Текст книги "Скучающий жених"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Со своими темными волосами и глазами цвета штормового моря, как могла она соперничать с самой красивой в Англии женщиной, белокурой и белокожей?

– У меня нет ни шанса, – жалобно прошептала Лукреция, обращаясь к своему отражению. Но потом в ней заговорила ее гордость – и Лукреция высоко вздернула подбородок. Нет, ее так легко не победить, она не сдастся без борьбы.

Лукреция подошла к окну. Вдали, за деревьями были видны трубы Мерлинкура.

Он был там! Он приехал домой, и, если ее отец говорит правду, маркиза привело сюда именно намерение просить ее руки!

– Я должна его завоевать! – воскликнула Лукреция. – Может быть, у меня не тот тип красоты, которым он восхищается, может быть, мне недостает утонченности, но у меня есть то, чем вряд ли могли гордиться его женщины, – у меня есть голова!

Отойдя от окна, она пересекла комнату и позвонила в колокольчик, висевший около ее кровати.

Лукреция несколько резко дернула шнурок. И когда вошла ее горничная, распорядилась:

– Собери полдюжины платьев, не больше, так как я намерена купить новые, но чтобы было достаточно на первые несколько дней моего пребывания в Лондоне. Мы едем немедленно! Прямо сейчас!

– Хорошо, мисс! – кивнула горничная. – Но мне нужно время!

– На разговоры нет времени! – перебила ее Лукреция. – Пусть тебе помогут служанки, и сама тоже соберись. Мы едем в Лондон, Рози, и это очень важная поездка! Может быть, самая важная из всех, которые были раньше.

Глава 3

В Лондоне Лукреция остановилась в доме отца на Керзон-стрит.

И хотя ее не ждали, в доме все было в полном порядке – здесь, так же как в сельской резиденции, всегда был полный штат слуг.

В доме также постоянно жила пожилая кузина леди Мэри, которую сэр Джошуа там поселил, чтобы она могла быть рядом с Лукрецией всякий раз, когда девушка приезжала в Лондон.

Леди Бинг была вдовой и проводила время за карточными играми и разговорами со своими давними подругами.

Войдя в гостиную, Лукреция застала трех из них за круглым ломберным столиком, накрытым грубым сукном.

Удивленная леди Бинг поднялась ей навстречу.

– Лукреция! – воскликнула она. – Вот сюрприз, я тебя не ждала. Твой отец сказал мне, что ты еще самое малое неделю пробудешь в деревне.

– Не беспокойтесь из-за меня, тетя Алиса, – попросила Лукреция. – Я сейчас почти сразу должна буду уйти. Я расскажу вам все новости, когда вернусь – вечером.

– Я буду ждать, моя дорогая, – ответила леди Бинг.

Она была идеальной компаньонкой и редко задавала вопросы – и, как было известно Лукреции, проявляла любопытство лишь в тех случаях, когда назревал какой-либо шумный скандал.

Лукреция приветствовала пожилых дам за карточным столом, подчеркнуто выказывая внимание и демонстрируя хорошие манеры, которые, она знала, заставят их после ее ухода отзываться о ней как о «милой благовоспитанной девице».

– Тебе пора замуж, Лукреция. Я надеюсь не сегодня-завтра услышать звон свадебных колоколов, – оживилась одна из гостий.

Лукреция улыбнулась. Но не успела ничего ответить, так как в разговор вмешалась леди Бинг:

– Беда Лукреции в том, что у нее слишком много поклонников. Поспешно выходят замуж лишь те девушки, у кого есть только один кавалер.

– Это верно, – вздохнула другая приятельница леди Бинг. – Когда я была молода, у моих ног был десяток воздыхателей. Итог был плачевный – я выбрала не того.

Все они рассмеялись, а Лукреция поспешила удалиться.

Наверху Рози помогла своей госпоже переодеться в вечернее платье замысловатого фасона и причесала ее. На этот раз Лукреция надела больше драгоценных украшений, чем носила обычно.

Наконец, накинув бархатный плащ, подбитый горностаем, она сбежала по лестнице и вышла из дома. Там ее уже ожидала городская карета сэра Джошуа.

На тротуаре перед крыльцом успели развернуть ковер, но Лукреция не села в карету, а обратилась к кучеру в великолепной ливрее и шляпе, расшитой золотыми галунами.

– Ты добыл сведения, которые мне нужны, Марлоу? – спросила она.

– Да, мисс Лукреция. Труппа играет в Хеймаркетском театре.

– Спасибо, Марлоу. Отвезешь меня к служебному входу.

Лукреция поднялась в карету, и кучер, который служил семье Хедли уже несколько лет, опасливо посмотрел на дворецкого. Никогда за все то время, что он возил Лукрецию, он не получал столь странного приказания.

Однако слугам не пристало ставить под вопрос поступки своих господ, пусть даже самые эксцентричные. Ливрейный лакей закрыл дверь и взобрался на задок, чтобы стоять все время езды в качестве живого украшения, а он действительно выглядел очень живописно: напудренные волосы, плисовые бриджи, шляпа с кокардой и гербы на пуговицах ливреи.

Лошади, провожаемые восхищенными взглядами прохожих на улице, провезли Лукрецию по Пиккадилли через Серкус-сквер и дальше по улице, за последние несколько лет превратившейся из сельской проселочной дороги, на которую по ночам выходили разбойники, в оживленную городскую магистраль.

Сэр Джон Ванбру, построивший близ Оксфорда Бленхеймский дворец для герцога Мальборо, разработал и проект здания Плейхаус на углу Пэлл-Мэлл, где впоследствии разместилась Королевская Итальянская опера.

Почти напротив располагался Королевский театр Хеймаркет, старейший из лондонских театров.

Лукреция знала, через какие трудности пришлось пройти Хеймаркету после того, как он был построен. Однако театру все же всегда удалось выжить, и на этой сцене самые проникновенные строки звучали из уст великих актеров, восхищавших преданную публику.

Лукреция успела посмотреть многие спектакли, шедшие в Королевском театре, куда ее вывозил отец. В прошлом году она видела нового трагика, Чарльза Мэттью, игравшего в «Мальтийском еврее», пьесе Кристофера Марло, с таким успехом, что в первые две недели сезона король с королевой трижды приезжали посмотреть на его игру.

Однако ни один спектакль, пусть даже самый успешный, не давали долго, и Лукрецию не удивило, что театр сдали в аренду труппе «Петербургские актеры».

Она-то и интересовала теперь Лукрецию.

Прошлой зимой они с отцом ездили в Бат. Они пробыли там очень недолго, так как сэр Джошуа нашел, что на водах ему скучно, а кроме того, не одобрял ухаживаний молодых мужчин, которые стали увиваться вокруг Лукреции.

Но именно в Бате Лукреция была на спектакле этой труппы, очаровавшем ее.

Сама пьеса не была совершенной, но игра актеров произвела на нее сильное впечатление.

– Они, несомненно, выдающиеся мастера, – сказала она тогда одной из подруг.

– Это заслуга их постановщика, – последовал ответ. – Айвор Одровски – совершенно исключительная личность. Судя по тому, что мне доводилось о нем слышать, это какая-то загадочная личность, но ясно одно: он – талантливый режиссер.

В труппе была актриса, чью игру Лукреция не могла забыть. Она играла соблазнительницу, которая довела главного героя до полного краха. При этом игра была необычайно тонкой, характер выражался не только в словах, но и в пластике, и в жестах: пожатии плеч или легком взмахе руки.

Лукреция никогда не видела подобной игры – вершины актерского мастерства, и образ этой актрисы сохранялся в ее памяти еще долго и после того, как она уехала из Бата.

Карета остановилась перед театром, и Лукреция направилась к служебному входу, расположенному в торцевой части здания.

В сопровождении лакея она прошла через толпу зрителей, фланирующих перед театром, свернула в проулок и оказалась перед неприметной дверью, через которую актрисы и актеры входили в театр и покидали его.

За дверью она увидела седого привратника.

– Я хочу поговорить с мистером Айвором Одровски, – сказала Лукреция.

– Это невозможно, мэм, – угрюмо ответил старик. – Он никого перед спектаклем не принимает, вам придется подождать, пока спектакль закончится.

Лукреция выразительно взглянула на лакея, и тот, догадавшись, передал ей монету, которую его госпожа положила в ладонь привратника.

– Посмотрю, что я смогу для вас сделать, – буркнул тот.

Он, кряхтя, поднялся со стула и исчез за дверью, которая, по-видимому, вела в служебные помещения.

«Как это убогое место отличается от парадного входа в театр, где царит такое ослепительное великолепие!» – подумала Лукреция.

В коридоре стоял запах сырости, пыли и эля, сохранявшийся, по-видимому, с давних пор.

С улицы вошла безвкусно и ярко одетая женщина с размалеванным лицом и крашеными волосами.

– А где Бен? – осведомилась она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Лукреция хотела было ответить, когда в коридоре послышалось шарканье и старик вернулся.

– Эй, чего нужно? – спросил он пришедшую женщину.

– Ты и сам знаешь, что нужно, – ответила женщина. – Он меня примет?

– Прослушивание завтра, ровно в десять, – проворчал привратник.

– Надеюсь, на этот раз мне подфартит, – сказала женщина. – Если только не будет слишком много желающих пробоваться на эту роль.

Она окинула Лукрецию высокомерным взглядом, посмотрела с усмешкой на молодого лакея и вышла.

– Он вас примет, мэм, – сообщил привратник Лукреции.

– Спасибо, – ответила Лукреция и последовала за стариком.

В коридоре было темно, под ногами Лукреции на полу была липкая грязь. Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж и, миновав несколько дверей, остановились у нужной. Постучав и не дожидаясь ответа, старик отворил дверь со словами:

– Эта леди к вам, сэр.

Лукреция прошла мимо него в небольшую гримерную.

Она никогда прежде не бывала в подобных помещениях, но комната оказалась такой, как она себе и представляла.

Бархатные занавеси, кушетка, обитая красным бархатом, туалетный столик, заставленный баночками с театральным гримом, флакончиками с лосьонами, вазочками с цветами, талисманами. Рядом стояли бокалы с остатками вина и пепельница с сигарными окурками.

Дверца гардероба, занимавшего все пространство у стены, была приоткрыта, и Лукреция увидела в нем яркие сценические костюмы.

Они казались какими-то заброшенными, будто в отсутствие человека становились никому не нужными.

Все вещи были поношенными и словно запыленными, а ковер, лежавший на полу, был совсем обветшалый. Навстречу ей поднялся хозяин гримерки.

– Бен мне сказал, что вы хотите меня видеть, – сказал он. – Старик так просил принять вас, что я нарушил свое правило не принимать посетителей до спектакля.

– Я весьма вам благодарна, – ответила Лукреция. – Меня зовут Лукреция Хедли, и я пришла к вам по делу.

Внешность господина Одровски была поразительна, и Лукреция сразу вспомнила, что он играл в спектакле, который она видела в Бате. Тогда она не знала, кто он.

Его красота была броской. Темные волосы, зачесанные назад над выпуклым лбом, правильные черты лица, крупный чувственный рот не сочетались с жестким выражением его глаз.

Одровски говорил с заметным акцентом. Лукреция подумала, что ему, наверное, хорошо удаются роли иностранцев.

Ее позабавило пристальное внимание режиссера: Одровски изучал все детали ее внешности. Лукреция понимала, что впечатлением, произведенным на привратника, и устройством этой беседы она обязана не только щедрым чаевым, но и горностаю на плаще, и драгоценностям, сверкавшим у нее на шее и в ушах.

– Почему бы вам не присесть, мисс Хедли? – спросил Одровски. – Позвольте мне предложить вам что-либо из напитков?

Лукреция покачала головой.

– Благодарю вас, но я понимаю, что у нас мало времени – занавес скоро поднимется, так что я хотела бы перейти сразу к делу.

– Вы правы, – кивнул режиссер. – Чем могу служить? Вы, вероятно, хотите получить роль в одном из наших спектаклей?

Он снова мельком взглянул на ее драгоценности.

– Не совсем так, – ответила Лукреция. После секундной паузы она продолжала: – Я видела вашу пьесу в Бате прошлой зимой. Она произвела на меня чрезвычайное впечатление: не столько сама пьеса, сколько игра ваших актеров.

– Это, должно быть, «Покинутая жена», не так ли? – уточнил мистер Одровски.

– Кажется, она так называлась, – кивнула Лукреция. – Но мне особо запомнилась актриса, игравшая соблазнительницу.

– Мисс Келли! – воскликнул Одровски. – Она прекрасная актриса.

– Мне говорили, что на самом деле ее мастерство – ваших рук дело, – заметила Лукреция. – Что именно ваша режиссура и метод руководства труппой способствуют успеху исполнителей.

– Вы мне льстите, мисс, – улыбнулся Одровски.

– Разве сказать правду значит польстить? – возразила Лукреция.

– В таком случае мне остается лишь поблагодарить вас.

– Господин Одровски, я пришла к вам с необычным предложением, – продолжала Лукреция, – я хочу, чтобы вы научили меня играть так, как играла в вашем спектакле мисс Келли.

Лицо режиссера стало серьезным.

– Сожалею, что в данный момент у меня не найдется подобной роли, юная леди. В тот короткий сезон, что мы играем здесь, мы даем пьесу совсем иного плана, нежели «Покинутая жена».

– Вы не так меня поняли, мне не нужна роль на сцене, – сказала Лукреция. – Я прошу вас давать мне частные уроки. Я не предполагаю стать профессиональной актрисой, но хочу научиться играть в жизни.

Одровски улыбнулся.

– За свою жизнь мне доводилось слышать много странных просьб, но ничего подобного я не слышал. Извините, мисс Хедли, но я должен отказаться. Вы очень милы, и мне было бы приятно позаниматься с вами, но у меня нет на это времени.

– Я думаю, человек всегда сможет найти время на то, что ему хочется делать, – парировала Лукреция. – Господин Одровски, я знаю, что ваше время дорого стоит. Я также полагаю, что финансировать новые постановки иногда бывает затруднительно.

Заметив, что в темных глазах актера вспыхнула искорка интереса, она продолжала:

– Позвольте, я буду действовать напрямик и скажу, что в обмен на ваши услуги я готова финансировать ваш следующий театральный проект, каков бы он ни был.

В течение нескольких секунд Одровски смотрел на девушку недоверчиво, а потом он спросил:

– А вы имеете представление о том, во сколько это может вам обойтись?

– Это не имеет значения, – сказала Лукреция. – Мой отец – состоятельный человек, и он позволяет мне тратить деньги по собственному усмотрению. Мое предложение таково – я сейчас выписываю вам чек на половину суммы, которая вам потребуется, а другую половину вы получите, когда мои уроки закончатся.

Айвор Одровски прошелся по гримерной.

– Это необычное предложение, мисс Хедли, столь необычное, что я пока даже не знаю, что на это сказать. Не стану притворяться, будто нам не нужны деньги. У кого в театральном мире их достаточно?! – Он сделал выразительный жест, а затем продолжал: – Но то, что вы просите меня сделать, может оказаться невозможным. Вы дилетантка и к тому же, вероятно, из благородной родовитой семьи. Может статься, что мои уроки окажутся бесполезными. Но даже если я добьюсь успеха, плата за них будет слишком высока.

– Это мне решать, – возразила Лукреция. – Я готова платить за ваши услуги, господин Одровски, так как верю, что то, чему вы меня научите, принесет мне огромное благо. Если бы я получила от мужчины в подарок бриллиантовый браслет, вы бы, вероятно, не удивились. Я же прошу вас о гораздо более ценном. Я имею в виду ваш талант, благодаря которому я, неопытная молодая девушка, смогу стать искушенной светской дамой. Как видите, я с вами совершенно откровенна.

Одровски театрально воздел руки.

– Но зачем вы просите об этом? Вы молоды, вы прелестны, вы очаровательны такая, как вы есть! Какой мужчина устоит перед подобной свежестью, перед вашей прирожденной элегантностью? Вы восхитительны, как весна, юная дева на пороге взрослой жизни. Что может быть более обольстительным?

– У мужчин бывают разные вкусы, господин Одровски. Вам ли не знать…

Он посмотрел на девушку проницательным взглядом.

– Так это affaire de coeur [4]4
    Сердечные дела (фр.).


[Закрыть]!

– Если вы имеете в виду мое сердце, то ответ – «да», – без лукавства подтвердила Лукреция. – Может быть, это поможет мне стать актрисой, я не знаю. Я вам говорю одно: мне необходимо казаться искушенной, и ради этого я готова целиком отдать себя в ваши руки. Я хочу, чтобы вы научили меня держаться, говорить, кокетничать, улыбаться и, самое главное, одеваться так, как свойственно светским красавицам.

Режиссер смотрел на Лукрецию с изумлением, а потом сказал:

– Правда ли то, что я слышу? Потому что если это так, то я нахожу это предложение чрезвычайно заманчивым. Не скрою, деньги меня интересуют, мисс Хедли, но не только они. Как режиссер, как драматург и как человек, который посвятил себя театру и знает цену талантливым актерам, я не могу вообразить ничего более захватывающего, чем превращение распускающегося весеннего бутона в ослепительный летний цветок.

Он секунду стоял, рассматривая девушку, а затем сказал:

– Снимите плащ.

Она повиновалась: расстегнула пряжку и позволила плащу бесшумно соскользнуть.

Платье на Лукреции было из ее лучших, сшитых по последней моде нарядов – белое, газовое, расшитое мелким жемчугом, с рюшем по подолу и кружевной отделкой на груди.

Платье было дорогим, и его фасон был выбран специально для юной девушки. Выбирать его для бала помогала Лукреции тетушка Алиса в одном из самых знаменитых магазинов на Бонд-стрит. На балах недостатка в кавалерах у Лукреции никогда не было – на каждый танец претендовала целая вереница поклонников.

Одровски продолжал молча смотреть на Лукрецию. Девушка чувствовала, что несмотря на бриллианты, сверкавшие у нее на шее и в ушах, и на ее уверенный тон, режиссер не обманывался на ее счет – перед ним стояла юное, взволнованное, смущенное существо.

В комнате воцарилась тишина, и, помедлив, Лукреция с тревогой спросила:

– Вы сможете это сделать?

– Пройдитесь по комнате, – словно не слыша ее, приказал Одровски.

Она сделала, что ей было велено.

– Мне нравится то, как вы движетесь, но вы делаете это очень по-английски, – сказал он.

Лукреция улыбнулась.

– Я знала, что вы так и подумаете, а ведь я на четверть француженка.

– Mon Dieu [5]5
    Бог мой (фр.).


[Закрыть], но это же замечательно! – воскликнул Одровски. – Мадемуазель, открою вам: мой отец был француз, а мать – русская. Но поскольку сейчас французы, скажем так, не очень популярны – я, упоминая о своих родителях, заставляю их поменяться национальностями.

– Очень осмотрительно! – заметила Лукреция.

– А кроме того, в названии труппы «Петербургские актеры» есть нечто экзотичное, не правда ли?

– Романтика неизвестного! – согласилась Лукреция.

– Я буду давать вам уроки на французском, – продолжал Одровски. – Эта речь легче слетает с моих губ, чем английская, и это язык утонченности.

Усмехнувшись, он продолжал:

– Только англичане возводят юность в культ! Французы отдают предпочтение опыту. Во Франции женщине будут оказывать внимание, пока она не сойдет в могилу, в Англии все иначе. Совсем иначе! К тому времени, как она достигнет сорока лет, ее уже считают чуть ли не старухой! Mon Dieu, какое отвратительное слово!

Лукреция засмеялась.

– Я буду рада брать у вас уроки на любом языке, – сказала она. – Вот только времени у меня очень мало, мсье.

– Сколько именно?

– Три недели.

Он развел руками.

– C’est impossible! [6]6
    Это невозможно (фр.).


[Закрыть]

– Надеюсь, что нет, – возразила Лукреция, – ведь у вас ученица, готовая усердно работать.

– Ну что ж, – ответил мэтр. – Тогда мы договорились! Но я заставлю вас трудиться до изнеможения. Мои актеры скажут вам, как я бываю педантичен, обучая их актерскому мастерству, – даже когда у нас достаточно времени, а они хорошо знают свои роли.

– Я не боюсь!

Лукреция пересекла комнату и присела к столу.

– Я привезла с собой банковский чек, – пояснила она. – Назовите мне сумму, которая вам необходима.

Одровски секунду поколебался. Потом он назвал сумму, хотя и большую, но, по представлению Лукреции, не запредельную для финансирования новой постановки.

Аккуратным ровным почерком она заполнила чек и поставила свою подпись с красивым росчерком.

– Когда мы начнем? – спросила она, повернувшись к режиссеру с улыбкой.

– Чем вы сегодня заняты?

– У меня нет планов на этот вечер, – ответила Лукреция, – я собиралась посмотреть ваш спектакль. Потом, если это возможно и если вы будете свободны, я хотела бы пригласить вас на ужин.

Мэтр улыбнулся.

– А как же ваша репутация, мадемуазель?

– Мы можем пригласить кого-нибудь из знакомых, – ответила Лукреция, – или, еще лучше, поужинать там, где нас никто не увидит. Но в этом вопросе я должна положиться на вас.

– Вы излишне доверчивы, – задумчиво сказал он. – Откуда вам знать, что я вас не соблазню? Вы ведь весьма привлекательны.

– Во-первых, я умею о себе позаботиться, – ответила Лукреция, – а во-вторых, не могу поверить, что вы, амбициозный режиссер и актер, директор театра, готовы ради женщины лишиться чека, который лежит у вас на туалетном столе.

Айвор Одровски, запрокинув голову, расхохотался.

– Вы мне нравитесь, более того, я вами восхищаюсь! – признался он. – Уверяю вас, мисс Хедли, заниматься с вами будет для меня удовольствием, и интуиция подсказывает мне, что задача эта весьма выполнима. Иначе получение подобного гонорара может отдавать мошенничеством!

– Я готова к любому риску, – сказала Лукреция. – Но позвольте мне заметить, мсье, что я тоже весьма честолюбива. Меня удовлетворит только совершенный результат. Для меня недостаточно будет идеально выучить свою роль, я должна быть уверена, что никто не сможет меня разоблачить. Моя игра не должна быть раскрыта, хотя мне и придется иметь дело с людьми многоопытными.

– Полагаю, речь идет об одном ценителе, не так ли? – проницательно заметил Одровски.

– Уточнение принимается, – улыбнулась Лукреция.

– Салютую в вашу честь, мадемуазель! – ответил ей мастер.

С этими словами он склонился над рукой девушки и поцеловал ее.

Этот поцелуй отнюдь не был формальным, в течение нескольких секунд его губы прижимались к ее руке, и Лукреция догадалась, что это было своего рода испытание.

Она улыбнулась ему, как она надеялась, соблазнительной улыбкой, а когда он поднял голову и заглянул ей в глаза, Лукреция поняла, что не ошиблась.

– Смотрите на меня сквозь свои ресницы, – сказал он. – Слегка опустите веки, а потом распахните глаза. Отлично! А теперь чуть улыбнитесь, просто едва шевельните губами. Так хорошо! Гораздо лучше! А теперь медленно, очень медленно, словно нехотя, выньте свою руку из моей.

Лукреция все сделала так, как он велел.

– Хорошо! – воскликнул он. – А теперь я пойду посмотрю, найдется ли для вас свободная ложа. Но вы понимаете, мадемуазель, вам не стоит появляться там без сопровождения.

– Я надеюсь, вы найдете кого-нибудь, кто бы мог составить мне компанию? – спросила Лукреция.

– Ну конечно, – кивнул Одровски. – В течение первого акта я сам могу побыть там с вами. На второй акт, в котором я появляюсь в маленькой роли, я пришлю к вам одного из моих актеров, поручив ему изображать джентльмена. А если он будет играть роль неубедительно, вы потом скажете мне, в чем были его просчеты.

С этими словами он поднял с пола плащ Лукреции и набросил его на плечи девушки.

Она сразу стала застегивать плащ.

– Нет, – воскликнул режиссер, – вам следовало слегка повернуть голову ко мне. Спешить не надо: вы уверены, что мои руки задержатся у вас на плечах. Теперь поверните голову, чтобы я мог увидеть вашу шею. Глаза надо поднять, чтобы они встретились с моими, а веки должны слегка трепетать. Уже лучше. На самом деле не идеально, но лучше. А теперь пройдите очень медленно к двери так, чтобы спина была прямая, а бедра двигались.

Лукреция оказалась способной ученицей и в точности выполнила указания.

– Оглянитесь, посмотрите на меня и улыбнитесь, – подсказывал он, – мимолетно, не слишком ласково. Это должна быть такая тайная улыбка, которую женщина обращает к мужчине, когда между ними есть понимание. Так, хорошо! Вполне!

Одобрительно кивнув, он продолжал:

– Теперь чуть помедлите, чтобы я успел открыть вам дверь, а когда вы пойдете впереди меня по коридору, все время помните, что я смотрю вам в затылок. Вы хотите, чтобы я думал о вас, так что вы должны впечатать мысль о себе в мое сознание. Понимаете? Дело не только в том, что вы делаете, мадемуазель, но и в том, что́ вы думаете и что́ чувствуете.

Он сделал короткую паузу, словно хотел дать ей время запомнить его слова, а потом тихо сказал:

– Может быть, ваши чувства станут ключом к вашей роли.

А в это время дома, в имении сэр Джошуа снова и снова смотрел на часы, стоявшие на каминной полке. Между тем час, назначенный им для визита маркиза, приближался.

После некоторых размышлений он решил, что примет гостя в библиотеке. Это была строгая «мужская» комната, тогда как гостиная, которую обставляла еще его жена, была чересчур помпезна и декорирована как-то по-женски.

Когда доложили о маркизе Мерлине, сэр Джошуа сидел за письменным столом, с гусиным пером в руках. Перед ним была стопка писем, и он являл собой чрезвычайно внушительную картину, производя впечатление человека занятого и сознавая это.

Он немедленно встал и двинулся навстречу маркизу, протягивая руку для приветствия.

Сэр Джошуа часто встречал маркиза в Лондоне в клубах, членами которых они оба были, поэтому не выказал эмоций по поводу привлекательной наружности маркиза и его безупречного вида. Он знал, что маркиз слыл одним из самых элегантных мужчин высшего света.

И дело было не в том, что его одежда была превосходного кроя и идеально сидела на его фигуре. Маркиз обладал феноменальным умением ее носить, так что вещи до такой степени срастались с ним, что становились как бы частью его самого, и делались прекрасной оправой для обрамления прекрасного объекта.

Маркиз направился через комнату, чтобы пожать хозяину руку. Сэр Джошуа заметил, что выражение лица маркиза было серьезным, а серые глаза отливали холодной сталью.

– Очень любезно с вашей стороны, сэр Джошуа, принять меня так скоро после того, как я попросил вас о встрече, – сказал он низким глубоким голосом, столь шедшим к его облику.

– Ваше письмо производило впечатление срочного, и, не скрою, это вызвало у меня любопытство, – ответил сэр Джошуа.

– В то же время я чувствую, что должен перед вами извиниться, – продолжал маркиз. – Вы живете здесь уже почти пять лет, сэр Джошуа, и мы лишь теперь впервые встречаемся.

Сэр Джошуа указал на удобное вольтеровское кресло у камина.

– Располагайтесь, милорд. Могу ли я предложить вам бокал вина, или вы предпочитаете бренди? – спросил он.

– Бокал вина вполне подойдет, – ответил маркиз.

Дворецкий, остававшийся стоять в дверях в ожидании поручений, вышел из комнаты и почти сразу вернулся с большим серебряным подносом, на котором стояли хрустальные графины и высокие бокалы.

Маркиз предпочел кларет, а сэр Джошуа – бренди. Слуга удалился, и двое мужчин заняли кресла по обе стороны от камина.

– У вас прекрасный кабинет, – заговорил первым маркиз.

– Надеюсь, я смогу позже показать вам весь дом, – ответил сэр Джошуа.

После секундной паузы маркиз произнес:

– Сэр Джошуа, вы догадываетесь, почему я попросил вас о встрече?

Его собеседник улыбнулся.

– Естественно, я размышлял о том, какова может быть причина, – ответил он, – но я никогда не любил шарады. Я бы предпочел, чтобы вы мне это сами сказали.

– В таком случае я буду откровенен, сэр Джошуа, и скажу, что причина моего прихода сюда заключается в том, что я решил жениться.

– Сознаюсь, я ждал такого объяснения, – невозмутимо сказал сэр Джошуа.

– Вероятно, вы лучше, чем кто-либо другой, понимаете, каково мое финансовое положение в настоящий момент. Я выплачиваю последние отцовские долги, и они должны быть погашены в следующие два года.

– Для любого молодого человека наследование таких долгов – тяжкое бремя, – заметил сэр Джошуа.

– На самом деле я думаю, что должен вас поблагодарить за ту помощь, которую вы оказывали моему отцу, – сказал маркиз так, что казалось, будто произнесение этих слов ему дается с трудом.

– Я не жду благодарности, – возразил сэр Джошуа, припоминая, что он говорил приблизительно то же самое Лукреции, – но ваш отец мог от отчаяния обратиться к худшим друзьям, чем я. Боюсь, ростовщики предоставили бы ему ссуды на грабительских условиях.

– Я это понимаю, – сказал маркиз, – и поэтому мне остается только выразить вам свою благодарность. Мне давно следовало это сделать.

Сэр Джошуа ничего не ответил, и маркиз, явно с усилием, продолжал:

– Насколько я знаю, ваша дочь достигла совершеннолетия. Вы уже владеете частью Мерлинкурского поместья. Мне представляется в высшей степени целесообразным, чтобы наши семьи породнились.

– Я с вами согласен, – сказал сэр Джошуа.

– А ваша дочь? – спросил маркиз.

– Она оставляет решение за мной, – сказал сэр Джошуа. – Она разумная девушка, и между нами весьма доверительные отношения. Господин маркиз, признаюсь, вам очень повезет, если вы женитесь на Лукреции. Поверьте, я нисколечко не преувеличиваю.

– Охотно верю, – согласился маркиз. – Могу ли я иметь удовольствие увидеть сегодня вашу дочь?

– Боюсь, что нет, – ответил сэр Джошуа. – Лукреция сейчас в Лондоне, и ее не будет около недели. Однако она известила меня, что, если это устроит вашу светлость, она будет готова вступить в брак с вами в конце мая.

Сэр Джошуа, помолчав, продолжал:

– После этого сезон завершится, и большинство наших друзей уедет из Лондона в свои сельские поместья. Я также полагаю, что принц Уэльский отправится в Брайтелмстоун.

– Конец мая вполне подойдет, – сказал маркиз. – Ваша дочь хотела бы, чтобы церемония бракосочетания прошла в Лондоне?

– Думаю, это будет удобно всем, кто к этому будет причастен, – ответил сэр Джошуа.

– В этом случае меня не удивит, если принц Уэльский предложит нам для свадебного приема Карлтон-хаус, – сказал маркиз. – Он всегда относился ко мне как добрый друг, и если это не противоречит вашим пожеланиям, то, если его королевское высочество сделает мне подобное предложение, я склонен его принять.

– Разумеется, для меня это будет большая честь, – заметил сэр Джошуа.

– Так я могу сказать своему поверенному, чтобы он с вами связался для подготовки брачного соглашения? – спросил маркиз.

– Мне кажется, что для жениха брачный контракт не является необходимым, – возразил сэр Джошуа. – Как вам наверняка известно, Лукреция – наследница немалого состояния. Я уже переписал на нее значительную сумму денег, и ее муж сможет распоряжаться ими, как только будет заключен брак. После моей смерти все мое состояние переходит к дочери.

Маркиз понимающе кивнул.

– Более того, я хотел бы показать вам кое-что, что, по-моему, покажется вам интересным. На самом деле это будет мой свадебный подарок лично вам, – сказал сэр Джошуа.

С этими словами он поднялся, маркиз последовал его примеру, и сэр Джошуа повел его из библиотеки через холл, по длинной широкой галерее, которая, как догадался маркиз, вела в новую пристройку к дому.

Пристройка была выполнена так мастерски, что тот, кто не был в прошлом знаком с Дауэр-хаусом, едва ли заметил бы, где главное здание, а где новые помещения.