Текст книги "Бегство от страсти"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Кто такая Нэнси Трэверс? – спросила она наконец.
Миссис Рейнольдс удивленно подняла глаза, словно она совсем забыла о присутствии Флер. Она поколебалась немного, поджав тонкие губы, и ответила твердо, снова опустив глаза на свою работу:
– Нэнси Трэверс? Разве вы не слышали, как мы говорили о ней? Это девушка, с которой помолвлен Джек.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
-Но, дорогая, ты должна меня понять! – горячился Джек. – Неужели ты не можешь взглянуть на все с моей точки зрения?
Не могу, – отвечала Флер. – У тебя были моральные обязательства перед этой девушкой, даже если вы и не были официально помолвлены. Ты знал об этом и мог бы по крайней мере честно рассказать мне о ней.
– А почему я должен был об этом рассказывать? Как ты не можешь понять, что это не имело никакого значения! Это был всего лишь детский роман. Ну мы, может, в какой-то мере и принимали все всерьез, но маме она не нравилась, и Молли тоже.
– И все же вы были помолвлены, – настаивала Флер.
– Ну, если хочешь, можешь называть это помолвкой, – сказал с раздражением Джек. – И потом, если бы я даже и рассказал тебе, какое бы это имело значение? Разве это изменило бы что-нибудь?
Флер чувствовала себя неуверенно. Она старалась до конца быть честной сама с собой. Ее ужасала мысль отнять возлюбленного у другой женщины. Сознание того, что Сильвия изменяет ее отцу, поселило в ней непреодолимое отвращение к таким отношениям. Было что-то до крайности омерзительное в любовной связи с человеком, которого уже соединили с кем-то закон или-мораль.
– Неужели ты не понимаешь? – снова и снова взывала она к Джеку.
Но Джек не соглашался с ней, хотя Флер догадывалась, что в глубине души он стыдился своего поведения.
– Там это не имело значения, – сказал он, и с болью в сердце она с ним согласилась.
Там, на ферме, они были совершенно одни в своем собственном особом мире, где не было места условностям, где ничто обыденное, повседневное, житейское их не затрагивало.
Но как часто он при этом вспоминал Нэнси? – думала Флер. Как часто, целуя ее, уносился мыслями к другой девушке, которая тоже его любила?
Флер не могла простить, не могла забыть ту минуту в гостиной, когда слова матери Джека превратили ее сердце в лед и заставили вновь ощутить, что ее мир рухнул.
Если бы она не была так жестоко и больно оскорблена и унижена, ей было бы искренне жаль Джека. Как и многие мужчины до него, он разрывался между двумя привязанностями.
Позже, когда Флер встретила Нэнси, она поняла. Внешне эта девушка представляла собой слабое, беспомощное создание, неизменно вызывавшее рыцарские чувства у сильных, – мужественных мужчин. Она была неглупа и даже остроумна в несколько мещанском духе и, несмотря на свой хрупкий вид, отличалась превосходным здоровьем.
Женщин такого склада мужчины испокон века считали «эфирными созданиями», нуждающимися в покровительстве и опеке, нежности и ласке.
Увидев Нэнси, Флер поняла, что надеяться ей не на что. Раньше, хотя она и твердила себе, что должна уехать и забыть Джека, она все еще тешила себя надеждой, что не все потеряно, что ее любовь все преодолеет. Теперь этой надежды у нее не осталось.
Джек умолял ее не предпринимать решительных шагов, во всяком случае пока.
– Почему мы должны что-то решать? – говорил он. – Я не обязан давать Нэнси какие-либо объяснения, да сейчас вообще не может быть речи ни о каких свадьбах. Я же говорил тебе, что должен ждать. К тому же стоит ли оставлять в нашей ненадежной жизни после себя вдову?
В его последних словах было столько горечи, что Флер заплакала.
– Не говори так, – умоляла она.
Хотя он все еще причинял ей боль, говоря о своей гибели, Флер знала, что Джек увиливает, тянет время, пытаясь избежать последствий своих поступков.
Ей не раз хотелось сказать ему: «Когда ты перестанешь бояться? Нельзя постоянно убегать от жизненных проблем. Теперь ты бежишь от меня, от Нэнси, даже от своей матери».
Но Флер знала, что он ее не поймет. Он был воспитан таким образом, что мог воспринимать все только поверхностно, не задаваясь сколько-нибудь серьезными соображениями.
Он ел, пил, играл в гольф, крикет и футбол, отдыхал, спал, читал газеты, чтобы узнать, о чем думают и что чувствуют другие люди, но его собственные мысли и чувства не выходили за узко ограниченные рамки. Душевных мук он никогда не испытывал.
Но, понимая все это, Флер все же не могла преодолеть своих чувств. Она снова и снова рыдала по ночам, повторяя в темноте его имя, всем своим существом испытывая по нему мучительную тоску.
«Я люблю тебя, – шептала она. – О Джек, я ведь люблю тебя!»
Флер была так в нем уверена, уверена потому, что сама создала это чувство в своем сердце. Теперь она знала, что предчувствие, что счастью ее придет конец, охватившее ее, когда она покидала Францию, сбылось.
– Я не могу этого вынести, – повторяла она. – Сначала Люсьен, теперь Джек.
Теперь, когда представление, которое она создала себе о нем, исчезло, разбилось в прах, ей стало казаться, что и он тоже умер.
Хватило бы у нее силы устоять, если бы, отбросив все предосторожности, он просил ее немедленно стать его женой? – думала Флер. Хотя от ее идеализма мало что осталось, какой-то частью своей души она по-прежнему самозабвенно его любила.
«Я должна была бы отказать ему, – рассуждала Флер. – но у меня, наверное, не хватило бы мужества и здравого смысла».
Когда она на следующее утро спустилась к завтраку, Джека уже не было дома. Оказывается, он договорился играть в гольф где-то в двадцати милях от Мелфорда.
Миссис Рейнольдс уже кончила завтракать. Флер налила себе кофе и взяла крошечный кусочек бекона. Когда хозяйка поднималась из-за стола, Флер спросила ее:
– Как вы думаете, может быть, мне обратиться на биржу труда и попытаться найти работу?
– А вам действительно нужна работа? Мне показалось, вы получили вчера известия из банка.
– Получила, – ответила Флер. – У меня есть кое-какие деньги. Полагаю, некоторое время я могла бы прожить на эти средства, не поступая на работу. Но я предпочитаю работать, хотя и сомневаюсь, что у меня хватило бы сил на что-то, требующее физических усилий.
– Я совершенно уверена, что это не для вас, – заметила миссис Рейнольдс. – Я только вчера говорила с врачом.
Для Флер эти слова были откровением. Стало быть, миссис Рейнольдс уже обдумывает, как ей избавиться от нежеланной гостьи, которую привез ее сын.
– Что сказал доктор? – спросила Флер.
– Он сказал, что по крайней мере первые три месяца вы должны быть осторожны со своим здоровьем и не напрягаться. Однако я полагаю, что работа в какой-нибудь конторе была бы вам по силам.
– Тогда самое лучшее было бы обратиться на биржу труда и поговорить с ними.
– Прекрасная мысль, – согласилась миссис Рейнольдс. – Хотите, я пойду с вами?
– Я бы предпочла пойти одна, – ответила Флер, и миссис Рейнольдс удовлетворенно кивнула, словно того и ожидала.
Сотрудница на бирже труда отнеслась к ней с сочувствием и пониманием. Это было небольшое местное отделение, и Флер убедилась, что говорившая с ней женщина уже слышала о ее приключениях.
Флер повторила то, что сказал о ее состоянии доктор, но добавила, что готова принести любую справку или пройти медицинскую комиссию, если это потребуется.
– В этом нет необходимости, мисс Гартон, – сказала сотрудница. – Ситуация вполне понятна. Должна сказать, меня просто восхищает, как быстро вы смогли оправиться. Как только вы не поседели после всего, что вам пришлось пережить! Ну прямо как в кино!
Флер горько улыбнулась, и прежде чем она подумала, у нее вырвались слова:
– Кино без счастливого конца? Женщина смутилась, и Флер догадалась, что в Мелфорде уже шли разговоры о том, выйдет ли она за Джека.
«Что ж, по крайней мере, я дала им тему для разговоров», -
подумала Флер.
– Вам нужна работа где-нибудь здесь? Флер покачала головой.
– Нет, я не хочу оставаться в Мелфорде…
– Жаль, потому что у меня есть кое-что, что вам бы подошло.
– А что именно? – спросила Флер. Что бы ей ни предложили, она твердо была намерена уехать из Мелфорда – подальше от Джека и от всего, что могло бы напоминать ей о нем.
– Конечно, может, вам и не понравится, но это только предложение, и потом, при вашем теперешнем состоянии здоровья на тяжелую работу вы все равно бы не пошли, а работа, похоже, будет не слишком обременительна.
– И что же это за работа? – снова спросила Флер.
– Это место домоправительницы-компаньонки.
– При какой-нибудь-женщине?
– Ну, разумеется, – ответ прозвучал несколько укоризненно. – И при этом у весьма важной особы. Нас просили навести справки, но я чувствую, что если бы вы согласились, то вполне бы подошли, так что я сразу же могла бы назвать ваше имя.
– А кто эта особа?
– Миссис Митчэм, мать сэра Нормана Митчэма. Вы, конечно, знаете, кто он такой?
– Владелец «Митчэм Моторс», – сказала Флер.
Она вспомнила разговор с Джеком о Нормане Митчэме и его заводе. Как это назвал его Джек? «Неумолимая сила, сметающая все на своем пути».
– Я подумаю, – произнесла она медленно. – Могу я увидеться с миссис Митчэм?
– Я договорюсь о встрече для вас в Грейстон Прайори – это усадьба сэра Нормана. Она в пяти милях отсюда, автобус проходит прямо мимо ворот.
– Я бы хотела увидеться с ней.
Неожиданно Флер почувствовала любопытство. Ей захотелось узнать о сэре Нормане Митчэме и его матери. Она не могла понять, .откуда у нее это любопытство, ей только пришли на память обрывки разговора с Джеком.
Было что-то интригующее в том, как огромный завод возник из небольшого предприятия, где работал до войны Джек. Как он любил машины! Она вспомнила, как он загорался, когда говорил о них.
– Вы можете подъехать туда сегодня? Флер, вздрогнув, отвлеклась от своих мыслей.
– Да… да… я хотела бы выяснить этот вопрос как можно скорее.
– Тогда, если вы не возражаете, я сейчас же этим займусь.
Флер ждала.
«В конце концов, такая беседа ни к чему не обязывает, – думала она. – Если работа мне не понравится, я не соглашусь. А если соглашусь, то окажусь вдали от Джека и его матери, они не смогут меня беспокоить. В любом случае Джек скоро уедет».
При этой мысли сердце у нее дрогнуло. Он вернется в свою эскадрилью! Неужели она никогда его больше не увидит, не испытает радость в его объятиях, блаженство от прикосновения его губ?
Ее собственный голос донесся до нее из прошлого, страстный, низкий, глубокий:
– Ты любишь меня? Ты правда любишь меня, Джек? Ведь мы никогда не расстанемся? Мы всегда будем любить друг друга?
И шепот Джека, чьи губы касаются ее шеи:
– Ты прекрасна! Я буду любить тебя всегда, всю мою жизнь.
Как легко можно забыть о любви, оказавшись в другом окружении, среди знакомых мест, людей, привычных занятий и развлечений.
К ней подошла улыбающаяся сотрудница.
– Миссис Митчэм с удовольствием встретится с вами сегодня в три часа, мисс Гартон.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Флер медленно шла по подъездной аллее Грейстон Прайори.
Она то и дело останавливалась, но не потому, что чувствовала усталость, просто появилась слабость в ногах и иногда легкое головокружение, которое, однако, быстро проходило. Ей казалось, что начинается какой-то новый этап ее жизни. Рейнольдсам о своем визите она ничего не сказала.
Как ей и говорили, автобус довез ее до самых ворот Грейстон Прайори. Покидая пригороды Мелфорда, она видела вдали огромные заводские здания.
Завод располагался в стороне от дороги, ведущей из города, но занимал такую территорию, что его было видно издалека: множество длинных строений растянулись в разные стороны, как конечности спрута, по плоской равнине к югу от города. Флер с интересом присматривалась к нему.
Вскоре все признаки фабричных зданий и городской жизни остались позади, и она оказалась за городом среди свежей зелени, освещенной солнцем. Единственными напоминаниями о войне здесь являлись прожекторные установки да еще армейские грузовики, стоящие вдоль дороги.
За поворотом аллеи Флер увидела Прайори. Она невольно тихо вскрикнула, настолько усадьба оказалась красивее, чем она ее себе представляла.
Несмотря на старинное название усадьбы, Флер думала, что Норман Митчэм живет в новом или, по крайней мере, в более современном доме.
Прайори оказался низким и беспорядочным в архитектурном отношении зданием из серого камня. Вероятно, в его создание внесли свой вклад несколько поколений, но Флер заметила, что первоначальная постройка относилась, скорее всего, к пятнадцатому столетию.
После псевдоготики и яркой штукатурки пригородов Мелфорда этот дом отличался почти неземным очарованием. Мягкие тона пережившего бури веков камня, стрельчатые окна с переливчатыми маленькими стеклами, фронтоны, старая черепичная крыша, изящного рисунка каминные трубы, многие еще эпохи Тюдоров, являли собой картину, как нельзя более типичную для Англии.
Не только дом, но и все окружение было исполнено необычайной прелести.
Почти у самого парадного подъезда раскинулось небольшое озеро, окруженное серой каменной балюстрадой; скользившие по его поверхности черные лебеди еще больше оттеняли мягкие тона стен; отражавшая голубизну неба вода таинственно поблескивала в солнечных лучах.
За домом стеной высились зеленые ели, служившие фоном и оправой – для охраняемого ими сокровища.
Какое-то время Флер стояла неподвижно, не сводя глаз с дома.
«Он изумителен!» – думала она вновь и вновь. Потом с новым энтузиазмом направилась дальше, уже почти решив, что ей хочется здесь жить.
На первый взгляд внутри дом был так же хорош, как и снаружи.
Дворецкий провел ее через вестибюль, обставленный тяжелой и, как Флер сразу догадалась, бесценной мебелью из полированного ореха и резного дуба и увешанный картинами. Не стойло быть знатоком, чтобы убедиться, какие это были редкие полотна.
Сэр Норман Митчэм явно обладал превосходным вкусом. Откуда бы это у него? – размышляла Флер.
Дворецкий проводил ее в небольшую, изысканно убранную комнату и попросил обождать. Обитые гобеленовой тканью кресла, диваны, старинные вышитые шторы прекрасно гармонировали с дубовыми панелями стен, на которых висели картины в золотых рамах.
«Никак не могла ожидать ничего подобного», – подумала Флер.
Выглянув в окно, она увидела розарий, в центре которого помещались солнечные часы, а за ним просторный газон из тех, что вошли в моду в конце XVIII века. Вдали виднелась беседка в виде античного храма.
«Это, наверное, одна из знаменитых усадеб», – решила Флер, стараясь вспомнить, не попадались ли ей фотографии Грейстон Прайори в отцовских книгах.
«Грейстон Прайори», – повторила она про себя. Ей казалось, что в этом названии было что-то знакомое, но она никак не могла вспомнить, где его слышала и откуда оно ей может быть известно.
– Не угодно ли пожаловать сюда, мисс?
В дверях ее ожидал дворецкий, пожилой, полный и важный, с одним из тех непроницаемых лиц, в которых никогда ничего не прочтешь.
Она вышла за ним в вестибюль и поднялась по широкой дубовой лестнице, на перилах которой геральдические леопарды держали в лапах щиты с гербами. Они прошли длинную галерею, устланную мягким ковром и увешанную портретами; дверь в конце распахнулась, и Флер услышала, как зычный голос провозгласил:
– Мисс Гартон, мадам.
Она в нерешительности остановилась в дверях, пораженная открывшимся перед ней видом. Комната была очень большая; одну ее сторону почти целиком занимали окна, а в промежутках между ними висели зеркала, так что комната поражала обилием света.
В дальнем конце комнаты помещалась огромная кровать с занавесями из алой парчи. Столбики, на которых держался полог, были украшены страусовыми перьями. В постели, обложенная подушками, сидела самая поразительная старуха, какую Флер случалось видеть в жизни.
Это, несомненно, была старуха, поскольку лицо ее было изборождено морщинами, а поблекший рот глубоко запал. Но на ней был парик с медно-рыжими локонами, высоко зачесанными в излюбленном стиле королевы Александры.
На плечах у нее была накинута кружевная шаль; атласная лента кокетливо обвивала морщинистую шею, а старческие руки, больше похожие на куриные лапы, с покрасневшими и воспаленными от ревматизма суставами, сплошь покрывали кольца.
Сапфиры, рубины, бриллианты и изумруды засверкали, отражаясь в бесчисленных зеркалах, когда старая женщина сделала жест рукой, приглашая Флер подойти поближе.
– Входите, милочка, – сказала она сухим и слегка насмешливым голосом. – Входите и садитесь. Мой сын обещал, что встретит вас, но он, конечно, опоздал. Сегодня ничего другого и ожидать нельзя – ни пунктуальности, „ни вежливости, – хотя война вообще ужасная напасть, не так ли?
Флер не могла найти подходящего ответа на этот вопрос; она что-то пробормотала и, чувствуя себя ужасно неловко и даже глупо, подошла к постели и села в пододвинутое ей дворецким кресло.
При ближайшем рассмотрении старая дама производила еще более фантастическое впечатление. Ее лицо было густо напудрено, так что выглядело белым как мел, а брови – жирно подведены черным.
В ушах миссис Митчэм сверкали прекрасные грушевидные бриллианты, а под старинной кружевной шалью из-под рукава розового шерстяного капота поблескивали камни великолепного бриллиантового браслета.
Покрывало на постели тоже было кружевным, из старинного кружева на шелковой подкладке, но его почти не было видно; всю постель покрывали книги, газеты и, как с усмешкой отметила флер, модные журналы.
Флер сидела, сознавая, что глаза старухи, яркие и пронзительные, следят за каждым ее движением.
– Можете идти, Бархем, – резко сказала миссис Митчэм замешкавшемуся дворецкому.
– Слушаюсь, мадам.
Он вышел, беззвучно закрыв за собой дверь.
– Ну а теперь, – обратилась миссис Митчэм к Флер, – хватит удивляться, и расскажите мне о себе.
– А разве у меня удивленный вид?.. Я… извините, пожалуйста, – заикаясь выговорила Флер, озадаченная и смущенная.
– Не нужно извиняться, – усмехнулась старуха. – Многие удивляются, когда впервые видят меня, но потом привыкают. Со временем ко всему можно привыкнуть, и в любом случае, уверяю вас, я куда лучше какой-нибудь обычной старухи с ее вязаньем, попугаем и осуждением всех, кто молод и привлекателен. Вы радуетесь жизни?
– Стараюсь, – сказала Флер.
Беседа приобретала все более странный характер.
– Еще бы не радоваться, в вашем-то возрасте! Вот и я тоже радуюсь, и пусть все вокруг не воображают, что я стану приходить в уныние, раз стою одной ногой в могиле. Все-таки я еще не умерла, а пока я жива, то намерена жить в свое удовольствие. А теперь расскажите мне, как вы бежали из Франции.
– Значит, вы уже слышали об этом?
– Разумеется. Мне рассказали на бирже труда. Очень обрадовались, что у них нашлось что-то для меня интересное. Обычно они предлагают сладкоречивых пасторских дочек да прокислых благородных дам, из тех, что таскают с собой престарелых мопсов. Да, мне о вас рассказали, но я хочу слышать эту историю от вас самой. И разве вы не собираетесь замуж за этого молодого человека?
Флер почувствовала, что краснеет. По непонятной причине неожиданное упоминание имени Джека заставило покраснеть не только ее щеки, но и уши и шею.
Миссис Митчэм усмехнулась.
– Что, задело за живое?
– Я не собираюсь замуж за мистера Рейнольдса, – быстро сказала Флер. – Насколько мне известно, он уже помолвлен с кем-то еще.
Она старалась говорить равнодушно, но знала, что старуха угадала истину.
– И поэтому вы ищете работу? – заметила она сухо. – Что ж, подхожу я вам?
– По-моему, должно быть наоборот, – мягко возразила Флер.
Я все решила, как только вы вошли. Когда я вас увидела, то подумала: «Вот подходящая девушка для меня, хорошенькая, с характером, такая выдержит, если ею помыкать двадцать четыре часа в сутки».
– А вы будете мной помыкать? – улыбаясь, спросила Флер.
– Разумеется. Я всеми помыкаю, включая моего сына, хотя он и любит притворяться, что это не так. Господи боже мой! Если нельзя поступать как хочется, когда тебе за семьдесят, то когда же можно? Жизнь у меня была нелегкая, зато теперь мне причитается за прежнее. Если бы не болваны доктора, я бы сейчас была на ногах; но они ничего не смыслят в лечении, вот я и прикована к постели. Но все равно я еще поживу всласть. Да, вы мне подойдете.
В этот момент открылась дверь, и Флер, обернувшись, увидела, что в комнату вошел мужчина. Она сразу же поняла, что это не кто иной, как сэр Норман Митчэм, и ее первым впечатлением было разочарование.
Судя по дому и фантастической наружности его матери, Флер ожидала встретить человека выдающегося или, по меньшей мере, незаурядного. Норман Митчэм не был ни тем, ни другим.
Среднего роста, с ничем не примечательными чертами лица и темными волосами тронутыми у висков сединой, он ничем не отличался от сотен других мужчин, спешащих по утрам на работу в любом промышленном городе Англии.
Костюм его был так же неприметен, как и он сам. Исключение составляли только глаза, темно-серые и очень проницательные.
При разговоре обращал на себя внимание твердый подбородок и глубокие, почти резкие складки в углах рта. Манера говорить у него была спокойная, но в ней чувствовалась сила, будоражащая и слегка неприятная.
– Я просил Бархема, чтобы мисс Гартон дож далась моего приезда, – резко заметил он.
– А я сказала, что тотчас же хочу видеть ее, – возразила его мать.
– Это не означает, что Бархем, может не исполнять мои распоряжения. Если подобное повторится, он будет уволен.
Миссис Митчэм презрительно фыркнула:
– Тебе известно, что он здесь уже сорок лет. Чтобы избавиться от него, тебе пришлось бы сжечь дом.
– Ну что же, тогда я сожгу его, – сказал сэр Норман, – но мои приказания будут исполнены.
Он говорил спокойно, с удивительно ровной интонацией, но Флер чувствовала, что он не шутит и не преувеличивает. Этот человек требует повиновения и добивается его.
Его холодная бессердечность неприятно поразила Флер. Она медленно встала.
– Мне очень жаль, – сказала она, – если я являюсь причиной каких-либо неприятностей.
Сэр Норман подошел к ней и протянул руку.
– Рад с вами познакомиться. Моей матери нельзя утомляться – это распоряжение врача и мое.
– Единственное, что меня утомляет, – это скука, – вмешалась миссис Митчэм. – Я уже наняла мисс Гартон, так что ты мог и не приезжать. Оставался бы до вечера на заводе – тебе ведь там больше нравится.
– Думаю, мне следует побеседовать с мисс Гартон, прежде чем мы что-нибудь решим, – спокойно возразил сэр Норман.
– Ну тогда уведи ее вниз, но только помни, что она нужна мне. Пусть приезжает завтра. Нечего ждать, – ухмыльнулась она, – тем более что этот ваш молодой человек уже помолвлен с кем-то.
Флер почувствовала, как под взглядом сэра Нормана ее щеки снова запылали, но, несмотря на смущение, миссис Митчэм ей понравилась настолько же, насколько не понравился сэр Норман. В этой старой женщине, с ее невероятной наружностью и вульгарным голосом, были теплота и человечность, отсутствовавшие у ее сына.
Идя за ним по коридору, Флер говорила себе, что, встреть она сначала его, она ни за что бы не согласилась. Однако решение было уже принято.
Положение компаньонки-домоправительницы не сулило ничего интересного »но в этом доме было что-то особенное, ни на что не похожее, и это привлекало Флер, несмотря на трудности, которые она уже предвидела.
Она вошла за сэром Норманом в библиотеку.
В комнате, заполненной с пола до потолка книгами, большое место занимал огромный стол, заваленный бумагами и уставленный телефонами. Флер поняла, что это святая святых в доме, личный кабинет хозяина.
Указав на стул напротив письменного стола, он пригласил ее сесть и резко, как это, видимо, было ему вообще свойственно, стал расспрашивать. Имя… возраст… где она жила до войны… где она остановилась теперь. Флер отвечала на все вопросы сдержанно, испытывая в то же время какое-то внутреннее раздражение.
«Он ясно дает мне понять, что я здесь буду на положении прислуги, – думала она. – Остается только спросить, есть ли у меня рекомендация прежних хозяев».
Как будто прочитав ее мысли, сэр Норман сказал:
– Я не спрашиваю у вас рекомендаций, даже если они у вас есть. Я ставлю себе в заслугу способность судить о человеке по одной лишь беседе с ним и предпочитаю полагаться на такое суждение, а не на чьи-то заключения. – Флер молчала; не дождавшись ответа, он продолжал: – Не знаю, рассказала ли вам моя мать о ваших обязанностях. Скорее всего, нет – она не слишком практична в таких вопросах. Я хочу, чтобы кто-то был при ней в качестве компаньонки и в то же время занимался домом. Это не значит, что вам придется заказывать завтраки, обеды и ужины – у нас уже много лет работает кухарка, которая вполне с этим справляется, – но я хотел бы, чтобы вы исполняли роль хозяйки, когда у меня бывают гости, следили за порядком и нанимали прислугу, когда у меня нет времени самому этим заняться.
Сердце у Флер упало. Обязанности хозяйки пугали ее; но сам дом неотразимо привлекал, заставляя забыть свои страхи. Быть здесь хозяйкой! Какая женщина, любящая красивые вещи, могла бы желать большего? Поэтому она не задержалась с ответом.
– Я готова взять это на себя.
– Тогда все улажено, – сказал сэр Норман. – Вы можете приступить сразу же?
– Вы имеете в виду сегодня или завтра? – спросила изумленная Флер.
– Я имею в виду то, что сказал. Я хотел бы, чтобы вы приступили к вашим обязанностям немедленно. Мать слишком долго пробыла одна. Ее наружность обманчива. Она очень слаба, но исключительно жизнелюбива. Врачи настаивают, что ее нужно занимать и развлекать, но при этом не позволять ей ни малейшего физического усилия. Это не всегда бывает легко.
– Думаю, я могу начать сразу же, – несколько неуверенно сказала Флер. – Мне только придется съездить за своими вещами.
– Вы поедете на машине. – Сэр Норман встал и позвонил. – Ваше жалованье будет сто Фунтов в год. Этого достаточно?
– О да, вполне. Бархем открыл дверь.
– Приготовить машину для мисс Гартон. Она поедет за своими вещами, – сказал сэр Норман. – Она займет гобеленовую комнату на втором этаже и будет пользоваться и прилегающей гостиной.
– Слушаю, сэр Норман.
– И пожалуйста, доведите до сведения всей прислуги, что отныне мисс Гартон здесь будет распоряжаться и все дела, которыми не занимаюсь я, будут в ее ведении. Понятно?
– Вполне, сэр Норман.
– Очень хорошо. – Сэр Норман подошел к Флер и, пожимая ей руку, заметил: – Увидимся сегодня вечером.
Он вышел. Флер подумала, что он мог бы добавить и что-нибудь вроде того, что надеется, ей будет здесь удобно и хорошо.
Оставшись одна, она вдруг почувствовала страх. Ей показалось, что своим поступком она положила начало цепи событий, последствия которых предвидеть ей было не дано.
Последние несколько часов она была так поглощена происходящим, что совершенно забыла о Джеке. Но теперь воспоминания вернулись к ней с неумолимой силой.
Мучительные воспоминания о тех минутах, когда они были так счастливы, когда вся ее нежность изливалась на него, привлекая Джека в ее объятия, в ее сердце.
Никогда больше! Она никак не могла примириться с жестокой правдой, не могла до конца понять, что Джек, как и другие, кого она любила и потеряла, должен стать теперь частью прошлого, что его нет в настоящем и не будет в будущем.
«Я должна проститься с ним», – сказала она себе. Потом вспомнила, что он вернется поздно, возможно, после ужина.
«Так лучше, – подумала она, – лучше уйти не простившись. Что бы мы ни сказали друг другу, что бы мы ни чувствовали, это будет только слабым отзвуком той страсти и нежности, что некогда связывала нас».
Думать так было легко, но куда труднее действовать в таком духе.
Слезы выступили у нее на глазах. Ее охватило безумное желание найти сэра Нормана и сказать, что она не сможет переехать сегодня. Она должна провести еще один вечер с Джеком, еще несколько часов, чтобы насладиться хоть немного, хоть чуть-чуть близостью к нему. Но… какой в этом смысл?
Флер порывисто встала.
«Я должна научиться его ненавидеть, – подумала она. – Ненавидеть всех мужчин, покончить с любовью, забыть об этом. Мои жалкие переживания не имеют, в сущности, никакого значения. Достаточно только посмотреть на этот дом! Люди, которые жили в нем, любили и страдали, боялись и ненавидели, – их нет! Остались лишь стены.
Жизнь – это нечто преходящее и ничтожное. И какие мы все ничтожества!»
Она подошла к окну и выглянула в сад. Слезы катились у нее по лицу, мучительной болью отзывалось каждое биение сердца. Сад, казалось, застыл в своей вечной прелести.
– Боже, даруй мне обрести здесь покой! – молила она.
