Текст книги "Призрак Сомерсет-Парка"

Автор книги: Б. Р. Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 25 Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике Сомерсет-Парк,

21 января 1852 года

Что ж, Дружочек, диадема его не покорила.

Я улыбалась, расточала улыбки и смеялась, изо всех сил притворно веселясь, но мистер Пембертон в ответ на мои старания лишь молча кивал с той стороны обеденного стола. Полагаю, он прекрасно сознает: ему ни к чему пытаться снискать мое расположение, чтобы унаследовать Сомерсет-Парк. Поместье и так станет его собственностью, как только отец... Ох, я даже не могу написать эти слова. Мне дурно от одной мысли об этом.

Он приятен на вид, и в его лице и манерах нет ни одной злобной черты, однако меня тревожит его отстраненность. Ему известно, в каком я оказалась положении. Улыбка или слова ободрения могли бы унять мою нервозность.

Разве это не странно? Мистер Пембертон куда ближе к простому люду, и все же он вправе претендовать на Сомерсет-Парк. А я – полноправный потомок Линвудов – вынуждена лебезить перед этим человеком и склонять его на свою сторону.

Прости меня, Дружочек. Полагаю, во мне говорит лишь моя уязвленная гордость. Мистера Пембертона можно извинить за то, что он не упал на колено и не сделал предложение в тот же день, когда нас представили. Но, несомненно, когда мы встретились во второй раз, уже было бы вполне допустимо заговорить о браке.

Уильям к ужину не вышел. В глубине души я восхищаюсь тем, что он отказывается раболепствовать перед мистером Пембертоном, как все прочие. Однако наш брак обеспечит и будущее Уильяма. Мне бы хотелось, чтобы он это понял. Хотелось бы, чтобы он не страдал так сильно, как я подозреваю.

После ужина кто-то окликнул меня, когда я шла по коридору. Я заглянула в библиотеку, но там никого не оказалось. Я уставилась на портрет дедушки над камином. Слуги поговаривают, будто он обитает в библиотеке. Даже после его смерти они пребывают в ужасе. В этом есть какое-то очарование.

Интересно, как поступил бы дедушка, если бы вместо сына у него родилась дочь? Не могу представить, чтобы он отказался от Сомерсета. Может, он и был жесток, однако не стал бы возлагать надежды на то, что его спасет незнакомец. В этом я твердо уверена.

В библиотеке стало холодно. Развернувшись к выходу, я обнаружила, что в дверях стоит Уильям и смотрит на меня измученным взглядом. Он спросил, что я думаю о мистере Пембертоне – хочу ли по-прежнему выйти за него замуж и готова ли стать его женой во всех смыслах.

Мое лицо запылало от гнева. Я подошла к нему и потребовала объяснить, почему он не присоединился к нам за ужином. Разве он не знает, что я отказываюсь от собственного счастья ради спасения Сомерсета? Как смеет он так беззастенчиво расспрашивать меня о сокровенном? Разве он не знает, как меня это уязвит? Я ударила кулаком его в грудь, и по моим щекам потекли слезы.

Уильям схватил мою руку и поднес к губам. Я не отстранилась. Он наклонился ближе и прошептал мне на ухо, что мы не в силах совладать с судьбой.

Часы пробили полночь. Напоминание о том, что время на исходе. Не говоря ни слова, я выбежала вон и помчалась вверх по лестнице к себе в комнату. Пока я пишу это, мое сердце все еще бешено колотится. Как все запутано, Дружочек! Но все это совершенно не важно, особенно если я столь не уверена в своих желаниях. С таким же успехом я могу пожелать луну с неба. Мне не суждено познать любовь.

Я думала, мне суждено выйти за мистера Пембертона, но, похоже, ему не нужны ни Сомерсет-Парк, ни я.

Глава 26

Войдя в темную комнату, я сразу почувствовала холод и сильный запах спиртного.

Дверь позади захлопнулась. Единственным источником света служила свеча, которую кто-то держал в руке.

Комок в горле пропал, и я обрела голос.

– Мистер Саттерли, – сказала я. – Что вы здесь делаете?

Уильям вымученно хохотнул.

– Я бы мог задать вам тот же вопрос.

– Я надеялась позаимствовать какую-нибудь принадлежавшую леди Одре вещь, которая поможет мне установить связь с ее духом, – ответила я, зная, что ложь должна быть последовательной.

– Вам здесь не место, вы не достойны находиться в этой комнате. – Он попятился и зажег от свечи канделябр на прикроватном столике.

Постель, украшенная рюшами и подушечками, была тщательно заправлена. Она больше смахивала на десерт, чем на кровать, где можно приклонить голову. С одной стороны виднелся смутный отпечаток тела.

– Теперь это ваша комната? – спросила я Уильяма, гадая, что он собирается предпринять, раз поймал меня на попытке взломать замок.

– Должна быть моей. – Он покачнулся. Его галстук был развязан, жилет и сюртук валялись скомканными на полу. – Но нет, сегодня я такой же правонарушитель, как и вы, мисс Тиммонс. – Последнюю букву он протянул, будто шипя.

– Так это вы украли ключ у миссис Донован, – сказала я.

– Просто одолжил. – Он уже успокоился и зашагал по комнате, зажигая остальные канделябры.

Меня не должно было удивить богатое убранство комнаты, но, даже зная масштабы великолепия Сомерсет-Парка, я широко распахнула глаза, когда спальня Одры проступила из тени. Элегантная мебель была обита тканью с нежным цветочным узором. Яркий и нарядный ее вид навевал мысли о летнем саде. Казалось, вот-вот повеет ароматом роз.

Величественный камин был в три раза больше моего, а в громадном зеркале, что висело над ним, отражалась роскошь обстановки.

Комната была довольно просторной и вмещала даже собственную библиотеку с гостиной зоной. Там стоял столик, где можно было выпить чаю с лакомствами. Я представила, сколько неторопливых дней Одра, должно быть, проводила здесь, читая и наслаждаясь своей беспечной жизнью.

И все это только для одного человека? Я подумала о кошеле, что прятала под тонким матрасом, и о том, как мучительно долго мне пришлось собирать деньги, чтобы наконец сбежать от мисс Крейн. И все равно моей пригоршни монет не хватило бы даже на одну из этих диванных подушек.

У нее было так много всего, а у меня так мало! Однако из нас двоих именно я все еще жива, по крайней мере пока.

– Не будь дурехой и не завидуй мертвым, – говаривала maman. – Если бы призраки воистину существовали, они бы просили только об одном: позвольте мне снова жить.

– И заново прожить даже печальные минуты? – переспрашивала я.

– Bien sûr [5], особенно печальные минуты. Именно этого мертвые жаждут, ma petite chérie, снова чувствовать. Но нам-то известно, как все происходит на самом деле.

Уильям поставил канделябр на маленький столик рядом с бутылкой и пустым бокалом. Наполнил бокал и повернулся ко мне. Ворот его рубашки был расстегнут, и я увидела еле заметный красноватый след у него на горле.

– Я понял, что вы пытаетесь ото всех скрыть, – заявил он. – Чего вы по-настоящему хотите.

Меня обдало несвежим дыханием с запахом вина, но я выдержала его взгляд. Я уже поняла – ему нравилось меня пугать.

– Я лишь хочу связаться с леди Одрой, чтобы передать от нее послание супругу, – сказала я.

Уильям с отвращением скривился.

– Он ей не супруг. Они так и не поженились. – Он посмотрел на меня поверх бокала и спросил: – Вы сирота? У вас какой-то недолюбленный взгляд.

– У меня была мать, – ответила я.

– Ваша чрезмерная впечатлительность разит простым воспитанием. Вы и сами хотели бы обладать подобными благами.

– Есть лишь одно благо, к которому я стремлюсь, – быть живой, – ответила я.

Он пропустил мой ответ мимо ушей и вновь наполнил бокал. Что Уильям делал в спальне Одры в такой час? Если он надеялся снова обыскать комнату, то почему здесь царит порядок?

Покряхтывая, Уильям опустился в ближайшее кресло, вытянул ноги и закинул одну на другую.

– Не ожидал проявления столь здравого смысла от того, кто пробуждает мертвецов.

– Я не пробуждаю мертвецов, – возразила я, глядя, как он допивает вино. – Я лишь посредник для того, что и так существует.

Он снова подлил вина, на сей раз старательно вытряхнув все до последней капли. Удивительно, но на бело-розовом ковре не осталось брызг красного вина.

На миг я отчего-то вообразила себе Одру, лежащую здесь в луже крови, с белокурыми волосами, которые выбились из шпилек и разметались вокруг головы. Диадема сползла на бок, безжизненные глаза смотрят вверх, широко раскрытые и обвиняющие. Внезапное видение застало меня врасплох. Я отошла к камину, чтобы оставить между собой и Уильямом как можно большее расстояние.

Прихватив канделябр, я направилась к книжным полкам, высматривая томик потяжелее, чтобы при необходимости швырнуть его в Саттерли. Я находилась в запертой комнате с человеком, которого, судя по нашим с ним беседам, переполняла горькая обида. Мистер Локхарт даже признался, что считает Уильяма виновным в исчезновении Одры.

На стене висела большая картина с изображением, должно быть, матери Одры, леди Чедвик. Здесь она была моложе, чем на портрете в галерее, – моя ровесница, как мне показалось. Определенно присутствовало фамильное сходство, особенно это было заметно по белокурым волосам. Однако вместо жизнелюбивого сияния, что излучала Одра, за мягкими чертами ее матери скрывалась непоколебимая жесткость. Под ее взглядом мне было неуютно, словно она насмехалась над моей скверной осанкой. Леди величественно позировала в розарии с собакой на коленях. Губы у нее были полные, но неулыбчивые. Художник уловил больше сочувствия и жизни в карих глазах песика, нежели у его хозяйки.

– Значит, по-вашему, она все еще существует? – спросил Уильям.

Слова он произносил немного невнятно, но лицо у него при этом было такое, что я догадалась: не только вино, но и горе мешает ему говорить. Он подался вперед, упершись локтями в колени и поддерживая за дно опустевший бокал.

– В виде духа, – ответила я.

– Духа... – прошептал он. Гримаса скорби исказила молодые черты, состарив его прямо на глазах.

Действовать следовало осторожно. Я хотела завести разговор о ночи перед свадьбой и спросить, как он пробрался в эту спальню, однако тем самым я бы признала, что подслушивала. Вопросы нужно было задавать более обдуманно.

– Почему вы здесь? – снова спросила я, мне казалось, если его разговорить, он вполне может разболтать какой-нибудь секрет.

Уильям поставил пустой бокал и подошел к окну. Отодвинул тяжелые шторы, впустив лунный свет.

– Я задаю себе этот вопрос каждое утро, когда просыпаюсь и вспоминаю, что любовь всей моей жизни мертва, а я жив.

Я чуть не уронила канделябр. Из всего, что он мог мне сказать, этого я ожидала меньше всего. Спустя несколько ударов сердца я обрела голос.

– Леди Одра? – осторожно спросила я.

Он кивнул.

Я пыталась осмыслить только что им сказанное. Как такое возможно? Он был подопечным семьи, а она – хозяйкой поместья. Я рассматривала его, силясь вообразить рядом с ним Одру. У мистера Саттерли было слишком отчаянное положение, он не мог стать ей подходящей партией. Даже внешне они чересчур разнились. Она была изящной и благородной, а он – невоспитанным и грубым. Как ни старалась, я так и не сумела представить их вместе.

От его дыхания окно запотело.

– Я вырос в сиротском приюте в Рэндейле, а когда мне исполнилось тринадцать, пошел в ученики к кузнецу, мистеру Саттерли. Тот меня усыновил, но относился скорее как к рабочему, нежели к сыну.

Уильям снова повернулся ко мне, однако на сей раз его черты смягчились.

– Следующие два года я ложился спать с ноющими мускулами, руки мои покрылись волдырями от раскаленного железа. А потом однажды мистер Саттерли ушел и больше не вернулся. Он направлялся сюда, на конюшню в Сомерсете. Приходский констебль сказал, что его нашли на обочине избитым до полусмерти. Вскоре после этого пришла миссис Донован и сообщила, что меня приютит сам лорд Чедвик. Я, уж конечно, не горевал по кузнецу. Да и с чего бы мне отказываться от шанса на лучшую жизнь. Я думал, что обрел рай, мисс Тиммонс. – Грусть на его лице исчезла. – Я и не догадывался, что мне суждено было угодить в ад.

Суждено угодить в ад? Я взглянула на собаку на картине и приподняла брови.

– Что же случилось? – На языке крутились тысячи вопросов, но я решила, что будет лучше продолжать направлять его, используя туманные подсказки.

Он оттолкнулся от подоконника.

– Взять меня под опеку лорда Чедвика сподвигла не доброта. У него имелся план, на осуществление которого должны были уйти годы. А к тому времени, как его план с треском провалился, и он, и Одра уже были мертвы.

Пламя всех свечей в комнате слаженно дрогнуло.

– Каков был его план? – прошептала я.

– Одра не могла унаследовать Сомерсет-Парк. Ему был нужен сын. Он воспитывал меня несколько лет, готовя к тому, что я стану Линвудом. Он собирался объявить меня законным наследником, как только найдет необходимые доказательства.

Сам воздух в комнате будто исчез. Я пыталась сделать вдох, едва не рухнув на колени.

Канделябр упал на пол, и крошечный огонек погас.

– Лорд Чедвик был вашим отцом? – задыхаясь, выпалила я.

Уильям подошел ближе.

– Я об этом и представления не имел, пока он не признался мне на смертном одре. А мы с Одрой к тому времени уже два года были тайно влюблены.

– А доказательства?

Он покачал головой, словно воплощая собой трагедию.

– Похоже, они навсегда утрачены. Лишь Одра знала правду.

Уильям положил руку на каминную полку. По мере того как я обдумывала новые факты, у меня начала складываться теория. Все это время я воображала, будто Одра была влюблена в мистера Пембертона. Тот красив и достаточно богат, а главное, он унаследовал бы титул лорда и Сомерсет. Забудем слухи о семейном проклятии – так что же могло столь сильно терзать Одру, раз единственным выходом для нее оказалось броситься со скалы навстречу собственной гибели? Но если она была тайно влюблена в Уильяма, брак мог стать для нее смертным приговором. А если и этого мало, то узнать, что твой возлюбленный на самом деле приходится тебе сводным братом, – о, это, вероятно, было просто невыносимо.

Глаза Уильяма заблестели.

– Так скажите, мисс Тиммонс, кто был бы сейчас счастливее – молодой подмастерье кузнеца, что подумывает однажды открыть собственную кузницу или даже завладеть вниманием хорошенькой девчонки в церкви? А? Или сломленный человек, которого вы перед собой видите? – Он схватился за горловину расстегнутой рубашки и потянул ее, и я сумела лучше разглядеть отметину у него на шее. – Три месяца прошло, но все еще видно, где порвалась веревка, – сказал он. Темные провалы под глазами и впалые щеки делали его старше своих лет. – Я разом потерял и право на наследство, и свою любовь.

Maman назвала бы его ходячим мертвецом. Я сглотнула комок в горле, вспомнив о собственной петле. Крохи жалости побудили меня сказать ему правду.

– Мне жаль, что я вас потревожила, – пробормотала я. – Я пришла только взглянуть на ее вещи.

Он опустил тяжелую руку мне на плечо.

– Тогда я вас покину. Пожалуйста, ничего не трогайте. – С этими словами он кивнул и закрыл за собой дверь, оставив меня одну в комнате Одры.

[5] Конечно (фр.).

Глава 27

Оправившись от откровений Уильяма, я неспешно осмотрела комнату, внимательно разглядывая мелкие детали. В отличие от библиотеки, здесь не было ни пылинки. Все, от книжных шкафов до камина, содержалось в чистоте. А личные вещи Одры по-прежнему лежали на своих местах, словно неприкосновенные музейные экспонаты.

Под креслом стояла пара атласных туфелек. На диванной подушке – отпечаток руки, возможно, принадлежавший ей. На канапе лежали пяльцы для вышивания. Цветочный узор был наполовину закончен, иголка с ниткой закреплена на краю, будто Одра только что отошла и в любой момент вернется.

Это была не спальня – склеп. Музей сокровищ, которыми их хозяйка никогда уже не будет наслаждаться.

Мое внимание привлек книжный шкаф. Все тома были аккуратно расставлены в алфавитном порядке, за исключением одного на нижней полке, его корешок торчал наружу. Присмотревшись, я заметила, что обложка прилегает неплотно. Я открыла ее и нашла между страницами цветок с кремовыми лепестками.

Сердце замерло от необычного ощущения. Я подошла к трюмо Одры и увидела серебряную щетку для волос. В щетине застряли несколько белокурых прядей.

Верхний ящик оказался на удивление неглубоким, в нем лежала лишь стопка идеально сложенных носовых платков и плоская красная коробка. Я открыла ее и тут же узнала диадему с голубым камнем. Даже в слабом пламени свечей она мерцала как мириад звезд. Должно быть, в ней Одра чувствовала себя особой королевской крови. Жаль, что такую красивую вещь хранят подальше от глаз и никогда больше не наденут.

Я посмотрела на свое унылое отражение в зеркале. И снова опустила взгляд на раскрытую коробку.

Уложив локоны, я водрузила диадему на макушку, словно коронуя себя. Потом подалась ближе к зеркалу. Да, так-то лучше.

Я подошла к комоду. Внутри нашелся аккуратно свернутый список предсвадебных дел. Всю страницу заполнял изящный почерк Одры. Один пункт был подчеркнут дважды и обведен сердечком: Подснежники, букет невесты.

Подснежники? Я сморщила нос, подивившись столь необычному выбору. Чем ей обычные розы не угодили?

Затем я осмотрела необъятный гардероб красного дерева. По размеру он был вдвое больше того, что стоял у меня в комнате. Задняя стенка обшита досками из светлого кедра. Хватило лишь беглого взгляда на висящие внутри платья, чтобы понять: фасонами и размером они похожи на те, что появились в моем шкафу.

Размышляла я над этим недолго – мое внимание привлекло кое-что другое. Почти вся одежда была сдвинута в сторону, чтобы освободить место для одного наряда, ткань которого нельзя было сминать. Белый атлас сиял словно звездный свет, по лифу спереди сбегали жемчужные пуговицы. Пышная юбка отделана филигранным кружевом, подходившим к белой шляпке и вуали, что аккуратно хранились рядом. Как и все остальное в этой комнате, платье словно берегли на будущее, ожидая, что его законная хозяйка восстанет из могилы и наряд обретет новую жизнь.

Я представила свою маленькую комнатку в пансионе мисс Крейн. Мои жалкие пожитки наверняка уже выброшены. Никому нет дела, останусь я в тюрьме или отправлюсь на виселицу.

Холодок прошелся по шее незримым ножом.

Я вообразила, как миссис Хартфорд пишет записочку своему покойному мужу.

Ты любил меня?

Никто не заплатит за сеанс, чтобы поговорить со мной. Никто мне не напишет, отчаянно надеясь обнаружить в Книге духов от меня послание. Никто не будет скорбеть. Какая насмешка судьбы – неожиданно жестокая и тяжелая.

Одна из свечей зашипела и погасла. Мне показалось это знаком.

Я задула остальные канделябры и пошла обратно по коридору. Отперев дверь, уселась на кровать и стала перебирать в памяти детали комнаты Одры. Что-то в ее списке предсвадебных дел не давало мне покоя. Точно застряло в голове, не желая исчезать. Я будто вновь увидела слова, написанные изящным почерком: Подснежники.

И тут я вспомнила! Я уже видела этот почерк прежде, особенно большую «П», за которой следует «о»: «Помоги мне...». То самое послание! Я достала Книгу духов из саквояжа, но, когда открыла потайную страницу, обнаружила, что строчка исчезла. Я застонала. Ведь я сама ее стерла.

Или не я?..

Все перипетии и откровения этого вечера тяжким грузом давили на уставший разум. Может, я лишь вообразила, что почерк тот же самый? Я сунула саквояж под кровать и принялась снимать халат.

Что-то сверкнуло, отразившись в зеркале трюмо, и я шепотом выругалась. На моей голове все еще красовалась диадема. Я не осмелилась снова взламывать замок, чтобы ее вернуть, это было слишком рискованно. Миссис Донован уже обвинила меня в краже ключа. Если меня застукают с диадемой – разразится катастрофа. Я принялась расхаживать по комнате, стараясь придумать план. Просить Уильяма снова открыть мне комнату Одры никак нельзя, ведь он предупреждал, чтобы я ничего там не трогала.

Было лишь одно разумное решение – оставить диадему у себя, хотя бы на эту ночь. Я завернула ее в нижнюю юбку и засунула в дальний конец верхнего ящика трюмо.

Я легла в постель, но рассказ Уильяма все крутился у меня в голове. Если сказанное им – правда, то неудивительно, что он питает к мистеру Пембертону такую ненависть. И было очевидно: никто в Сомерсете, ни мистер Локхарт, ни кто-то другой об этом не знал.

Однако все эти сведения совершенно не пригодятся мне в выборе жертвы для сеанса. И что это означало для меня? Я прикрыла глаза рукой и застонала, не в силах найти решение.

– Прекрати думать и ложись спать, – сказала я себе. По ту сторону стены скреблась мышь. – И ты тоже, – пробормотала я.

Проснулась я от топота бегущих ног. Села в кровати и принялась настороженно вслушиваться во мрак. Кто-то плакал. Я набросила халат и вышла в коридор, там висел стойкий запах гнили. Тишина была такая же плотная, как и темнота, и я начала подозревать, что шум мне приснился, однако тут что-то большое скатилось по лестнице.

Заперев дверь, я со свечой в руке стала спускаться по парадной лестнице, крепко держась за перила. Мелкие тени от пламени свечи играли на стенах – мерещилось, что за мной следует мой темный близнец. За пролетом лестницы показался последний резной столбик. Пальцы коснулись ангельского лика, и я, испугавшись, отдернула руку. Ладонь была влажной, словно изваяние плакало. Я поймала влагу кончиком пальца и лизнула его. Соленая, точно слезы, точно море.

На первом этаже гнилостный запах стал сильнее. Вглядываясь во тьму и выше поднимая свечу, я последовала за ним в холл. Единственным признаком жизни тут был приглушенный мерцающий свет, что исходил из кабинета мистера Пембертона.

Хозяин Сомерсета сгорбился за столом, несколько свечей озаряли его бумаги, стопки которых высились перед ним стеной. Он, прищурившись, посмотрел на часы на полке.

– Что вы, черт побери, здесь делаете, мисс Тиммонс?

– Мне показалось, я что-то слышала, – отозвалась я. – Может, это были вы?

Он покачал головой.

– Я лишь занимаюсь корреспонденцией.

Я сделала шаг вперед, кивнув на его заваленный бумагами стол.

– Что это?

– Так выглядит управление поместьем. – Он схватился за переносицу и поморгал несколько раз. – И что это был за шум, как вы считаете?

Казалось глупым высказывать ему мои подозрения о том, будто кто-то бегает по дому с бадьей морской воды, учитывая количество людей, которым он предоставлял работу. Я смутно догадывалась, что Уильям не был бы столь же ответственным хозяином.

– Это не важно, – сказала я. – Но я хочу с вами поделиться тем, что поведал мне мистер Саттерли: он считает себя законным наследником Сомерсета. Говорит, лорд Чедвик признался ему в этом на смертном одре.

О том, что они с Одрой якобы были влюблены, я не упомянула, решив придержать эти сведения до тех пор, пока не пойму, как он к этому отнесется. Я опасалась, что ревность одержит победу над его здравомыслием.

Взгляд мистера Пембертона тут же стал пристальнее, все признаки усталости вовсе исчезли.

– И когда состоялся ваш разговор?

– Чуть раньше этим вечером, – ответила я. – Я беседовала с ним, когда он уже был в подпитии. – Упоминать при этом спальню Одры и, разумеется, нечаянно украденную диадему я намеренно избегала.

Хозяин Сомерсета встал и подошел ко мне. Его рубашка была выпущена из брюк. Это напомнило мне первую встречу с Уильямом, правда, мистер Пембертон был совершенно трезв и пахло от него лишь мылом.

– И что же вам подсказывает ваше чутье? – спросил он, сложив руки на груди, и наградил меня таким взглядом, от которого было не укрыться. – Другими словами, о чем мистер Саттерли умолчал?

Я вспомнила отметину у того на шее.

– Он умолчал о том, чего желает, – заявила я. – Рассказал лишь о том, что потерял. Похоже, он совершенно отчаялся.

Мистер Пембертон кивнул.

– Весьма точное суждение. Я знаю мистера Саттерли почти год. Он всегда казался мне грубым и бесполезным. Я с радостью передам ему Сомерсет, если он захочет его купить. Я бы с превеликим удовольствием отказался и от титула, будь это в моих силах.

Его откровенность меня поразила.

– И вас не пугают его голословные обвинения?

– Не секрет, что он возненавидел меня, как только моя нога ступила на эту землю. Нет, меня не тревожат его наветы. По собственному признанию Саттерли, единственный человек, который может подтвердить эту историю, – отец Одры – мертв. Уильям лишь пытается направить ход событий в свою пользу.

– Верно, – кивнула я. Мистер Локхарт тоже отмел притязания Уильяма. – Однако с моей стороны было бы упущением, не скажи я вам об этом.

– Я очень рад. Это именно то, что нам нужно, чтобы спиритический сеанс принес необходимый результат. Благодарю, что пришли ко мне, хоть это и не обязательно было делать в столь поздний час. Вам следует поспать.

Его слова были чересчур похожи на похвалу. К тому же, как ни странно, меня успокоило то, что он так легко отмахнулся от россказней Уильяма.

Я вернулась к себе в комнату, сама не сознавая, что улыбаюсь, но, когда я открыла дверь, на меня обрушился тот же сильный гнилостный запах, что я учуяла раньше. Я застыла на месте, мышцы окаменели.

Под покрывалом на кровати виднелся длинный бугор странной формы. На подушке лежало нечто, напоминающее голову, а ниже простирались тонкие конечности.

Несло смрадом разложения. Я подошла ближе, ожидая, что фигура вот-вот шевельнется, но та была неподвижна, как труп. Из-под края одеяла выглядывали темные клочья, похожие на спутанные волосы.

Наконец я оказалась у кровати. Дрожащей рукой я схватилась за нижний край одеяла и потянула. Темный комок по-прежнему не шевелился. Я поднесла к нему свечу.

Это была огромная охапка водорослей. Вся простыня под ней оказалась испачкана ее склизкими мокрыми усиками.