Текст книги "Пора созревания"

Автор книги: Барбара Фришмут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Время чая давно миновало, но я все же предложила. Вообще-то мое предложение граничило с садизмом: пастор не пьет чая, я прекрасно это знаю.

– А нет ли у вас, случайно, початой бутылочки в буфете? – спросил пастор.

Должно быть, унюхал. В буфете действительно стояла бутылка, которую прошлой ночью мы с Самур-оглы открыли, но так и не допили.

Я принесла вино и бокалы и отправилась на кухню, чтобы намазать пару бутербродов: красное вино вызывает аппетит. Попутно мне на ум пришла одна из заповедей святого Бенедикта, а точнее – поменьше есть и пить. Тут и пастор, хоть и не принадлежал к ордену бенедиктинцев, крикнул из комнаты, мол, хлопочите поменьше, а Августа сказала, что вообще-то ей надо поскорее в гостиницу: Пат будет беспокоиться.

Тем не менее я подала закуску.

Едва мы прикоснулись к бокалам, как тонкая острая молния сверкнула лентой над долиной и шипя ушла в озеро, небо лопнуло с сухим треском, и из прорехи потоком хлынул дождь. Тяжелые капли дружно застучали по окаменевшей почве, разбиваясь в тысячи грязных брызг.

– И это в сентябре! – Пастор демонстративно перекрестился.

Хотя неизвестно, к грозе ли относился его жест или к Августе, распространявшей вокруг себя флюиды откровенного кокетства – вот уж чего никак от нее не ожидала. Я приписала ее поведение тому рефлекторному стремлению к брачным узам, которое овладевает женщинами, включая интеллектуалок, когда на их пути вдруг возникает мужчина, придерживающийся целибата [15]15
  Целибат – обет безбрачия.


[Закрыть]или же одобряющий оный.

К сожалению, или наоборот, данной паре пока некуда было деться друг от друга. Природа неистовствовала: ветер бил плетями дикого винограда в окно, водосточные трубы хлюпали, ежесекундно грозя захлебнуться. А с вином и хлебом я, наверное, в первый раз за весь день попала в точку.

При таком разгуле стихии можно было рассчитывать, что ни одна живая душа не пойдет к вечерне. Августа, похоже, наслаждалась успехом своей идеи относительно Хильдегард, а также обществом симпатичного молодого мужчины.

Бутерброды исчезли вмиг. Впрочем, я не собиралась никого кормить ужином – так, легкая закуска. Подливая вино, я пересказывала речь Унумганга о том, что в основе языка, точнее, языков лежит нумерационная структура, способная выявить внутренние взаимосвязи.

– Игра с числами, которая прокатилась волной по монастырям в тринадцатом веке и дала повод ко множеству спекуляций…

Мои рассуждения не произвели на святого отца большого впечатления. Зато Августа – женщина и ученый – предложила провести эксперимент.

Я принесла блокнот и три фломастера, и каждый из нас занялся вычислением смысла того, что первым пришло в голову при чтении рукописи. Мы складывали значения букв немецкого алфавита, с первой до двадцать шестой, в соответствии с порядковым номером каждой. Естественно, мы начали со словосочетания «Вендлгард фон Лейслинг» и не сговариваясь, но единодушно выяснили его числовой вес – 225. Пастор, поразивший нас незаурядными математическими способностями, раззадорился и узнал числовой вес «Хильдегард фон Бинген» – 170.

– Что дальше? – Августа состроила глазки пастору (ей-богу, выражение именно для нее придумано).

Я предложила слово «шифр». Пастор без промедления воскликнул:

– 55! – и спросил нас, как учитель – детишек в школе: 170 + 55?..

– 225! – ответила я, совершенно обескураженная тем, что «Хильдегард фон Бинген» плюс «шифр» равняется «Вендлгард фон Лейслинг».

Страсти разгорелись не на шутку.

– «Внутренняя связь»! – не раздумывая бросила Августа.

Числовое значение снова оказалось 225.

– Быть не может! – Пастор повернулся ко мне: – Прошу вас, теперь вы назовите первое, что придет на ум.

Я послушно ляпнула:

– Обезноженный.

Одному Богу известно, откуда у меня взялось это слово.

– Ха! – Святой отец и Августа переглянулись так, словно на сукне выпала их ставка.

Пастор с явным удовольствием выписал в столбик и сложил числа, соответствующие каждой букве.

На миг у нас перехватило дыхание: сумма равнялась 225.

– Цирк какой-то! – Августа рассмеялась несколько неуверенно, поэтому обстановку разрядила.

– Интересно, получится ли фокус с предложениями? – сказал пастор. Оказалось, что он не только отличный математик, но и азартный игрок.

Я пожала плечами:

– Давайте попробуем. Теперь ваша очередь. Но чур – наобум!

Пастор условия не выполнил. Его выдали натужные морщины на юном челе, тем не менее долго себя ждать он не заставил:

– «Связывать все со всем».

Результат, выведенный им же, нас обнадежил: получилось 227. Расхождение с числовым значением «Вендлгард фон Лейслинг» было ничтожным – особенно для тех, кто желал найти близость.

Я подумала: пора обратиться к разноплановым понятиям. Ведь существует легендарная Вендлгард – кельтская друидка. (Где только я о ней вычитала?) Нужно найти источник, и пусть он не бьет ключом, но оросит нас какими-никакими сведениями, в конце концов, нулевой результат – тоже результат.

– Как насчет «друидки»? Согласно древнему преданию…

В кармане пасторского пиджака запищал мобильный телефон. Возмущенная паства требовала вечернюю службу. Немедленно. В церкви, видите ли, собралось человек двадцать. Пастор стал довольно неумело препираться с недовольным голосом из телефона, но не преуспел и вынужден был удалиться, дабы, по его собственной формулировке, удовлетворить чаяния общины.

Я притащила большой зонт. Августа взяла дело и зонт в свои руки, выражая неколебимую решимость не выпускать их до тех пор, пока она сама и пастор, совершенно забитый ее энтузиазмом, не окажутся в деревне. Возле отеля, который неминуемо встанет у них на пути, она отдаст зонт пастору.

Хотя я была сбита с толку, но сообразила, что на меня грозят свалиться две проблемы: машина пастора и его собака. Впрочем, вскоре выяснилось, что первая проблема стоит в автосервисе, а вторая уехала в Вену с хозяином-журналистом.

Итак, несколько неприкаянный пастырь ищущих душ побрел с моей горы в долину под опекой и зонтом доцента «Женского просвещения» в сторону церкви, расположенной на берегу Альтаусзее, широко известного как самое прекрасное из всех озер Зальцкаммергута.

Наедине с остатками красного вина я поработала над словом «друидка». Значение его согласно неоднократным прямым и обратным подсчетам составило 79.

Вино значительно упростило поиск ассоциаций. Без особых мучений я нашла слово, по-моему, неразрывно связанное с друидами – «любопытство». С цифрами я оперировала не столь быстро, как пастор, но результат оказался точно 79. Для проформы я посчитала значение «результата» – опять 79.

Волосы встали дыбом по всему телу. Я приписала сей феномен действию испанского красного вина, отправила рюмки в посудомоечную машину и пошла спать. На пороге сна я слышала, как в малиннике буйствует барсук.

На следующее утро, в первый раз за эту осень, со дна озера поднялся туман и завис, как парашют, над взгорком, ведущим к Вильдензее. Я, поеживаясь, срезала побеги мяты для утреннего чая, попутно давя улиток: те, словно не заметили наступления осени, прятали где ни попадя белые бисеринки кладок. Притрусила Пат. Я присела за крыжовником, надеясь, что ее пронесет мимо. Увы! Она подбежала ко мне и завела светскую беседу. Пришлось пригласить профессоршу в дом.

Пат сильно вспотела, должно быть, из-за подъема, я дала ей полотенце, и она, запустив руку под майку, несколько раз протерла спину и грудь, прежде чем очутиться за столом.

– Нет, я еще не ела, – призналась она. – Ради Бога, не беспокойтесь, чашки чая будет более чем достаточно, к тому же в отеле меня ждет завтрак.

Отель прозябал где-то в тумане, а соевые булочки и черничный джем – вот они, на столе, так что Пат бодро принялась их уплетать, расхваливая на все лады мои кулинарные способности.

– Кстати, не знаете ли вы Лейслингское ущелье? Это далеко? Можно туда добежать?

Ну, добежит она или нет, я знать не могу. Похоже, Пат взбрело в голову найти остатки монастыря, мол, точная локализация событий помогает и продвигает вперед, наталкивая на гениальные идеи.

Я чуть не подавилась – никогда не слышала о каких бы то ни было руинах монастыря. Единственные руины, о которых я знала и которые излазила в детстве вдоль и поперек, – развалины крепости Пфлиндсберг, построенной по приказу архиепископа Филиппа, того самого, что в XIII веке захватил феод Аусзее. Однако остатки крепости находятся по дороге в Лейслинг – отнюдь не в Лейслинге и его окрестностях.

– Гм, – сказала я. – Полагаю, лейслингинки с аббатисой не стремились строить на века. Если что и осталось от монастыря, то давно пало в неравной борьбе с природой.

Пат недоверчиво воззрилась на меня.

Я добавила:

– Природа у нас суровая.

– Что могло побудить такую женщину, как Вендлгард, вступить в переписку с каким-то турком, этим, как его, Незими?

Я услышала тихое хлюпанье воды с подоконника. Опять я залила цветы?

– Может, она сама такая, – брякнула я, к своему удивлению…

– Какая?

– Турчанка.

– С чего ты взяла?

А вот неожиданное обращение на ты, меня не удивило. Ведь Пат – американка, к тому же феминистка, подобная непосредственность у нее в крови.

– Сама не знаю. Вполне возможно, она явилась сюда вместе с той византийской принцессой, на которой женился один из Бабенбергеров – Фридрих Воинственный. Впрочем, при австрийском дворе Вендлгард не ужилась.

– И стала бенедиктинкой?

– Да. Приняв католичество, стать бенедиктинкой ничего не стоит.

– А как она попала в Византию?

– Византия – огромная империя. Турки обосновались в Анатолии с XI века. Очередной набег государств друг на друга, естественно, приводил к смешанным бракам. Никто женщину не спрашивал, чего она хочет, а перекидывал через седло по праву победителя – и начало генеалогической ветви положено. Дворяне вели себя точно так же. Предположим, мать Вендлгард – турчанка, а отец – византийский вельможа, какой-нибудь выскочка, и он с восторгом отправляет дочь вместе с девушкой из королевского дома за границу. Как тебе такая версия?

Пат поперхнулась листиком мяты и закашлялась. Я восприняла это как знак одобрения. И зря.

– Что за ерунда! – сказала Пат. – Ну скажи, во имя неба, зачем бывшей придворной даме, ныне монахине, переться в вашу Тмутаракань?

Моя фантазия расправила крылья.

– Представь себе, что ей не понравилось в Траункирхене. Может, она привезла с родины некие идеи, которые оказались не по вкусу бенедиктинкам, и угодила на карандаш. Ведь не прошла еще пора разных ересей, да и странствующие монахи периодически вносили разброд в духовное единство страны. Нельзя забывать и того, что за время было, как оно называлось – охота на ведьм!

– Ах, все это голые предположения! – Пат обреченно вздохнула. – Если б я только знала, с чего начать!

– Посмотри книгу Польнера! – посоветовала я. – «Основы обшей истории региона Зальцкаммергут и прилежащих областей, с особым освещением земли Альтаусзее». Сводный обзор от сотворения мира до второй половины XX века. Уверяю тебя, пятикилограммовый том можно заказать непосредственно у автора. Тканевый переплет, цена по себестоимости.

Пат старательно занесла сведения в блокнот. Наши подсчеты, собранные стопочкой, лежали на столе. Ища ручку для Пат, я толкнула стопочку, и бумажки разлетелись. Пат цапнула с пола листок.

– Ты надеешься так найти ключ к тайне? Не смеши.

Я пристыженно покачала головой:

– Это просто игра… Очень забавная.

Однако до чего быстро она усекла, что значат колонки цифр! А может, тоже пребывала в математическом периоде?

– Нет ничего лучше экспедиции! – Пат выскочила из-за стола и сделала несколько разминочных упражнений. – Теперь, раз ты меня накормила, можно отправиться немедленно!

Стоя на крыльце, я объяснила дорогу в Лейслингское ущелье.

– Обратно беги мимо водопада. Ты еще не видела его? Очень красиво.

Пат резко стартанула из ворот вверх по склону. Что-то в ней было от предков-переселенцев, что-то первопроходческое.

* * *

Я посмотрела на малинник. Нужно ягоды собирать не медля. Барсук изрядно поживился тут ночью. К счастью, высоко он не достанет. Но насколько я успела узнать его повадки, он просто повалит малинник и потопчет. С некоторыми побегами он так и поступил. Я принесла миску и стала снимать ягоды, гордо поглядывая на грядки с тыквами семи сортов, разбитые под окном кухни.

Нельзя не восхищаться тыквой! Я, например, всегда была ее горячей поклонницей. Прекрасные, совершенные плоды, восемьсот видов. Конечно, с моими климатическими условиями много не пожелаешь, но и на высоте 750 метров над уровнем моря мне удалось претворить в жизнь кое-что из тыквенного ассортимента. Интересно, что выращивала Вендлгард в монастырском огороде для своих подопечных?

Вернувшись на кухню, я обнаружила, что запасы масла, чая и печенья сократились до неприличия, а еще бесследно исчезли яйца, сыр и даже кошачий корм. Поход вниз, в деревню, был неотвратим. Как всегда, я составила список покупок, как всегда, забыла его на столе и, как всегда, заметила это слишком поздно.

С горя я пошла в «Табак-трафик», торгующий сигаретами и свежей прессой, и, естественно, столкнулась в дверях с Унумгангом.

Большинство здешних жителей ненароком встречались в «Трафике», так что в нем всегда было полно народу, и стоило только добрым знакомым заметить друг друга, как они забывали о покупках и заводили вечные расспросы о здоровье и новостях. Когда их начинали толкать, они перемещались: при плохой погоде – в уголок, при хорошей – на улицу, блокируя вход в магазин, а кто и проезд по дороге. Не хватало колодца, чтобы отобразить постоянство человеческого поведения.

Солнце сияло, поэтому мы с Унумгангом расположились неподалеку от входа. Унумганг успел сделать покупки и даже просмотреть газету. Он просветил меня относительно политических событий в стране и мире, произнося стандартные, истертые от частого употребления фразы. Я мимикой или жестом выражала свое одобрение или осуждение случившегося.

Эти нехитрые уловки были неизбежны. Каждая новость непрерывно и многократно повторялась по радио и телевидению и отпечатывалась в мозгу, хотя и ненадолго – зато отчетливо. Можно было не сомневаться, что она известна собеседнику.

Маленьким странам свойственно, с одной стороны, себя приукрашивать по известной схеме доктора Лоренца: здоровенная круглая голова, любопытные глазенки, нежное тельце, чтобы заслужить симпатию больших, с другой стороны, пыжиться, дескать, и мы не лыком шиты. Судя по СМИ, наши аналитики злоупотребляют лупой.

От глобальных новостей профессор перешел к локальным. Он собирался навестить жену в Обервальдсдорфе. Ей стало намного лучше, теперь супруги Унумганг могли совершить небольшую прогулку. По телефону Лизль рассказала о чудесном парке, полном интереснейших кустарников и однолетников, которые она жаждет показать мужу. Я мгновенно представила, как Унумганг, бормоча свои знаменитые «О да – конечно – давно», идет рядом с ней, а она расписывает ему растения.

– Вам предстоит большая работа! – Тон Унумганга изменился от его ехидной улыбки.

– Вообще-то работы у меня достаточно, – ушла я в глухую оборону, не сообразив, о чем речь.

Профессор подсказал:

– Я имею в виду турецкий язык.

Я промолчала.

– Признайтесь, вы не просмотрели копию до конца.

Я преодолела мучительный стыд:

– Так ведь копия не убежит. Вроде бы.

– Значит, не видели интерлинейного перевода текстов Незими. Из-за этого перевода числовые значения слов могут измениться.

Ах вот что нас беспокоит – числовые значения!

– Вы говорите о подстрочном переводе или попытке толкования?

– Не уверен, стоит ли исходить из предположения, что Вендлгард понимала по-турецки. Возможно, тексты переводились, однако не все подряд.

– Но она ведь их понимала!

– Это трудно доказать. Не исключено, что интерлинейные переводы добавлены позднее, переписчиком, который не знал турецкого и воспользовался услугами толмача. Чтобы установить истину, мне нужен оригинал.

Заявление прозвучало очень непринужденно, но я порой туговата на ухо.

Оценить турецкую часть рукописи и снабдить ее при необходимости переводом и подробными примечаниями – занятие для доцента Самур-оглы. Я лучше подожду вестей из Стамбула.

Невзирая на растущий интерес, я была решительно настроена воздержаться от работы. В конце концов, существует масса молодых ученых. Зачем отбирать у них хлеб? С их азартом наверняка результаты не заставят себя ждать. Да, точно, не мое дело – рыться в словарях!

– Боюсь, так просто вы не отделаетесь.

И впрямь, со стороны озера к нам приближалась Августа.

– Как хорошо, что я тебя встретила!

И эта мне стала тыкать с феминистской непосредственностью!

– Мне очень нужен твой профессиональный совет!

Я сразу догадалась, к чему она клонит, и состроила недоуменно-безмятежную гримасу, которая, впрочем, меня не спасла: в научном рвении Августа была беспощадна. Унумганг, чье существование она отметила слабым кивком, быстро попрощался, я сумела передать привет Лизль, лишь поймав профессора за рукав.

Когда Унумганг исчез из поля зрения, Августа с легким налетом трепета поведала мне секрет:

– Ваш пастор – душка! – И следом ошарашила вопросом: – Твой турецкий еще на что-то годен?

Я с трудом перевела дух:

– Ну знаешь! Да я двадцать лет жизни положила на его изучение!

Однако Августу ответ не удовлетворил. С немецкой пунктуальностью она уточнила, означает ли это, что я способна читать средневековую тюркскую поэзию и личные письма. Принадлежащие перу Незими, например.

Я заюлила, как уж под вилами:

– Не знаю, нужно посмотреть. Насколько я помню с университетских времен, древние тексты из-за своеобразного арабского написания трудно поддаются прочтению. Для меня работа с текстом всегда сродни дешифровке. В конце концов, язык-то не родной.

– Да ладно, ладно. Я просто подумала, не в состоянии ли ты определить, насколько корректны эти дурацкие интерлинейные переводы.

Я стала кивать на Самур-оглы: он, мол, крупный специалист по толкованию турецких текстов.

Августа закатила глаза:

– Понимаю. Но должна тебя разочаровать. То, что ты испытываешь к нему как к мужчине, еще не подтверждает его научную квалификацию.

Ах, ей нужно подтверждение квалификации?! Ей, которая находит пастора душкой и пока ничего не привнесла в расшифровку, кроме своих «О! О! О!».

– И все же именно он надышал текст.

– Как это «надышал»? – Глаза Августы округлились симметрично лицу, от чего она похорошела.

Я поняла, что оплошала.

– Долгим вздохом благоуханной настойчивости. Древнетурецкое выражение, – попробовала я замести следы.

Но настойчивость относилась в равной мере и к Августе. Смерив меня недоверчивым взглядом, она сообщила, что позволит себе вернуться к этому разговору, но прежде закончит изучение антропогенеза нашей местности.

– Если есть возможность собственными глазами увидеть аутентичную географию «тьмы веков»…

Она испарилась. А я пошла в «Трафик» за еженедельником и запасными грифелями для механического карандаша.

День выдался на редкость погожий. Я даже подумала о том, чтобы куда-нибудь съездить или прогуляться пешком. В местности, дождливой, как наша, не принято брезговать хорошей погодой. Ведь в любой момент, особенно в конце сентября, нас может запросто завалить снегом.

Только я пришла домой, разложила покупки на кухонном столе – в окно постучала соседка. По ее охотничьему костюму я сразу догадалась, в чем дело. Соседка приглашала меня в поход по лесным дебрям за полыми стволами, разнообразными камнями и замысловатыми корягами. Из первых она вырезала и шлифовала нечто вроде подставок для цветов, вторые требовались нам решительно для всего, а третьи служили в качестве садовых скульптур.

Итак, «охотничьим костюмом» звалась у нас любая одежда, которую было не жаль рвать и пачкать, а также крепкие ботинки. «Костюм» дополняли перчатки, пилы, секатор, пластиковые мешки, рюкзак и т. д. В отличие от «одежды первопроходца» наш «костюм» не имел к моде никакого отношения.

Я кивнула, открывая дверь. Нет, сначала кивнула, а потом открыла.

– Такой день нельзя упускать! Мне срочно нужны несколько камней для моей передней террасы, – затараторила соседка, выдергивая жалкий пучок травы, выросший среди моих бархатцев в горшке цвета ванили.

– Дай мне десять минут!

И тут меня пронзила молнией и зажгла замечательная мысль.

Сидя в «лендкрузере» соседки, мы молча решали, куда двинемся. Заранее определяться с маршрутом было вредно: в ответ на мое предложение соседка выдвинула бы свое и в результате мы вообще не тронулись бы с места. Поди докажи, что лучше ехать туда, а не сюда!

Вот и развилка. Пора определяться. Я дождалась вопроса соседки и изобразила озарение:

– Лейслинг! Как насчет Лейслингского ущелья?

Она покачала головой. И еще раз покачала. Я испугалась, что придется вкратце изложить историю с перепиской. Но соседка согласилась:

– Лейслинг? Замечательно! Лучше не придумать!

Я с облегчением откинулась на сиденье. В Лейслингском ущелье я бывала, но и представить не могла, где, во имя всех друидов, там можно приткнуть монастырь, хотя бы крошечный.

Мы поднялись по узкой дороге на Люпич, затем осторожно скатились к Пётченштрассе, потом вскарабкались к Оберлюпич и остановили машину в начале оврага.

Моя соседка взяла у здешнего лесничего письменное разрешение на сбор и вывоз камней в качестве защиты от настоящих охотников, те бесились, если в лесу находился кто-то кроме них самих и зверья.

На дне колдовского мрачного ущелья журчал Михльхальбах. [16]16
  Михльхальбах – в дословном переводе с немецкого «Большой соляной ручей».


[Закрыть]Солнечные лучи, просеянные сквозь кружевную листву, падали на лесную подстилку. Казалось, что это сквозь мох пробивался блеск потаенных сокровищ.

Кадры лесного хозяйства пережили неоднократное сокращение штатов. Уцелевшие лесники были не в состоянии контролировать огромную территорию: пресекать вырубку ценнейших деревьев, вывозить бурелом, заниматься чисткой леса весной и осенью. За весьма недолгий срок бережно используемые, ухоженные места со знаменитым ягодным изобилием превратились в первозданные дебри, где без труда можно было мысленно перенестись во времена Вендлгард.

Аббатиса обосновалась здесь с парой своих сторонниц. Этому, несомненно, предшествовал побег. Малочисленные источники не содержали никаких сведений о том, от кого или от чего она бежала.

Я припомнила все, что знала или сочинила о ней. Женщина средних лет, то есть в возрасте, который нынче считается молодостью. Попала в Австрию как девушка свиты Софии Ласкарис, однако не вернулась с ней, разведенной, на родину, осталась в бенедиктинском монастыре, где получила имя Вендлгард. В монастырь ее отдали из-за строптивости. Но монахиням не удалось укротить независимый нрав послушницы. Несколько раз серьезно проштрафившись, Вендлгард сбежала из обители. Скорее всего ее не преследовали, благоразумно рассудив, что шумиха только прибавит ей популярности.

Но чем привлекала она людей? Что за религиозное учение вывезла она из Анатолии? Почему пряталась здесь, в заповедной зоне Зальцкаммергут? Поссорилась с катарами? [17]17
  Катары – приверженцы ереси, согласно которой материальный мир есть порождение дьявола.


[Закрыть]

– С ума сойти! – Соседка показала вниз, на ручей. – Видишь ту руку?

Я покинула мир своих мыслей. Да, в самом деле. С противоположного берега в ручей свисало лишенное коры дерево, и его сучья зловеще походили на огромные растопыренные пальцы.

– И камни!..

В воде лежало именно то, розовое, отшлифованное потоком, манящее, что заставляет биться чаше сердце доморощенного минералога. Но близок локоток, да не укусишь.

С рюкзаками за спиной мы топали вверх по склону, окруженные шорохами, которые делают неуместными любые разговоры. Иногда мимо нас проносился мотоциклист: с багровым лицом, если ехал вверх, и со счастливой улыбкой, если катился под гору. Прочее человечество не показывалось нам на глаза, большое ему спасибо.

Теперь с одной стороны дороги был крутой обрыв к Михльхальбаху, с другой, вплоть до Пётченпаса, тянулся сумрачный замерший лес.

Найдя камень, пригодный для использования в быту, мы помечали его веткой, а полый ствол, подходящий для создания вазона, или причудливую корягу – несколькими камнями.

Не стану скрывать, нашими пометками был усеян весь регион. Ясное дело, мы забирали малую толику находок – только истинные раритеты.

Впрочем, на сей раз я выглядывала не чудеса природы, а место для убежища.

«Где же, где, – бился в мозгу вопрос, – могло стоять маленькое аббатство, если оно действительно существовало?»

На горе, рядом с которой Михльхальберг казалась заурядной низинкой, а именно на Зандлинге, некогда добывали соль, сначала в открытом карьере, потом в штольнях.

Считается, что первая здешняя солеварня принадлежала римлянам. Однако новейшие исследования пыжатся доказать, что до них успели подсуетиться венеты, не говоря уже об иллирийцах и кельтах.

Во всяком случае, галечная дорога, ведущая через Лейслинг, была построена римлянами, и надо сказать, плохо. Где-то около 800 года за соляные разработки всерьез взялись бавары, прогнав с Михльхальберга славян. В середине XVI века штольням положил конец горный обвал.

Все это я вычитала у Польнера, а также многое другое, а именно: Альтаусзее возникло только в VIII веке, вероятно, вследствие сильного землетрясения. Примерно тогда же был основан монастырь Трунзео. Кем? Может быть, друидками, что жили в Альтмюнстере на Траунзее? Которые заселили рыбой, в первую очередь гольцом, Альтаусзее.

Изначальное поселение – кельтское оно там или еще какое, – названное в честь близлежащего города гальштаттской культурой, продержалось до Средневековья. Немудрено, что Вендлгард устремилась из Траункирхена через Ишланд в Гоизерн, а оттуда в Лейслингское ущелье и обосновалась там, хотя и на отшибе, но рядом с путями сообщения, горняки-то поставляли соль во все части света. Иными словами, у нее была возможность вести переписку.

Довольная направлением своей мысли, я удивилась, оказавшись перед скалой из разноцветной слоистой породы, подножие которой завершалось каменистой осыпью, на которой могли бы разместиться несколько зданий. Задрав голову, я заметила уступ и на нем нечто напоминающее по очертаниям башню из той же породы, а позади башни свободное пространство шириной около метра. Скользнув взглядом в сторону, я обнаружила другой уступ и тоже с башней.

– Ничего себе! – Я указала соседке на уступы. – Ближайшая гроза с градом сметет эти башни, которые и так неизвестно чем держатся. Только пыль полетит!

Я была недалека от истины. Над промоиной, по которой совсем недавно катились камни, нависало огромное дерево с почти вывороченным корнем, сия конструкция медленно, но верно теряла почву под собой.

Наверное, и грозы с градом не понадобится, чтобы спровоцировать очередной обвал.

Скальные обломки манили нас со страшной силой. Не долго думая мы сложили две кучки камней: розовую – для соседки, белую – для меня.

Особенно я обрадовалась двум плоским валунам, идеально гармонировавшим с моей дорожкой между грядок, и конусообразному камню – точь-в-точь сидящая сова! К тому же сквозное отверстие в камне имитировало глаза.

Украдкой я поглядывала на башни. В памяти всплыли монастыри на горе Афон. Если предположить, что гора во времена Вендлгард была менее сыпучей, то маленький монастырь вполне мог разместиться у ее подножия. А отсутствие следов объяснимо как вышеназванным обвалом, так и соляным промыслом: когда монахини покинули гору, их постройки разобрали для хозяйственных нужд.

Мы прикинули, стоит ли нам продвигаться дальше, к долине, и потом вернуться за камнями или…

Полчаса спустя мы подогнали машину и стали грузить добычу. Работа выдалась не из легких, вскоре мы взмокли не только под «охотничьими костюмами», но и под перчатками.

Соседка обмолвилась о Большом Лейслингском озере (оно вообще-то меньше, чем Малое), где можно освежиться.

Сказано – сделано. Проехав немного, мы остановились у следующей скалы, которая была выше предыдущей, но башен не имела, зато у ее просторного подножия я на месте Вендлгард без колебания поставила бы монастырь. Мы спустились к озеру. Скинули «охотничьи костюмы» и… прыгнули, хотелось бы мне сказать, но на самом деле с диким воем, боязливо погрузились в ледяную воду.

Насколько заманчивым озеро выглядело сверху, настолько отрезвляющим было его прикосновение: до боли.

Слегка поплескавшись у берега, мы залезли обратно в свои одежки. Настроение улучшилось. А уж в теплом салоне машины нас охватило истинное блаженство.

Мы тронулись дальше, и вдруг перед машиной появилась ковыляющая бегунья. Чем ближе мы подъезжали, тем она сильнее припадала на ногу.

Пат!

Соседка, конечно, притормозила и спросила:

– Вас подвезти?

– О да! – Тут Пат заметила меня. – Привет! Как мне повезло! Могу поспорить, вы едете домой в Альтаусзее!

Соседка в недоумении воззрилась на меня.

– Это Пат Макколл, профессор германистики из США, она приехала, чтобы взять у меня интервью и заодно отдохнуть. Мы познакомились позавчера.

– Садитесь! – сказала соседка.

Заднего сиденья в «лендкрузере» не было. Соседка ликвидировала его, чтобы выиграть дополнительное место для раритетов, поэтому она вылезла и загрузила Пат в кузов, к каменьям.

Пат выглядела усталой, но я бы побилась об заклад, что ее хромота – просто ловушка для растяп-водителей.

– Ну? Что новенького? – полюбопытствовала я с максимальным равнодушием.

– Интересная местность, – ответила Пат так же безразлично, – чрезвычайно интересная!

И на том спасибо. А то соседка насторожилась. Мы все слишком проголодались для подробных объяснений.

Я оказалась права: когда у отеля соседка извлекла Пат из кузова, от хромоты не осталось и следа. Поблагодарив нас многократно за lift, [18]18
  Подвезти кого-либо (англ.).


[Закрыть]американка бодренько взбежала по ступенькам.

Дома меня ожидал факс от Самур-оглы. Крупный специалист благополучно прибыл в Стамбул и сделал несколько открытий относительно писем Незими и происхождения Вендлгард. Слово «происхождение» было снабжено восклицательным знаком и набрано вразрядку. Подробности открытий он опустил до той поры, когда сумеет убедительно доказать свою правоту. Самур-оглы еще раз благодарил меня за гостеприимство и сотрудничество, коими я внесла неоценимый вклад в исследование турецкой истории. Под красивым росчерком стоял не только адрес Босфорского университета, но и домашний с номером личного телефона-факса.

Я прослушала автоответчик: первым раздался голос Унумганга, потом – Августы. Оба просили перезвонить.

Я отложила долг вежливости на потом. Сначала требовалось прибрать камни, которые мы с соседкой выгрузили у меня на въездной дорожке. На тачке я отвезла их в сад.

Найдя для них пристанище, по крайней мере временное – от напряжения тряслись руки и колени, – я ощутила острую необходимость перекусить и выпить пару чашек чая.

Я устроилась с подносом на террасе. Кусты начали менять окраску. Высокие астры радовали интенсивным фиолетовым, насыщенным темно-розовым и глубоким бронзовым цветом. Пышно распустились поздние розы. Пара чалмовидных лилий заносчиво вскинула кудрявые головки, странно, что их не объели олени. Хотя, может, олени терпеть не могут барсуков и обходят мой сад стороной?