Текст книги "Пленница любви"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Единственное, чего Айрис была не в силах изуродовать, так это глаз Сорильды. Такие огромные, что, казалось, заполняли все ее овальное личико, они мерцали зеленым светом в лучах неяркого весеннего солнца, проникавшего сквозь высокие окна холла. Но Сорильда знала, что в глубине их таились печаль и отчаяние, ибо ей было страшно.
«Пройдет время, – сказала она своему отражению, проходя мимо зеркала, – и я стану такой незначительной, что просто перестану существовать».
Эта мысль, словно боль, сидела внутри ее и не уходила, как девушка ни старалась об этом не думать.
Войдя в конюшню, Сорильда отдала письмо Хаксли, старшему конюху:
– Ее светлость просила немедленно доставить его в Уинсфорд-парк.
– Лошадям это неприятно будет, мисс Сорильда, не нравятся им тамошние соперники, – пошутил Хаксли.
Говорил он с ней довольно фамильярно, Сорильда это понимала. Но слуги в замке по-прежнему обращались с ней так, словно она все еще оставалась ребенком, каким впервые прибыла в замок, когда все старались ее утешить.
– Как мне хочется увидеть новых лошадей графа, – вздохнула она.
– Вот как в следующий раз отправитесь кататься верхом, мисс, – ответил Хаксли, – езжайте к Сгоревшему Дубу, что у границы поместья.
– Ты хочешь сказать, что он ездит верхом по Большому Галопу?
– Когда его милость здесь, он там бывает почти каждый день.
– Тогда, если мне удастся, я обязательно взгляну на него, – улыбнулась Сорильда. – Он прекрасный наездник.
– Лучшего я не видывал, – согласился Хаксли. – Мы все ставим на его лошадь в состязаниях на Золотой кубок, хотя мало кто ставит против. – Смотрите, как бы в последний момент его не обскакала какая-нибудь «темная лошадка», – поддразнила Сорильда.
Она знала, что у Хаксли неисправимая привычка азартного игрока делать ставки на скачках. Правду говоря, она частенько обсуждала с ним его различные пари и всегда приходила в восторг, если лошадь, на которую он поставил, оказывалась победительницей.
– Нечего меня пугать, мисс Сорильда, – запротестовал Хаксли. – До чего жаль, что в этом году вас не будет в Аскоте, как мы все ждали.
Сорильда вспомнила, как в прошлом году они говорили об этих скачках и она заявила Хаксли, что, поскольку ей исполнится восемнадцать, дядя обязательно позволит ей побывать там.
Ей всегда этого очень хотелось, но теперь с появлением молодой герцогини она знала, что попасть на королевские скачки в Аскоте для нее так же невероятно, как и на Северный полюс.
Догадавшись по выражению ее лица, что огорчил ее, Хаксли добавил:
– Хорошо бы испытать Зимородка. Копыто у него зажило. Обращаться с ним нужно бережно; не хочу давать его ребятам, пока он до конца не очухается.
Сорильда знала, что Хаксли старается быть тактичным, ведь она всегда ездила на Зимородке, пока он не вывихнул ногу во время одного из прыжков.
– Завтра утром я буду готова к шести, – сказала она.
– Так я буду ждать, мисс Сорильда, – предупредил Хаксли. – Хорошая прогулка верхом пойдет вам на пользу.
Он прекрасно знал, почему несколько дней она не садилась на лошадь. Герцогиня запретила ей кататься верхом, когда Сорильда могла ей понадобиться для каких-нибудь поручений или неприятных заданий, назначаемых скорее как наказание, чем с какой-то иной целью.
В шесть часов утра она незаметно проскользнет на конюшню, так что никто и не заметит.
Сорильда боялась только, что ее может увидеть Харриет, тогда ей обязательно попадет, ибо горничная непременно доложит об этом своей хозяйке.
– В шесть часов, Хаксли, – улыбнулась она. – Большое спасибо. Она благодарила его не только за обещание приготовить Зимородка для прогулки. Девушка шла к выходу не оглядываясь, а старый конюх с беспокойством смотрел ей вслед.
Сорильда отправилась обратно в замок. Едва она вошла в холл, как с верхней площадки лестницы услышала голос тетушки:
– Подойди сюда!
Это было сказано тоном, не допускающим возражения, и Сорильда быстро взбежала наверх.
Больно вцепившись ей в руку, герцогиня спросила:
– Ты велела дождаться ответа?
– Н-нет, – вымолвила Сорильда. – Вы мне об этом не говорили.
– Я считала, что это само собой разумеется, бестолочь! – бросила герцогиня. – Беги назад и передай, чтобы грум привез ответ, а лакею скажи, пусть передаст его тебе, а не мне. Понятно?
На мгновение Сорильда широко раскрыла глаза, а затем, не говоря ни слова, быстро спустилась по лестнице и вернулась в конюшню.
Теперь она знала, что ее подозрения об интересе герцогини к графу Уинсфорду вполне обоснованы, и не сомневалась, что они были знакомы до того, как Айрис вышла замуж.
В конюшне уже была оседлана одна из лошадей, и грум в ливрее собирался отправиться в Уинсфорд-парк.
Держа послание в руке, Хаксли отдавал ему распоряжения и с удивлением повернул голову, когда вновь появилась Сорильда.
– Я забыла сказать, – тихо проговорила она. – Грум должен дождаться ответа и передать его мне.
Говоря это, она чувствовала смущение. Ведь из разговора с ней Хаксли, конечно, понял, что она незнакома с графом, и ему было совершенно ясно, для кого ответ предназначен на самом деле. Хаксли состоял на службе в домах знати всю жизнь и прекрасно знал, что каким бы странным ни казалось поведение хозяев, слугам не положено его оспаривать. Поэтому он просто ответил:
– Хорошо, мисс. Думаю, не придется долго ждать, через часок он вернется.
– Пожалуй, будет проще всего, если я зайду в конюшню примерно через час, – сказала Сорильда.
– Да, пожалуй, мисс, – откликнулся Хаксли, понимая, что для нее это прекрасный предлог оказаться возле лошадей. Он передал груму свои наставления. Джим вывел коня во двор и вскочил в седло.
– Да не задерживайся! – велел Хаксли. – Я знаю точно, за сколько можно доехать до Уинсфорд-парка! Грум улыбнулся в ответ, слегка приподнял шапку, приветствуя Сорильду, проехал через арку, служившую входом в конюшенный двор, и поскакал по подъездной аллее. – Дайте мне взглянуть на Зимородка, пока я здесь, – попросила Сорильда.
Хаксли охотно провел ее в стойло. Сорильда проверила забинтованную ногу и заговорила с конем. Услышав звук ее голоса, он легонько ткнулся носом в ее плечо.
– Завтра утром в шесть, – сказала она Хаксли и почувствовала, что тот все понял.
Еще не было шести, когда Сорильда верхом на Зимородке выехала из конюшни через другой выход на тот случай, чтобы никто из замка не увидел ее верхом, если и выглянет в окно.
Хаксли уже оседлал для нее коня, хотя она пришла раньше, ибо проснулась с чувством радостного возбуждения оттого, что ей предстоит прогулка верхом.
Она быстро надела амазонку, но не стала брать шляпу, зная, что в это время ее никто не увидит.
Вместо этого она причесалась, как прежде, оставив локоны с двух сторон, хотя знала, что от помады, которую втирала ей в волосы Харриет, они стали меньше виться и выглядели не так привлекательно, как раньше.
Но ведь, кроме Хаксли и Зимородка, ее никто не увидит, а они любили ее – Сорильда знала это – не за внешний вид, а за то, что она глубоко и искренне к ним привязана.
Она знала, что на Зимородке нужно ехать очень осторожно, следить за тем, чтобы он ехал легкой рысцой и не пускался в галоп.
В столь раннее утро в низинах парка и под деревьями стелился туман. Цвели бледно-желтые нарциссы; на деревьях набухли и зазеленели почки. Сорильда любила весну. Ей всегда казалось, что весной вновь оживает надежда и вера в существование вечной жизни.
Тем, кто хотел услышать, весна говорила: ничто не исчезает бесследно; то, что умирает, всегда возрождается вновь.
«Быть может, и для меня наступит весна», – подумалось ей. Она вспомнила прошлый год. Пусть часто ей бывало одиноко без отца и матери, но она чувствовала, что взрослеет, что впереди ее ждут новые пути, новые горизонты.
Ее ожидания оказались совершенно неоправданными, и теперь у нее было такое ощущение, что она движется не вперед, а назад.
На прошлой неделе Сорильду постиг новый удар, который она предчувствовала, – герцогиня объявила ей, что продолжать заниматься с учителями – пустая трата денег.
– Ты уже выросла и больше не нуждаешься в образовании, – сказала она. – Да и что в нем толку?
– Мне столько еще хочется узнать, – ответила Сорильда. – Пожалуйста, позвольте мне продолжать заниматься хотя бы музыкой.
– И кто же, по-твоему, захочет тебя слушать? – резко спросила Айрис. – Да и твоему дяде это не по средствам.
Это была ложь, но Сорильда знала, что каждый дядин пенни Айрис желает тратить на себя и только на себя.
Сорильда никогда и вообразить себе не могла, что за столь короткий срок женщина может приобрести такое огромное количество платьев и драгоценностей.
Частично это были фамильные драгоценности герцогов Нан-Итонских, но у нее появились и новые – их она уговорила купить герцога, ибо пока он ни в чем не мог ей отказать.
Сорильде казалось невероятным, что, имея гардероб и драгоценности, стоившие; должно быть, целое состояние, Айрис намеренно лишала племянницу своего мужа не только возможности иметь красивые платья, но и возможности развивать свой ум.
– Пожалуйста… прошу вас, – упрашивала девушка, – позвольте мне продолжать заниматься музыкой хотя бы до конца лета.
– Нет! – герцогиня жестко сжала губы. Глаза ее сузились. – Учись делать то, что тебе велено, – бросила она Сорильде, – и будь благодарна за то, что имеешь крышу над головой. По-моему, у тебя масса родственников, которые охотно взяли бы тебя к себе.
– Поговорите об этом с дядей, – ответила Сорильда.
Она знала, что герцог, который терпеть не мог своих родственников, не согласится на предложение Айрис отослать ее. При этом Сорильда подумала, что уж лучше бы ей уехать к пожилой кузине, которой она не нужна.
Ничто не могло быть хуже, чем оставаться здесь и ежедневно подвергаться мелочным придиркам новой тетушки.
Но тут же она сказала себе, что этот путь к спасению для нее отрезан.
Герцог, питающий отвращение к своим родственникам, не пожелает обращаться к ним ради нее, да и гордость его была бы задета, если бы он сказал им, что Сорильда больше не может оставаться в его замке. Прогулки верхом оставались ее единственной отрадой, единственным временем, когда она могла остаться одна, не ожидая властных повелений тетушки сделать что-нибудь совершенно ненужное.
Отъезжая от замка, она вспомнила слова Хаксли, что если ей захочется увидеть графа, то она найдет его на Большом Галопе возле Сгоревшего Дуба.
Название это относилось к дереву, в которое много лет назад ударила молния. Обугленный ствол его стоял по-прежнему и стал своеобразным ориентиром, так что многие объяснения, как проехать по земельным угодьям герцогского поместья, начинались со слов: «повернешь направо», или «повернешь налево», или «поедешь на север» от Сгоревшего Дуба.
Через полчаса она подъехала к изгороди, разделявшей владения герцога и графа Уинсфорда.
Земли герцога простирались далеко на восток и на юг. Лишь на западе они граничили с землями поместья, принадлежавшего не одному поколению семейства Уинсфорд.
Прямо от изгороди начиналась длинная ровная площадка, известная всем под названием Большой Галоп.
Предыдущий граф пользовался ею для подготовки своих скаковых лошадей, но теперь, как слышала Сорильда, сын его сооружал специальный манеж в другой части поместья.
Из разговоров конюхов она знала, что манеж еще не готов, и поэтому, отводя Зимородка под деревья в тень, не удивилась, увидев, что кто-то с огромной скоростью скачет по Большому Галопу.
Всадник был еще довольно далеко. Сорильда с интересом наблюдала за его приближением, думая, что, должно быть, прошел год с тех пор, как она последний раз видела графа. Да, он был не только самым красивым из всех мужчин, каких ей приходилось видеть, но и самым лучшим наездником.
Он пронесся мимо, и девушка успела заметить великолепного породистого коня и всадника, казалось слившегося с ним воедино.
«Интересно, не одна ли это из недавно купленных лошадей?»– подумалось Сорильде.
В следующее мгновение граф заставил коня остановиться, развернул его и вновь проскакал мимо нее.
Теперь он ехал гораздо медленнее, и Сорильде удалось хорошо разглядеть и оценить коня, как она того и хотела.
Это был великолепный гнедой жеребец с длинной гривой и длинным хвостом. Под сияющей кожей трепетал и двигался каждый мускул, свидетельствуя о породе и отличной форме.
Хоть она того и не подозревала, грива скакуна по цвету была лишь чуть светлее ее собственных волос. Внимательно рассмотрев коня, Сорильда, скрытая нависающими ветвями деревьев, перевела взгляд на всадника.
Оттого ли, что теперь стала старше, или оттого, что в этом году часто слышала о нем, но она увидела его совершенно в ином свете.
– Да, он красив! – заключила она. – Так красив, что конечно же может быть опасен для любой женщины, отдавшей ему свое сердце!
Глава 2
Днем раньше, отправившись прямиком через поля, Джим доскакал до поместья Уинсфорд парк значительно раньше, чем предполагал Хаксли.
Глядя на огромный дом, перестроенный в начале века, он подумал, что поместье это славится не только одним из самых великолепных зданий, какие ему довелось увидеть; он знал, что конюшня здесь во всех отношениях превосходит конюшню замка.
Джим проехал по подъездной аллее, пересек мостик над озером и повернул направо, в ту сторону дома, где располагались кухня и служебные помещения.
Он хорошо знал расположение дома и, привязав коня, направился к двери в кухню; он постучал и вошел, рассчитывая отдать кому-нибудь привезенное послание. Разглядев знакомую фигурку, выходившую из комнаты, где, как он знал, размещалась людская, Джим окликнул:
– Бетси!
К нему повернулось привлекательное личико, и раздалось восклицание, не оставлявшее сомнений в том, что девушка рада его видеть:
– Здравствуй, Джим! Вот уж не думала увидать тебя сегодня!
– Я и сам не думал, – отозвался Джим. – Ну, как ты тут?
– Хорошо, – ответила Бетси, – да только все не так, когда служила в замке и знала, что ты неподалеку в конюшне.
– Я сам по тебе скучаю, – тихо признался Джим. – Когда она тебя выгнала, до чего я боялся, что придется тебе где-нибудь далеко место искать.
– Спасибо здешней поварихе, взяла меня к себе, – вздохнула Бетси. – Сказала, что поможет, потому как знала моего батюшку еще мальчишкой.
Джим сжал челюсти.
Как и все остальные обитатели замка, он был потрясен, когда новая герцогиня выгнала Бетси, три поколения семьи которой служили в замке, без какой бы то ни было видимой причины и без всякой рекомендации. Обеспокоенная выражением его лица, Бетси торопливо проговорила:
– Все хорошо, Джим. Я здесь всем довольна, только б с тобой видеться хоть изредка.
– Об этом не волнуйся, – пообещал Джим. – Уж я постараюсь!
– Ясно, работать на кухне – не то, что в доме, но мне повезло, что меня вообще взяли без рекомендации.
В голосе Бетси невольно появились возмущенные нотки.
Всем слугам было прекрасно известно, что с самого первого момента поступления на службу важно иметь хорошую рекомендацию.
О том, как герцогиня увольняла слуг – без объяснений и без столь важной для них рекомендации, которая позволяла найти работу в другом месте, – разговоры шли не только в замке, но и по всему поместью.
– Мистер Хаксли говорит, она выгнала тебя за то, что ты чересчур хорошенькая. Будь в ее власти, она бы с радостью избавилась от мисс Сорильды!
– Знаю, знаю! – воскликнула Бетси. – Слыхала я, как она с ней разговаривает. Тошно было слушать. А ведь от мисс Сорильды никто не видал ничего, кроме добра.
– Это точно, – согласился Джим. – Моя мать говорит, что и ее милость матушка мисс Сорильды точь-в-точь была такая.
Бетси глубоко вздохнула.
– Это еще проявится, верно? Жениться-то нужно с оглядкой, смотреть, кого в жены берешь.
– Я так и делаю, – улыбнулся Джим. – Потому и выбрал в жены тебя!
– Ох, Джим, нам еще столько лет ждать, пока удастся скопить денег! Да и потом, коли ты останешься работать в замке, вряд ли ее светлость позволит тебе на мне жениться.
– Тогда я уйду работать в другое место, ответил Джим. – Никто не запретит мне на тебе жениться, и не сомневайся!
С этими словами он обнял Бетси, но только собрался ее поцеловать, как девушка испуганно оглянулась.
– Только не здесь! – воскликнула она. – Пожалуйста, не здесь!
– Где же? И когда?
– Завтра вечером. Я потихоньку выберусь после ужина и встречу тебя за подъездной аллеей.
– Буду ждать. Смотри, не запаздывай, как в прошлый раз. Бетси улыбнулась ему и, заслышав в коридоре шаги, заторопилась.
– Эй, постой! – вскричал Джим:
– Я же не сказал тебе, зачем пришел. Засунув руку в карман, он вытащил письмо и объявил:
– Его милости от ее светлости!
Бетси взяла послание.
– Я снесу его в буфетную, – сказала она. – А тебе лучше подождать в людской.
– Скорей возвращайся, – тихонько попросил Джим. Девушка быстро зашагала по коридору, а он, не торопясь, отправился в людскую, просторное помещение, посередине которого стоял длинный стол. По дороге в буфетную Бетси взглянула на письмо и подумала, что герцогиня ничуть не лучше других женщин, вечно бегавших за графом, потому что он так хорош собою.
– Точно мухи вокруг горшка с медом! – возмущенно фыркнула она.
В то же время она не отрицала, что его милость весьма красив и может привлечь любую женщину, кто бы она ни была.
Она восхищалась новым хозяином и пожалела его за то, что он связался с герцогиней Нан-Итонской.
Бетси была добродушной, доброжелательной девушкой, но несправедливость, с какою с ней обошлись, нанесла ей жестокий удар, от которого она до сих пор не оправилась.
Она не только потеряла работу. Бетси понимала, что огорчила родителей, всегда гордившихся службой в замке, и испытала унижение перед знакомыми в своей деревне и в целом поместье.
Она гордилась тем, что поступила на службу в замок, похвалялась этим перед подругами детских игр. Ведь уже на протяжении нескольких поколений существовала традиция при приеме на службу в замок оказывать предпочтение тем, чьи отцы или матери уже служили там.
Миссис Беллоуз, экономка, была ею довольна, да Бетси и сама считала, что хорошо справляется со своими обязанностями, и вдруг ее выгоняют по той лишь причине, что так пожелала герцогиня.
«Ненавижу ее!»– решила Бетси, глядя на размашистый почерк герцогини.
Она перевернула конверт обратной стороной и при этом заметила, что сургуч, которым был запечатан конверт, треснул.
«Должно быть, это случилось, когда Джим засовывал письмо к себе в карман», – подумала девушка с надеждой, что ему не попадет за то, что конверт оказался открытым.
Пока Бетси разглядывала конверт и беспокоилась за Джима, ей в голову пришла неожиданная мысль.
Сначала ее ужаснуло, как могла она даже подумать об этом, но, поддавшись порыву, подстрекаемая любопытством и каким-то иным чувством, над которым она была не властна, девушка зашла в цветочную комнату.
Здесь было множество полок, на которых хранились вазы для цветов, круглый год доставляемых садовниками из теплиц.
Сейчас в комнате было пусто. Бетси закрыла за собой дверь и постояла, глядя на конверт в своей руке. Затаив дыхание, ибо понимала, что поступает столь возмутительно, что самой стыдно было даже думать об этом, она вытащила из конверта плотный листок писчей бумаги, на котором герцогиня написала записку.
Бетси ходила в школу, которую герцог устроил для детей своих служащих в деревне и учительнице которой платил жалованье.
Поэтому она умела читать, правда медленно, и ей понадобилось некоторое время, чтобы разобрать написанное, хотя герцогиня писала крупным разборчивым почерком.
С некоторым трудом девушка прочитала:
«Завтра ночью его не будет дома. Подъезжай в девять к дверям западной башни, я оставлю их открытыми. С нетерпением жду этого часа, сгораю от желания слышать твой голос, очутиться в твоих объятиях».
Подпись отсутствовала.
Закончив чтение, Бетси с шумом перевела дыхание.
– Ну и ну! – сказала она себе. – Ежели б его светлость знал, чего делается, вот уж поразился бы. А ведь он в ней просто души не чает!
Она вложила записку обратно в конверт, послюнила палец и с силой нажала на сургуч, надеясь, что никто не заметит трещины.
После этого девушка вышла в коридор и опять пошла в сторону буфетной.
Уже на обратном пути, когда Бетси торопилась в людскую, где» ее ждал Джим, ей в голову пришла мысль, настолько невероятная, что она поразилась, не рехнулась ли в самом деле – додуматься до такого.
Бетси отворила дверь в людскую и сначала было решила, что Джим уехал, не дождавшись ответа, переданного ей дворецким, но тут он выскочил из-за двери, обнял и принялся целовать до тех пор, пока она не стала его отталкивать.
– Веди себя, как положено, Джим Тревел! воскликнула она, тщетно пытаясь говорить возмущенно. – Выгонят меня из-за тебя, вот что. А ну как вошел бы кто и увидал нас?
– Никто не вошел, а до пятницы мне не дождаться, – возразил Джим. Он говорил с таким жаром, что Бетси чуть-чуть ему улыбнулась, зная, как сильно он ее любит и всегда любил еще с той поры, когда они вместе росли.
Джим опять было потянулся к ней, но она сказала:
– Слыхала я, его светлость завтра уезжает.
– Впервые слышу, – отозвался Джим. – Откуда ты знаешь?
– Он что, в Лондон отправляется?
– Наверно. Слыхал я, что ее величество не может без него обойтись.
– А я думала, у нее есть принц Альберт.
– Ясное дело, есть, – подтвердил Джим, – да только, как всем женщинам, ей хочется, чтоб побольше мужчин плясало под ее дудку. – Он сказал это безразличным тоном, но тут же с горячностью добавил:
– Только я убью всякого, кто попробует увиваться за тобой, так и знай!
– Незачем тебе ревновать, – сказала Бетси. – А что, его светлость остановится в Нан-Итон-Хаусе?
– Где ж еще? – удивился Джим. – Отличный дом, хотя, по мне, конюшня там маловата.
Бетси не ответила.
Она размышляла, и ей нужно было как следует сосредоточиться, чтобы обдумать необычайную идею, которая, казалось, явилась к ней сама по себе неведомо откуда.
Возвращаясь домой уже после того, как она видела графа на Большом Галопе, Сорильда думала, что будет жаль, если он не приедет на обед, о чем беспокоилась ее тетушка.
Сорильда полагала, что приглашение содержалось в той записке, которую она относила в конюшню для того, чтобы Хаксли отправил ее в Уинсфорд-парк.
Когда Джим вернулся с ответом, Сорильда отнесла его наверх. Герцогиня забрала письмо, но не открывала его до ухода Сорильды.
«Мне не позволят присутствовать на званом обеде, – думала Сорильда, – но можно будет поглядеть на графа с верхней площадки лестницы или с галереи менестрелей, проходившей над большим банкетным залом, где принимали гостей».
В передней части галерея была сплошь покрыта резьбой, и Сорильда уже убедилась, что оттуда можно наблюдать за гостями так, что они даже не догадываются об этом.
«Было бы любопытно, – размышляла она, – взглянуть на графа поближе». Однако, если бы ей пришлось выбирать, она предпочла бы увидеть его лошадей.
В этот вечер, когда она обедала вместе с дядей и его женой, герцог сказал:
– Раз уж я отправляюсь в Лондон, то могу захватить с собой ожерелье, которое ты хотела починить. Не нужно будет посылать его с нарочным.
– Дядя Эдмунд, вы что, уезжаете в Лондон? – спросила Сорильда.
– Да, я должен встретиться с ее величеством, – ответил герцог. – Досадно, конечно, ведь только на прошлой неделе я был в Букингемском дворце. Однако вчера утром пришло письмо с уведомлением, что ее величество рассчитывает на мою поддержку во время заседания общества по улучшению условий жизни работающих.
Пока дядя говорил, Сорильда сообразила: отправляя вчера графу записку с приглашением на обед, герцогиня уже знала, что ее муж уедет в Лондон. Странно, она должна была об этом знать.
Письма прибывали рано утром, и их всегда относили в спальню до того, как герцог и герцогиня спускались завтракать.
Но если Айрис знала, что ее муж должен уехать, какой же смысл приглашать графа к обеду? Едва ли она собиралась устраивать прием одна.
И вдруг у Сорильды мелькнула мысль, что тетушка могла пригласить графа к обеду, на котором больше никого не будет. Это было совершенно невероятно! Можно полностью доверять слугам, но ведь в конце концов они – обычные люди, хотя порою некоторые были склонны забывать об этом; разговоры о таком обеде обязательно начнутся не только в замке, но и в деревне, и на постоялом дворе, куда слуги заглядывали выпить эля.
Герцогиня Нан-Итонская обедает наедине с графом Уинсфордом – отличная тема для пересудов по всему графству и распространится с быстротой лесного пожара.
Нет, сказала себе Сорильда, ее тетушка не настолько глупа, чтобы вызвать подобного рода скандал.
Тогда зачем записка?
Она размышляла об этом, готовясь ко сну, вспоминала, как ласковым голосом, звучавшим совершенно искренне, Айрис говорила мужу, что будет отчаянно скучать, и просила поторопиться назад.
– Дорогой, теперь ты человек женатый, и королева должна понять, что не может рассчитывать на твое присутствие так же часто, как раньше.
– Верно, – согласился герцог. – Поверь, мне вовсе не хочется покидать тебя или оставаться без тебя в Лондоне.
Внезапно, словно его вдруг осенило, он спросил:
– А почему бы тебе не поехать вместе со мной? Мы могли бы задержаться еще на одну ночь и посетить оперу.
– Это было бы просто замечательно, – ответила герцогиня, – но я не могу собраться в дорогу так же быстро, как и ты, да и потом, скоро нам предстоит ехать в Лондон на открытие Выставки.
Лицо герцога помрачнело.
– Да, конечно, нам еще предстоит это испытание, – произнес он. – Мне не вынести такой муки – смотреть, как безрассудно пускается на ветер общественная казна, – если тебя не будет рядом. – Конечно же я буду рядом с тобой, дорогой мой, – заверила его герцогиня. Расчувствовавшись, супруг поднес ее руку к губам.
Герцог отбыл рано утром на следующий день после суматохи отдаваемых в последнюю минуту распоряжений, едва не забытых сумок с документами и бесконечного обсуждения, какое пальто лучше всего надеть в такую погоду. Нежелание Айрис поехать вместе с ним показалось Сорильде еще более странным, чем вчера.
С тех пор как две недели назад они вернулись в поместье, герцогиня беспрестанно вздыхала о том, как ей хочется в Лондон, ведь там шли балы и приемы, на которых ей страстно хотелось присутствовать.
Сорильда знала: став герцогиней, Айрис наслаждалась тем, что теперь перед ней открылись все двери, ранее закрытые для нее; положение жены одного из самых знатных герцогов Великобритании было неуязвимым.
Сорильда понимала, как ее, должно быть, огорчало, что ее новые платья видят лишь два человека – муж и его племянница, – тогда как в Лондоне всякий раз, входя в бальный зал, она бы слышала восхищенные восклицания.
В этот день герцогиня выискала для Сорильды множество поручений и лишь ближе к вечеру сказала:
– Сегодня мы пообедаем в семь, так как я хочу лечь пораньше. Правду говоря, я очень устала, ведь было столько дел!
Сорильда подумала, что вид у нее совсем не усталый; с новой прической, которую Харриет скопировала с рисунка в дамском журнале, она выглядела необычайно прелестно.
Они пообедали внизу в малой столовой. Вместо того чтобы высказывать недовольство приготовленными блюдами и всем прочим, что попадалось ей на глаза, как это обыкновенно случалось, если она оставалась одна с Сорильдой, герцогиня была занята своими мыслями.
Как только обед закончился, герцогиня поднялась к себе в будуар, как обычно приказав слугам запереть входные двери и погасить свет..
Это означало, что все лакеи отправятся к себе в другой конец замка и останутся лишь два ночных сторожа, которые совершали обходы каждый час, проверяя запоры на окнах и дверях. Спальни герцога и герцогини располагались в западной части замка, рядом с одной из старинных башен, с обеих сторон примыкавших к так называемой современной части здания. На самом же деле оно было перестроено двести лет тому назад. Приглашенный тогда архитектор постарался сохранить его как можно более похожим на первоначально существовавший замок. Это означало, что комнаты по большей части были не просторными, а маленькими и низкими, с узкими окнами-бойницами, пропускавшими мало света. Однако отец герцога осуществил некоторую переделку, после чего помещения стали значительно удобнее. Он объединил ряд небольших комнат и сделал две большие спальни для себя и своей жены с будуаром между ними. На первом этаже он устроил большую гостиную; как и в обеих спальнях, окна ее выходили в сад, разбитый за замком. Это оказалось не совсем удачно, поскольку сторона была южной и целый день там светило солнце. Спальня Сорильды, напротив, располагалась над парадным входом и окнами выходила в парк. Поскольку она, соответственно, находилась на севере, то солнце фактически совсем не проникало сюда сквозь два длинных узких окна. У Сорильды частенько возникало желание попросить перевести ее в другую комнату, даже если бы это означало подняться на этаж выше.
До появления герцогини ничто в замке не менялось и шло так, как было заведено прежде. Поэтому Сорильда продолжала спать в комнате, которую заняла, прибыв в замок после смерти родителей. Если же попросить поменять комнату теперь, то герцогиня наверняка переведет ее в ту часть дома, где жили слуги, или хуже того – туда, где еще холоднее. А ведь в зимние месяцы Сорильда и здесь буквально замерзала.
Приятно было сознавать, что, во всяком случае, сегодня оказалось достаточно тепло; можно оставить окна открытыми и посидеть за столиком у окна с книгой, которую ей давно хотелось почитать.
Хоть девушку и лишили учителей, но управляющий герцога скрыл от Айрис, что покупает для Сорильды все книги, которые ей хотелось иметь у себя.
Поскольку по большей части он пребывал в Лондоне, где в Нан-Итон-Хаусе находился его кабинет и откуда он вел все дела герцога и его переписку, то у Сорильды вошло в привычку писать мистеру Байрнему почти каждую неделю.
Он всегда незамедлительно посылал ей все, что она просила, и Сорильда чувствовала: вероятно, он понимает, каково ей приходится после дядиной женитьбы. Несомненно, ему должно было казаться странным то, как часто он получал приказания заменить слуг в замке, ведь в прошлом они приходили в услужение молодыми и покидали его только после смерти.
Сорильда разделась, надела халат и раскрыла книгу. Она не собиралась ложиться в постель, поскольку читать, сидя в кресле у окна, было гораздо удобнее. Ноги она поставила на скамеечку и начала читать – сначала при меркнущем свете заходящего солнца, а потом и при свете свечей.
В ряде комнат замка герцог провел газовое освещение, единственными спальнями среди них были его собственная и спальня герцогини.
