквами… Как ей теперь с этим жить?
Она не успела ответить себе на этот поразивший ее вопрос: принесли еду и вино, и она отвлеклась, отдавшись происходящему между нею и только что встреченным ею мужчиной. Как же легко им беседовать! Неужели она сама когда-то верила, что императоры не похожи на обычных людей? В этом человеке ощущались сила и уверенность. Как спокойно с ним, никакой дистанции… Да царь ли это? Она не чувствовала в нем главу государства, а принимала его за мужчину, с которым ей так хорошо и так надежно… Или она так неопытна и неумна, что чего-то не видит в том, кто сидит напротив нее?..
Он не снимал своей маски, но Ванда понимала: он просто не хочет быть узнанным, и какая разница почему. Он смотрит на нее как мужчина, и Ванда впервые в жизни поняла, что значит быть женщиной.
Вино и впрямь оказалось превосходным, и хотя Ванда еще не проголодалась после ужина с баронессой, она заставила себя съесть немного еды, какую им принесли. С прибором на этот раз ей было проще, и она не испытывала робости от незнания.
– Расскажите мне еще о себе…
Когда он говорил по-немецки, в его низком баритоне чувствовался легкий акцент, который безумно нравился Ванде.
– Честно говоря, рассказывать о себе мне почти нечего, – ответила она, водя пальчиком по краю салфетки. – Мне хотелось бы больше услышать о вас. Вы спрашивали меня о моих впечатлениях, а каковы ваши? Ведь конгресс начался не сегодня и вы здесь давно…
– Разговаривать о Венском конгрессе столь же банально, как обсуждать погоду в Англии! – весело отвечал ей мужчина в маске.
– Значит, здесь все время говорят только об этом?
– Все время, – торжественно подтвердил Ричард. – Если только не обсуждают, кто чьим любовником сделался.
– Но когда же им… – она чуть запнулась, – заниматься любовью, когда все так заняты?
– А чем, по-вашему, они заняты здесь, как не любовью? – усмехнулся Ричард. – О, я не о министрах. У них действительно работы невпроворот, хотя и у них находится время как следует отдохнуть. Но все остальные – государи, их свита – приехали сюда для развлечений, а что может быть увлекательнее, чем любовь?
Его тон балансировал на грани горечи и цинизма, так что лицо Ванды отразило тревогу.
– Что с вами? – спросил он.
– Я пытаюсь понять, – ответила Ванда. – Видите ли, любовь никогда не представлялась мне тем, с чем можно играть или о чем можно думать фривольно. Она всегда казалась мне чем-то… священным.
Ричард молчал. Перед его мысленным взором вихрем пронеслись бесчисленные любовные связи, которыми, как паутиной, было опутано венское общество – толпа соблазнителей и соблазняемых, сводников и тех, кого сводят, аристократов, простых горожан, поэтов, карточных шулеров, банкиров, делегатов конгресса – всех тех, кто играет в игру под названием «любовь», играет с одинаковой жадностью и восторгом.
И сам он ничем от них не отличается. Его связь с княгиней Екатериной – всего лишь средство получить удовлетворение, ни больше ни меньше того. Сидящая перед ним девушка только что открыла ему истину, от которой ему стало не по себе. Чувство, которое он испытал, слушая Ванду, он бы назвал стыдом.
Впрочем, наверное, он становится сентиментальным, если начинает верить в то, что в жизни может быть что-нибудь, кроме наслаждений, поисками которых должен заниматься каждый. Та любовь, о какой говорит Ванда, есть только в сказках. Любовь – священное чувство? У него в жизни было немало женщин, но такого чувства он не испытывал ни к одной. Тем не менее не стоит лишать иллюзий эту совсем еще девочку.
– А не расскажете ли, как вы понимаете любовь? – попросил он. – Боюсь, я знаю о ней так же мало, как вы о нравах венского общества.
Ванда решила, что он смеется над ней, Ричард же чувствовал себя так, словно она выбила у него из-под ног точку опоры.
– Я не буду утомлять вас своей болтовней, – проговорила Ванда с достоинством, какого не ожидал обнаружить в ней Ричард. – Я уже говорила, я очень невежественна.
Ричард был обезоружен ее кротостью.
– Простите меня, – пробормотал он. – Я не смеюсь над вами. Просто я тоже весьма невежествен. Мы с вами жили в разных мирах. Возможно, ваши истины – ценнее моих.
Он заметил, как Ванда смягчилась. Но ведь она по-прежнему принимает его за императора, отрешенного от простых человеческих проблем и простых житейских вещей!
– Расскажите мне, о чем вы мечтаете, – попросил он иначе.
– Это сложно выразить словами, – медленно отвечала она, – но я всегда мечтала, что в один прекрасный день полюблю человека, мужчину, который тоже будет любить меня, и тогда я посвящу всю свою жизнь тому, чтобы сделать этого мужчину счастливым. В самом деле, если кто-то искренне любит кого-то, ему не трудно полностью забыть о себе и думать только о том, кого он любит, вы не согласны?
– А вы полагаете, любой человек достоин подобного бескорыстия?
– Человек, которого я люблю, должен быть достоин этого, иначе я его и не полюблю, – ответила Ванда и улыбнулась. Эта улыбка была прекраснее всего, на чем когда-либо останавливался его взгляд. А Ванда, потупив взгляд, вдруг добавила к сказанному: – Однажды мама мне рассказала одну легенду…
– Да? И какую же?
– Про цветок маргаритку. Но в этой легенде – ключ к тому, о чем мы сейчас говорим.
– Не сочтете ли вы меня достойным того, чтобы услышать эту легенду от вас? – Ричард посмотрел на нее исподлобья просящим взглядом.
