Текст книги "Ящерица"

Автор книги: Банана Ёсимото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Спираль

В тот день я, мучаясь жестоким похмельем, до вечера пробездельничал.

Я зарабатываю себе на жизнь сочинением текстов. По правде говоря, в тот день у меня была срочная работа – написать пару десятков предложений, поясняющих снимок известного фотографа. Однако голова моя раскалывалась, и как я ни старался выполнить свой трудовой долг, так и не смог плениться таинственным миром разбушевавшихся на фотобумаге волн.

Такому, как я, несколько странно посвящать себя работе, на которой приходится общаться с людьми. Особенно если речь идет о людях, делающих как раз то, что им самим нравится. Почему-то мне всегда кажется, что они подсматривают, заглядывают прямо в меня – «а что это там творится у него в голове?» По-моему, между такими людьми уже заранее существует некая договоренность. Уговор с незапамятных времен.

Как бы то ни было, в тот день, не вылезая из постели, я любовался прозрачностью осеннего неба. И такой необъятной – неохватной взором – была эта прозрачность, что отчего-то я почувствовал, будто меня предали и продолжают предавать.

Соседский ребенок занимался музыкой – фальшиво плакала скрипка. Нота, растворяясь, плыла по голубому небу, отражавшемуся в моем сердце. И чем фальшивей, чем неуклюжей была эта нота, тем неотвратимей достигала она той сияющей голубизны, которую видишь и с закрытыми глазами.

Если же я слушал скрипку, закрыв глаза, то к образу голубого неба примешивались также воспоминания о ресницах одной женщины, которую я близко знаю.

Она, бывало, запутавшись в словах, тянет: «Ну-у…» или «М-м…» – и тут же обязательно закрывает глаза. И когда это случается, ресницы, обрамляющие белые веки, становятся видны особенно отчетливо… При взгляде на ее слегка нахмуренные брови меня охватывает особое чувство – мне кажется, что я понял до последней капли ее характер, сочетающий в себе одновременно и великодушие, и вредность.

Момент понимания всегда страшен.

Такое ощущение, будто сердце вот-вот остановится. Наверное, это оттого, что прежде до этого мне ничто не удавалось настолько понять.

Вдобавок меня пугает тот факт – уж не знаю, зачем так себя вести, – что она закрывает глаза очень надолго. Обычно, когда я уже напуган (закрывает очень надолго!) и нахожусь в растерянности, она, открыв глаза и глядя на меня светлым взором, говорит что-то вроде: «Да-да, я понимаю. Это замечательно!» – и мгновенно превращается в такого открытого и прямого человечка. И хотя я считаю ее простоватой, подобные метаморфозы не вызывают во мне отвращения. Иногда мне даже кажется, что эта простота добродетельна, и тогда я стыжусь себя, не имеющего ни одной добродетели.

Этим вечером мы договорились встретиться, хотя в последнее время наши встречи стали для меня несколько утомительными. А все из-за ее странной манеры постоянно делать вид, будто она хочет что-то сказать.

Вот она звонит: «Приходи в наше кафе в девять вечера». Но «наше кафе», то есть кафе, в котором мы всегда встречаемся, работает только до восьми. Натуральная мистификация.

Я звоню, чтобы отказаться, и попадаю на автоответчик. Приятный женский голос, терпеливо повторяющий для меня дежурное сообщение, – и больше ничего. Ума не приложу, что она делает и где находится в настолько нерабочее время.

Ладно, ничего не поделаешь, я выхожу из дома.

На темных улицах ни души. Главная роль отведена здесь осеннему ветру. Сколько ни верти головой – со всех сторон окружает тебя печальная лунная ночь. Время странным образом застывает в прозрачном воздухе. Зябкий ветер комкает бесцельные бродячие мысли и несет их в городские расщелины – темные проулки меж унылых строений. Там, отстаиваясь, мысли превращаются в темень.

Ну конечно! Кафе закрыто. Ее нигде не видно. Вообще-то «наше кафе» на самом деле мелочная лавка – магазинчик «1000 мелочей», – в котором хозяин отделал часть помещения стеклом, расставил у входа несколько столиков – вот и получилась кофейня.

Я обожаю подобные пограничные сущности, перетекающие одна в другую. День и ночь. Соус, разлившийся по тарелке. Мелочная лавка, плавно переходящая в кафе. Любовь к подобным вещам есть следствие любви к ней. Она сродни вечерней луне – белое сияние на глазах растворяется в бледно-синем небе.

Я подошел поближе к лестнице, ведущей ко входу в лавку. Осмотрелся, но – увы – она так и не появилась.

Зато я услышал ее голос. Она звала меня по имени. Звук был необычным, будто сквозь вату. Мне показалось, что этот голос спустился в наш суетный мир прямо с райских облаков специально для того, чтобы произнести мое имя. Я поднял глаза – на фоне тускло отсвечивающих стульев и столов, выплывающих из темноты лавки, она звала меня, прижавшись к стеклу. Улыбаясь, она поманила меня рукой. Открыла мне навстречу тяжелую стеклянную дверь.

«Ну и как ты попала вовнутрь?» – это я. Она: «Попросила у хозяина ключи». Я вошел. Мне не сразу удалось убедить себя в том, что темное помещение, заставленное полками, на которых, как в этнографическом музее, была разложена кухонная утварь, и есть наше обычное место встречи. Гулко отдавались шаги, голос звучал неумеренно громко. Как ду́хи делового дня, как призраки полуденной сутолоки, мы сели за столик друг напротив друга.

Она достала из холодильника банку сока и налила нам по стакану, выбрав пару из сушившейся рядом с мойкой посуды.

– Ты думаешь, что это нормально – распоряжаться здесь, как у себя дома?

– Ничего страшного. Мне разрешили. – Отвечает из-за стойки.

– Слушай, может быть включим свет? – Это я спрашиваю. Терпеть не могу темноты.

– Ну о чем ты говоришь? Сразу же набежит толпа народу.

– Что, мы так и будем в темноте сидеть?

– А разве нам не весело и не хорошо? – Наконец появляется с тележкой, на которой позвякивают стаканы с соком – совсем как заправская официантка.

– Хм… А пива, что ли, нет?

– У тебя же похмелье.

– С чего ты взяла? – удивляюсь. Откуда она знает? – Я разве тебе говорил?

– А кто оставил сообщение на автоответчике? – Она хихикает. Я вздыхаю.

– Все равно уже ночь. Я выпью.

– Ну что ж… – Она отправляется к холодильнику и достает из его недр бутылку холодного пива.

Дело принимает странный оборот. Звук удаляющихся шагов прозвучал непривычно громко. Да и улыбается она шире, чем обычно. У меня появилось дурное предчувствие.

Кроме того, пить пиво в темноте оказалось не так уж вкусно. Сверху напиток отсвечивал золотым, и создавалось впечатление, что я выпиваю на Северном полюсе. Под действием лунных сумерек и оставшегося в моем организме со вчерашнего дня алкоголя я мгновенно захмелел. Она сказала:

– Со следующей недели я, наверно, начну ходить на лекции.

– Какие еще лекции?

– Ну, одна моя подружка – у нее куча всяких проблем – искала чего-нибудь в этом роде. Оказалось, что этот курс немного экстремальный, так она попросила меня ходить вместе с ней.

– Экстремальный?

– Типа промывки мозгов. Не в том смысле, что обучают внимательно слушать или там развивают какой-то особый метод созерцания, а просто возвращают тебя на исходную точку. И ты начинаешь заново себя создавать с нуля. Переделываешься. Ну и в процессе возможно возникновение провалов в памяти. Считается, что забытые тобою вещи просто-напросто были тебе не нужны. Забавно, правда?

– Ничего забавного. И кто же это определяет нужность или ненужность того, что у тебя в голове?

– Это риск. Спору нет. Ты можешь начисто забыть именно то, что казалось тебе чуть ли не самым важным.

– Ты имеешь в виду… забыть привязанности и все такое?

– Ага. Но может быть и наоборот. Эта моя подружка – у нее на почве развода случился нервный срыв, и она, понятно, хочет забыть обо всем. Так вот, мне кажется, но это, конечно, всего лишь моя интуиция, что забыть о разводе у нее как раз не получится.

– Слушай, не надо туда ходить.

– А что же, ей одной ходить? Нет, я так не могу. Мы уже и в предварительном консультировании участвовали, – отвечает она и продолжает: – Да и вообще интересно. Если я не схожу, никогда не узнаю, стоило ходить или нет.

– Ясно, что нет. Ужас какой-то. Неужели ты думаешь, что забыть все – это так здорово?

– А что, забывать – это плохо? Всякие гадости, например, забыть – тоже плохо?

– Угу. Только ведь не ты решаешь, что забывать.

– Ну-у… м-м-м… – Закрыв глаза, она подбирает нужные слова. Потом открывает глаза и произносит: – Да-да. Верно. Но уж про тебя я точно не забуду.

– А откуда ты знаешь?

– Знаю. Не волнуйся.

На ее губах застыла улыбка, но я-то чувствую, что в глубине души она куда как не уверена в своих словах. Я это по голосу слышу. Она говорит:

– Стоит мне представить, что я хочу забыть о тебе, как я сразу хочу забыть и себя, представляющую это. – Ее слова звучат печально. Похоже, она решила, что не имеет смысла продолжать убеждать меня.

– Ну и замечательно! Ты наверняка забудешь все, что произошло с нами обоими до сегодняшнего дня. – Я смеюсь, и она, тоже засмеявшись, спрашивает:

– Я забуду целую тысячу лет? – Когда она задает этот вопрос, ее высокий голос становится глубже, и, вероятно, из-за этого в ту же секунду я чувствую, что каждое ее слово – правда. «Все именно так, как она сказала, – думаю я. – Надо же, целая тысяча лет».

– А наше первое путешествие тоже забудется?

– М-м… Нам тогда было чуть меньше девятнадцати.

– Угу. Помнишь, когда мы брали номер в гостинице, Такай – ехидный старикашка – противно так сказал: «Ах, какая же у вас молодая жена».

– Хоть мы с тобой и одногодки…

– Ты всегда выглядел старше своих лет… Помню, наша комната была слишком широкой, и еще – я боялась темного потолка.

– А когда ночью мы вышли в садик, оказалось, что все небо усыпано звездами.

– Лето пахло травой.

– У тебя была короткая-короткая стрижка.

– А потом мы вернулись в комнату, постелили на полу и уснули.

– Да-а…

– Ты все время рассказывал ужасные истории, и в результате я побоялась идти одна к горячим источникам.

– Ну так мы вдвоем сходили!

– И мы обнимались в открытом бассейне.

– Угу. Представляли, будто мы в джунглях.

– Звезды были такие красивые… да-а… Так приятно вспомнить…

– Знаешь, это ведь похоже на смерть, – внезапно сказал я.

– Что?

– Ну, если все забыть.

– Ну зачем ты? Сразу грустно стало.

– Это как в фильме, – продолжаю, – «Полет над гнездом кукушки» называется.

– Лоботомия, что ли? – Закрыла глаза. – Нет, не думаю. Я забуду только о том, о чем мне совсем не хочется помнить.

– А обо мне забудешь?

– Не-ет… Только мне непонятно, как можно узнать, чего именно я не хочу помнить.

– Давай-ка выйдем на свежий воздух. Тут чересчур тихо. Из-за этой тишины мы сделались слишком уж серьезными.

– Если разговаривать приглушенным голосом, все что угодно покажется серьезным, правда? Можно я чуть-чуть посмотрю, что у него тут на полках?

Мы побродили между полками. Среди прочих безделушек на некоторых полках в укромных местах попадались импортные вещицы. Стеклянные стаканы, поставленные один на другой, поблескивали, как волшебные призмы. Я подумал, что ночью стаканы приобретают особую ценность, не сравнимую с той, которую они имеют днем.

Мы вышли из лавки, как из собственного дома – аккуратно заперли дверь на ключ. Стоило нам сделать первый шаг вне привычных стен, как мы почувствовали в порывах ночного ветра движение времени.

– Пойдем куда-нибудь, выпьем еще.

– Пойдем.

На душе стало как-то легче. Неожиданно, не замедляя шага, она сказала:

– Я тебя везде найду. Вспомню, что бы ни случилось. Ну… в смысле, если забуду.

– Что значит «везде»?

– Это значит, что мы с тобой вместе смотрели на многое, ели многое, делали многое, и теперь в этом мире, в любом его уголке, отражается для меня твой образ. И в прохожем, и в только что родившемся младенце. В узорчатой тарелке, просвечивающей сквозь ломтик сырой рыбы-фугу. В фейерверке на фоне темного летнего неба. В месяце над ночным морем – его вот-вот закроет облако. Ты – это когда, случайно задев чью-то ногу под столом, я говорю «извините»; ты – это когда добрые люди помогли мне собрать рассыпавшиеся вещи и я говорю им «спасибо». А также когда я вижу старенького дедушку, который, похоже, вот-вот отдаст Богу душу, но упорно идет куда-то дрожащей походкой. Ты отразился в городской кошке и в бродячей собаке, в пейзаже, увиденном мною с высоты. В том ветре, который кидается мне навстречу, когда я вхожу в метро. В трели телефонного звонка посреди ночи. И, конечно же, в изгибе бровей другого, но тоже любимого…

– Это ты… о жизни всего сущего, что ли?

– Ага… – Снова закрыла глаза. Потом открыла и взглянула на меня в упор какими-то стеклянными глазами. – Нет, неверно. Это я о ландшафте своего сердца.

– А-а, так вот она – твоя любовь, – протянул я немного удивленно.

И в этот момент…

Я не понял, что все случилось в одно мгновение.

Как это бывает во время удара молнии: свет и звук, обозначив некоторую ирреальность происходящего, отделились друг от друга. Верхние этажи стоявшего напротив дома осветились, вырвались языки пламени, потом с упругим звуком лопнуло стекло и, как в замедленной съемке, осколки соскользнули в темноту.

Буквально через несколько секунд изо всех щелей только что спавшего города торопливо и испуганно полезли люди, и моментально началась сутолока. Издалека послышался приближающийся звук сирены: «скорая помощь» и полицейский патруль.

– Ух ты! Взрыв! – воскликнул я, разволновавшись.

– Мы – единственные свидетели… Кажется, никто не ранен.

– Похоже на то. И в здании никого не было – все окна темные, и на улице тоже никого. Наверное, кто-то просто решил поразвлечься.

– Ну если так, то ничего страшного… Хоть и глупо, но это было красиво, правда? Похоже на салют.

– Ага. Впечатляющее зрелище.

– Именно! – Она продолжала смотреть на небо.

А я, глядя на ее профиль, думал: «Моя любовь чуть-чуть отличается от твоей».

Например, в тот момент, когда ты закрываешь глаза, центр Вселенной сосредотачивается в тебе. Твое тело делается безгранично малым, и за твоей спиной становится виден безграничный Космос. Он, бешено ускоряясь, раздается во все стороны, а ты – центр его ускорения. Он включает в себя мое прошлое, мое будущее, все тексты, написанные мной, все, что я успел увидеть до сегодняшнего дня, – в едином порыве все уходит к звездам, в угольно-черное пространство открытого космоса, откуда так хорошо виден голубой шарик Земли.

«Как же здорово!» – радуюсь я всем сердцем в это мгновение. Но тут ты открываешь глаза, и та Вселенная, что была вокруг тебя за секунду до этого, исчезает, как будто ее и не было. А я молю тебя: «Ну пожалуйста, не найди слов еще раз – тогда тебе придется снова закрыть глаза».

Хоть мы и мыслим по-разному, ты – древняя женщина, а я – древний мужчина. Наша любовь устроена как любовь Адама и Евы. В таких парах, где мужчина и женщина любят друг друга, каждая женщина всегда переживает момент пристального взгляда, коим мужчина охватывает ее целиком и полностью. Это уходящая в вечность двойная спираль, половины которой отражаются друг в друге. Это как ДНК, это похоже на Галактику…

Удивительным образом как раз на этой мысли она, улыбаясь, посмотрела на меня и сказала:

– Да-а-а… Это было красиво! Этого я никогда не смогу забыть!

Сны о корейской капусте

«Крайне редко роман на стороне заканчивается свадьбой. Только тот, кто это осознал, сможет получить удовольствие от подобного рода отношений. И пусть любовь вне брака будет еще одной ступенью на пути вашего развития как личности…» – какой женский журнал ни возьми, почти наверняка наткнешься на что-нибудь похожее. Значит, скорее всего, это правда..

Мне много раз случалось читать статьи на эту тему.

Честно говоря, в то время я ни о чем таком не думала.

В редкие дни, когда я возвращалась с работы раньше обычного, я готовила на скорую руку ужин и немного смотрела телевизор. Потом принимала ванну, разбирала накопившуюся почту и уже после этого, окончательно придя в себя, лениво листала купленный по дороге домой женский журнал, то и дело натыкаясь на такого рода тексты.

«Мой дом – моя крепость». Это высказывание вполне применимо к моей комнате. В ней тепло и спокойно. Весь внутренний интерьер – от домашних тапочек до полотенца и кухонной утвари – тщательно подобран лично мной, и вы не обнаружите здесь ни одной вещи, которая бы меня раздражала. Эта комната – мое второе я. Каждый вечер все, что кажется важным на работе, отодвигается на десятый план, и мне остается только сидеть и бездумно (от усталости я не в состоянии о чем-либо думать) ждать обещанного звонка от любимого.

Вот в такие сладкие моменты наивысшего расслабления мне часто попадались на глаза статьи о любви вне брака.

Чаще всего это были советы всяких умных людей. Или заметки. Приводились разнообразные примеры из жизни, и почему-то от них всегда веяло безысходностью и удушливым отчаянием. Поедая сласти, я шелестела страницами. Это был вид времяпрепровождения, не более того. Читая рассказы чужих, незнакомых мне людей, я не раз в душе соглашалась с написанным. Однако стоило мне перевернуть страницу, как я начисто забывала то, о чем читала секунду назад. Интересно, почему так бывает…

Сейчас я вспоминаю те вечера как самое темное время в своей жизни.

Это была настоящая любовь. Я вправе себя пожалеть, так как пережила многое: рыдания, ссоры, встречи с его женой – после этих встреч я была обижена на весь мир. Не раз я бросала трубку в твердой уверенности, что на этом наши отношения закончены.

Но больше всего мне жалко ту девочку, которая так любит свою комнату. Девочку, которая под звук телевизора с умиротворенным лицом читает дурацкие женские журналы.

Мне хочется ее обнять. Я даже не знаю почему.

Именно ее. Не родителей, не любовника, не теперешнюю меня, которая в конце концов победила.

Странное чувство. Будто я, слоняясь по улице, заглянула через окно в ее комнату – в ее теплое, надежное убежище. Она сидит там, такая одинокая. Я хочу сказать ей: «Ты, конечно, молодец, но тебе же совершенно не хочется читать эти статьи. По лицу видно».

Наверное, если бы существовали ангелы, они бы испытывали похожие чувства, наблюдая за нами всеми.

Память – это вид энергии, поэтому если грустные воспоминания не рассеиваются, то грусть, заключенная в них, накапливается в теле, покуда не примет форму абсолютной грусти. Ангелы тревожатся. Они кружат подле меня – я валяюсь на кровати, перелистываю страницы – встряхивают мое тело невидимыми руками, кричат неслышимыми голосами: «Мы здесь! Не притворяйся, что ты нас не видишь!»

В итоге я вышла за него замуж.

Все было понятно с самого начала. Не надо было ни интуиции, ни силы воли – как только я его увидела в первый раз, стало ясно, что – даже если я и не предприму никаких шагов – совместной жизни нам не избежать. Не могу сказать, что я сгорала от страстного желания или что он был мечтой моей жизни. Скорее, это было само собой разумеющееся развитие событий. Врожденная предрасположенность друг к другу.

В реальности, конечно, все было не так просто. Я страдала, нервничала и, выбившись из сил, не раз махала рукой на наши отношения. Откровенно говоря, стоило возникнуть малейшей проблеме, и я сразу же начинала сетовать на ту идиотскую ситуацию, в которой мы оказались. Какой смысл страдать, если удачный исход очевиден? Мои пассивность и лень все дальше отодвигали от меня нашу совместную жизнь.

Но ничего не поделаешь – такая вот я лентяйка. Кроме того, уже тогда я всем телом ощущала неизбежное, которое осуществится потому, что не может не осуществиться. И тот факт, что мы появились на свет, что мы – плоть и кровь, является залогом нашего совместного будущего.

Вот поэтому-то, хотя наша любовь и зиждилась на его измене, в конечном счете мы поженились. Таких, как мы, – всего лишь пять процентов, так как до свадьбы чаще всего дело не доходит.

Непонятно, откуда берется эта статистика, если всем по большому счету наплевать на окружающих, если каждый сам за себя…

Сейчас я оглядываюсь назад и вижу, что этот парадокс существовал всегда, что он оказывал на меня невидимое давление, главенствовал в моей жизни: когда все в складчину пьют чай – даже и речи быть не может о том, чтобы отдельно пообедать; если ты отказываешься ехать на экскурсию от фирмы (абсолютно неинтересную, никому не нужную) – наверняка испортишь отношения с коллегами по работе.

Так в ночное время таксисты – все как один – ищут клиентов, отправляющихся как можно дальше. Одинокую женщину, стоит ей побывать в трех барах за одну ночь, объявляют потаскухой. И если я решила пообедать с молодым неженатым сотрудником, я рискую навлечь на себя гнев подружек, с которыми обычно обедаю.

Все в природе дробится и разветвляется. В каждом мелком фрагменте реальности существует бесконечное множество причудливых, но безусловных законов. Совершенно не важно, что я скажу по поводу семейной измены. Никого не волнует, хорошо это для меня или плохо, – существующий стереотип остается в силе.

Я старалась жить, не думая об этом. Старалась отгородиться, никого не замечать, укрыться в своем мирке. Но чем больше я убеждала себя, что мне наплевать, тем неизбежней – как в случае с радиоволнами, подобно хаотичному движению мельчайших частиц – в мое сознание проникало мнение окружающих меня людей.

Теперь я знаю, что я противостояла не только ему и его жене, но отчасти и современному обществу, не позволяющему нам быть самими собой. Оно, как огромная паутина, затянуло все вокруг. Мы все оказались в ее путах, и куда бы мы ни пошли, она обволакивает нас, прилипает к коже. И сколько не мойся – ощущение чего-то липкого на теле не покидает тебя. Словно воздух смешан (в таком процентном соотношении, которое невозможно игнорировать) с некоей субстанцией, больше всего напоминающей вялых, рыхлых червей – эти существа наиболее разительно отличаются от того, что принято называть красками жизни или жизненной энергией. Хоть мы и делаем вид, что их не существует, – они здесь. А покуда они здесь – мы смотрим на мир замутненным взором.

С тех пор как мы поженились, прошло два года. В прошлом году я уволилась с работы. Детей у нас пока нет. Мы купили квартиру в пятиэтажке. Вместе с нами в квартире живет кошка.

– Если мне покажется, что я не успеваю к ужину, я тебе позвоню.

Так он говорит мне утром перед выходом из дома. Потом выключает телевизор и уходит на работу. Квартира мгновенно наполняется тишиной. Утром он не завтракает, так что чаще всего в момент его ухода я, толком не проснувшись, лежу в постели. Я даже не всегда в состоянии как следует попрощаться с ним – только провожаю его сонным взглядом из спальни. При звуке защелкивающегося замка входной двери меня охватывает чувство раскаяния. Впрочем, оно тут же исчезает. На секунду я чувствую себя одинокой. Из спальни я вижу залитый солнечными лучами краешек обеденного стола. По квартире плывет кофейный запах. В комнату заходит кошка. Вспрыгивает на кровать и сворачивается калачиком у меня в ногах. Но вот меня одолевает дрема. И я решаю еще немного поспать.

Когда мы только въехали в эту квартиру, я, просыпаясь утром, не сразу соображала, где нахожусь. День начинался с моих попыток докричаться до младшей сестры:

– Кен-тян? – звала я.

Ближе к концу периода наших «незаконных» отношений (не знаю, можно ли так выразиться, но надеюсь, вы поняли, что я имею в виду) я смертельно устала от повторяющегося от раза к разу сценария: он приходил ко мне, вешал пальто в шкаф, мы ужинали, выпивали немного пива и ложились спать, а утром после его ухода я оставалась наедине с его пижамой, бельем, которое он мне оставил для стирки, и двумя подушками – одна подле другой. Поэтому я решила переехать к младшей сестре. Она очень обрадовалась, так как, живя вдвоем, мы могли позволить себе снять просторную квартиру.

Что касается моей личной жизни, то, конечно, этот вариант был не самым лучшим. Снимать на ночь номер в гостинице мне было неприятно и, кроме того, ужасно хотелось проверить, выдержат ли наши отношения этот экзамен на прочность. Нет – так нет. Тем лучше. И хотя встречаться нам стало значительно труднее, атмосфера общего будущего с легким ароматом надежды принимала нас в свои объятия при каждом свидании.

Хотя я осунулась и погрустнела (без видимых причин), жизнь с сестрой повлияла на меня благотворно. Сестра всегда была к месту: как мягкое пуховое одеяло в спальне, как холодный компресс на горячем лбу, как тушеное мясо с овощами в холодный зимний день. Вероятно сама того не замечая, до этого я жила в постоянном напряжении.

Когда утром я вставала, сестра уже хозяйничала на кухне. Кипел чайник. После завтрака она сердитым видом отправляла меня убирать в ванной. Вечером я обычно покупала конфет на двоих и рассказывала ей о том, что произошло со мной за день. Она всегда меня понимала. Не разу не извратила смысл моих слов. Наконец-то закончилась моя прежняя жалкая жизнь, когда по воскресным вечерам в полном одиночестве я смотрела «Музыкальный парад».

Вот до чего я дошла – изголодалась по таким элементарным вещам. Если бы это было возможно, я бы воздержалась от отношений с женатым мужчиной. У него-то, в отличие от меня, было место, где он мог получить свою долю тепла и ласки.

Сестра вскакивала, как только просыпалась, и сразу начинала хлопотать. По квартире разносился мягкий звук ее шагов – туда-сюда. Полусонная, я была беззащитна, как ребенок.

Я знала, что сестра не причинит мне боли.

С ней я была в безопасности.

Каждый раз, осознав это, я лежала несколько секунд с закрытыми глазами и думала: «Посплю еще чуть-чуть. Теперь я не одинока. Сестра не должна рано утром возвращаться в семью. У нее, правда, есть парень, которого она страстно любит – не так как меня. Но мне от этого ни жарко ни холодно. Совсем другое дело – мой любовник. Как он может испытывать одни и те же чувства и ко мне, и к своей жене?» – подумав так, я чаще всего снова засыпала на некоторое время. Мысли, все до единой, улетучивались, стоило мне укрыться с головой теплым одеялом.

Это были счастливые дни…

Поэтому, когда он почти сразу после развода предложил мне выйти за него замуж, я даже не удивилась. Мне кажется, что, если бы не время, проведенное с сестрой, – своего рода реабилитационный период, – его предложение раздавило бы меня в лепешку. Но в тоже время мне было ясно, что я не могу всю жизнь жить у сестры. Я поняла, что пришло время окунуться с головой в новые заботы.

Между прочим, если после определенных событий двое людей наконец-то стали жить вместе, совершенно невозможно делать вид, что эти события не происходили.

Как-то незаметно моя жизнь с ним превратилась в постоянное ожидание. Интуитивно я понимала, что, пока не пройдет эта усталость и какое-то душевное оцепенение, я буду жить, «ожидая».

Вот, например, он звонит в полвосьмого. Я как раз приготовила легкий ужин. Не бог весть что, можно сказать – вечерний завтрак. Он извиняется:

– Я сегодня задержусь. Может быть, ты поужинаешь у сестры? – В общем, проявляет заботу обо мне. И я совершенно спокойно отвечаю:

– Нет проблем. Увидимся вечером.

Но уже через полчаса я чувствую, что со мной начинает твориться что-то неладное. Напоминает химическую реакцию. Я абсолютно ничего не могу с этим поделать. Мне остается только наблюдать за происходящим. Кажется, что возникшее ощущение вместе с кровью обегает мой организм и за два часа полностью овладевает мной. Вся квартира наполняется «ожиданием». Перед глазами – пелена. Я ничего не вижу перед собой. Я не могу смотреть телевизор, не могу болтать по телефону с подругой, не могу читать. Даже душ не могу принять. В голову приходят ужасные мысли.

Я думаю: «Ах, как было здорово жить с сестрой. Я могла быть собой на сто процентов. – И тут же себе отвечаю: – Да ведь ты же сама выбрала, где тебе жить. Неужели ты собираешься возвращаться к сестре?» Умные разговоры с собой мало чем помогают.

Единственный довод, который неожиданно действует, – это извечная присказка «такова жизнь». Проговариваю ее мысленно несколько раз подряд и постепенно успокаиваюсь. Когда он возвращается домой, предпочитаю не говорить ему о своих страхах. Это не имеет смысла.

Изо дня в день одно и то же. Какое мучение…

«Извини, мне не хотелось об этом говорить, но ты не хуже меня знаешь, что тот, кто хоть раз предал, предаст еще и еще. Он именно такой человек. Он слабак», – это мне сказала его жена. Тогда я почти не обратила внимания на ее слова, скорее, приняла их за «мысли вслух». Зато теперь – какие тяжелые последствия… Тогда же мне нечего было терять. Я была сильной…

«Ну-ка, подожди, – говорю я себе, – а теперь тебе есть что терять? Ты боишься потерять его?»

Нет, нет. Мне совершенно не за кого, не за что ухватиться в этом нескончаемом потоке, который крутит и вертит мою душу посреди вечной зияющей пустоты. Все не так. Все не так.

Она написала мне множество писем: «Я ждала его каждый день. Мне было ясно, что на стороне у него кто-то есть. Я знала, что у него есть ты, но каждую ночь я ждала его и не ложилась спать». Разумеется, я понимала, что роман с женатым мужчиной не может быть безоблачным, но это не облегчало моих страданий.

Ее муж, увы, слишком соответствовал моим представлениям о том, каким должен быть мужчина. Поэтому я мгновенно оказалась в самой гуще страстей.

Когда я в последний раз встретилась с его женой, она была настолько обижена на него, что, кроме ругательств в его адрес, я ничего не услышала. И хотя мне до боли было знакомо это чувство обиды, я в сердцах сказала ей:

– Уважаемая, если он такой ужасный, то почему бы вам не оставить его в покое?

Не долго думая, она влепила мне звонкую пощечину. У меня даже слезы выступили на глазах.

С тех пор, с того самого момента, как я ощутила на своей щеке ее руку, внутри меня, как нечто инородное, поселилось и начало расти ожидание. Я чувствую, что оно крепнет с каждым днем. Оно высасывает из меня жизненные соки, и силы мои на исходе.

Наверное, с этим ничего нельзя поделать. Предположим, некто «А» в один прекрасный день пришел и лишил будущего, надежды и мечты некоего «Б». (Вообще-то я считаю, что такое невозможно. Течение, или другими словами – судьба, неподвластно ни одному человеку. И вовсе не факт, что будущее, о котором мечтает «Б», было бы благоприятно для него. Но у «Б», конечно, не возникает и тени сомнения в благоприятности своего несостоявшегося будущего.) В таком случае вся энергия, которую «Б» направлял на мысли о будущем, концентрируется на «А». И, на мой взгляд, совершенно естественно, что эта энергия будет отрицательной.

Состояние «ожидания» как клеймо. Неотвязная мысль жжет и жжет меня: «Течение, прибившее его к моему берегу, может в один прекрасный день точно так же унести его к другим берегам». Я тащу эту ношу с тех пор, как вышла замуж. От забот я даже потемнела лицом. Завтра – это всего лишь мучительное продолжение сегодня, и я не могу радоваться, думая о будущем. Должно быть, именно такого типа навязчивые идеи древние люди называли «химерами». Вот она – сила мысли. Давящая тяжесть прописной истины: «человек человеку волк».