Текст книги "Путешествие в страну ночи"

Автор книги: Барбара Джоан Хэмбли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Это хорошо. – Он отложил книгу, которую пытался читать (ужасную историю любви из римской жизни времен Нерона), и постарался, чтобы голос его звучал равнодушно. – Значит, у нас есть шанс прибыть в Константинополь раньше. "Мертвый путешествует быстро", – сказал Гете, но вряд ли быстрее Восточного экспресса. Даже если Чарльз покинул Вену другим поездом, у нас в запасе день. Вы сможете узнать, когда он появится в городе?

– Я... не знаю. – Антея – прекрасный призрак в платье из лилового шелка – теребила жемчужную пуговку своей перчатки. И Эшеру невольно вспомнилась та юная вампирша, соткавшаяся из лунного света возле больничной стены. Он желал ее тогда, он хотел ее. Нечто подобное происходило и сейчас.

– Я не знаю, что затевает этот Олюмсиз-бей, – спустя мгновение продолжала Антея. – Я посмотрела расписание. Перед главным вокзалом поезд останавливается на нескольких мелких станциях, и этот... Бей, Мастер... возможно, собирается встретить Чарльза на одной из них. Я нс знаю, насколько мне опасно появляться на главном вокзале. Может быть, Чарльз вообще въедет в город не на поезде. Он никогда не любил ни поездов, ни лондонских подземок. Да и сам город, его звуки, запахи... все будет иным, незнакомым. – Антея помолчала, пальцы ее оглаживали пурпурный плюш шторы, она по-прежнему смотрела в темное окно. Смотрела в ночь глазами ночи. Даже Париж сильно отличается от Лондона, – наконец сказала она, словно говоря сама с собой. – В Лондоне я чувствую на расстоянии нескольких миль, что полисмен сегодня обходит район по новому маршруту. Я чувствовала Чарльза, где бы он ни находился... Вена и вовсе другая: хаос, игра без правил. Константинополь... – Антея покачала головой, но Эшер ощутил некую едва уловимую дрожь в ее голосе. То ли от страха, то ли от радости. Странно... – Она произнесла это так тихо, что Эшер еле расслышал. – Я ведь должна бояться. Вне Лондона я – как улитка без раковины, кролик без норы. И все же я ощущаю восторг. Мост Александра в Париже – весь в огнях; музыка и запахи Вены... Я там была как пьяная, хотя знала, что могу погибнуть в любую секунду. Все было такое новое, такое удивительное. Не знаю, испытывали вы что-нибудь подобное?

Не с такой остротой, – сказал Эшер. – Никогда не был мертвым.

– Но ведь это и значит чувствовать себя живым, правда? – Антея обернулась; вынув стальную заколку, сняла шляпу и рассыпала по плечам черную вселенную своих волос.

Эшер кивнул, чувствуя, как очарование сменяется жалостью:

– Вы никогда не хотели быть вампиром, так?

Антея помедлила. Шляпу, похожую на темный букет, она все еще держала в руках.

– Так, – сказала она. – Обретенная острота и богатство ощущений... аромат кофе, цвет шелка... И запах крови, пота, человеческого страха. Да, конечно, никому из смертных этого не постичь, разве что младенцам. Но все, чего я хотела, это не разлучаться с Чарльзом. И вот однажды я этого достигла. – Губы ее покривились. "Бледные", – автоматически отметил Эшер. После того как Антея извлекла его из своего дорожного гроба, они еле успели на этот поезд.

– Я так понимаю, что люди становятся вампирами, лишь бы продлить свое существование. – Она медленно намотала на палец страусиное перо шляпы. В глаза не смотрела. – Но быть мертвым – значит.. остановиться. Вот что с нами случилось. Мы не путешествуем, потому что это опасно. Мы прячемся в наши дома, усыпальницы, тайные убежища, потому что дневной сон неодолим. Мы замыкаем себя на сотни замков, мы пытаемся уберечь себя любой ценой. Мы делаемся мертвыми. Путешествие вроде этого... – Антея еще раз покачала головой. – Все новое опасно, ибо грозит смертью, но смерть – это необходимое условие жизни. Иногда мне кажется, что я больше никогда не вернусь в Лондон.

Эшер вспомнил Крамера. Из мальчишки бы вышел толк, будь у него тогда хоть один-единственный шанс.

Антея протянула руку Эшеру. Лицо ее было печальным и прекрасным. То, что хотела сделать в Венском лесу с Джеймсом та лунная девушка, эта женщина делала с сотнями мужчин в трущобах ночного Лондона. Они хотели ее, они желали ее, они сходили по ней с ума и сами шли к ней в руки. Вспомнился ему и жалобно кричащий Фэйрпорт, когда венские вампирши сдирали с него одежду и аккуратно надкусывали вены, чтобы полностью насладиться его отчаянием и ужасом... Фэйрпорт, всю жизнь желавший только одного – жить, как все нормальные люди...

Тем не менее Эшер подал Антее руку. Пальцы их встретились.

– Спасибо вам, что поехали со мной, – тихо сказала она. – Спасибо за то... что спасли меня.

Иногда мне кажется, что я больше никогда не вернусь в Лондон.

Стоя во тьме усыпальницы, Эшер чувствовал неодолимый ужас при мысли, что больше никогда не увидит Лидию.

Он часто думал о ней, сидя взаперти и слушая утреннее пение муэдзинов, неумолчные крики чаек или шепчуще-легкие шаги птенцов Мастера Константинополя в темных лабиринтах внизу. Иногда он развлекал себя мыслишкой, что, если уж ему суждено умереть в Доме Олеандров, то по крайней мере вокруг него в последний миг столпятся вампиры, а не родственнички, поссорившиеся из-за наследства на похоронах кузена...

Но мысли снова возвращались к Лидии. Семь лет. Их могло быть больше. Возможно, она последовала за ним в Вену, но не дальше. Ни Холивелл, ни полиция, ни даже австрийская контрразведка не могли проследить, как они с Антеей садились в поезд. Все произошло слишком неожиданно, слишком быстро... Стройная, прекрасная, как фея, упорно считающая себя дурнушкой... Ах, если бы увидеть ее хотя бы еще раз – перед смертью! И ничего больше не надо...

Внезапно ему пришло в голову: а что, если, пытаясь отыскать его следы в Вене, Лидия встретилась с Франсуазой?..

Окисляющиеся серебряные прутья тускло отражали желтенький огонек свечи. Эшер аккуратно установил ее на поперечину. Основание свечи он обернул вырванным из книги листом, чтобы не закапать пол воском, пока он будет орудовать бронзовой отмычкой. Ноябрьская ночь, завалы льда неподалеку, тишина и темнота. Руки не слушались от холода и страха. От запаха аммиака першило в горле.

Серебряные петли не скрипнули. Эшер шагнул в низкий коридор, залитый водой и усыпанный древесными опилками.

Зачем здесь лед? Исидро, помнится, говорил, что вампиры с возрастом начинают страдать от холода. Неужели только для того, чтобы создать неудобства старому врагу? Эшер очень бы хотел знать: если он снова освободит Эрнчестера, поможет тот ему бежать отсюда или же исчезнет, как в Вене, оставив его на милость Мастера?

Вторая дверь, как и подозревал Эшер, вела в тесную путаницу змеевиков, труб и резервуаров. Запах аммиака здесь был просто нестерпим. Желтый отсвет скользнул по буквам на ограждении: "Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт".

Компания "Двадцатый век". Холодильное оборудование.

Морозильные камеры, вакуумные установки, мерзкий кишечник резиновых шлангов. Стеклянные бутыли с ядовитым газом мерцали, как чудовищные яйца. Хотя пол в коридоре был весь в лужах, Эшер не заметил под ногами ни мокрых следов, ни прилипших опилок. Вспомнив, как устанавливали отопительную систему в лекционном зале Нового колледжа, он рискнул предположить, что здесь тоже имело место повреждение какого-то клапана, за которым пришлось послать в Берлин.

Пять дней как поломалось, – визжал Бей, – и до сих пор ни слуху ни духу...

Эшер вышел, закрыл и запер дверь, протер серебряную ручку носовым платком.

Другая дверь была холодна, как лед. В ответ на звук ключа в замке изнутри донесся болезненный стон. Глухо, будто из могилы.

Зловоние буквально ослепило Эшера, стоило ему приоткрыть дверь. Он зажмурился, отвернул лицо. Глупо... – подумал он. И тут же: – Да здесь еще холоднее... Дыхание клубилось облаком, позолоченное светом огарка, на стенах мерцала изморозь, под ногами – лед.

Но все это было несущественно по сравнению с тем, что ползло к Эшеру по полу, покрытому смерзшимися опилками и стружками. Взглянув в лицо ползущего – в то, что осталось от лица, – он понял все, хотя понимание это не имело никакого отношения к Эрнчестеру.

Затем дыхание Эшера пресеклось – он ощутил железную хватку огромной руки, а в следующий миг его швырнули об стену с такой силой, что ноги отделились от пола. Он успел лишь пригнуть голову – иначе бы она просто раскололась о камень, но удар был настолько силен, что ребра хрустнули. Эшер закричал – вернее, попытался это сделать. Сознание помрачилось. Затем Олюмсиз-бей ударил его об стену еще раз. Левое плечо пронзила боль, словно по нему хватили топором. И все же Джеймс смог расслышать гремящие над ним проклятия на арабском, персидском и турецком...

– Ты этого хотел? – Эшер уже и не знал, на каком языке это было выкрикнуто. – Этого искал?

Стальная рука вздернула ему голову, едва не сломав шею. Оказывается, он уже лежал на полу в луже ледяной воды.

– Это то, что ты хотел увидеть?

Эшер не видел ничего – оброненный огарок погас. Перед глазами стояло лиловато-серое лицо твари, ползущей к нему по полу усыпальницы. Страшные когти разорвали рукав – от кисти до плеча, гранитное колено Олюмсиз-бея прижало Эшера к полу, шейные позвонки чуть не затрещали. Затем когти вонзились в плоть, вскрыв вену. Кровь обожгла холодную кожу – и тут же что-то у стенки встрепенулось, с низким горловым клокотанием поползло на запах. Эшер чувствовал, как оно слепо тычется в его руку, скользкое, липкое, с острыми зубками; он слышал шепот Мастера:

– Пей, мой котеночек, пей, мой мальчик, мой любимый... пей...

Что-то похожее на руку – что-то бывшее когда-то рукой – вцепилось в его кисть.

Затем с отрыгивающим звуком тварь отпрянула, откатилась, поползла к двери усыпальницы. Там ее вырвало. Олюмсиз-бей тут же бросил Эшера, и тот немедленно потерял сознание.

В себя он пришел через минуту или через две – от боли. На руку его накладывали жгут, а сам он лежал в ледяной воде, ослабев от потери крови.

Тихо, ибо каждое движение причиняло боль, он выдохнул:

– Так вот зачем тебе понадобился Эрнчестер?

– Это не твое дело! – Голос Мастера Константинополя звучал резко и сдавленно. Он затянул повязку с такой силой, что Эшер невольно вскрикнул.

– Я знаю, что ты воюешь с чужаком, вторгшимся на твою территорию. Я знаю, что ты не доверяешь своему нынешнему выводку... и я знаю, что ты больше не способен создавать новых птенцов. – Ногти снова впились в руку Джеймса, терзая онемевшую плоть. – Я угадал? Ты потерял эту способность уже давно. Вас всего шестеро на огромнейший город... Город, где власти не обращают внимания на убийства армян, евреев, бедняков! Даже твои птенцы поговаривают, что ты стал слишком разборчив в выборе новых вампиров... на место тех, которых уничтожил раньше... Но когда пришел чужак, ты все же попытался. И попытка не удалась. Ты смог взять разум птенца, но не смог изменить состав его плоти... И тогда через бывших союзников султана (а с ними у тебя давняя связь!) ты послал за единственным вампиром, которого смог бы держать под контролем... чтобы он сделал для тебя то, чего не сумел сделать ты сам...

Пальцы вампира сомкнулись на его горле, как волчьи челюсти, а колено, подобное пяте гранитного столба, вновь вдавилось в грудь. Олюмсиз-бей произнес очень тихо:

– Я... мог бы... убить тебя...

– Если бы не нуждался в наживке... – просипел Эшер. – Наживке для поимки Антеи, а значит, и графа... Если, конечно, Эрнчестер еще не связался с чужаком...

Пальцы на горле разжались, прошелестел, мазнув по лицу, щелк одеяния Бея. Вампир встал. А затем пнул Эшера, как в бешенстве пинают камень. Потом еще раз. Потом еще. А потом Джеймс снова потерял сознание.

20

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – Пророк Его. – Голос муэдзина, как золотая спица, пронзил тяжелый липкий туман сновидений. – На молитву! На молитву!

"Антея", – подумал Эшер, пытаясь выбраться на поверхность и снова соскальзывая в бархатную темную бездну. Антея стояла у вагонного окна, он видел ее молочно-белый профиль на фоне обсидиана ночи. "Чарльз никогда не любил поезда", – сказала она. Затем ее бледные руки и лицо стали мраморными надгробными стелами за Адрианопольскими воротами, а чернота волос и платья обратилась в черноту ночи.

В хрупком лунном свете он увидел маленького сутулого старомодно одетого мужчину, движущегося от надгробия к надгробию с порхающей легкостью вампира. Выйдя на открытое пространство, Эрнчестер замер. Эшер почувствовал присутствие некой тени, еще не видя ее; просто ему показалось, что снова пахнуло кровью и гнилью. Эрнчестер двинулся, словно бы собираясь бежать, но тень уже была перед ним

Воздух вздрогнул, пронизанный смехом вампира.

Думаешь, он перестал ему покровительствовать и теперь этот человек наш?

Голос проник в его мрачные сны, тихий, как шелест ветра, но Эшер знал, что голос этот ему не приснился. Ужаснувшись, Джеймс тщетно пытался выбраться из пропасти сновидений.

– Если бы он захотел его смерти, она бы уже наступила, – проворчал другой голос, явно принадлежащий одноглазому Харалпосу.

– Разбудим его, – хихикнула Байкус Кадинэ. – Разбудим и спросим.

"Разбудим"! – Он застонал во сне. – "Разбудим!" Они уже стоят вокруг моей кровати!

– Может быть, оживить его поцелуем? – Глубокий грудной голос Пелагеи. – Как царевну в тереме?

Что-то похожее на острые ноготки пробежало по его голой груди.

Шепот расплывался, пропадал. Эшеру казалось, что он видит тусклый золотистый очерк дверного проема, подсвеченный дырчатой медной лампой из коридора. Сами вампиры, столпившиеся вокруг него, были незримы, и лишь зрачки их изредка вспыхивали красным.

– Может быть, он знает, куда делся Бей?

– Почему ты думаешь, что он знает?

– Кто-то же принес его сюда...

– Мы должны найти его...

– И что, мы ему скажем? – насмешливо спросил Зардалу. – Что какой-то негодный армянский пес был найден с разорванным горлом?

– Обескровленный...

– В церкви...

– Этот человек был священником...

– Тогда он тем более этого заслуживал.

– Если бы только он! А еще старик, продававший инжир...

– Он становится дерзок, наш Сумеречный Волк. – Зардалу произнес это имя по-турецки – Гелге Курт; слово прозвучало гортанно и резко. – Теперь Бей волей-неволей должен нарушить уединение, снова выйти в ночь, прекратить возиться с дастлахом и со своими неверными алеманами...

– А если он этого не сделает?

– Таких убийств не прощают. Не удивлюсь, если Бей прикажет нам найти этого чужака Гелге Курта и убить его...

– А что бы ты сказал о крестьянине, вообразившем себя солдатом только потому, что другой выслужившийся крестьянин вручил ему ружье?

– Мы должны найти Бея...

– ...найти его...

Эшер уже не знал, точно ли они толпятся в его комнате. Ему вдруг показалось, что если он сейчас проснется, то найдет ее пустой. Двери открыты настежь, в пятнистом свете висящей в коридоре лампы смутно золотится стена.

"Это не твое дело!" – сказал Олюмсиз-бей.

И Чарльз: "Я любил ее до самой смерти и после смерти".

Эшер подумал, что знает, где нужно искать Олюмсиз-бея, – и сердце его сжалось от боли и жалости.

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – Пророк Его. – Отдаленный голос муэдзина проник сквозь оконные решетки, за которыми истекал кровью причудливый и величественный константинопольский закат.

Лидия никак не могла совладать с собственными руками и придать прическе хотя бы относительную симметричность. "Да и в конце-то концов, подумала она, пытаясь сосредоточиться исключительно на щипцах для завивки, – никогда они у меня не кудрявились как положено..."

Она старалась не глядеть на стол, где лежал вскрытый конверт с короной Габсбургов.

В этом не было нужды. Лидия уже знала содержание письма наизусть:

Если вам дорога жизнь вашего мужа, мы можем встретиться возле Горелого Столпа сегодня в 3.00. Один из ваших знакомых – слуга Бея, но не говорите об этом никому, иначе ваш муж к утру будет мертв. Доверьтесь мне. Кароли.

Доверьтесь мне...

Горелый Столп Лидия видела два дня назад, когда они с Разумовским направлялись к базару. Столп представлял собой массивный монумент из византийского порфира с закопченным бронзовым всадником, стоящий в самом средоточии старого города, окруженный лабиринтом дворов, переулков, складами и заброшенными банями.

Идеальное место для похищения, особенно если жертву предварительно усыпить хлороформом. Когда ей, утром доставили это письмо, Лидия первым делом подумала: Да что он меня, за дурочку принимает?

Однако уверенность в том, что подозрение ее правильно, не принесла Лидии облегчения, когда во время чаепития у леди Клэпхэм часы в посольстве пробили три.

И если repp Якоб Цайттельштейн сегодня вечером не придет на прием к этому турку, приятелю герра Хиндла (при условии, что герр вообще вернулся из Берлина), что ей тогда делать?

Уже среда. Джеймс пропал неделю назад.

Она закрыла глаза, щипцы остывали в опущенной руке. Боже правый, помоги мне найти его, – молилась Лидия. – Господи, укажи хоть еще одну ниточку, кроме этой...

"Лед", – немедленно пришло ей в голову. В памяти зазвучал голос Разумовского, приглушенный гомоном Большого Базара. "Кто-то с кем-то обязательно знаком..."

Если герр Якоб Цайттельштейн отправился в Берлин за какой-то деталью сломавшейся холодильной установки, Олюмсиз-бей должен покупать лед. За пару дней можно проследить.

Я не могу ждать пару дней!– в отчаянии подумала она. – Джейми не может ждать пару дней!

Сзади послышался какой-то шум, и Лидия испуганно открыла глаза.

В зеркале она увидела, что на пороге комнаты, моргая от льющегося сквозь решетки света, стоит Маргарет.

Желудок болезненно сжался.

Только не перед встречей! – безнадежно подумала Лидия. – Еще одной сцены я не вынесу...

Она поправила очки и обернулась, не вставая со стула. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Следовало сказать что-нибудь нейтральное, например: "Здравствуйте, Маргарет", или: "Ну как? Вы купили, что собирались?" (Гувернантка ушла из дому утром, когда Лидия еще не проснулась.) Но сил на слова не нашлось. Лидия молча смотрела, как Маргарет озабоченно теребит кружево своей митенки.

Наконец она подняла глаза:

– Миссис Эшер... Лидия, я... я прошу извинить меня.

С пятилетнего возраста Лидию приучили, что в таких случаях следует улыбнуться и сказать: "Все в порядке". Но рука чуть выше локтя была накрест залеплена пластырем и перебинтована. Доктору Манцетти и леди Клэпхэм, порекомендовавшей Лидии этого врача, она сказала, что ее покусала собака.

Спрашивать "Почему?" тоже не имело смысла.

Найденный ею сонет все уже объяснил.

Прошедшей ночью она долго не могла уснуть, строки не шли из головы, заставляя сердце биться сильнее. Ничего похожего Лидия еще не ощущала. Во всяком случае, к Джеймсу она испытывала совсем иные чувства. А тут вернулся старый страх перед Исидро...

Но в синих глазах Маргарет стояли слезы, и гнев пошел на убыль.

– Вы боялись за него, – словно бы утешая ее, сказала Лидия. – И вы хотели помочь ему. Вы боялись, что он умрет из-за этого данного мне обещания.

Маргарет вспыхнула, пошла пятнами и снова уставилась на свои перчатки. Из-под очков поползли струйки слез. "Эта женщина пыталась убить меня, устало подумала Лидия. – Почему я должна щадить ее?"

Однако Лидия знала ответ и на этот вопрос. Потому что не сонет был причиной того, что Маргарет вчера захлопнула дверь. Причиной была она, Лидия Уиллоуби, наследница, отнявшая у Маргарет последнее. Ведь ни один из найденных сонетов не был посвящен мисс Поттон.

– Простите, – прошептала Маргарет. – Простите меня. Я сама не знаю, что такое на меня нашло... – Хотела убежать, но остановилась, обернулась, привычно ожидая наказания.

Может быть, вампир просто внушил ей вчера острое чувство ревности? Лидии вспомнилось на мгновение смуглое одутловатое лицо чужака, его звериный оскал...

Нет. Такое скорее было бы в духе дона Симона...

Лидия содрогнулась. Она уже не могла думать об Исидро, о том, как они играли с ним в пикет, о том, как он, уходя, обернулся на лестнице и оперся белой рукой на перила...

– Все в порядке, – сказала она.

Маргарет отвернулась и заплакала.

"Проклятие!" – подумала Лидия. Усталая, подурневшая, измученная подозрением, что убила Джейми, не пойдя на встречу с Кароли, не знающая, как быть, если Цайттельштейн сегодня не явится на прием, – она еще должна была кого-то утешать!..

– Вы уверены, что с вами все в порядке, милая? – Леди Клэпхэм тронула руку Лидии. Они уже входили в городской дом мсье Демерси, выстроенный над темными водами Мраморного моря.

Лидия кивнула, хотя чувствовала себя и впрямь неважно. Она с удовольствием осталась бы дома по примеру сраженной мигренью Маргарет. Перевязанная рука под длинными оперными перчатками и кружевами рукавов болела. Единственное, о чем Лидия сейчас молила Бога, – не встретить на этом приеме Игнаца Кароли.

– Я бы выпила немного шампанского, – сказала она, пока двое стройных слуг (по европейскому обычаю – в ливреях и париках) проводили их в залу.

– Вам надо выпить бренди, – отрубила леди Клэпхэм. – И я об этом позабочусь.

Хозяин дома, турок, отучившийся в Сорбонне, щеголял в безукоризненном вечернем костюме, но его смуглое полное лицо и щетка жестких усов вызвали в Лидии неприятные воспоминания о мерцающих в ночи клыках. Хозяйка, младшая дочь силезского аристократа, была, по мнению Лидии, похожа на породистого кролика в желтом атласном платье. Судя по всему, ливреи и парики слуг в духе восемнадцатого столетия, электрические канделябры и венецианские зеркала были ее затеей. Равно как и бело-золотые стулья в стиле Людовика XVI. Герр Хиндл сердечно приветствовал Лидию, но тут же осведомился о здоровье и выразил уверенность, что нежному прекрасному полу не стоит интересоваться делами и предпринимать утомительные поездки по старому городу...

Но это исключительно ради мужа. Видите ли, муж должен был встретить ее в Константинополе, и вот уже неделя, как о нем ни слуху ни духу. (Лидия развернула веер, надеясь, что, обмахиваясь, не будет выглядеть столь изможденной.) Кстати, не здесь ли герр Цайттельштейн? Муж говорил, что досточтимый герр тоже имел дело с неким клиентом, который, возможно, мог бы сообщить...

О, конечно! Конечно! Всенепременно! Якоб только что вернулся из Берлина и будет рад познакомиться, а помочь – тем более...

Якоб Цайттельштейн оказался моложавым, крепко сбитым мужчиной, даже в вечернем костюме сильно напоминавшим одного из монтеров, которых его компания направляла в Оттоманскую империю. Кроме того, он производил впечатление человека, никогда не забывающего имен, лиц, обстоятельств и держащего в своих мясистых пальцах всю возможную информацию.

– Видите ли, мой муж перед отъездом упомянул, что ведет дела с "Дарданелльской земельной корпорацией", – объяснила Лидия, назвав компанию, выдавшую 26 октября чек на сумму в восемьдесят фунтов некому Фекетело. По словам Разумовского, Игнац Кароли покинул Константинополь внезапно, таинственно, под чужим именем, причем двадцать седьмого числа. Чек Лидия обнаружила сегодня днем. – Муж сказал, что должен встретить здесь кого-то из этой компании, и я, право... Все это ужасно нелепо, – добавила она, – но должны же они хоть что-то о нем сообщить. – Она беспомощно взглянула на Цайттельштейна. – Однако я не знаю, ни кто они такие, ни где их искать...

– "Дарданелльская земельная"? – Цайттельштейн вздернул брови Таинственный repp Фиддат?

– Кажется, речь шла о нем... – Лидия пригубила превосходное шампанское мсье Демерси. – Они ведь и ваши клиенты, не так ли?

– Ха-ха! – вострубил Хиндл. – Она в курсе всего, эта маленькая мудрая леди.

– Он, – со странным выражением поправил Цайттельштейн. – Он, а не они. Насколько я понимаю, "Дарданелльская земельная корпорация" существует только на бумаге. Обычное дело. Таких компаний сейчас огромное множество. Фиддат... – Он покачал головой.

Почувствовав, что попала в цель с первого выстрела, Лидия округлила глаза:

– Что же в нем странного?

– Все. – Цайттельштейн снова покачал головой. – Это из-за него мне пришлось съездить в Берлин. Ему зачем-то вдруг понадобилась холодильная установка в римской усыпальнице под его дворцом. Когда вышел из строя клапан насоса, он не стал ждать, как все нормальные люди, пока из Берлина пришлют с экспрессом новый клапан. Нет! Он выложил пять тысяч франков почти две сотни фунтов! – и потребовал, чтобы я привез ему этот клапан лично...

– Они очень богаты, эти турки, – важно заметил Хиндл. – Аммиачные холодильные установки, как вы должны знать, моя дорогая фрау Эшер, гораздо лучше, чем старые системы, использующие сернистый ангидрид. Сернистый ангидрид, знаете ли, имеет прескверную привычку разъедать машинерию. Ха-ха!

– В самом деле? – Лидия одарила его лучезарной улыбкой и снова повернулась к Цайттельштейну, пресекши таким образом дальнейшие разъяснения. – И он был рад получить от вас этот клапан?

Цайттельштейн покачал головой:

– Не уверен, фрау Эшер. Сегодня днем я обнаружил лишь несколько истерических писем от его агента... Ваш муж когда-нибудь встречался лично с герром Фиддатом, фрау Эшер?

Лидия покачала головой.

– Я думала, существует некое запрещение для мусульман вести дела с христианами лично. Я, конечно, имею в виду не обычных правоверных мусульман, но у них же там есть секты дервишей.

– Это вы явно не о тех дервишах, с которыми я знаком, – осклабившись, заметил Хиндл. – Я смотрю, вы о них вообще ничего не знаете, ха-ха!

Цайттельштейн тоже осклабился:

– Ну, насколько мне известно, мусульмане всегда готовы были вести дела хоть с евреями. – Затем усмешка исчезла, он стал серьезен и задумчив. – Я скажу так: агент его напуган. Это заметно. Мое собственное подозрение таково: этот Фиддат – прокаженный.

– Как необычно! – воскликнула Лидия, и в голосе ее прозвучало нетерпение ("О, продолжайте, пожалуйста").

– Никто, насколько я знаю, его не видел, – продолжил Цайттельштейн и взглянул на Хиндла, как бы предлагая подтвердить свои слова.

Тот почесал крыло носа.

– Весьма таинственный малый. – Обернулся и встретился взглядом с хозяином. Мсье Демерси прохаживался по залу, останавливаясь то тут, то там и вступая в краткие беседы с гостями. – Джафар, вы ведь тоже никогда не видели герра Фиддата, не так ли? И не бывали в его дворце?

– О, в Доме Олеандров я как раз бывал, – заметил Цайттельштейн. Потратил чуть ли не десять дней, собирая этот злосчастный компрессор.. Бр-р, какой там холодина в подвалах! Но меня всегда встречали только слуги, отводили в усыпальницу и стояли смотрели, пока я там работал...

– По словам Хасан Буза... Это, видите ли, мадам, поставщик льда. Демерси отвесил вежливый поклон, сразу став похожим уже не на турецкого корсара, но скорее на вымуштрованного солдата. – Примерно то же самое случилось и с его людьми, которых он послал туда. Лед (около десяти тонн) свалили в коридорах, слуги расплатились с рабочими и выпроводили их. Говорят, что это проклятый дом.

– Где он находится? – спросила Лидия.

Слуга, появившийся между резных колонн, окружавших зал, почтительно подал знак хозяину. Тот извинился, отпустил еще один поклон и направился к слуге. Цайттельштейн сказал:

– В старой части города, возле базара. Если вы пройдете от Валидэ-ханум по Чакмакаджитар, то это будет третий поворот вверх по холму. Сам дом включает в себя по меньшей мере три старых караван-сарая, но вход именно там, где я сказал. Идите вдоль стены, пока не наткнетесь на главную дверь. Но если вы собираетесь познакомиться лично с герром Фиддатом, добавил он, – не вздумайте идти туда без эскорта. Я, разумеется, имею в виду не леди Клэпхэм.

– О, конечно, – согласилась Лидия, чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее.

– Боже правый, естественно, нет! – воскликнул неприятно пораженный Хиндл. – Европейская леди в таком районе?..

"Завтра, – подумала она, озираясь в поисках князя. – С Разумовским или с парой крепких слуг из русского посольства. Боже, сделай так, чтобы слова Кароли оказались ложью..."

Конечно же, они были ложью, они не могли не оказаться ложью, и это его предупреждение: "Один из ваших знакомых – слуга Бея", – старый трюк (Джеймс не раз рассказывал о чем-то подобном). Может быть, наведаться туда ночью вместе с Исидро? Но здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит. Исидро сейчас слаб, да и много ли он сможет в чужом гнезде? Нет. Идти надо только днем...

Вернулся встревоженный Демерси.

– Должен предупредить, – тихо сказал он. – Опять беспокойства в армянских кварталах. Будете разъезжаться – лучше возвращайтесь через Махмуди и Баб-Аль-Джаддесси, но не через Баязид.

Хиндл нетерпеливо взмахнул рукой:

– Но войска хотя бы на этот раз вызывать не будут?

– Не уверен. Дело пока еще не зашло так далеко. Однако было совершено несколько... странных... убийств, и это может привести к новому мятежу. Он вновь поклонился Лидии. – Это может показаться вам странным, мадам, но я прошу вас не одобрять действия армии и правительства. Мы не варвары, хотя вы, конечно, думаете иначе. Нас тысячи, нас десятки тысяч – возмущенных тем, как войска расправляются с армянами и греками в этом городе. Было ужасной ошибкой вложить оружие завтрашнего дня в руки тех, кто еще живет днем вчерашним.

Большинство гостей восприняли известие о возможном мятеже с удивительным спокойствием, словно все это происходило за тридевять земель и нисколько их не касалось. Может быть, потому, что с июля мятежей они уже навидались достаточно, а может, потому, что жили в относительно спокойном районе Пера. Или их интересовала исключительно торговля железнодорожными шпалами, машинами, солдатскими ботинками, как саму Лидию интересовали только ее медицинские исследования. Правда, несколько посольских жен отбыли довольно рано, но леди Клэпхэм сказала:

– Вздор! Лучше позже, чем раньше. К тому времени все бунтовщики разойдутся по домам, и мы сможем проехать напрямик.

"Возможно, она права", – подумала Лидия. Во всяком случае, князь Разумовский ("У этих русских азиатское понятие о времени!") даже еще не появлялся в зале, а поговорить с ним было просто необходимо. Лидия понимала, что, обратись она к сэру Бернуэллу с просьбой помочь ей попасть в старый стамбульский дворец, тот ограничился бы дипломатически вежливым письмом в "Дарданелльскую земельную корпорацию", вместо того чтобы прислать пару казаков с дубинками.

Оставалось ждать, поклевывая за столом салат из омара и слушая, как repp Хиндл с герром Цайттельштейном смакуют подробности недавнего скандала с братом кайзера. После ужина были танцы. Лидия заставила себя принять приглашение от герра Цайттельштейна на тур вальса, затем танцевала шотландку со священником из Американской лютеранской миссии в Галате – и все высматривала, не мелькнет ли в толпе гостей роскошный зеленый мундир князя или, упаси Боже, грациозная фигура Игнаца Кароли.