Текст книги "Черные лебеди. Новейшая история Большого театра"

Автор книги: Б. Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

«Золотой петушок». Пляски на гробах

//– «Золотой петушок» показал зубы – //

Палата царя Додона в спектакле, где Кирилл Серебренников выступил также (вместе с Галей Солодовниковой) в качестве художника, выглядит вот как. Это грандиозный дворцовый интерьер в сталинском стиле, тщательно скопированный в полный размер,

кажется, с парадной залы одного из павильонов ВСХВ и украшенный светильниками на манер московского метро, обильными барельефами и расписным плафоном. На галерее под самым плафоном тихо занимают места снайперы: готовится торжественное заседание. Равшаны и джамшуты в трениках спешно раскатывают по узорчатому паркету ковровые дорожки и устанавливают трибуны. Молчаливые восточные женщины с пылесосами наводят окончательную чистоту. Проходят с инспекцией бравые охранники с овчарками и миноискателями – таков фон, на котором Звездочет, путающийся под ногами у всей этой своры дряхлый бедняк, произносит свой спич про намек и урок.

И потом приходят они – вальяжный национальный лидер с манерами генсека, два соперничающих царевича – один с ноутбуком под мышкой, за другим (привет писателю Сорокину) увиваются опричники с собачьими головами у пояса, бояре в шубах, надетых поверх современных костюмов, генералы в парадной форме. А с ними гвардейцы, секьюрити, протокольный фотограф, спичрайтеры с папочками и прочая придворная публика.

 

Опричники с собачьими головами, бояре в шубах, генералы в парадной форме, охранники с овчарками, таджики-гастарбайтеры, казаки, снайперы на галереях, попугаи, Ельцин, Брежнев, сталинский ампир... – не «Золотой петушок», а сущая вакханалия

В качестве государственного герба всюду (от мебели до генеральских погон) красуется двуглавый золотой петушок. Сам оракул при этом – мальчик, которого опутывают светящимися проводами и электродами и прячут в громадную фигуру все той же двуглавой птицы, откуда он (голосом спрятанной за сценой Анны Хвостенко) кукарекает свои политические прогнозы. Народное ликование изображает периодически выбегающий на сцену как бы армейский «ансамбль песни и пляски», а номенклатурные тетки изображают галантные сновидения Додона, которому взбивает подушки высокопоставленная чиновница Амелфа – дородная дама с халой на голове.

А когда в третьем акте вернувшийся из похода вместе с Шемаханской царицей Додон принимает в том же зале парад, мимо помоста-трибуны маршируют знаменосцы с красными знаменами, военный оркестр и пупсы с гигантскими петушками на палочках, а чудищ из свиты царицы изображают псиглавцы, солдаты в костюмах химзащиты и торжественно проезжающий по сцене макет баллистической ракеты. Хор, выстроившийся у меняющихся на заднике панно в стиле «Первомай при Брежневе», в это время поет: «Верные твои холопы, лобызая царски стопы, рады мы тебе служить, нашей дуростью смешить».

Зубоскальство над образами советской и постсоветской (для режиссера их неприятная преемственность вопроса не составляет) власти может заставить искать в образах спектакля сплошные намеки на некоторые отчаянно конкретные обстоятельства. Про двух царевичей – тут все понятно, но какие только еще версии не звучали в премьерный вечер в кулуарах. Звездочет – это Андрей Дмитриевич Сахаров! Шемаханская царица – это Алина Кабаева! Да нет, встреча До дона и царицы – это полковник Буданов и Эльза Кунгаева!

Но похоже все-таки, что в части сатиры режиссер (в полном, кстати, соответствии с духом оперы Римского-Корсакова) имеет в виду вещи куда более архетипические, чем сиюминутные. Да и не всегда он говорит о власти. Восточная красавица, бесстыдным флиртом доводящая Додона до того, что он неловко пляшет прямо на гробах сыновей, – это ведь не напоминание о пляшущем Ельцине, помилуйте, неужели это не похоже на сотни историй про унижающую любовь, от Геркулеса и Омфалы до «Луизхен» Томаса Манна? Второй акт, где царь встречает Шемаханскую царицу, вообще решен не как политический памфлет, а скорее, как мрачная декадентская пьеса. При помощи мудреных видеотехнологий декор стен то вспыхивает мириадами огоньков, то совсем в духе какого-нибудь «Искушения св. Антония» оживает – лепные знамена реют, рабочие и крестьяне маршируют. Царица любуется своим отражением в цинке, которым обиты крышки гробов, по сцене бегают мальчики, изображающие души убитых царевичей, а царь в конце концов подносит зазнобе голову воеводы Полкана на блюде. И все это, между прочим, тоже не слишком противоречит либретто Владимира Вельского, где можно отыскать и аллюзии на туманы символистской поэтики, и сохраненные фрейдистские обертоны пушкинской сказки.

Жаль только, что блистательный текст Вельского так редко можно было расслышать. Главной музыкальной неприятностью этого «Петушка» оказались масштабные проблемы с дикцией – почти у всех, за вычетом прилежно выводившей колоратуры Шемаханской царицы Венеры Гимадиевой и американского тенора Джеффа Мартина, чей Звездочет, правда, смущал чересчур характерным оттенком и зыбкими верхами. В выверенной и стабильной работе маэстро Василия Синайского (кстати, явно прекрасно сработавшегося с режиссером) особых сюрпризов не было, но зато на роль сюрприза вполне мог претендовать Додон в исполнении Владимира Маторина. Заслуженный бас, чье имя ассоциируется с совсем другой порой Большого театра и с совсем другим характером артистизма, при всех возрастных вокальных сложностях выглядел в спектакле Кирилла Серебренникова самым сильным, живым и органичным исполнителем. И даже пожертвовал ради этого своей бородой. Бороденки-то, как известно, нынче не в моде.

Сергей Ходнев, «Коммерсант», 21 июня 2011 года

//– Золотое «кукареку» в Большом театре – //

Я вас здесь затем созвал,

Чтобы каждый в царстве знал,

Как могучему Додону

Тяжело носить корону.

Эта фраза и есть квинтэссенция сказочки с намеком. Остроты ума и язвительности Кириллу Серебренникову у авторов оперы не занимать. И собирательный портрет власти у него получается таким, что жанровая ремарка Римского-Корсакова «небылица в лицах» приобретает чересчур конкретные очертания. Теперь многим нашим политикам – что в Большой театр заглянуть, что в зеркало посмотреться – все будет едино.

Мало того, зал, где происходит большая часть действия, сильно смахивает на Георгиевский – в Большом Кремлевском дворце. Жизнь правителя, калькирующего образ то Брежнева, то Ельцина, то героев новостей уже наших дней, проистекает под неусыпной охраной с овчарками, со снайперами на галереях и верной челядью. Главные среди которой – ключница Амелфа (Татьяна Ерастова) и воевода Полкан (Николай Казанский). Плюс таджикские гастарбайтеры.

Времяпровождение царя Додона состоит из заседаний и парадов. Для души имеется любовная интрижка с красавицей Шемаханской царицей, в итоге становящейся первой леди.

Царские сынки Гвидон и Афрон (Борис Рудак и Михаил Дьяков) забавляются компьютерными игрушками. А если им уж для парада портянки потребовались, то, естественно, не простые, а парчовые. Надо заметить, что Серебренникову ни разу не изменяют вкус и чувство меры, хотя он постоянно балансирует на лезвии крайне острой политической сатиры.

Атрибуты власти и роскошь – золото, шелка, меха – на сцене повсюду. В театре утверждают, что только один светодиодный костюм (привет сколковским новациям) Большому обошелся в полмиллиона рублей. А бюджет всей постановки сравним с голливудским фильмом. Правда, когда о цифрах напрямую спросили гендиректора театра Анатолия Иксанова, он попытался отшутиться: мол, все расходы будут подсчитаны только после премьеры. Кирилл Серебренников ответил более определенно, не без иронии заметив: «Театр Большой, а петушок «Золотой».

Когда на сцену выкатывается реальная баллистическая ракета класса «земля – земля» как единственный символ мощи, какой нынешняя Россия способна предъявить миру, зал уже просто умирает от смеха. Не отдавая, наверное, себе отчета в том, что смеется над собой. Кстати, есть в спектакле и прелестный момент столь необходимой сегодня Большому театру самоиронии, когда вовсе не артист, а один из менеджеров театра появляется на сцене в маске попугая и наикомичнейшим образом выражает почтение царю.

Из рецензии Марии Бабаловой, «Известия», 21.06.2011

//– Попугаи и собачьи головы – //

Кирилл Серебренников поставил в Большом оперу «Золотой петушок». О чем эта постановка? Был ли режиссер так же дерзок, как композитор и его соавтор, либреттист Владимир Вельский? Вопросы эти остаются, к сожалению, без ответа – по крайней мере после первого просмотра.

Вполне естественно, что режиссер – так же как и дирижер Василий Синайский – ставил не детскую оперу. Вполне естественно было ожидать, что в XXI веке постановщики схватятся за авторскую идею оперы – критику власти, ее существование в абсолютном отрыве от народа. Римский-Корсаков и Бельский прописали в своем либретто ненавистный сегодня лубок, но даже при таком прикрытии цензуры боялись. И не зря – в первом представлении (оно прошло после смерти композитора) Царя в опере не было, Додона разжаловали в полководцы.

 

Сказочный дух «Золотого петушка» в прежней постановке Г. Ансимова (на фото) теперь истребил неуемный фарс очередного псевдоноватора

Что мы увидели 100 лет спустя? Злую сатиру на порочность людей, стоящих у власти. Какой? Абстрактной, быть может, советской. А Римский-Корсаков имел в виду вполне конкретный режим. Конечно, нелепо было бы призывать режиссера критиковать нынешнюю власть. Но, выбирая жанр политической сатиры, нужно рисковать.

На Новой сцене Большого публика видит палаты в стиле сталинский ампир, на ярусах – охранники в масках и с автоматами, внизу – в костюмах и с проводами в ушах. Суета: гастарбайтеры с Кавказа двигают мебель, тетушки вытирают пыль с двуглавого орла, дяденьки с собаками проверяют помещение на наличие взрывчатки. Как всегда, что-то не успевают – корзинки с цветами подтаскивают на карачках, когда Царь уже готов начать речь. Бояре и опричники в составе Государственной думы вызывают в памяти известных персонажей Сорокина. Звездочет оказывается «музейным» дедом, еле волочащим ноги, Петушок – мальчиком, которого почему-то раздевают по пояс (ассоциаций море, и все скабрезные), прежде чем заточить в клетку. Характеристики Додона (дурак и т. п.) были бы неверны. Все это характеристики какого-никакого, но человека. Трон оставил от него лишь оболочку, способную вкушать сладости, спать на расшитых золотом орлами подушках (разумеется, на боку) да тешиться, заставляя просителей скакать попугаем.

Намек на кровавую развязку режиссер дает в сцене сна, где вместо восточных красавиц Додон видит плачущих женщин на собственных похоронах.

Знакомство Царя с Шемаханской царицей происходит в помещении, где стоят заколоченные гробы с воинами, в их числе и погибшие царевичи. В ходе разговора (который очень трудно назвать обольщением, ибо даже попыток не было) гробы (которые усердно заколачивали под звуки вступления) открываются, из них выходят два мальчика с птичками. Шемаханская царица, как говорит Кирилл Серебренников в интервью, пытается пробудить в Додоне хоть что-то человеческое, но безуспешно. И даже призраки сыновей не помогают. Эту мысль, к сожалению, прочесть непросто. Венера Гимадиева – ведущую роль в премьерном спектакле исполнила артистка молодежной программы Большого – безупречно справляется с техническими трудностями, но актерская задача ей не под силу (или же была неверно или недостаточно подробно объяснена режиссером). И Владимир Маторин, при всем своем колоссальном опыте, сыграл неудачно.

Финал оперы – сущая вакханалия. Встреча Додона с невестой – смесь открытия Олимпиады и парада на Красной площади. Весь задний план занимает громадная мозаика со сменяющимися картинками, самая выразительная среди них – лик Царя. Вместе с машиной по смене кадров работают зэки. В общем, все приметы совка. По парадной тропе идет духовой оркестр, за ним – кто-то в военной форме с собачьими головами, за которыми – солдаты в маскировочных костюмах и противогазах, за ними – дети с сахарными петушками, а за теми – межконтинентальная баллистическая ракета «Тополь». Народ – в футболках с надписью «Ваши мы душа и тело» (строчка из либретто) – кажется, тоже потерял нормальный лик. Останешься разве человеком в таком паноптикуме?

Первая премьера Василия Синайского в качестве музыкального руководителя Большого театра то и дело вызывала досаду: певцы расходились с оркестром, а сама оркестровая ткань – колоритная, резкая, порой выдающая композитора уже не XIX, но XX века – как будто потускнела.

Марина Гайкович, «Независимая газета», 21.06.2011

//– Верующие посчитали постановку Серебренникова «Золотой петушок» богохульной – //

Представители православной церкви направили информационному агентству Интерфакс заявление, в котором требуют запретить постановку Кирилла Серебренникова «Золотой петушок», осуществленную режиссером на сцене Большого театра в конце прошлого сезона. Авторы документа называют спектакль кощунственным по отношению к православной вере, а также направленным на «унижение достоинства православных христиан». «Действие происходит публично, с использованием средств массовой информации. В первом акте режиссер выводит на сцену актеров, изображающих казаков с карикатурами на православные иконы. «Царь» изображает патриарха, размахивающего кадилом. Мы можем наблюдать глумление над святынями, священством и Русской православной церковью», – сказано в заявлении.

Группа верующих выражает надежду на то, что патриарх Московский и всея Руси Кирилл «скажет свое веское слово об этом богохульстве и обратится на сей счет к власти».

Координатор Союза православных братств Юрий Агещев поддержал точку зрения авторов заявления: «Все эти театры в кавычках находятся на госдотации. Получается, что за наши же деньги они травят нас культпомоями, разлагая в первую очередь государствообразующий русский народ, которого ныне нет даже в Конституции России», – подчеркнул он.

В свою очередь пресс-секретарь Большого театра Катерина Новикова заявила, что театр вправе сам определять свое художественное развитие: «Если мы не призываем к насилию, национальной розни и не πpoпaгaндиpyeм порногpaфию, то запретить ничего невозможно, одним нравится одно, другим – другое».

По материалам newsru.com, www.interfax.ru, 10.05. 2012

//– Зрители о «Золотом петушке» в постановке К. Серебренникова – //

Хотелось бы дать ответ директору Большого театра и бесталанному «режиссеру» этой постановки, позорящих нашу культуру и ложно обвиняющих православных в том, что они спектакль не видели. «Спектакль» этот смотрели, поражены низким качеством и оскорбительными выпадами в сторону РПЦ.

 

Времяпровождение царя Додона состоит из заседаний и парадов

20 лет мы являемся постоянными зрителями театра и только в этом году увидели эту пародию. После чего обратились за поддержкой (в том числе информационной) к Координатору Союза Православных Братств РПЦ – Юрию Агещеву, который озвучил наше мнение в СМИ, дав и свою оценку происходящему беззаконию.

Позор!!! Зрители толпами уходят с постановки, на сцене актрисы в нижнем белье, детям до 14 лет не рекомендуется постановка (как указано на билете). Это ли нe порногpaфия и пошлость? Книга жалоб театра пестрит от возмущений. Стыдно за Большой театр, который катится в бездну!

Кандидат исторических наук, методист, педагог

Французова Ольга Александровна, 17 мая 2012

Вчера сходили на «золотого петушка» (с маленькой буквы). Это просто кошмар, а самое главное, в кассе я брала билет на детский спектакль, и не одна я, видимо, попалась на эту удочку.

Людмила

Вчера была на опере «Золотой петушок». Мое среднее музыкальное образование позволило мне дослушать до конца арию Шемаханской царицы, из которой я ничего не разобрала. Дикция отсутствует, не разобрать ни одного слова. Постановка непонятна не только русскому зрителю, но, боюсь, что и иностранному. Приходилось переводить текст с английского на мониторе, чтобы хоть как-то уловить мысль происходящего. Позор Большому! Не тратьте деньги и время на этот спектакль!

Регина, 24 октября 2012

Пошел на «Золотого Петушка» в постановке Серебренникова 6 мая 2012 года, и был несказанно рад, что не взял своего младшего сына (15 лет) на этот неумный фарс. По порядку. Я купил билеты на «Золотого петушка», надеясь насладиться творчеством Пушкина, Римского-Корсакова, прикоснуться к традициям Большого театра и т. п. И как же я был обманут в своих ожиданиях! Ни от Пушкина, ни от Римского-Корсакова, ни от традиций Большого театра ничего не осталось! Поток больных фантазий очередного авангардиста. Сомнительные исторические параллели и мерзкие символы. Царь Додон то похож на Путина, то на Сталина, то напяливает на себя патриаршье облачение и для узнаваемости берет в руки кадило. Накануне Дня Победы (6 мая) особенно «патриотично» выглядела пародия на Парад Победы (для узнаваемости пронесли макет ракеты «Тополь»). Особенно мерзко выглядела сцена, где царь Додон (в сталинском френче) плачет над гробами своих погибших сыновей, а через несколько минут, видимо в порыве любви к Шемаханской царице, уже пляшет на этих же гробах. Список пошлостей в этой постановке можно продолжить, но самое главное, я не понимаю: при чем тут бедный Пушкин, Римский-Корсаков и где великие традиции Большого театра?

Леонтий, 12 мая 2012

Согласна с посланием верующих об опере «Золотой петушок», это не искусство, а ересь, глумление над святым

Костина Ирина, 11 мая 2012

Помнится, я был на одном из последних спектаклей «Золотого петушка» в постановке Г.П. Ансимова. Детей было очень много. Теперь представим, что родители повели детей на новую постановку – им ведь никто не объяснил, что на сказку Пушкина и Римского-Корсакова детей до 16 лет водить не следует. И что они там увидели? Пусковую установку в виде недвусмысленного органа и пр.?

Кстати, символично, что эта «пусковая установка», которой Большой театр глумится над нашими военными парадами, а значит, вт. ч. и над ветеранами войны, появилась одновременно с тем, как верховный главнокомандующий принимал последний парад, сидя на стульчике, что до него не позволял себе еще ни один глава государства. Большой театр своими постановками посылает власть именно туда, куда власть посылает всех нас. Так что тут все взаимосвязано. Если власть на протяжении 20 лет непрерывно закрывает дома культуры, превращая их в бордели, то какую культуру мы можем иметь в итоге?

Единственное, что власть не способна понять – то, что такая антикультура рано или поздно сметет саму эту власть. Когда-то власть это очень хорошо понимала и не считала Большой театр только «брендом».

Александр, май 2012

http://www.bolshoi-theatre.su/oppinion

Сегодня ходили смотреть «Золотой петушок» с ребенком. Нигде на билетах не указано, что спектакль для взрослых. Мало того, не все взрослые спокойно смотрели постановку, пришлось утихомиривать одну сильно возмущающуюся даму. Конечно, хочется искусства. А это было из разряда политической сатиры с элeмeнτaми порногpaфии.

Екатерина, 28.10.12

28 октября были на спектакле «Золотой петушок». Поразительное дело – чтобы понять, о чем поют на сцене, приходилось ориентироваться на английские титры! Дикция практически у всех такая, что, как ни напрягайся, практически улавливаешь только отдельные слова (а то и их не обнаруживаешь). Такое ощущение, что исполнение идет на чужом языке. И это Большой театр! Я уж не говорю о «находках» режиссера – чего стоит, к примеру, второе действие: значительная его часть идет в полутьме! Полутьма, возможно, не помешала бы несколько раньше, когда режиссер решил раздеть толстых, очень неэстетичных теток из окружения Додона.

Александр, 29.10.12

Такого разочарования, как испытанного во время просмотра «Золотого петушка», мы не разу не испытывали. Не ожидали, что такое можно увидеть в Театре № 1 страны. Обидно за семьи с детьми, которые были вынуждены увидеть сцены, полные кощунства. Ушли после 2 акта и пожалели, что не после 1-го.

Юлия, 29.10.12

http://www.billetes.ru/

 

Банально, но любовная интрижка Додона с Шемаханской царицей сделала восточную красавицу первой леди государства

«Летучая мышь». Приплыли…

Бархатов – откровенный хулиган. В интервью на канале «Культура» он сказал, что его интересовало в этой постановке только одно: как далеко он сможетзайти в своем свинстве. Бархатов такая же дутая величина, как и поглумившийся над «Евгением Онегиным» Черняков.

Беда их в том, что для эпатажа достаточно свинства, а для хорошего спектакля нужен талант, которого у обоих нет.

Есть только натасканность на эпатаж, полученная во время стажировок в Германии. Постановки «Мыши» в Венской опере ироничны, но там присутствует чувство меры, и сравнение с претенциозной псевдосатирой на современные нравы, изваянной Бархатовым со товарищи, по меньшей мере неуместно. Режиссерский театр, превратившийся в откровенное глумление над публикой и произведениями выдающихся авторов-классиков, заслуживает только криков: «Бу!»

Но, как верно сказал Юрий Темирканов, мало кто из публики может сказать про г-но, что это г-но (выдающийся дирижер выразился именно так). Если же г-ну Бархатову и драматургу Курочкину захотелось поупражняться в сатирическом жанре про «героев нашего времени», то почему бы не создать свое, оригинальное произведение, а г-на Десятникова, руководителя оперной труппы Большого, попросить написать музыку, потом все это поставить на сцене. Только где найти зрителей и спонсора для такой постановки?

А тут старый добрый Штраус (один из), глядишь, публика как-нибудь стерпит еще один режиссерский плевок-жемчужину.

А может быть этот спектакль – воплощение ненависти Десятникова к жанру оперетты? Дескать, тони, «Титаник»-«Штраус»? Только вот Штраус-то как раз и непотопляем, господа!

Виктория

//– Большой театр попал в мышеловку – //

Впервые в своей истории Большой театр замахнулся на легкий жанр и решил приручить «Летучую мышь» Иоганна Штрауса. Более того – проявив необыкновенную легкость мысли, предложил считать эту премьеру второй частью «венского» диптиха. А первой счесть «Воццека» Альбана Берга, которого презентовали в ноябре. БТ не испугался, что от такого «венского штруделя» у публики начнется несварение. За рождением чуда музыкальной кулинарии наблюдало немало знаменитостей: Наина Ельцина, Галина Волчек, Алла Демидова, Александр Шохин, Михаил Швыдкой.

«Летучая мышь» имеется во всех музыкальных театрах Москвы. Но Большой охотился за ней с маниакальным упрямством, хотя и комплексовал по поводу этого желания. Пытался всех убедить в том, в чем и убеждать-то не надо. Оперетта хорошая, и обращаться к ней не гнушались Герберт фон Караян, Карлос Кляйбер и Николаус Арнонкур. Появляется она регулярно на афишах всех лучших оперных домов мира.

Было любопытно, какой выбор сделает Большой. Либо выдаст нечто эпатажное в духе постановки Ханса Нойенфельса для Зальцбургского фестиваля. Либо представит респектабельный спектакль, почти как на сцене Covent Garden в Лондоне. Но неспроста музыкальный руководитель Большого Леонид Десятников начал свое выступление на презентации премьеры цитатой из иронической прозы Юлиана Тувима: «Велики и неисчислимы мерзости сценического зрелища, именуемого опереттой. Нищета идиотского шаблона, тошнотворной сентиментальности, дешевой разнузданности, убийственных шуточек, хамство безумной роскоши»…

Приглашать всемирно известных мастеров театр не стал, а собрал начинающих специалистов. Ставка на юношеский максимализм себя не оправдала, явив на сцене Большого театра новый жанр «музыкальной катастрофы». Как в прямом смысле (в финале все придумки спектакля благополучно идут ко дну), так и в переносном. Высокая оперетта превратилась в кабак.

Первые минуты, что звучит увертюра, публика любуется выстроенным на сцене шикарным лайнером «Штраус» (впечатляющая работа сценографа Зиновия Марголина). На борт корабля поднимаются «богатые и знаменитые» с чемоданами, левретками и конечно же любовниками в придачу. Зал замирает в предвкушении интригующих событий и непредсказуемого развития сюжета. В надежде увидеть, быть может, что-то сродни феллиниевскому шедевру «И корабль плывет»…

Однако присутствие молодого и модного режиссера Василия Бархатова в спектакле вообще незаметно. Нет ни сюжета, ни характеров. Если первое действие хотя бы поставлено по принципу «ходи туда-сюда», то во втором, ключевом, акте все недвижимо. От скуки публика начинает зевать в голос, несмотря на то, что к финалу красивая картинка оборачивается грязным дебошем. Артисты успевают и в фонтан нырнуть, и на танцах подраться. А вот любимой во всем мире публикой игры «Угадай гостя на балу Орловского» нет. Этот, как правило, шикарный вставной номер в спектакле не предусмотрен. В упомянутой, например, постановке Covent Garden пел Шарль Азнавур. В спектакле Большого театра органично смотрелись бы Маша Распутина или Дима Билан.

В антрактах народ уходил, отплевываясь от пошлых шуточек и гэгов – типа «акта любви» между Айзенштайном и доктором Фальком или игры с «грудями» князя Орловского. Присутствующие с ностальгией вспоминали советскую версию «Летучей мыши», сделанную по либретто Николая Эрдмана и Михаила Вольпина. Интересная задумка впервые в России представить оригинальное немецкое либретто Карла Хаффнера и Рихарда Жене на основе фарса немецкого драматурга Юлиуса Родериха Бенедикса «Тюремное заключение» и водевиля французских авторов Анри Мельяка и Людовика Галеви «Полуночный бал» завершилась плачевно.

 

От Штрауса в новоявленной «Летучей мыши» остались лишь название лайнера и музыка в оркестровой яме

За дирижерский пульт БТ пригласил дебютанта в оперетте швейцарца Кристофа-Маттиаса Мюллера. Как бы хотелось увидеть на его месте Владимира Юровского, входящего в пятерку приглашенных дирижеров Большого театра. В 2003 году на Глайнд-бернском фестивале он сделал блестящую «Летучую мышь». А тут оркестр был лишен драйва, ансамбли солистов разваливались. Певцов, забиваемых русским дубляжем немецких разговорных диалогов, было едва слышно. Понятно, что таким нехитрым «кинематографическим» способом хотели заретушировать их плохой немецкий. Но заварили в итоге несъедобную звуковую кашу, в которой теряются попытки неплохих вокальных работ Анны Стефани (Орловский) и Динары Алиевой (Розалинда) или Анны Аглатовой (Адель). У Штрауса женские партии написаны куда интереснее и труднее для пения, нежели мужские. Посему за пошедшие прахом труды Крезимира Шпицера (Айзенштайн), Эльчина Азизова (Фальк), Эндрю Гудвина (Альфред) не так обидно. Хотя разодетые в нарочито нелепые костюмы от Игоря Чапурина, нахватавшие изрядное количество «петухов» в ариях солисты выглядели будто недружественные шаржи на самих себя.

К финалу от тоски выдохлись все. Даже феноменальная конструкция корабля – единственное достоинство данного спектакля, превратилась в кусок унылых фотообоев. И когда выяснилось, что судно ждет судьба «Титаника», показалось, что на его борту написано не «Штраус», а «Большой театр».

Мария Бабалова, «Известия», 22 марта 2010

//– Тише мыши – //

Постановщики оперетты «Летучая мышь» в Большом театре не только плохо сделали свою работу, но и испортили работу музыкантам

Успехи отечественной оперной режиссуры растут не по дням, а по часам, подкрепляясь также успехами отечественной оперной сценографии. Раньше, если тебе не нравилось происходящее на сцене, ты мог отвернуться и слушать только музыку. Теперь же взята новая планка. Режиссер Василий Бархатов и сценограф Зиновий Марголин, поставившие в Большом театре оперетту Иоганна Штрауса «Летучая мышь», посчитали нужным построить декорацию и расположить певцов в такой глубине сцены, чтобы их голосов не было слышно, как бы тихо ни старался играть оркестр.

В тех случаях, когда певцы все же выходили на авансцену и пытались спеть там свои арии или же куплеты, хору и статистам было дано указание максимально громко откупоривать бутылки с шампанским либо устраивать на сцене беготню с потасовками, чтобы по возможности отвлечь слушателей от исполняемого. Самим же артистам было вменено в обязанность отвлекать аудиторию от собственного пения как можно менее уместными действиями – например, во время исполнения сольного номера снимать обувь и истерично колотить ею по реквизиту.

В те моменты, когда никто не пел, можно было оценить искусство дирижера Кристофа-Маттиаса Мюллера и игру оркестра. В первом составе были заняты хорошие артисты – как свои, так и приглашенные: Динара Алиева (Розалинда), Анна Аглатова (Адель), Крезимир Шпицер (Айзенштайн), Эндрю Гудвин (Альфред) и др. Однако высказываться о достигнутых ими музыкальных высотах в условиях взаимного неслышания было бы некорректно.

Хочется спросить: бывают ли на репетициях директор театра, его музыкальный руководитель, руководитель оперной труппы? Если да, то ни у кого из них, видимо, нет возможности вмешаться, дабы хоть как-то смягчить надвигающуюся катастрофу. Что чиновник, что музыканты людям театра не указ. Театрального же руководителя в Большом нет. Получается, за результат никто не отвечает.

В этом Большой театр уникален. Это единственный театр России, где постановщики пользуются абсолютной творческой свободой. Так, например, в Мариинском театре Валерий Гергиев самолично меняет мизансцены – бывает, за час до премьеры, и Бархатов с Марголиным, плодотворно работавшие там, могут об этом рассказать. Во всех остальных театрах есть главные режиссеры, с мнением которых приглашенные должны как-то считаться. В Европе в театрах, что много правильнее, есть худруки и интенданты. За свободу творчества или против нее мы голосовать сейчас не будем.

Но Большой театр знает один секрет мести режиссерам и сценографам. К премьере нужно выпустить буклет со статьями первых интеллектуалов страны. В сопоставлении с ними деяния постановщиков будут выглядеть особенно убого. Так и в этот раз. В буклете мы читаем про «фрачную жизнь», про «воздух Вены», про «запрет на неостроумие». Ничего более далекого от этих понятий, чем новый спектакль Большого театра, придумать невозможно.

Петр Поспелов, «Ведомости», 19 марта 2010

//– «Мышь» летает по Большому. – //

Помните, как князь Голицын в «Хованщине» Мусоргского делает весьма безутешное для себя и для своей эпохи умозаключение: «О Святая Русь, не скоро ржавчину татарскую ты смоешь.» Примерно тот же смысл получится, если этот «крик души» адресовать нынешнему Большому театру, в котором стараниями прежнего печально известного ведерниковского руководства и его «серых кардиналов» – весьма больших, надо сказать, «интеллектуалов» от музыки – разрушен до основания и превращен в смердящий тлен уникальный институт некогда великого русского музыкального театра. Создается впечатление, что и нынешнее художественное руководство – на редкость обезличенный коллектив временщиков – такая ситуация вполне устраивает. Вместо того чтобы выплывать из омута репертуарного коллапса, Большой кидает в крайности от серийности Берга до опереточной легковесности Штрауса. Корабль театра давно уже не штормит созидательными идеями, он давно уже тихо дрейфует в океане убогих «креативных» идей пресловутого постмодернизма. Но на этот раз Большой своей примитивно-убогой постановкой оперетты Штрауса «Летучая мышь» угораздило приобрести билет именно на «Титаник» – и вот уже корабль не плывет, а благополучно идет ко дну. Одним словом, вместо венской оперетты на главную музыкальную сцену страны водружается трехактная инсталляция живой (но далеко не живописной ни в постановочном, ни в музыкальном воплощении) картины под названием «Приплыли». Ее содержание, конечно же, не о печально известном трагическом рейсе через Атлантику, а, скорее всего, о барахтанье в мутных венских водах Дуная: читай, о полной постановочной беспомощности и отсутствии хотя бы малой толики здравомысляще адекватных идей ее создателей.