Текст книги "Влюбленная в море"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Хорошо бы вам стать хоть немножко такой, как она, – назидательно возразила няня. – Но вы с детства другая. Бывало, вопите на чем свет стоит, если только не получаете, чего хотите, и немедленно. Я сколько раз говорила вашей матушке – с этим ребенком мы намучаемся. И то сказать, с вами пришлось труднее всего. Мастер Френсис и в детстве был спокойный и всем довольный, у барышни Филлиды просто золотой характер, а вы – чисто дьяволово семя.
Лизбет расхохоталась:
– Ах, няня, ведь ты бы и сама не хотела, чтобы я изменилась!
– Я и не говорю, что не люблю вас такой, какая вы есть, – спохватилась няня. – Но я еще не настолько состарилась, чтобы закрывать глаза на ваши недостатки, а для того, кто их специально выискивает, их предостаточно. А теперь поспешите-ка, не то опоздаете к ужину. Уже без десяти шесть, а вам известно, что говорит ваш отец, когда кто-то опаздывает к столу.
– Я не опоздаю, – успокоила старушку Лизбет. – Но зачем ты достала мое лучшее платье? Я думала, его приберегают для особого случая.
– А разве это не такой случай? – возразила няня. – В доме гостит крестник сэра Уолсингема, и к тому же такой писаный красавчик. Вам бы лучше подумать о том, как вы выглядите, вместо того чтобы сетовать на миледи.
– Подумать о том, как я выгляжу? – переспросила Лизбет. – С какой стати?
– А с такой, что на вас будет смотреть обаятельный мужчина. Пора уже вам думать о таких вещах, не все же скакать козленком.
– Обаятельный? – задумчиво повторила Лизбет. – Возможно. Но, по-моему, он способен быть беспощадным и суровым, если захочет.
– Так вы уже видели его? – воскликнула няня и запричитала: – И он, значит, видел вас в таком виде, с растрепанными волосами, в грязном переднике. О небо, что он только мог о вас подумать?
– Мне все равно, что он там подумал, – ответила Лизбет. Но она говорила неправду. Он поцеловал ее! Она до сих пор не пришла в себя от потрясения, все еще продолжала испытывать негодование и изумление, которые испытала, когда он схватил ее в объятия. Она ощутила его напор и силу, и, прежде чем успела вскрикнуть или даже вздохнуть, его губы завладели ее губами.
Никогда ни один мужчина не подходил к ней так близко, не прикасался так смело. Она хотела намертво сжать губы, но не смогла. Она не сумела дать отпор. Его поцелуй был совсем не такой, как рисовало ей воображение. Непонятным образом он сорвал с нее покров благовоспитанности, и она, беззащитная, оказалась полностью в его власти. Он победил ее не только физически, но и морально, поскольку взял то, что не принадлежало никому и никогда. Поцелуй! И теперь она уже не та юная невинная Лизбет, какой была еще этим утром.
Незнакомый мужчина поцеловал ее – и с ее глаз спала пелена! Лизбет впервые ощутила себя не сумасбродной безответственной девчонкой, а женщиной с глубокими чувствами, которых прежде в себе не подозревала.
Лизбет молчала, пока няня приводила в порядок ее волосы – зачесывала их со лба назад и старательно укладывала под маленькой бархатной шапочкой. Зеленое бархатное платье подчеркивало цвет ее глаз, а низкий вырез – белизну ее кожи.
Скромно, с прирожденным достоинством она медленно вошла в парадную залу, где уже собрались ее отец, мачеха, Френсис и Родни Хокхерст, чтобы следовать в столовую. Родни смотрел на Филлиду и не сразу заметил появление Лизбет. Но когда сэр Гарри повернулся к ней, он тоже взглянул и немедленно узнал ту девушку, которую поймал в кустах сирени и легкомысленно поцеловал за то, что она сбила с него шляпу.
Она приблизилась к нему, и его охватило одновременно смущение и веселье.
– Это моя дочь Элизабет, – объявил сэр Гарри, и в лицо Родни посмотрели два зеленых глаза. И он испытал непонятное чувство, как будто этот миг необыкновенно важен для него, но почему и чем – он не имел ни малейшего представления.
Глава 2
Роса еще не успела высохнуть, когда Родни вышел из дома и через парк направился вниз к озеру. Коровы бодро щипали свежую весеннюю травку, под деревьями лежали олени и настороженно следили, как он шагает мимо, слишком погруженный в свои раздумья, чтобы их замечать.
Родни проснулся задолго до того, как бледный свет зари проник между тяжелыми шторами на его окне. Он был слишком взволнован, чтобы крепко спать в эту ночь, в чем сам себе признавался со стыдом. И вовсе не отборные вина, которыми угощал его сэр Гарри, и не изобилие роскошных яств за ужином явились причиной бессонницы, но осознание того, что он преуспел в своей миссии и получил то, о чем страстно мечтал. Собственный корабль! Ему еще не верилось, что это стало явью. Завтра он помчится в Плимут и пустит в оборот деньги, которые нужны на покупку «Морского ястреба». Эта мысль так возбудила Родни, что он едва удержался от того, чтобы сию секунду не выскочить из постели и не устремиться на побережье.
В то же время его начали одолевать страхи. А что, если негоцианты не сдержат слово и продадут «Морского ястреба» покупателю более богатому и знатному? Что, если качества корабля не настолько высоки, как он надеялся? Может быть, он не такой быстроходный и маневренный, как ему представлялось?
Эти сомнения заставили Родни выбраться из постели и подойти к окну. Он раздвинул шторы и выглянул наружу. И в первое мгновение увидел перед собой не сад с зацветавшими деревьями, не птиц, порхавших с одного куста на другой, а серый пустынный горизонт, и устремил глаза на смутную точку в том месте, где небо сливается с морем.
Сколько раз в течение долгих часов, дней, недель он вот так же устремлял глаза вдаль, мечтая увидеть приближающийся корабль.
Мычание коровы напомнило Родни, что он пока еще на берегу, в роскошной спальне для гостей с расшитым вручную шелковым пологом, где в отполированную до зеркального блеска мебель можно было смотреться так же, как в большое металлическое зеркало.
Родни оделся, тихо вышел из комнаты и, никого не потревожив, покинул дом. Пока он шел через парк, его мозг живо прикидывал, что понадобится для экипировки корабля, что именно следует приобрести в первую очередь, как подобрать команду. Вопрос с командой решался не так просто, как хотелось, после того как Дрейк и десяток других доблестных мореплавателей разобрали самых лучших и опытных людей.
Но этим утром предстоящие сложности не в состоянии были надолго повергнуть Родни в уныние. То, что самая трудная часть задачи выполнена, уже само по себе казалось невероятным чудом – он собрал деньги на корабль! Но как ни заставлял он себя верить в успех, в глубине его души все же таился страх неудачи.
Крестный, сэр Френсис Уолсингем, оказался щедр сверх всякой меры. До своего приезда в Уайтхолл Родни еще не знал, что любой предприимчивый моряк вправе рассчитывать на поддержку и помощь статс-секретаря. Болезнь вынуждала сэра Френсиса вести кабинетный образ жизни, но, страдая от приступов подагры, он, как это часто бывает с людьми слабого здоровья, испытывал склонность к войне и насильственным методам в политике.
Осторожность Берли и непрестанные лавирования королевы, пытавшейся сохранить мир с испанцами, угнетали и разочаровывали его. Он верил, что единственно возможный способ разрешения конфликта с Испанией – война и подчинение ее Англии. Он помогал Дрейку, используя все свое влияние, и в равной степени готов был помогать Родни, хотя и решил в этом случае ограничиться только денежной помощью.
Дрейк снова был в милости у королевы, и, хотя официально она все еще протягивала руку дружбы Филиппу Испанскому, тем не менее назначила человека, которого испанский посол прозвал «мировым вором», командовать эскадрой, с которой тот мог бросить вызов растущей мощи Армады.
Сэр Френсис полагал, что сейчас не самое подходящее время поощрять в молодых людях посторонние интересы. Приготовления к войне шли полным ходом, как ни пыталась королева закрывать на это глаза. Родни мог бы подождать со своей просьбой и более спокойного момента. Тем не менее сэр Френсис дал крестному две тысячи фунтов, свое благословение и рекомендательное письмо к сэру Гарри Гиллингему.
На все – шесть тысяч фунтов! Родни вдруг с внезапным страхом усомнился в том, что этого хватит. Что, если он недооценил объем всего необходимого для морской экспедиции? Но и это тревожное чувство покинуло его так же быстро, как и появилось. Какое значение имеет нехватка продуктов, лишения и даже голод, если он знает, что получит корабль и выйдет в нем в море бороздить пенистые волны Атлантики?
– Это вы о корабле мечтаете или о даме сердца? – спросил веселый голос.
Родни вздрогнул и, обернувшись, увидел под каштаном Лизбет, которая сидела верхом на белой лошади. Родни настолько увлекся своими мыслями, что мог бы пройти мимо, не заговори она с ним.
– О корабле, – ответил он, невольно улыбаясь в ответ на ее улыбку.
– Так я и думала, – ответила она. – Бедная Филлида.
В ее голосе прозвучала явная насмешка, заставившая его сердито вспыхнуть.
– Эти двое неразделимы, – быстро сказал он. – От успехов моего плавания зависит будущее благополучие Филлиды.
Еще не окончив говорить, он уже мысленно выругал себя за то, что оправдывается перед девчонкой. А она, словно почувствовав его досаду, тихо засмеялась и с неожиданным проворством соскочила с лошади. Одета она была так, как одеваются для верховой езды юноши: в короткий камзол, узкие бриджи и высокие, почти до самых бедер коричневые сапоги. Щеки у нее разрумянились, глаза сияли, волосы вздымались надо лбом огненным нимбом.
– Пойдемте, – весело сказала она. – Я покажу вам гнездо дикой утки. Утята только что вылупились. В этом году вообще все происходит очень рано, но этого следовало ожидать.
– Почему? – спросил Родни.
– Вы наверняка слышали предсказание, что нынешний 1588 год будет годом чудес. Старый дедушка Амос, ему скоро стукнет девяносто, вспоминает, что люди говорили об этом еще в дни его детства. А вдова Белью, которая живет в коттедже по ту сторону леса и которую все считают колдуньей, пророчит, что грядут великие события и что Англия будет величайшей страной в мире.
– Будем молиться, чтобы предсказания стали явью, – сказал Родни серьезно. Как все моряки, он был крайне суеверен.
– Еще говорят, что астролог королевы доктор Ди доложил обо всем этом ее королевскому величеству, – продолжала Лизбет.
Они подошли к озеру, Лизбет раздвинула камыши и показала гнездо дикой утки, о котором говорила. У самой воды бесстрашно копошились двенадцать утят с черными бусинками глаз и желтыми клювиками.
– Разве они не прелесть? – спросила Лизбет.
Но мысли Родни были заняты другим. Он гадал, каким образом пророчества, о которых упомянула Лизбет, могут коснуться его лично. Во время своего плавания с Дрейком Родни усвоил, что счастливые или несчастные случайности способны сильно подействовать на команду, что люди безоглядно верят в предзнаменования, и даже храбрейшие из них трепещут при мысли о дьявольских кознях. Он как раз прикидывал, стоит ли спросить Элизабет, где именно живет женщина, которую считают колдуньей, когда она оторвалась от созерцания утиного гнезда и в упор взглянула на него.
Лизбет была гораздо ниже его ростом, и ей приходилось смотреть на него снизу вверх, но почему-то, когда их глаза встретились, Родни показалось, что она выше и сильнее, чем ему представлялось вначале. Сейчас на него смотрел не озорной непоседливый ребенок, а женщина, и в ее взгляде он с удивлением увидел отражение извечной мудрости.
– У вас все получится, – спокойно сказала она. – Напрасно вы так волнуетесь.
– Разве я… – начал он снисходительно, но под ее прямым взглядом невольно замолчал.
– У вас все получится, – повторила она. – Я уверена. Я видела много разных людей, которые приезжали сюда, чтобы поговорить с отцом, и каким-то образом я всегда угадывала, кто из них вернется с добычей, а кто ни с чем. В прошлом году приезжал один человек, о котором я подумала, что он вообще не вернется. И оказалась права.
– И как же вы это угадываете? – спросил Родни.
– Я не могу ответить на этот вопрос, – ответила Лизбет. – Но я с детства угадывала все о людях. Меня даже наказывали за то, что я плету небылицы, и я научилась держать язык за зубами. Я только знаю – то, что мне открывается в людях, потом сбывается.
– И вы так уверены, что мне повезет? – беспокойно спросил Родни.
– С кораблем – да, – кивнула Лизбет. – Но в другом отношении, возможно, нет.
– Что вы имеете в виду? – быстро спросил он, невольно заинтригованный.
Однако Лизбет уже отвернулась и направилась назад к тому месту, где паслась ее лошадь. Она шла так быстро, что он едва успел нагнать ее и, схватив за плечо, развернул к себе лицом. Но стоило ему увидеть это лицо, как слова застыли у него на губах.
Она была всего лишь ребенком. Приняв ее слова всерьез, он выставил себя на посмешище. Шляпа слетела с ее головы и болталась за спиной на обвивавшей шею коричневой ленточке, которой следовало быть скромным бантиком, завязанным под подбородком. Волосы растрепались и буйно курчавились надо лбом.
Она была ребенком, и довольно неаккуратным. Ей конечно же следовало сидеть дома и учить уроки, а не блуждать одной по лесу в этот ранний утренний час. Родни выпустил ее плечо и взял за подбородок.
– Я чуть не поверил в ваши небылицы, – сказал он. – Поспешим, пора возвращаться домой.
Ее подбородок был нежным и мягким. Одно мгновение она смотрела на него, затем ресницы прикрыли зеленые глаза, и она отвела его руку.
– Завтрак и Филлида ждут, – сказала она.
– Конечно. Я страшно проголодался, – ответил Родни с деланой беззаботностью.
Лизбет повернулась к своей лошади и взяла поводья, а Родни, обхватив ее тонкую талию, подсадил девушку в седло.
– Какая вы легкая, – заметил он, глядя на нее снизу вверх. – Сколько вам лет, Лизбет?
– На будущее Рождество исполнится восемнадцать, – ответила она, очень удивив Родни, который полагал, что Лизбет Гиллингем гораздо младше. Девушка тем временем развернула лошадь, и не успел Родни вымолвить и слова, как она поскакала через парк в направлении конюшен. Родни медленно направился назад тем же путем, которым пришел сюда.
Значит, Лизбет почти восемнадцать, размышлял он, а ее брат Френсис на год или полтора старше. Сэр Гарри говорил ему об этом вчера вечером. Следовательно, Филлиде двадцать один или даже двадцать два! Отчего-то эта мысль неприятно кольнула Родни. Приличный возраст для незамужней девушки. Странно, почему, несмотря на свою изысканную красоту, Филлида все еще не замужем?
Это вопрос такого рода, на который не получить ответа, потому что задать его некому, но он назойливо докучал Родни, словно писк комара. Очаровательная дочь богатого отца, живущая не так далеко от Лондона, чтобы обеспечить себе общество множества молодых людей, – с какой стороны ни смотри, просто удивительно, что такая девушка до сих пор даже не помолвлена.
Но тут он вспомнил взгляды, которые бросала на него леди Гиллингем. Она ясно дала ему понять, что судьбы падчериц ее нисколько не заботят. Вот и разгадка!
Катарина Гиллингем намеренно держала Филлиду и Лизбет в тени и ничего не делала для того, чтобы помочь девушкам подыскать достойных женихов. Ему вспомнился разговор за ужином. Родни тогда повернулся к Лизбет, молчаливо сидевшей на дальнем конце стола, и поинтересовался:
– Почему все зовут вас Лизбет?
– Меня крестили именем Элизабет, – ответила она. – Но когда я начала говорить, мне было трудно выговаривать имя целиком. Моя мать носила то же имя, и все решили, что не очень удобно, если мы станем откликаться обе, если кто-то позовет: «Элизабет!» Но теперь это не имеет значения. Я осталась одна.
Произнося это, она смотрела на свою мачеху, сидевшую в торце стола, словно бросала вызов, и той пришлось ответить:
– Нам и одной Лизбет более чем достаточно.
Это было сказано шутливым тоном, но в нем чувствовалась сталь, и Родни отметил, что Лизбет на это только улыбнулась той же загадочной, насмешливой улыбкой, которой встретила его самого, когда вечером он вошел в парадную залу. Она ясно увидела тогда, как он смутился, узнав, что она дочь хозяина, а не привратника. А Родни почувствовал, как между ними протянулась невидимая нить, и вместо того, чтобы сказать, что они уже виделись, они церемонно поздоровались друг с другом, как незнакомые люди.
Во время ужина он упивался красотой Филлиды и все же то и дело поглядывал на Лизбет. Ее лицо было необычным. Да, она могла считаться хорошенькой, но, пожалуй, было в ней нечто большее. И голос ее завораживал. Родни ловил себя на том, что прислушивается к ее беседе с братом, апатичным юнцом, которого невзлюбил с первого взгляда. И оказалось, он был в этом не одинок: позднее сэр Гарри говорил о своем сыне явно пренебрежительным, даже извиняющимся тоном:
– Он увлекается сочинительством. Стишки! Господи боже, да я в его годы жил полнокровной жизнью, вовсю волочился за женщинами, постоянно искал повод подраться на дуэли. Не знаю, куда идет нынешняя молодежь, но только сложение оды к снегирю никогда не было моей любимой забавой.
– И моей тоже, – согласился Родни, уловив в голосе сэра Гарри досаду.
Он вполне понимал, каким горьким разочарованием был такой сын для человека, всегда жившего широко, со смаком эпикурейца. В Гиллингеме чувствовались недюжинная внутренняя сила и энергия, и Родни теперь ясно видел, почему многие сравнивают его с покойным монархом. Он также обладал отменным чувством юмора, и, когда что-то его забавляло, из глубины его вместительной утробы вырывался самый искренний смех. Он стоял, расставив ноги, уперев руки в бока, запрокинув голову, и его рокочущий хохот эхом разносился по анфиладе комнат.
Сразу видно было, что этот человек любит жизнь, что она для него – непрекращающийся праздник обретения нового интересного опыта. Не удивительно, что ему трудно было понять своего вялого, изнеженного сына, которого интересует только царапанье по пергаменту гусиным пером.
Но было в нем и другое качество. Там, где дело касалось денег, сэр Гарри проявлял редкую проницательность и очень хорошо понимал, в чем его выгода. Прежде чем все разошлись на покой, Родни, заговорив о брачном договоре, который надлежало составить перед церемонией венчания, заметил, как алчно блеснули глаза хозяина, и на какой-то миг раскаялся в своем опрометчивом шаге. Сэр Гарри без колебаний готов был отдать дочь человеку, о котором знал только то, что тот – крестник его старого приятеля. Родни испытывал чувство разочарования оттого, что победа далась ему без борьбы. Он был бы не прочь побороться за Филлиду, как боролся всю жизнь за то, чего страстно желал. Он говорил себе, что ему еще предстоит завоевать ее любовь, и все же его не покидало странное ощущение, что его каким-то образом провели; и он всерьез усомнился в мотивах, двигавших сэром Гарри, хотя еще совсем недавно восхищался его щедростью.
«Завтрак и Филлида», – машинально повторил он слова Лизбет, огибая лужайку и проходя через розовый сад к крыльцу. Почему Лизбет так сказала? Он ясно чувствовал, что этим она хотела как-то уколоть его, и, пока он ломал голову, предмет его мечтаний вышел из дома через открытую дверь прямо ему навстречу.
Этим утром Филлида выглядела еще очаровательнее, чем вчера. Гофрированный крахмальный воротник и широкая юбка с фижмами нисколько не сковывали ее грациозных движений.
– Вы рано поднялись, мистер Хокхерст, – негромко сказала она склонившемуся перед ней в почтительном поклоне Родни. – Я вас увидела из окна спальни и поспешила навстречу, чтобы мы могли поговорить наедине прежде, чем появятся все остальные.
– Вы хотели поговорить со мной наедине? – нежно переспросил Родни.
– Да, – кивнула она. – Я собиралась вас кое о чем попросить.
– Что бы это ни было, – горячо произнес Родни, – я обещаю сделать все, о чем вы просите – если это в моей власти.
Филлида отвела взгляд в сторону парка.
– Отец говорил вчера о нашей предстоящей свадьбе, – быстро произнесла она. – И вот я прошу вас, чтобы это произошло не слишком скоро.
Ее тон был довольно бесцветным, но Родни почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.
– Не было и речи о том, чтобы наша свадьба состоялась в ближайшее время, – ответил он. – Я полагал, вы поняли, что прежде я отправлюсь в морскую экспедицию. Ваш отец вкладывает деньги в мой корабль, и я рассчитываю вернуть ему их в тысячекратном размере. Мы сможем пожениться только после моего возвращения.
Лицо Филлиды не изменилось, и все же он почувствовал, как напряжение оставило ее и она вздохнула свободнее.
– Я этого не знала, – сказала она так же ровно.
Родни подошел к ней ближе.
– Филлида, вы не должны меня бояться, – сказал он. – Я заслужу вашу любовь. Я сделаю вас счастливой, клянусь вам.
– Благодарю…
Она не отодвинулась от него, но он чувствовал, что она сейчас где-то очень далеко, куда ему не дотянуться.
– Клянусь Богом, вы само совершенство! – пылко воскликнул он. – Мне и во сне не могла присниться красота, подобная вашей. Я без ума от вас, Филлида. Вы станете вспоминать обо мне, когда я уйду в море?
Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом, и его слова вдруг показались ему пустыми.
– Да, я стану вспоминать о вас, – ответила она словно ребенок, повторяющий вслед за учителем.
Родни не отрывал от нее глаз. Его внезапно охватило беспокойство. Больше всего ему хотелось заключить ее в объятия, поцеловать, как целовал он прежде многих женщин, пробудить в ней страсть, равную по силе его страсти, почувствовать, как пылающий в нем огонь воспламеняет ее. Но изысканная мраморная красота Филлиды делала ее недосягаемой. Была в ней неземная чистота, с которой он прежде не сталкивался в женщине и которая приводила его в замешательство.
– Я вас люблю, – сказал он и тут же почувствовал всю неубедительность, незначительность своих слов.
– Когда вы уезжаете? – спросила Филлида.
– Уже завтра. – Мысль о скорой разлуке придала ему смелости, и он положил ладонь ей на предплечье.
– Мы должны еще раз увидеться наедине, – сказал он. – Могли бы мы встретиться в парке или в доме, где нам никто не помешает, чтобы я сказал вам о своей любви и о счастье, которое нас ожидает?
Она отстранилась с неторопливой грацией, которая присутствовала в каждом ее движении.
– Нам пора вернуться в дом, – сказала она. – Вас ждет завтрак, а отец может меня хватиться.
– Вы мне не ответили! – хрипло воскликнул Родни. – Где мы сможем увидеться с глазу на глаз, хотя бы на несколько минут?
– Я не знаю… это невозможно, – ответила Филлида, и ему показалось, что его просьба вызвала в ней не столько испуг, сколько отвращение. – Нам пора возвращаться, – добавила она твердо. И не успел Родни повторить свою просьбу, как она повернулась, вошла в дом и исчезла за дверью, через которую вышла на крыльцо.
Родни хмуро посмотрел ей вслед, выпятив подбородок, как делал всегда, когда дела шли не так, как хотелось. Он не привык, чтобы женщины ему отказывали. Он пробовал утешить себя тем, что прежде имел мало опыта общения с невинными девушками, но самолюбие подсказывало ему, что нерасположение Филлиды объясняется не только этим.
В дурном настроении он последовал за ней в дом. Весь день Родни прилагал старания, чтобы остаться с Филлидой наедине. Ему казалось, что все специально задались целью помешать ему в этом. В кругу домочадцев она спокойно сидела в комнате, прелестная и безмятежная, как всегда немного молчаливая, и не принимала участия в семейных разговорах. Но стоило остальным оставить комнату, как она тотчас же исчезала в каком-то своем убежище, где Родни не мог ее найти.
Даже Френсис, обычно невнимательный к семейным делам, и тот заметил, что творится нечто странное, и тихо сказал Лизбет:
– Что за игру затеяла Филлида? Она отказалась провести Хокхерста по картинной галерее и лабиринту.
Лизбет взяла брата за руку и повела в дальний угол сада, где их никто не мог подслушать.
– Если кто когда-либо не стремился стать невестой, так это Филлида.
– Почему? – удивился Френсис. – Ей уже пора под венец. Не хочет же она умереть старой девой.
– Я тоже ее не понимаю, – ответила Лизбет, – и никогда не понимала. Ведь, казалось бы, она могла найти мистера Хокхерста вполне привлекательным.
– Лично на меня он нагоняет тоску, – ответил Френсис. – Терпеть не могу всех этих воинственных флибустьеров, но женщинам такие парни скорее нравятся, и Филлида, наверное, не исключение.
Лизбет пожала плечами. Сегодня вид у нее был необычно опрятный и скромный. Няня выбранила ее за то, что она поехала кататься верхом в такую рань, и девушка в знак раскаяния переоделась в одно из своих лучших платьев и зачесала волосы так гладко, что даже самым непокорным локонам не удалось вырваться на волю.
Они с Френсисом дошли до самого конца сада лекарственных трав, огороженного тисовой изгородью, и оглянулись назад, туда, где вокруг солнечных часов сидели остальные домочадцы: поглощенная рукоделием Филлида, с язвительным видом наблюдавшая за маневрами Родни Катарина, ничего не подозревающий сэр Гарри, который рассказывал анекдот за анекдотом и от души смеялся собственному остроумию. Со стороны это выглядело настоящей семейной идиллией, если не знать о подводных течениях, скрытых под непроницаемой гладью.
– Дойдем со мной до ворот, – попросил Френсис.
– Зачем? – удивилась Лизбет.
– Я хочу прогуляться, – ответил Френсис таким голосом, что Лизбет сразу догадалась – речь идет совсем о другом.
– И не думай! – воскликнула она. – Я знаю, куда ты собрался – к доктору Кину и его дочке. Ох, Френсис! Я уж решила, ты забыл о них.
– С какой это стати? – недовольно возразил ее брат. – И кому какое дело, с кем я дружу.
– Но, Френсис, отец запретил тебе видеться с ними. Ты же знаешь, доктора Кина подозревают в сочувствии испанцам.
– Чистейшей воды ложь! – пылко воскликнул ее брат. – Если в молодости человек жил в Испании и дружил с испанским послом, это еще не причина считать его изменником Родины.
– По-моему, доктор Кин не очень-то похож на англичанина, а уж Эдита со своими темными глазами и черными волосами – самая типичная испанская донья.
– Да, ее бабка была испанкой, – сказал Френсис. – Но это еще не делает испанкой ее саму.
– Это она тебе сказала? – заинтересовалась Лизбет. – А мне казалось, они всегда отрицали, что у них есть испанские корни.
– Они не такие дураки, чтобы скрывать правду, если у них совесть чиста, – сказал Френсис. – Бабка Эдиты была испанкой, ну и что? Потому доктор Кин и уехал в Испанию, женившись на матери Эдиты. Но они уже пятнадцать лет как вернулись и с тех пор не покидали Англию. Просто отвратительно, как людям ничего не стоит оклеветать честных, лояльных англичан оттого только, что у них темные волосы.
– Как бы то ни было, но отец запретил тебе ходить к ним, – напомнила Лизбет.
– Меня интересуют опыты, которые проводил доктор Кин. Он разрешил мне наблюдать за ними в лаборатории. Я не слишком-то в них разбираюсь, но это страшно увлекательно.
– А Эдита тоже присутствует при опытах? – полюбопытствовала Лизбет.
– Если и так, что тут такого? – нахмурился Френсис. – Я думал, что хотя бы ты меня поймешь и встанешь на мою сторону.
– Я все понимаю, Френсис. Если нас куда-то влечет, с этим ничего не поделаешь. Но смотри, чтобы отец ничего не узнал. Он и так злится, что тебе не по душе все то, что дорого ему, а к доктору Кину относится с подозрением, даже несмотря на то, что сама королева милостиво проявила интерес к его опытам. Он боится, что ты влюбишься в Эдиту… и я тоже.
– Ну а если я действительно в нее влюблен, что вы сможете тут поделать? – сердито произнес Френсис.
– Ничего, – вздохнула Лизбет. – Но, Френсис, еще раз прошу тебя, будь осторожен.
– Не бойся за меня, – сказал ее брат. – Отцу меня не подловить. А сейчас я решил навестить доктора Кина, и ничто на свете меня не остановит.
Он произнес это так громко и раздраженно, что Лизбет поспешно закрыла ему рот рукой.
– Тсс! – воскликнула она. – Тебя услышат, и отец захочет узнать, о чем идет речь.
– Меня все это просто бесит. Сестричка, помоги! Через месяц мне возвращаться в Оксфорд, и я до конца лета не увижу Эдиту. Помоги, больше мне довериться некому.
Горячая просьба брата растопила предубеждение Лизбет, в чем он, впрочем, не сомневался. Бесхарактерный и слабовольный Френсис привык к тому, что другие люди потакают ему, решают его проблемы и вообще всячески облегчают жизнь. Сам же он прикладывал к своим делам минимум усилий. Его дружба с Кинами была самым серьезным поступком за всю его жизнь. Впервые он принимал самостоятельные решения и даже рисковал навлечь на себя отцовский гнев, поддерживая недозволенное знакомство. Но, даже проявив некоторую твердость, он тут же стремился переложить часть ноши на плечи сестры.
– Не задерживайся у них долго, Френсис, – сказала Лизбет, когда они подошли к воротам. – Обещай, что скоро вернешься.
– Я вернусь прежде, чем отец меня хватится, – успокоил ее брат и зашагал вниз по дороге к дому Кинов, который находился примерно в полумиле от дома сэра Гарри.
Лизбет с бьющимся сердцем проводила его глазами. Ей Кины нисколько не нравились, но она убеждала себя, что не имеет права навязывать Френсису свое мнение о них, тем более этому новому, упрямому и недружелюбному Френсису, которого она прежде не знала.
В глубине души она была уверена, что отец прав. Возможно, доктор Кин и талантливый ученый, но доверия он не заслуживает. Он был близким другом дона Бернадино де Мендозы, испанского посла, недавно выдворенного из страны за участие в заговоре Трокмортона.
Лизбет не доверяла ни доктору Кину, ни его дочке. Она знала Эдиту много лет, с тех пор как Кины поселились по соседству с Камфилд-Плейс, но нисколько ей не симпатизировала. У дочери доктора были темные волосы, влажные темные глаза и оливковая кожа настоящей испанки. Она держалась раскованно и кокетливо, и Лизбет видела, что слабому, неопытному по части женщин Френсису льстит ее внимание.
С озабоченным лицом Лизбет медленно вернулась в сад, где на полянке вокруг солнечных часов сидели ее близкие.
– Как прохладно, – услышала она капризный голос Катарины. – Я, пожалуй, вернусь в дом. Апрельское солнце такое обманчивое, тот, кто ему доверится, может легко схватить простуду.
– И я с вами, – сказала Филлида, вставая.
– Вы не покажете мне голубятню? – с явным отчаянием в голосе произнес Родни. – Ваш отец упомянул, что у вас около тысячи голубей. Хотелось бы на них взглянуть.
– У отца это получится гораздо интереснее, – ответила Филлида, и сэр Гарри, так и не уловив сути происходящего, живо согласился со своей старшей дочерью.
– Я увлекся изучением птиц, – сказал он. – Идемте, Хокхерст, я хочу, чтобы вы на них посмотрели. Клянусь смертью Христовой, я все время думаю – что бы мы делали зимой без голубей. Наша кухарка готовит из них самый изумительный пирог, какой только мне приходилось пробовать. Разве не так, Катарина, душенька?
