Текст книги "Кухня"

Автор книги: Банана Ёсимото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

2
Полнолуние

На исходе осени умерла Эрико-сан.

Ее убил в припадке безумия влюбившийся в нее мужчина. Он случайно встретил Эрико на улице, и она ему понравилась. Он пошел за ней следом и обнаружил, что она работает в баре для голубых. Для него было шоком, что эта красивая женщина на самом деле является мужчиной. Он писал ей длинные письма и начал постоянно захаживать в ее клуб. Чем большую настойчивость он проявлял, тем менее приятным он становился и для Эрико, и для клиентов заведения. Однажды ночью с воплем, что его одурачили, этот мужчина вдруг бросился на нее и ударил ножом. Истекая кровью, Эрико схватила украшавший стойку тяжелый железный колокольчик и, держа его обеими руками, убила этого преступника.

– Получай! Это была самозащита! Теперь мы квиты! – Это были ее последние слова.

А я, Сакураи Микагэ, узнала об этом только с наступлением зимы. Прошло уже много времени, и вдруг мне позвонил Юити.

– Она умерла, сражаясь, – без объяснений начал он.

Был час ночи. Я совершенно не понимала, о чем идет речь, когда вскочила, разбуженная телефонным звонком, и схватила трубку. В моей полусонной голове крутились сцены из фильмов про войну.

– Юити? Что случилось? О чем речь? – твердила я.

После недолгого молчания он сказал:

– Моя мать… вернее, мой отец был убит.

Я ничего не понимала. До меня не доходило. У меня перехватило дыхание. И тогда как бы неохотно Юити начал подробно рассказывать о смерти Эрико.

Вначале я не могла в это поверить, тупо пялилась в пространство, а телефонная трубка казалась мне удаленной в бесконечность.

– Когда… это случилось? Совсем недавно? – спрашивала я, не вполне понимая, откуда доносится мой голос и что я говорю.

– Нет, уже давно. Приятели из клуба устроили ей скромные похороны… Извини. Я никак не мог тебе об этом сообщить.

У меня словно ком застрял в груди. Значит, ее больше нет. Ее уже нигде нет.

– Извини меня, на самом деле извини, – повторял Юити.

Телефон не спасал. Я совершенно не понимала, готов ли он разрыдаться или громко расхохотаться, хочет ли вести долгую беседу или остаться наедине с собой?

– Юити, я сейчас приеду. Хочешь? Мне нужно разговаривать, видя твое лицо!

– Хорошо. Я тебя отвезу обратно, так что не беспокойся, – не объясняя своего душевного состояния, сказал Юити.

– Пока! – сказала я и опустила трубку.

Когда же мы последний раз виделись с Эрико? Кажется, мы прощались, улыбаясь друг другу. Голова у меня шла кругом. В начале осени я бросила школу и стала учащейся кулинарного училища. Сразу после этого я уехала из дома Танабэ. Оставшись совсем одна после смерти бабушки, я полгода прожила в семье Юити и его мамы Эрико, которая на самом деле была мужчиной… Наверное, последний раз мы виделись, когда я переезжала? Эрико всплакнула и сказала, что поскольку это недалеко, то на выходные я могла бы их навещать… Не удалось. Мы встретились с ней в конце прошлого месяца в ночном магазине. Когда ночью мне не спалось, я пошла в магазин «Family Mart» купить мусс и у самого входа повстречала возвращавшуюся с работы Эрико, которая пила из бумажного стаканчика кофе и ела отварные овощи – одэн – с «девушками» (а на самом деле с мужчинами), работающими в этом магазине.

– Эрико-сан! – окликнула я ее.

– О, Микагэ, ты так исхудала с той поры, как уехала от нас! – с улыбкой сказала она, взяв меня за руку. Эрико была в голубом платье.

Когда я выходила, купив мусс, то снова увидела Эрико со стаканчиком в руке. Прищурившись, она всматривалась в уличные огни, и я игриво сказала:

– Эрико-сан, вы выглядите совсем как мужчина!

Она рассмеялась и сказала:

– Что ты говоришь? Какая ты хитрожопая! Кажется, ты уже созрела.

«Девушки» из магазина расхохотались. Потом она пригласила меня заходить в гости, и я согласилась. Расстались мы с улыбками на лицах. С той поры я больше ее не видела.

Сколько времени потребовалось мне на поиски зубной щетки, пасты и полотенца? Я напоминала себе обезглавленную курицу. Я металась, открывая и закрывая створки, распахивая дверь в туалет, вытирая пол после опрокинутой на него цветочной вазы, расхаживая по комнатам, и только поняв, что у меня в руках ничего нет, подумала с легкой улыбкой, что лучше всего просто лечь и закрыть глаза.

Я положила в сумку зубную щетку и полотенце, несколько раз проверила, выключен ли газ и включен ли автоответчик и, пошатываясь, вышла из квартиры.

Придя немного в себя, я обнаружила, что иду по зимней дороге в сторону дома Танабэ. Ключи звенели у меня в карманах, а слезы лились ручьем, пока я шагала под звездным небом. Казалось, что и дорога, и мои подошвы, и замершие в молчании здания снова начали укутываться теплом. У меня вдруг перехватило дыхание, и мне стало не по себе. И тогда вдруг подул холодный ветер, и я почувствовала, как холод постепенно заполняет мою грудь. Мне показалось, что все, на чем обычно задерживался мой взгляд, начало уноситься ветром и постепенно охлаждаться.

Я с трудом могла различить все то, что обычно отмечала: телефонные столбы, уличные фонари, припаркованные машины и черное небо. Все как-то удивительно смешалось в сюре, обращенном к теплому воздуху, и расплывалось у меня перед глазами. Мне никак не удавалось сдержать собственную энергию, настойчиво вырывающуюся из моего тела. Какой-то шипящий звук угасал в темноте.

Когда мои родители умерли, я была еще маленьким ребенком. Когда умер дедушка, у меня как раз был любовный роман. После смерти бабушки и до сих пор я ощущала себя совсем одинокой. Но я никогда не была такой одинокой, как сейчас.

Но я пыталась любыми способами выжить, я хотела вырваться из прежней жизни. Казалось, что непременно наступит завтра, будет послезавтра, а потом следующая неделя. Я не могла даже представить, насколько это будет трудно. Конечно же, все это время я продолжала пребывать в унынии, отчего становилось еще тяжелей на душе. Моя тень спокойно двигалась по ночной дороге, несмотря на грозовые бури в моей душе.

Хотелось положить этому конец, и я решила, что надо встретиться с Юити. Откровенно с ним поговорить. Но что это даст? Зачем? Это не сулит никакой надежды. Только большее уныние.

Я пребывала в таких грустных раздумьях, нажимая звонок в квартире Танабэ. Я долго поднималась по лестнице на десятый этаж, не воспользовавшись лифтом, и слышала доносящиеся сверху смешки. Я услышала, как Юити неторопливо подходит к двери. Когда я там жила, то часто забывала ключ и, возвращаясь поздно, должна была звонить. Каждый раз подходил Юити, и я слышала, как он снимает цепочку.

Дверь отворилась, и появилось слегка изможденное лицо Юити.

– Привет! – сказал он.

– Давно не виделись! – сказала я, не в силах сдержать широкую улыбку от нахлынувшей радости. В глубине души я действительно была счастлива увидеться с Юити.

– Можно войти? – спросила я.

Он стоял передо мной слегка растерянный:

– Конечно же, конечно… я… я… боялся, что ты на меня страшно сердита. Извини меня. Проходи!

– Как я могла на тебя сердиться? Ты же меня знаешь!

– Разумеется, – сказал Юити, демонстрируя мне хорошо знакомую ухмылку, появлявшуюся на его лице, когда он бывал растерян.

Я улыбнулась в ответ и сняла в прихожей туфли. Вначале я почему-то почувствовала себя неуютно в комнате, где еще совсем недавно жила, но вдруг вспомнила ее запах, и на меня нахлынула ностальгия. Опустившись на диван, я погрузилась в воспоминания. Юити принес кофе.

– У меня такое чувство, что я была здесь очень давно.

– Ты права. Наверное, ты была очень занята? Как твоя работа? Интересная? – вежливо полюбопытствовал Юити.

– Да, все, что я сейчас делаю, мне нравится. Даже чистить картошку. Я пока еще на этом уровне, – хихикая, ответила я.

Вдруг Юити опустил чашку и начал разговор.

– Сегодня впервые я начал снова кое-что соображать и понял, что не могу тебе не рассказать об этом. Поэтому я сразу и позвонил тебе.

Я наклонилась, чтобы лучше его слышать, и посмотрела прямо в глаза.

Держа в руке чашку и не сводя с нее глаз, Юити начал свой рассказ.

– До похорон я совершенно ничего не соображал. Голова была пустой, перед глазами черная пелена. Этот человек был для меня единственным, с кем я вместе жил: являлся для меня и матерью, и отцом. Так было всегда: с тех пор как я себя помню. Из-за повседневной суеты я над этим даже не задумывался. Я не замечал, как один за другим проходят дни. И вот – смерть этого человека не была обычной. Это было преступление. Даже жена и дети убийцы пришли на похороны. Девушки из заведения были в отчаянии. Если бы я не вел себя как старший сын, все вышло бы из-под контроля.

Твой образ постоянно присутствовал в моей голове. И это правда! Так было всегда. Но почему-то я никак не мог решиться тебе позвонить. Я боялся, что, как только тебе об этом сообщу, все сразу превратится в реальность. Станет очевидно, что моя мать, которая на самом деле мой отец, мертва, и теперь я остался совсем один. Поэтому, хотя я и понимал, что ты – самый близкий мне человек, но не сообщил о происшедшем, и теперь считаю, что вел себя по-идиотски. Наверняка я был не в себе.

Видя, насколько сильно он потрясен, я могла только выдавить из себя:

– Почему-то вокруг нас слишком много смертей. Мои родители, дедушка, бабушка… мать, родившая тебя, потом Эрико. Это ужасно! Во всем огромном мире таких несчастных, как мы с тобой, найти трудно! Удивительно, что мы стали друзьями. Все вокруг умирают, умирают.

– Ага! – улыбнулся Юити. – Возможно, нам двоим нужно открыть собственное дело и поселиться рядом с теми, кто хочет умереть. Тогда мы сможем зарабатывать, ничего не делая.

Его грустное, но при этом неомраченное, улыбающееся лицо озарилось светом. Было уже совсем поздно. Я обернулась и посмотрела на прекрасный ночной пейзаж с мерцающими огоньками. Сверху улица казалась усыпанной светящимися зернами. Вереница машин напоминала сверкающую реку, текущую сквозь ночь.

– И вот теперь я тоже стал сиротой, – заключил Юити.

– А я вдвойне. Однако я не отчаиваюсь… – рассмеялась я, и тут из глаз Юити покатились слезы.

– Мне очень хотелось, чтобы ты меня рассмешила, – сказал Юити, рукой вытирая слезы. – В самом деле. Я ничего не мог с собой поделать.

Я обеими руками обняла Юити за голову:

– Спасибо, что позвонил.

Мы решили, что в память о ней я должна забрать красный свитер, который она часто носила. Я вспомнила, как однажды вечером, когда я примеряла этот свитер, Эрико сказала: «Какая жалость! Хотя он и дорогой, но тебе больше к лицу».

Тогда Юити подошел к комоду с одеждой Эрико, достал оттуда и передал мне ее «завещание», после чего пожелал мне спокойной ночи и отправился спать в свою комнату. Я читала завещание одна.

Юити,

очень странно писать такое письмо собственному ребенку. Однако в последнее время я ощущаю, что мне угрожает опасность, и пишу тебе об этом, хотя это, может быть, только один шанс из десяти тысяч. Впрочем, это шутка. В ближайшее время мы это еще прочитаем вместе и посмеемся.

И все же, подумай о том, что я говорю. Если я умру, ты останешься совсем один. Но разве у тебя нет Микагэ? По поводу этой девушки я не шучу. Родственников у нас нет. Когда я женился на твоей матери, все связи прервались. А уж после того, как я стал женщиной, они прокляли меня. Поэтому даже не пытайся установить связь с дедушкой и бабушкой… Понятно?

Да, Юити, в этом мире существуют разные люди! Мне это трудно понять, но есть люди, предпочитающие жить в грязи. У меня не вызывают сострадания те, кто, чтобы привлечь к себе внимание, намеренно причиняют зло другим, но потом это выходит за допустимые пределы, и тогда зло обрушивается на них. Однако я могла счастливо жить, изменив свое тело. Я прекрасна, я лучусь! Когда я притягиваю людей, даже если они мне безразличны, я воспринимаю это как налог на красоту. Поэтому даже если меня убьют, это будет просто несчастным случаем. Не пытайся искать странных объяснений. Верь в меня такую, какой я была.

Я старалась намеренно писать это письмо мужским языком, однако, как это ни странно, мне стало стыдно, и я не могла пошевелить кистью. Очевидно, хотя я долгие годы жила как женщина, моя мужская сущность оставалась моим подлинным «я». Я просто играла другую роль. При этом и телом и душой я остаюсь женщиной. И номинально, и в самом деле я являюсь твоей матерью. Очень смешно!

Я любил свою жену. И когда я была мужчиной, и когда была жената на твоей матери, и после ее смерти, когда я стала женщиной и воспитывала тебя, пока ты не вырос. Мы с тобой жили счастливо. А потом к нам приехала Микагэ! Тебе не кажется, что для нас обоих это было огромной радостью? Мне ужасно хотелось бы снова увидеть Микагэ! Эта девушка тоже стала моим любимым ребенком.

Да, я стала слишком сентиментальной.

Передай Микагэ мои наилучшие пожелания. Скажи ей, что не следует обесцвечивать волосы на ногах в угоду молодым людям. Тебе не кажется, что это неприлично?

В этот же конверт вложены все мои банковские документы. Я думаю, что самому тебе со всем этим не разобраться. Свяжись с адвокатом. Во всяком случае, я оставляю тебе все, за исключением ночного клуба. Разве плохо быть единственным ребенком?

Эрико

Закончив читать это послание, я сложила его. Я почувствовала, как у меня в груди сгущается аромат любимых духов Эрико. Я подумала, что, после того как письмо откроют еще несколько раз, этот аромат исчезнет. Это было особенно тяжело представить.

Я прилегла на софу, которая своим очарованием вызывала у меня грустные воспоминания о временах, когда я жила здесь. Ночь была такой же, как и прежде: я находилась в той же самой комнате, и растения через окно выглядывали на лежащий внизу город.

Но я знала, что, сколько ни жди, она не вернется. Когда приближался рассвет, слышался стук ее каблуков и мурлыканье песни, а потом звук открываемого замка. После закрытия заведения она всегда возвращалась домой несколько навеселе, отчего производила много шума, и я просыпалась. Слыша шум воды в душе, шлепанье ее тапок, звук закипающей воды в чайнике, я снова умиротворенно засыпала. Так было всегда. Теперь осталось только приятное воспоминание. Мне так ее не хватало, что казалось: я свихнулась.

Слышит ли Юити в соседней комнате, как громко я рыдаю, или погружен в приключения грустного сна?

В эту печальную ночь поднялся занавес нашего незатейливого романа.

На следующий день мы оба встали очень поздно, только пополудни. Поскольку у меня был выходной, я неторопливо пощипывала хлеб и просматривала газету, и тут в комнату вошел Юити. Он присел рядом со мной и, попивая молоко, сказал:

– Я собираюсь снова начать ходить в школу…

– У студентов такая бурная жизнь… – сказала я и разломила булочку напополам.

Со словами благодарности он принял ее и начал громко жевать. Пока мы вдвоем сидели перед теликом, у меня было странное ощущение, что мы на самом деле сироты.

– Микагэ, сегодня вечером ты возвращаешься домой? – спросил он.

– Да, – ответила я, – сразу после ужина возвращаюсь.

– Тогда… приготовь для меня классный ужин! – попросил Юити.

Эта мысль мне очень понравилась, и у меня поднялось настроение.

– Тогда давай приниматься за дело! Мы приготовим ужин, который станет вершиной всех прочих ужинов.

Я тщательно обдумала меню, записала на листочке все необходимые компоненты и вручила ему.

– Возьми машину. Купи все из этого списка. Я знаю, что ты любишь эти продукты больше всего. Возвращайся как можно скорее, чтобы получить удовольствие от приготовленной еды.

– Ты ведешь себя, как молодая жена! – пробурчал Юити и вышел.

Как только за ним закрылась дверь, я почувствовала, что смертельно устала. В комнате стало так тихо, что казалось – время остановилось. Мне представилось, что я единственный живой человек и двигаюсь в застывшем мире.

Комнаты всегда выглядят такими после того, как там кто-то умер.

Я рухнула на софу. И застывшим взором рассматривала серый зимний пейзаж за окном. Вся эта часть маленькой улицы с ее парком, тротуарами, пронизанная тяжелым холодным зимним воздухом, производила гнетущее впечатление. Мне казалось, что она подавляет меня и мешает дышать.

Великие люди излучают вокруг себя сияние, отражающееся в сердцах окружающих. Когда этот свет исчезает, то опускается густая тень. Возможно, Эрико-сан была и не такой уж великой, но с ее смертью исчез такой свет.

Я легла на спину и всматривалась в хорошо знакомый и оставшийся в моей памяти белый потолок. Уже после кончины бабушки, когда Юити и Эрико отсутствовали, я часто так лежала и рассматривала этот потолок. Тогда мне казалось, что со смертью бабушки я потеряла последнего близкого родственника и все стало беспросветным. Но теперь я убедилась, что может быть все хуже и хуже, и конца этому нет. Эрико была для меня ужасно важна. Не знаю, повезло ли мне, или меня постигла неудача, она всецело дарила мне себя, свою ласковую заботу. Это не значит, что от таких мыслей мне стало легче. Но тогда я поняла, что, сколь бы ни плохи были мои дела, в обычной жизни я должна примиряться с обстоятельствами, а это значит, что я стала взрослой и жить мне стало легче.

Но при этом теперь я испытывала более сильное чувство стыда.

Темные, слегка подкрашенные оранжевым цветом облака простирались по закатному небу. Вскоре спустилась темная ночь и заполнила пустые пещеры моего сердца. Меня начало клонить в сон, но я испугалась, что если засну, то мне приснятся кошмары, поэтому я встала с софы.

Впервые после долгого отсутствия я снова оказалась на кухне в доме Танабэ. На одно мгновение мне почудилось, что в воздухе проплывает улыбающееся лицо Эрико, и у меня защемило в груди. Мне хотелось двигаться. Мне показалось, что в последнее время этой кухней не пользовались. Она была запущенной, мрачной. Я начала наводить порядок. Вычистила раковину порошком, протерла газовые горелки, вымыла грязные тарелки, наточила ножи. Я выстирала все кухонные полотенца и, наблюдая, как вращается барабан сушилки, поняла, что обретаю душевное спокойствие. Это очень странно, что мне нравится все, что имеет отношение к кухне. Возможно, она связана для меня с каким-то давним воспоминанием, запечатленным в моей душе. Когда я стояла там, мне показалось, что я все стряхнула с себя и что-то ко мне вернулось.

Прошлым летом я сама начала учиться готовить.

Осталось незабываемое ощущение, что количество клеток мозга в моей голове увеличивается. Я купила три поваренные книги, в которых излагались основные принципы, теория и практика, и все их проштудировала. В автобусе, на софе, служившей мне кроватью, я читала книгу по теории, записывала содержание калорий, нужную температуру и ингредиенты. Книги уже поистрепались, но и сейчас служат мне ценным подспорьем. Особенно книжки с картинками, которые я любила, когда была маленькой; у меня и сейчас всплывают в голове эти красочные рисунки. Юити и Эрико считали меня совершенно чокнутой, о чем неоднократно говорили. И я действительно все лето как сумасшедшая что-то готовила. Готовила, готовила. На это уходили все мои доходы от приработков, и если у меня что-то не получалось, я готовила это блюдо несколько раз, пока не достигала желаемого результата. Я раздражалась, нервничала, у меня опускались руки, но я продолжала готовить.

Когда я вспоминаю все это сейчас, мне кажется, что у нас троих все лето была прекрасная пища.

Глядя сквозь окно на теплое, затянутое бледно-синей дымкой небо при вечернем ветерке, который проникал сквозь сетку на окне, мы ели тушеную свинину, холодную китайскую лапшу и огуречный салат. Что бы я ни готовила, она громко восхищалась моими кулинарными талантами, а он молча поглощал в огромных количествах приготовленные мной кушанья.

Омлеты с многочисленными ингредиентами, красиво нарезанные тушеные овощи, тэмпура – на все это уходила уйма времени. Поскольку точность не является отличительной чертой моего характера, я не считала, что отклонение от рецепта ухудшит качество моих блюд. Например, я могла поставить что-то в духовку раньше, чем там была необходимая температура, или выпускала пар еще до того, как все было нарезано. Мне казалось странным, что это может отразиться на цвете или форме конечного продукта. Поэтому, хотя мои блюда не совсем напоминали изображения на цветных картинках поваренных книг, они были не хуже, чем приготовленные обычными домохозяйками.

Во всяком случае, я старалась все делать максимально хорошо. Я тщательно протирала чашки, всегда плотно закручивала крышки на баночках со специями, а если чувствовала, что это начинает меня раздражать, то останавливалась и делала глубокий вдох. Вначале моя торопливость повергала меня в отчаяние, но когда я научилась исправлять свои ошибки, то одновременно как бы исправляла и собственный характер. Хотя мне поначалу казалось, что это и не совсем так.

Теперь, когда я начала работать помощницей хозяйки ресторанчика, все стало иным. Она известная женщина: ведет кулинарные занятия, постоянно выступает по телевизору и в журналах. Тестирование проходили многие ученики, и вдруг я узнала, что, проучившись у нее только одно лето, получила место в ее заведении. Я страшно обрадовалась, но потом мне все стало ясно, когда я увидела, каких женщин принимают на учебу в эту школу. Их отношение к делу было совершенно иным, чем мое.

Они вели беззаботную жизнь. Они обучались, вероятно, не выходя за границы домашнего счастья. Я точно не знала, но, возможно, причиной тому были их заботливые родители. Однако именно из-за этого они не могли испытать подлинной радости. Люди не способны определить, что лучше. Они стараются жить так, как предпочитают сами. Возможно, лучшая жизнь та, когда сам не понимаешь, что счастье – это быть одному. Лично мне кажется так. Подвязав передники, с улыбчивыми лицами, словно бутоны цветов, обучаясь, как нужно готовить пишу, решать свои мелкие проблемы, они в конечном счете влюбляются и выходят замуж. Мне это кажется великолепным решением. Мне и самой хотелось бы быть такой.

Когда же ты совершенно измучена, на роже прыщи, и если ты звонишь в отчаянии друзьям по вечерам, а их никого нет дома, то начинаешь тихо ненавидеть все – свое рождение, воспитание, собственную жизнь – и сокрушаться обо всем случившемся.

Но пределом моего счастья было прошлое лето и эта кухня.

Меня не пугали тогда ни ожоги, ни порезы, даже бессонные ночи. Каждый день я с волнением предвкушала ту радость, которую принесет завтрашний день. Готовя по рецепту морковный ампон, я чувствовала, как моя душа проникает в него. У меня перехватывало дыхание, когда я смотрела в супермаркете на ярко-красные помидоры.

Познав такую радость жизни, я уже не могла вернуться назад.

Почему-то я продолжала жить с постоянным ощущением, что когда-нибудь умру. Без этого я не смогла бы выжить. Такой стала моя жизнь, и обратного пути у меня не было.

Так бывает, когда, долго бредя в темноте по крутому скалистому гребню, выходишь вдруг на широкую дорогу. Я узнала, как прекрасно, когда кажется, что сил больше нет, а в твое сердце вливается прекрасный лунный свет.

К тому времени, когда я закончила уборку, уже наступила ночь. Раздался звонок в дверь, и появился Юити с огромным пластиковым пакетом в руках. Он с трудом отворил дверь и просунул голову. Я успела дойти только до середины коридора.

– Не могу поверить, – сказал он, с шумом опуская мешок.

– В чем дело?

– Я купил все, что ты заказала, но сразу донести не смог. Слишком много.

– Да? – сказала я, притворяясь, что не совсем поняла, но, заметив раздражение Юити, спустилась вместе с ним на стоянку.

В машине было еще два огромных пакета из супермаркета. Мы с трудом дотащили их до входной двери.

– Я прикупил еще кое-что для себя, – сказал Юити, неся мешок потяжелее.

– Кое-что? – удивилась я и обнаружила в пакете, который несла, помимо шампуня и тетрадей, пакеты с едой для быстрого приготовления. Я поняла, что в последнее время он только этим и питался.

– Ты мог бы сделать несколько поездок…

– Конечно. Но вместе с тобой мы могли бы сделать это за одну поездку. Посмотри, какая красивая луна! – сказал Юити, показывая пальцем на луну в зимнем небе.

– Ты, разумеется, прав, – сказала я с легкой иронией, обернувшись, когда уже шла по коридору, чтобы посмотреть на упомянутую луну. Она отбрасывала ужасно яркий свет и была почти полной.

Когда мы оказались в поднимающемся лифте, Юити сказал:

– Несомненно, существует связь.

– Какая?

– Видимо, такая красивая луна влияет и на вкус приготовляемой пищи. Я не имею в виду «лапшу любования луной».

Лифт резко остановился. В этот момент мое сердце воспарило к небесам.

– В более фундаментальном смысле? – спросила я, пока мы шли к двери квартиры.

– Да, да. В более человечном.

– Это на самом деле так. Я с тобой согласна, – сразу согласилась я. Если бы это был вопрос, заданный ста участникам телешоу, то все сто голосов в унисон ответили бы: «Да, да. Именно так!»

– Ты же знаешь, я всегда считал, что для тебя приготовление пищи является искусством. Ты на самом деле любишь работать на кухне. И у тебя это славно получается.

Юити в конечном счете убеждал только себя. Тогда я сказала с улыбкой:

– Ты напоминаешь мне ребенка.

Только что нахлынувшая на меня пустота вдруг облеклась в слова и закрутилась в голове: «Если Юити со мной, мне ничего другого не надо». Это длилось одно мгновение, но я была ошеломлена, поскольку сильная вспышка света ударила мне в глаза и заполнила сердце.

У меня ушло два часа на приготовление ужина. Тем временем Юити смотрел телик и чистил картошку. Это он делал очень ловко. Я еще не могла до конца осознать, что Эрико умерла. У меня это не умещалось в голове. После обрушившегося на меня грозового шока я только постепенно могла осознать мрачное событие. А Юити был как ива, исхлестанная проливным дождем.

Поэтому, хотя были только вдвоем, мы избегали говорить о смерти Эрико, и во времени и в пространстве возрастало чувство того, что теперь остались только мы двое и ощущаем впереди тепло безопасного пространства. Мне трудно было это сформулировать, но я предполагала, что каким-то образом это проявится. И сила этого предчувствия только усиливала в свою очередь ту глубину одиночества, в котором, кроме нас, никого нет. Уже начало светать, когда мы приступили к обильному ужину. Салат, пирожки, тушеные овощи, обжаренные крокеты, тофу,[2]2
  Тофу – нежный на вкус сыр, готовится из соевого молока.


[Закрыть] поджаренный в кипящем масле, сваренные в соевом соусе овощи, курица с ростками бобов, котлеты по-киевски, свинина под маринадом, пельмени на пару – международное попурри, и хотя на поглощение всего этого ушло немало времени, мы справились, запивая все это вином, и съели все до конца. Юити был необычайно пьяным. Я хотела перейти на сакэ, но вдруг с удивлением заметила, что на полу валяется пустая бутылка. Видимо, он опорожнил ее, пока я готовила еду. Неудивительно, что он был так пьян.

– Юити, ты один это выпил? – удивленно спросила я.

Он прилег на софу и, пожевывая сельдерей, выдавил:

– Угу!

– А я даже не заметила! – сказала я, и на лице у Юити вдруг появилась нескрываемая печаль.

«Трудно решать такие проблемы, когда ты пьян», – подумала я и спросила:

– В чем дело?

– Последний месяц все говорят то же самое! – с мрачным лицом ответил Юити. – У меня это сидит в печенках!

– Кто это все? В школе?

– Ага!

– Ты весь месяц беспробудно пил?

– Ага!

– Поэтому-то ты и не решался мне позвонить, – сказала я.

– Мне казалось, что телефон светится, – со смехом сказал он. – Я возвращался домой пьяным и увидел издалека освещенную телефонную будку. Мне захотелось войти в нее и позвонить тебе, я вспоминал твой номер, искал телефонную карту и даже вошел в будку. И когда сейчас я вспоминаю, где я был и что хотел сказать, то понимаю, что просто положил трубку. А потом я вернулся домой, завалился спать и видел во сне, как ты рыдаешь у телефона и сердишься на меня.

– Рыдаю и сержусь? Это было только в твоем воспаленном воображении.

– Ага! Именно так. Потом я почувствовал себя счастливым.

Возможно, Юити и сам не до конца понимал, что он бормочет, но продолжал что-то лепетать полусонным голосом.

– Микагэ, даже после того, как моей матери не стало, мне казалось, что я вижу, как ты приходишь в эту комнату. Я был готов признать, что ты рассердишься и порвешь со мной всякие связи. Я боялся, что тебе будет больно снова оказаться в том месте, где мы когда-то жили втроем, и я тебя больше уже никогда не увижу. Мне всегда нравилось, когда кто-то оставался ночевать на этой софе. Хрустящие, белоснежные простыни… В нашем доме я ощущал себя как бы в путешествии… Единственное, что мне не нравилось в этом доме, – отсутствие еды. Как часто я мечтал о вкусной еде! Возможно, еда излучает некий свет. Может быть, поэтому я и перестал есть? Только пил сакэ. Я мечтал, что, если даже Микагэ не вернется навсегда, возможно, однажды она приедет сюда. Хотя бы выслушает меня. Но мне было невыносимо даже представить такое счастье. Это было ужасно! Я ждал и думал, если Микагэ рассердится, то я опущусь на самое дно этой черной ночи. Мне недоставало ни веры в себя, ни силы, чтобы разумно объяснить себе это ощущение.

– Ты и в самом деле все такой же! – сердитым тоном сказала я, но в глазах у меня светилась нежность. Мы прожили долгое время бок о бок и обрели глубокое, почти телепатическое взаимопонимание.

Возможно, несмотря на опьянение, он уловил сложное переплетение моих чувств.

– Мне хочется, чтобы сегодняшний вечер никогда не кончался. Давай будем всегда жить в ночи! Возвращайся назад, Микагэ!

– Не исключено, – сказала я мягким голосом, стараясь не показывать своего опьянения. – Но Эрико здесь больше нет. Если мы будем жить вдвоем, значит ли это, что я стану твоей женщиной? Или только твоим другом?

– Ты хочешь сказать, что нам нужно будет продать софу и купить двуспальную кровать? – засмеялся Юити, после чего спокойно добавил: – Я и сам точно не знаю.

Меня странным образом растрогала его откровенность, а он продолжил:

– Сейчас я не могу думать ни о чем другом. Микагэ, что ты значишь для меня? Каким я стану дальше? Как изменится моя жизнь по сравнению с предыдущей? Я не имею об этом ни малейшего представления. Я пытаюсь размышлять, но в моем душевном состоянии не получается прийти ни к какому решению. Мне нужно вытащить себя как можно быстрее. Но мне это не удается. А теперь я повязан с тобой. Даже если нас обоих поджидает смерть, но, надеюсь, она нас минует… Даже если мы с тобой останемся одни на свете, сможем всегда оставаться вместе.

– Юити, выброси такие мысли из головы! Будь что будет! – сказала я, сдерживая слезы.

– Ты права. Проснувшись завтра, я обо всем этом забуду. В последнее время следующий день для меня никак не связан с предыдущим.

Тут Юити рухнул ничком на софу, пробормотав: «Мне тяжело…»