Текст книги "Империя мечты"

Автор книги: Баир Жамбалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Он говорил, что искал глазами его, родного деда своего посреди знати, посреди этих приспешников двора. Да, весь облик молодого хана также говорил о том, что он рад неуемной радостью своей и счастлив от того, что дед его по материнской линии не какой-нибудь (по его разумению) вшивый аристократ, а человек учёной степени. Таких как он, когда-то его великий предок, завоевавший полмира, ценил намного выше, ставил на более и более высокую ступень. И это была истина.

– Переговоры будут трудными, – сразу же проставил точки его дед, узнав о цели визита внука. – Кранция на грани войны с Астанией.

И всё же он был горд за внука, который (не то, что его дед по отцовской линии, готовый бесшабашно биться со всеми подряд) искал мира для родной земли, дабы уберечь каждую жизнь своих подданнных. Даже старые правители не удосуживаются до такого признания истины, до таких высот разума.

Хан Аурик расспрашивал у старика о Кранции, о самом короле, о приближённых двора. Конечно, неведомы были ему какие-либо сведения, относящиеся к делам государственной важности, составляющие их тайну, да и не нужно было это ему. Важен был воздух, которым дышит знать, важны общие помыслы аристократии этого королевства и не более, чтобы представить себе ясную картину и не более того.

– Как дочери короля? – спросил, будто мимоходом он, хотя как признался невольно себе, что это-то интересовало его не меньше, если не больше, чем всё остальное.

– Они мои ученицы. Младшенькая, может быть, и не очень усердна в делах учения, но вот старшая… – и призадумался в некотором роде старик.

– А что старшая? – спросил он в ожидании, в котором довлел, ещё как довлел признак любопытства.

– Она даст много очков наперёд даже некоторым маститым учёным, как считают они себя. Вот где разыгрался вовсю её истинный гений. Но вот жаль, не будёт она учёной. Да и когда были женщины учёными. Хотя, ей бы и не помешало войти в нашу среду. Но, нет. У неё свой путь, и давно определённый. Надеюсь, она, будучи в будущем королевой, будет так же справедлива, как сейчас умна, невероятно умна в постижении мудрости наук, – говорил дед голосом, в котором смешивались и гордость за ученицу, и надежда на её более высокие нравственные устои в будущем.

– Она может быть справедливой?

– В ней есть все задатки не только для учения, но и для благопристойного воспитания.

– А-а, видно, мне показалось…

– Что показалось?

– Да нет ничего.

И усмехнулся незаметно для себя молодой хан, вспомнив незримую борьбу, что навязал он сам, а не она. А ведь партия осталась за ней, но почему-то не властвует досада в его душе. Что-то другое. Но всё, же, он не прочь от реванша. У него в данный момент есть козырь от того, что он как бы провёл разведку в её стане и располагает, в отличие от неё, всё же сведениями, касательно её.

Вечером того же дня, вместо предполагаемых переговоров, пригласили хана, и только хана на королевский бал. Он мог взять с собой лишь воина-переводчика.

7

Оттягивались почему-то переговоры. Но всё же у него было три дня в запасе и потому он принял это странное приглашение на этот неведомый королевский бал. Неведомый ли? Дед по материнской линии всё же просветил его насчёт такого мероприятия. И он пойдёт туда, как бы вооружившись знаниями.

Яркий ослепительный свет передавали сполна само великолепие и красочность этого огромного зала, с потолка которого так и свисали люстры с позолотой и многими, многими горящими свечами, что и придавали весь этот блеск в его полном объёме и кричащей роскоши. И кого только не было здесь: герцоги и герцогини, графы и графини, бароны и бароннесы, прислужники двора различных мастей, преисполненных гордостью не только исполнением таких почётных обязанностей, но и дворянским званием, что, по разумению их, ценилось намного выше, чем другие человеческие качества, может быть, и учённость в их числе.

Конечно же, центральное место всему этому действу отводилось их королевским величествам, включая прекрасных дочерей.

Аристократы были одеты, как один, в камзол с яркой позолотой, а дамы в их сопровождении в пышные платья из материй высочайшего качества, сдобренных украшениями из драгоценных материалов и камней, что присутствовали повсюду, где возможно: на запястьях рук и их нежных пальцах, на шее стройной молодой и не очень, и вот на этих платьях, как символ высшей знати и, конечно, богатства. Вот он – аристократический дух Кранции!

Был он среди них, как одинокий ворон посреди стаи павлинов. Таким сереньким и убогим казался его кожанный мундир, который он никогда ничем не украшал. Этим он следовал великому предку, дух которого старался с самых малых лет впитать всего в себя.

Может быть, ради посмешища пригласили его сюда? Может, это всё козни старшей дочери короля, о которой так лестно отзывается его дед по материнской линии. Но знает ли он истинную суть своей одарённой ученицы? Одно дело – постигать науку, но другое дело – вставать на королевский путь, предназначенный с рождения. Уж там другие, совсем другие правила.

Но скорее всего дело было не так, далеко не так, как он представил себе чуть раньше. На шее Ламилии красовались подвески, которые он дарил в знак большого уважения и почитания. Королева так же не преминула воспользоваться его подарком, преподнесённым от искренней души. Указательный палец её правой руки украшал перстень с густо-красным рубином в оправе. Отметив такую радость в душе, он повернулся к той, что заставила таки впасть его в некоторое состояние раздумий и непонятно ещё чего. Но…

«О, чертовка! Что, она тоже хочет превратиться в серую ворону посреди всего этого великолепного сборища аристократов, что так и соревнуются меж собой обладанием тех или иных украшений? Или же она хочет ещё раз обойти его на вираже? Но если так, то это удаётся ей сполна. Удивила, да ошарашила и довольна лукавая душа королевской бестии. А ведь умудрённа в постижении наук. Скорее это лишь внешняя сторона, в будущем так необходимая в этом нелёгком пути правителя столь величественного государства. А что он знает о стороне внутренней?» – так и завихрились мысли в голове молодого хана, завидев такой старшую дочь короля, саму принцессу Алинию.

Вряд ли мог знать, предполагать хан Аурик, что ждала этого бала Алиния, готовилась к нему. Но в стремлении таком она была не одинока, далеко не одинока.

Ламилия примеривала подвески, сей дар молодого хана, так тщательно, что так и оборачивалась перед зеркалом, как бы вообразив из себя самую достойнейшую из всех аристократок величественной Кранции. Ох, юная принцесса! И она туда же, куда и более взрослые представительницы, что ни на есть, самых сливок общества. Уж кто-кто, а они в такой тщательности подхода ни в чём не уступали её младшей сестре, так и искрящейся от непомерной радости…

Так вот в чём превосходила Ламилия всех остальных, предавшихся такой неуемной суете, так это в том, что украсится она сей даром молодого хана, которого нет ни у кого, кроме, разве что, старшей сестры. А она, оседлавшая или благородного коня высоких, уж чересчур высоких, нравов, или же столь упрямого осла надменности, похоже, и не собирается примеривать что-либо, и особенно вот этот искренний дар хана неведомых земель. Наслушалась всяких россказней о нанголах, начиталась о них в разных толстых книгах, этаких кладезях мудрости, от которых и оторваться не может. Ну что ж, пусть учённость будет верной спутницей её. Даже мать-королева и то примеривает сей перстень с густо-красным рубином в оправе.

На королевский бал принцесса Алиния пришла без каких-либо изысканных украшений, удивив тем самым многих, а то и всю аристократию. Но разве могло вот это касаться её души (которую волнение и трепет охватили не менее других, а может и более…) стремящейся в одном – удивить, но только одного человека.

Королевские балы всегда были похожи друг на друга, будто две капли воды (всегда одно и то же), но в этот раз было другое, совершенно другое, что отражалось на настроениях у всех, особенно касательно вот этих неугомонных представительниц прекрасной половины аристократии. Уж они-то старались вовсю и во всём наводить шик и блеск привлекающий, начиная от изысканного гардероба и кончая теми же изысканными свойствами многообразного кокетства, всяких ужимок и иных умелых приспособлений, так и уводящих разум другой сильной половины аристократии на саму обочину наезженной дороги благорассудства. Но ведь бывали и будут всегда на этих пышных балах послы иноземных государств, да и более высокие особы королевских кровей, да и сегодня они присутствуют, но вот такой-то ажиотаж и не властвовал никогда над душами аристократок, аристократов.

Не надо было задавать какой-либо вопрос по поводу такого загадочного преображения, ибо никакой загадки и не было в помине, что явилось посылом такой вот сумятице чувств, а сам же ключ ответа доверительно лежал на поверхности, что и не утаить. Хан нанголов явно покорил бушующим пламенем кроткие сердца этаким выражением благородной внешности, что, по всей вероятности, и служило полным отражением всей внутренней сущности. И это было точное попадание в истину.

Конечно же, откуда мог предположить этот молодой хан такое уж повышенное, как никогда, внимание всех собравшихся, впервые посещая подобное мероприятие, о существовании которого и не подозревал, помыслить не мог. Вот так, искренними вздохами внутреннего свойства прекрасной половины аристократии, и был обставлен его приход, когда он, будто в нерешительности, вошёл в великолепный зал. Но недолго длилось у него это состояние, защитившись мгновенно такими прочными доспехами, что, ни на есть, бравой наглости, составляющую саму основу успеха. Да иначе и не могло быть по его разумению. На чужбине всё чужое могло сулить некий подвох. Оказавшись в стае волков, уподобляйся им.

Но, возможно, спустя некоторое время, да и раскрылись перед ним те самые двери неведомой интуиции, и понял он, как обмануты, были его чувства в предверии некоего подвоха в стане не врагов, но чужаков. Всего такого и близко не было. Потому и снял он кое-какие доспехи наглости, впуская в душу свою некоторую толику раскованности. Восторженный взгляд, что так и сочился из глаз младшей дочери короля; да и благодушие самой королевы, что так же присутствовало явно на поверхности, настроили таки его вот на такое пребывание духа.

Не замедлил он, гонимый ли волей или нет, но взглянуть на старшую дочь короля. Всё та же непоколебимость взгляда холодных глаз. Но неужели они – глаза принцессы ещё вчера, в конце торжественного приёма, таким вот вулканом исторгли ох целый фейерверк искрящихся огней и такого, же, тепла, так и прорвавшихся от самых глубин неведомой души. О, королева переменчивости! Истинная бестия!

Заиграла музыка. Герцоги, графы, бароны приглашали прекрасных представительниц вершины общества на плавный танец аристократии. Высокое искусство галантности, тончайшего по своей изысканности, было продемонстрировано каждым из них в этом сложном ритуале самого приглашения.

Совершенно юный барон составил пару Ламилии, младшей дочери короля, чья девичья юность только и вырастала из коротких штанишек беззаботного детства. Ну, а старшую дочь короля, принцессу Алинию, по данным годам пребывавшей в самом, что ни на есть, соку, в таком расцвете юности, но всё же умудрённую не по летам своим таким вот, порой и непосильным, грузом самой учённости, данной ей учителями и толстыми книгами библиотек, приглашал на сей танец величавости сам герцог Ронтанский, к которому король как-то и не питал особых симпатий, равно как и королева. Но ведь бал диктует свои условия…

Под звуки флейты, духовых и скрипичных инструментов, чарующе плавно, ведомая лишь грацией, двинулась вся эта процессия, которую возглавляли сам король и королева, по кругу, вдоль росписных колонн и стен, украшенных полотнами искусснейших мастеров художественного дела, будто строгий строй статных лебедей, плывущих торжественно в какой-нибудь тихой заводи.

Молодой хан Аурик только и вдыхал внимательным взором своим всё это великолепие, сам этот благовонный аромат духа величественной Кранции. А Ламилия же и в самом процессе этого замечательного действия успевала то и дело бросать, не чураясь какой-либо скромности, мимолётный взгляд на хана неведомых земель, преисполненный такого вот неподдельного восхищения, присущего столь юному существу, совершенно не замечая при этом своего такого же юного спутника. Будто сам хан, скромно стоящий у стены великолепно роскошного зала, исполнял нечто такое, выходящее за пределы обыкновенного, нежели сама, пребывающая в таком изумительном танце, соблюдающая строго очерченный такт и движение под эту чарующую музыку волшебных звуков. Но уступала ли ей прекрасная половина аристократии?

Приметил всё это молодой хан, как и многое другое, но взглад его нет-нет, да искал ту пару, в которой никак не блистала вот эта холодная дочь короля. Не искрились каким-либо задором и весельем безудержным, как у всей прекрасной половины, глаза вот эти, преисполненные неведомой задумчивости; на лице строгом в этот миг, но всегда прекрасном, будь оно в гневе или в радости неуемной. Но разве можно отгородить душу свою от всего этого великолепия?!

Но догадывался ли кто, что сам спутник, вот этот герцог Ронтанский, и являлся в какой-то мере виновником столь отрешённого состояния, в котором пребывала в данный миг старшая дочь короля принцесса Алиния, лишь исправно исполнявшая движения в такт и не более того.

Наступила пауза в ожидании очередного процесса, заключённого в величественном танце. Всё так же строго, нахмурив брови, от того и придав определённые штрихи, что так подчёркивали к месту и без того прекрасные черты её, прошла к своему месту принцесса Алиния, тогда как младшая дочь короля принцесса Ламилия так и пылала вся огнём воодушевления.

Пытался, было, хан взглянуть вот в эти глаза надменной принцессы Алинии, возомнившей себя самой высокой вершиной под вечным небом, но наткнулся на порог непомерного холода, исторгавшегося вот такой неукротимой силой. Что было это? Вряд ли было оно продолжением той партии, начатой в тронном зале.

Не от сознания разума, а откуда-то изнутри, из самой территории непознанного, неподвластно всесильному рассудку, пришло вот это, заставившее его на такой шаг, способного удивить безмерно, но восхитительно.

И вновь заиграла музыка. Звуки флейты, духовых и скрипичных инструментов так и зазывали на очередной процесс вот этого великолепного танца аристократии. И двинулись было к началу намеченной процедуры все важные персоны, такие ярые представители самих сливок общества, но были остановлены непринуждённо вот такой властной рукой нежданного удивления, изумления, что преподносила в данный момент весьма и весьма любопытная ситуация, так и заставшая всех до единого врасплох. И было отчего, ибо не было такого никогда!

Хан диких нанголов такой медленной, но ровной походкой, в которой только и читалась сама уверенность, не познающая и границ дозволенного, направился через весь роскошный зал по блестящему, будто зеркало, паркету к старшей дочери короля, к самой твердыне неприступной крепости, как показалось всем в данный миг под куполом роскошного зала.

Это было нечто такое, что заставило замереть сердца всех и устремить взоры свои только в одну единую точку пространства, туда, где стояла всё же в некоторой растерянности принцесса Алиния, как показалось всем. От хана нанголов ожидать можно чего угодно…

У короля так и встала перед глазами та наглая разбойничья рожа деда вот этого молодого хана по отцовской линии. Память, на то она и память.

Но ведь есть у него благоразумие? Ощетинились, было, души благородных аристократов…, побледнело лицо самого короля, да и благодушие королевы сошло на нет. И у Ламилии перехватило дыхание, и взгляд немного потускнел…, герцог Ронтанский подался немного вперёд…, и смолкла музыка, предваряя тишину, в которой только и были слышны, в медленной упругости шаги дерзкого хана, правителя диких нанголов.

Партия, зародившаяся волей ли судьбы, в тронном зале, но оставшаяся за ней, продолжалась и имела свойство в данный момент повернуться лицом к тому, кто посмел всё, же, повернуть вспять сам ход незримой борьбы, такой вот игры. Принцесса Алиния, единственная, удержавшая прочные нити здравого рассудка, понимала, что начался сейчас, в сию минуту, вот такой момент реванша. На этот раз хан Аурик опережал её на крутом вираже, ещё как опережал. Но что предпримет он в закреплении успеха?

Всё, что происходило дальше, казалось неестественным, необыкновенным. Подойдя к принцессе Алинии, хан склонил голову слегка в таком почтенном поклоне, а затем повторил деталь в деталь все сложнейшие движения и выпады благородных аристократов, столь необходимых для такого важнейшего ритуала, как приглашение благородных аристократок на сам величавый танец аристократии. Но приглашал с такой галантностью непревзойдённой, что и помыслить невозможно было, вводя тем самым прекрасную, но очень образованную принцессу, старшую дочь короля, да и всех остальных, в настоящее изумление, граничащее со стопором. У принцессы Алинии так и расширились глаза непомерно. Вот тебе и ответный ход, красавица!

Не могли знать все эти представители высшей знати, самих сливок общества и вот эта принцесса, которой и предназначалось всё это великолепие благородных жестов и движений, что хан провёл времена своего детства не в праздности, далеко не в праздности. Отец, да и мать тоже, приставили к нему таких учителей, что пришли с далёкого, далёкого Востока. Они – мастера своего дела учили его не только азам какой-либо мудрости, к какому-либо философскому мышлению, но такому тонкому искусству, как искусству запоминать с первого раза и исполнять с первого раза самые, что, ни на есть, сложнейшие движения, как продолжение мысленной воли разума вплоть до самых мельчайших деталей.

Вздох удивления прокатился во всём пространстве огромного зала. И разом сошла на нет бледность с лица короля, и благодушие вернулось к королеве, и вновь вспыхнули огнём восхищения глаза принцессы Ламилии, душа которой искренне возрадовалась за сестру и за этого хана диких нанголов.

Партия, казалось, была проиграна безнадёжно, ибо бразды инициативы оказались прочно в сильных надёжных руках этого статного юноши, обладателя неведомой, но высокой благородной души. Линия выигрышных ходов только и благоволила ему.

Была бы скучной игра, если бы властвовал в ней заранее прокрученный сюжет, если бы всё укладывалось в ней аккуратно в канву стандарта? Может, душа неукротимая и не захотела такого поворота, воспротивилась?

Её движения были изящны и легки, как реющий воздушный поток. Но не это явилось основным достоинством вот этого поистине очарованного действия. То явилось всему окружающему истинным выражением красоты необыкновенной, зародившись и выйдя таки грациозно лебедем прекрасным от пучин взволнованной души, что такому и подивились все, включая того, кому и предназначалось вот это выражение. О, силы небесные!

Но была ли величавость лебедя? Скорее другое, совсем другое. То были те самые искорки кокетства, что озарились в глазах озорных и прекрасных таким блеском, может, лукавства или чего-то такого, что заставило мгновением встрепенуться благородную душу молодого хана. Вот она – ситуация истины!

А что же партия? Она, как переменчивый ветер, отворачивалась совсем в другую сторону. И неизвестно кто кого обойдёт на крутом вираже. Игра, она и есть игра! Но было ли ведомо им, что сердца их в единый миг устремились навстречу чуду, такому уж феномену природы?

Это был как полёт двух лебедей: само изящество утончённой грации было неизменным спутником, ведя по этой линии вдохновенно и радостно, будто по линии судьбы. Безмолвно, затаив дыхание, дабы не исторгнуть таким фонтаном лишь восторг, да и только, следила за всем этим действом, что было сродни какому-то сказочному видению, аристократия величественной Кранции. Когда ж такое было?!

Они были достойны друг друга станом своим, как пример идеального стандарта. Они были достойны друг друга светлым ликом своим, как само идеальное решение природного начала. На это стоило смотреть, как на шедевр самой изысканности, что так венчает вот этот величавый танец аристократии.

Все были очарованы этой неординарной парой, что и боялись потревожить голосом, каким-либо звуком само вот это очарование, разыгравшееся столь неожиданно, может даже и вопреки правилам. Но в этом огромном зале, посреди всей этой аристократии, оказался таки единственный субъект, который и вовсе не разделял вот этот всеобщий восторг. То был герцог Ронтанский, в чьей душе так и разыгрался чёрный смерч печальной зависти, чьё сердце так и задавила огромная слизкая жаба. Но кто ж уделит этому внимание?

Но вот прошёл первый налёт такой обворожительности действием, и потянулись за ними, встраиваясь в пары, вот эти самые сливки общества. Но сравнимо ли было это с самим полётом грациозности лебедей?

Король с королевой так и остались стоять в качестве благодарных зрителей. Да и негоже было в их возрасте так и вклиниваться в это действо, дабы не помешать такому буйству зелени, такой неудержимости огня, что так и изливалось от отпрысков аристократии. Но всё, же, взгляд их неудержимо да и был направлен вот на эту пару, что так и выделялась необыкновенностью своей.

– Вы бывали много раз на балах? – спрашивала Алиния своего неожиданного спутника.

О-о! Ещё тогда, в тронном зале, глаза его удостоились такого проявления красоты в виде озорных глаз её, так и искрившихся от игривого кокетства, но повергшего его тогда на неукоснительное поражение, что заставило уделить внимание, много внимания вот такой незримой борьбе. Но удача в данный миг благоволит и ушам его. Таких нежных звуков, по красоте мелодии вряд ли приходилось слышать ему, проводящему много, уж очень много времени среди своих воинов, чьи голоса были под стать голосу Джэндэ, от которых даже крепкие ноги резвых коней сотрясались. А если бы услышали их вот эти нежные уши аристократок? Но такие звуки всё, же, приходилось слышать ему, когда была жива ещё мать. Невольно такое сравнение пришло на ум. И от этого душа воина, хана лишь возносилась на вершину неуемной радости.

– Что же вы молчите, будто копьё проглотили? – подытожила свой вопрос Алиния, выводя тем самым молодого хана из разлумий о дивной мелодичности её голоса.

Хан Аурик лишь помотал головой, давая знать о том, что не знает, не ведает ни единого слова из мелодично прекрасного языка величественной Кранции. Принцессе Алинии блеском молнии предоставила память о том эпизоде прощания, где слова хана передавал воин-переводчик. Да он и здесь присутствует. Посредство его языка, но присутствует, стоя у стены. Ну что же, она сделает общение односторонним.

– Я думала – Вы только и есть пугало огородное. Но не знала, что у Вас хватает столько нахальства, наглости пригласить меня таким движением галантности. Где этому научились? Вот потому и спросила. Вы понимаете меня – хан всего нахальства, всех наглостей собранных вместе, – говорила вдохновенно прекрасная принцесса, упиваясь явно такой предоставленной возможностью, таким превосходсством в этой неординарной игре, в этой незримой борьбе противостояния.

Хан же только и мотал головой, будто сожалея о том, что недоступен ему их ярко мелодичный язык, подобный резвому ручью из чистого родника. Величавый же танец аристократии был в самом обороте, заворожив, захватив всех до единого. Принцесса Алиния же продолжила вот эти «комплименты» в сторону неожиданного спутника по этой линии:

– Да простит меня его высочество, что забыла я принарядиться в Ваш дар, но я благодарна, и за бриллиант, подаренный отцу тоже. «Синяя звезда» искрится, играет всеми цветами радуги, так и завораживает, но не это главное…

Но что, же, главное дли Алинии – старшей дочери короля? И красавица-принцесса, преисполненная самой вдохновенностью, продолжала, как бы утолять любопытство молодого хана:

– «Синей звездой» назвали поистине колдовской предмет, вводящее разум в такое непосильное притяжение противоестественного искушения, в самые сети дьявола, в самое лоно безрассудства. Разве звездой является сей камень раздора?

Знала бы принцесса Кранции, что молодой хан диких нанголов был точно такого же мнения, усматривающий в «синей звезде» просто камень блестящего свойства и всего лишь. Но всё, же, сей драгоценный камень, сей бриллиант явился его коронным приёмом там, в тронном зале, да и в предстоящих переговорах, от которых никакой лёгкостью и не веет. Но как сводит он с ума людей разных положений, кровей, цветов кожи?

Холодная дочь короля, спутница по танцу, кажется, так и взошла в самый зенит своих рассуждений и не важно, было ей, понимает он её или нет, но всё, же, именно ему, не знающему её языка, она как бы изливала свою душу:

– Бриллиант прежде должен быть в головах и сердцах людей; тогда и не было бы войн, ввергающих людей в самые, что ни на есть, несчастья. Да, тогда и не было бы таких вот проявлений ненависти и зависти, приносящих людям столько страданий разного душевного свойства.

О, вечное синее небо! Эта старшая королевская дочь, вот эта прекрасная принцесса, никогда не ведавшая каких-либо свойств бедности, нищеты, голода, не видевшая воочию самих ужасов какой-либо войны, имела суждение точно как у его матери, говорила думами и языком его матери. О, достойная ученица его деда по материнской линии!

– Ну а тебе, хану всех чертей, дьяволов сподручнее только и махать мечом, да кривой саблей, – говорила далее старшая принцесса голосом такой приятной мелодичности, преисполненной, что было не так свойственно ей, таким верхом искрящегося кокетства, перед которым никак не устоять мужскому духу, продолжая вот эту уж очень замысловатую игру. – А вот эти толстые книги всяких библиотек, как все говорят, тебе и неведомы никогда. С какой бы радостью вложила в твою голову хоть крупицу этой «синей звезды», такого бриллианта знаний.

Говорила она и торжествовала в душе. Вот так ловко обходила она его на этом вираже. Какая высокая игра! Но ведь было что-то и другое в этой юной душе. Сердце так и выстукивает сигналы непомерной радости. Но отчего?

Принцесса Ламилия нет, нет, да и бросала взгляд в ту сторону, где её старшая сестра и этот статный юноша, сама плоть и суть благородства, внешностью своей мало чем напоминающий диких, воинственных нанголов, выделывал в такт такие отточённые движения, ничем не отличаясь от других высокознатных аристократов. Да, как будто и учил его самый лучший учитель танцев. А сестра всё говорила и говорила заливисто этому хану что-то своё. Да, непривычный для её образа, но такой уж необыкновенный блеск так и разыгрался в глазах старшей сестры Алинии. Неужели этот хан обаянием своим и на неё возымел неотвратимое воздействие?

Это была своего рода новость из ряда вон выходящая. Хотя, что же здесь удивительного. Любая аристократка сочла бы за честь оказаться на её месте. И она тоже. Лёгкий укол пронзил её сердце. Но не более того. Она всё же рада, искренне рада за старшую сестру.

И сколько бы ни длилась эта чарующая музыка, ведущая по строгой линии этот прекрасный, но величавый танец аристократии, но и ей суждено было завершиться финальным аккордом.

Расставались пары в том же обоюдном поклоне, отточённом до предела изысканной галантности. И здесь хан проявил всё то, же, мастерство исполнения, что и было присуще ему за весь этот отведённый период времени великолепного действия. Но в завершение всего церемониала хан применил такое неожиданное оружие, что так держал в запасном арсенале, терпеливо перенося вот эти выпады и колкости красавицы-принцессы, которые только и применяла она, казалось, с таким вот удовольствием, дабы насладиться вконец своим победоносным успехом:

– Я убедился до самых глубин моей грубой неотёсанной души и знаю на будущее своим скудным умишком – в драгоценной голове Вашей истинный свет «синей звезды», что чудным переливом создаёт саму волшебную игру всех цветов радуги. Да пусть восхищение не покинет меня, пока преисполнен буду ходить я под сиянием вечного синего неба. Мой искренний поклон – прекрасная королева всех чертей, да дьяволов!

Изящный язык Кранции, даже без намёка на какой-либо акцент, а тем более ошибку грамматики, определённых канонов фонетики, да и самих утончённых правил фразеологического построения, идиоматических и прочих оборотов, издавался голосом, в котором и превалировал такой приятный баритон, лишённый всякого оттенка, напоминающего ту дикую грубость, столь присущую всем голосам воинственных нанголов. Но вот такой ироничной подчёркнутости было хоть отбавляй. Это был момент, когда растерянность, возникшая неожиданно, послужила таки одним из атрибутов того прекрасного, что выразилось в столь юном облике естественно, без каких-либо прикрас. И удивлённые глаза её, расширенные искренне и в миг выдавшие вот это смятение, явились тому свидетельством. Он обошёл её на крутом вираже! Он впереди!

Вот это всё, комплексное, сплетённое в тугой узелок заставило впасть принцессу Алинию в такое вот состояние истинного удивления, самого изумления, что не замедлило отразиться внешней стороной, что так и преобразило её прекрасный облик. Не было той строгости, того аристократического налёта, что так воспитывался с раннего детства лучшими воспитателями королевского двора, в её поистине красивых чертах лица. За всё время этого прекрасного действа, как величавый танец аристократии, да и выказывался такой румянец на щеках, да и сами пламенные глаза, но вот сейчас, в этот миг она и вовсе исчезла подавно, под таким гнётом данного состояния, в которое впала она неожиданно и мгновенно. Расширенные глаза были свидетельством тому. Но продлилось это недолго…

Нет, не строгость или возмущение снизошли на столь прекрасный лик принцессы, то было другое. Невольное восхищение призывало в спутники игривое кокетство, что так и преобразились в глазах прекрасной красавицы-принцессы. Вот так, во всём блеске и отразилась ещё одна грань ох дивно красоты невероятной. Изящно и искренне!

О-о! Это было достойное поражение, которое и возводило её на вершину. Она признавалась в этом. Что поделаешь. Но какое расположение духа! Какая высота!

8

Было обо что почесать языки, так и зудящихся после этого, казалось бы, очередного, заурядного королевского бала. Хотя, возможно ли было так считать? Но вряд ли могли считать таковым суетные души аристократок, у которых на уме и было это, и не сходил образ благородного юноши, такого хана неведомых земель. Да и принцесса, которую принято было считать самим мерилом аристократической строгости, этакого принятого всеми выражения высоких норм и правил, уж чересчур высоких, раскрылась с иной стороны, о которой и не подозревала высшая знать. Да когда же было такое, чтобы старшая дочь короля Алиния, в отличие от всегда жизнерадостной, даже слегка взбалмошной младшенькой Ламилии, так и источала такое веселье, такую радость, одаривала такой улыбкой?