Текст книги "Призрак Сомерсет-Парка"

Автор книги: Б. Р. Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 19 Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике Сомерсет-Парк,

3 января 1852 года

Дружочек,

я едва могу начертать эти строки, так сильно дрожит рука. Свершилось чудо. Мистер Локхарт отыскал наследника Сомерсет-Парка!

Это наш очень дальний родственник, он всего на несколько лет старше меня. Мистер Локхарт рассказал, что родом этот молодой человек с севера, он получил хорошее образование и продолжил дело своего отца, который занимался разведением лошадей. Я не знаю всех подробностей, но на сердце у меня теперь непривычная легкость, и в основном потому, что он согласился приехать в Сомерсет и познакомиться с нами.

Уильям высказался настороженно по поводу того, что мы пригласили к себе совершенно незнакомого человека. Я залилась краской, когда он дурно отозвался о мистере Локхарте, обвинив нашего поверенного в том, что тот использует меня как приманку. Разумеется, Уильям просто встал на мою защиту; я знаю, он всегда тревожится о моем благополучии.

Мы не оставались наедине с того вечера в картинной галерее. Интересно, терзают ли его те же мысли, что и меня? Но нет, я не должна допускать подобных идей. Сомерсет – вот что важно, именно на нем и следует сосредоточиться.

От добрых вестей отец вновь преисполнился бодрости, которая не посещала его вот уже несколько месяцев. Он наконец покинул свою комнату – выбритый и прекрасно одетый, чтобы произвести приятное впечатление на молодого человека.

Я уже ощущаю сродство с этим человеком, ведь и он пережил потерю матери. Я хотела расспросить мистера Локхарта о том, как он выглядит – не потому, что мне так уж важна наружность человека, однако ведь он может стать мне супругом! И пусть душой и сердцем я сама себе хозяйка, замужество с ним позволило бы мне продолжать жить в своем доме и оставить в поместье дорогих моему сердцу людей, включая Уильяма.

Грудь будто сдавливает. Если мы хотим, чтобы все удалось, я должна постараться изо всех сил и понравиться этому человеку. Но разве, чтобы добиться его расположения, недостаточно великолепия Сомерсет-Парка?

Я позвала к себе в комнату несколько горничных, чтобы они помогли мне решить, какой наряд выбрать, – ведь мне нужно очаровать этого загадочного мужчину. Девушки так взволнованы возможной свадьбой. Пришла даже кухонная прислуга, милая Флора и ее лучшая подруга Мэйзи. Целый день мы только и занимались тем, что примеряли платья и обсуждали, какую сделать прическу и в каких туфлях покрасоваться.

Сомневаюсь, что могу быть счастливее. Хотя нет... Если этот человек примет наследство и решит жениться на мне, я буду самой счастливой.

Дружочек, я лгу. Я буду самой счастливой, если он окажется красавцем.

Глава 20

В вечернем свете темно-красные стены столовой напомнили о губной помаде мисс Крейн. При мысли о ней я вздрогнула. Возникло чувство, будто я вдруг очутилась в пасти великана. Но в камине потрескивали горящие дрова, и уютное тепло умиротворяло.

Длинный обеденный стол был чересчур большим для доктора и меня. Количество столовых приборов на одну персону казалось просто нелепым. Все, что я знала о ножах и вилках, – это сколько в них серебра, исходя из веса.

В перерывах между подачей блюд Бромуэлл ожидал у буфетной стойки. Я подсмотрела, как доктор Барнаби взял большую ложку, лежавшую рядом с ножом, и сделала тот же выбор. За крем-супом последовали жареный фазан и нежная морковь в сладком масляном соусе. Мне никогда не доводилось вкушать такой роскоши. С каждой переменой блюд Бромуэлл наполнял мой бокал вином.

С новым знакомым оказалось легко поддерживать беседу, которую я находила поразительно приятной. Наверняка этому способствовало вино. В равной степени я удивилась и тому, что доктор Барнаби с мистером Пембертоном знакомы с детства.

– О да, – подтвердил он, отрезая кусочек моркови. – Мы оба выросли на севере Англии. Наши отцы познакомились на охоте. Потом мой отец стал у них главным конюхом. Мы с Пембертоном провели много приятных дней, катаясь верхом. И, как видите, до сих пор остаемся близкими друзьями.

– Но у вас нет почти ничего общего. Вы кажетесь таким обходительным, а вот он... – Я осеклась. Краем глаза я заметила, как застыл Бромуэлл. Он смотрел прямо вперед, но я знала: дворецкий за мной наблюдает. – Он... Кажется, он упомянул, будто вы однажды спасли ему жизнь?

Доктор Барнаби покраснел и уставился в свою тарелку.

– Мне не пришлось проявлять героизм, поверьте. Мы были в конюшнях его отца и собирались на обычную прогулку. Пембертон взял жеребца, который слыл диким. Тот впал в ярость и попытался вышибить моего друга из седла. Я поспешил на помощь со своей лошадью и помог усмирить коня. – Он пожал плечами и снова взял вилку. – Нам тогда исполнилось по пятнадцать лет. Боюсь, в нас было больше нахальства, чем мозгов.

Я прикрыла улыбку бокалом вина.

– Был ли он наказан за безрассудство? – спросила я, от предвкушения повысив голос.

– Нет, – нахмурился доктор, – они пристрелили жеребца. Такая беда... Это был великолепный конь, отец Пембертона хотел сделать из него племенного жеребца.

– Что за несправедливость! – воскликнула я. – Животное не виновато. Я ничего не знаю о лошадях, но имею представление о природе мужчин, и если кого и стоило пристрелить, так это мистера Пембертона.

Бромуэлл приглушенно ахнул. Не знаю, что потрясло дворецкого сильнее: мое бессердечное высказывание или что я осмелилась назвать его светлость не лордом Чедвиком.

Доктор Барнаби немного помолчал, а затем проговорил:

– Ни одно наказание не сравнилось бы с той виной, что его терзала. Его отец был очень строг. Он считал, будто крайние меры – лучший способ преподать урок.

– Понимаю. – Я поджала пальцы в ботинках, и мой затуманенный вином разум начал осознавать, сколь глупо и необдуманно было выпалить те слова.

Доктор Барнаби задумчиво посмотрел на меня, в его взгляде не было ни насмешки, ни осуждения.

– Мне посчастливилось узнать Пембертона еще до того, как на него свалился весь этот груз ответственности, – сказал он. – Когда я начал учиться в медицинской школе, он унаследовал поместье своего отца и все причитающееся по майорату. – Доктор вздохнул с какой-то непостижимой для меня горечью.

– Так почему он поселился здесь? – спросила я, подумав об Уильяме. Если бы тот, у кого имелось два поместья, попытался выгнать меня из единственного жилья, я бы тоже огорчилась. Неудивительно, что Уильям мечтает о его отъезде.

Доктор Барнаби промокнул рот салфеткой.

– По-видимому, здесь он нужнее. – Он подался ко мне и понизил голос. – Многие полагаются на Сомерсет-Парк, а доверить управление поместьем больше некому.

На лице Бромуэлла что-то мелькнуло. Возможно, всего лишь тик.

– Вы тоже служите при Сомерсет-Парке? – спросила я доктора Барнаби. За всю мою жизнь я ни разу не была у врача. Maman полагалась на народную медицину.

– Нет – по крайней мере, не в том смысле, который вы подразумеваете. Я врачую в Рэндейле, однако он находится достаточно близко от Сомерсета, так что я могу приезжать в поместье по необходимости. – В его взгляде отразилось нечто вроде сожаления.

– Вы приехали сюда следом за мистером Пем... – то есть лордом Чедвиком – с севера? – поинтересовалась я, удивляясь, отчего они такие хорошие друзья, если столь непохожи.

– Не совсем. – Он пригубил вина. – Я приехал к нему с визитом, когда они с Одрой официально объявили о помолвке. – На его лице застыла грустная улыбка. – Я посетил Сомерсет-Парк и Рэндейл и влюбился. Я знал, что будущее мое лежит в этих землях. – Доктор Барнаби наколол на вилку небольшой кусочек фазана и добавил кончиком ножа немного сливочного соуса. – Настоящая трагедия... Не представляю, как справляется Пембертон. Он тщательно скрывает свои чувства. – Доктор немного замялся, это было интересно. – Они прекрасно подходили друг другу, имелось даже внешнее сходство.

Лицо его приняло странное выражение, будто он смотрел на собственные воспоминания, что проплывают где-то на стене за моей спиной.

– Весь Рэндейл был объят горем, – продолжил доктор Барнаби, – еще и потому, что это случилось так скоро после смерти той, другой девушки. Темные были времена. Горе до сих пор цепко держится за все в этом доме. – Он внимательно посмотрел на меня и спросил: – Вы это замечаете? Вы ведь более восприимчивы, чем все мы, так что, полагаю, можете острее это чувствовать.

Смутно чуя неладное, я не знала, что и сказать ему в ответ.

– Я не ощущаю ничего необычного, – наконец выговорила я. – У каждого дома свои флюиды, и Сомерсет-Парк не является исключением.

Бромуэлл подал десерт, но аппетит у меня пропал. В воздухе словно повеяло чем-то, и мной вдруг овладела тревога. Интересно, будет ли на сеансе доктор Барнаби? Человека науки трудно обмануть. Мы вместе покинули столовую, отказавшись от предложения пропустить в гостиной по стаканчику на ночь. Живот мой был полон, а по телу после великолепной трапезы разливалась приятная сонливость. Так вот каково живется богатым? Каждый вечер они отходят ко сну, осоловев от роскошной еды и напитков?

Доктор Барнаби взял лампу в одну руку, а вторую предложил мне. И снова я удивилась, насколько он отличался от мистера Пембертона, который держал лампу между нами, будто щит.

Позади нас шагал Бромуэлл и по пути гасил рожки на стенах – один за другим. Мы медленно шли вперед, а тьма наступала нам на пятки.

Из-под двери кабинета виднелся слабый свет.

Доктор Барнаби прошептал:

– Если он не возьмет передышку, мне придется пользовать двух пациентов. А тут и одного упрямца вполне хватает.

Я задумалась о посылке из Лондона.

Мы вместе поднялись по лестнице.

– Надеюсь, здоровье мистера Локхарта скоро пойдет на поправку, – сказала я. От меня не ускользнуло, что поверенный не кашлял в тот день, когда бранил в оранжерее Уильяма. – А вы давно с ним знакомы?

Мы вышли на площадку лестницы и направились в коридор.

– Я познакомился с ним тогда же, когда познакомился с Одрой, почти год назад. Он служит семейным поверенным много лет.

Доктор Барнаби снова помрачнел, как в тот раз, когда заговорил о ней за ужином, и я кое о чем вспомнила.

– Кажется, вы упомянули, будто еще кто-то умер незадолго до гибели леди Одры, – сказала я.

Он кивнул.

– Да, это была девушка из деревни. Недуг быстро ее сгубил.

Через перила я заметила, как внизу, в холле, движется свет лампы.

– Больше никто не пострадал? – спросила я, снова повернувшись к доктору Барнаби.

– Кое-кто из пожилых – одна хрупкая старушка, которая решила лечиться травяным чаем. – Он помолчал. – Есть в смерти молодых что-то очень противоестественное, верно?

– Весьма любопытно слышать такое от человека, которому приходится постоянно сталкиваться со смертью.

– Возможно, именно поэтому я так стараюсь ее предотвратить, мисс Тиммонс.

Мы подошли к моей комнате, и доктор Барнаби подержал для меня лампу, чтобы я отперла дверь. После того, как я зажгла от его лампы свечу, он откланялся, пожелал доброй ночи и зашагал дальше, к комнате мистера Локхарта. Я с облегчением отметила, что идет он в направлении, противоположном тому, где располагалась спальня Одры. Но все же что-то не давало мне покоя, и я смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол.

Я закрыла за собой дверь и поставила свечу на каминную полку. Взгляд притянула картина со шхуной. На сей раз мне удалось разглядеть в волнах акулу – в нескольких дюймах от тонущего моряка. Я стряхнула досадную дрожь, быстро переоделась в непривычную ночную сорочку, натянула одеяло до подбородка и принялась ждать. За дверью спальни скрипел и стонал дом, укладываясь на покой.

Из библиотеки эхом донесся бой старинных часов, они пробили двенадцать – самое безопасное время побродить по темным коридорам. Я накинула халат, туго завязала пояс на талии, прихватила свечу и заперла за собой дверь. Пройдя по коридору, свернула за угол и нашла нишу с маленькой статуей ангела, о которой говорила Флора.

Я вставила в замок ее комнаты мой собственный ключ. Замок не поддался. Я вытащила его и попробовала еще, но ничего не выходило. Уязвленная, я вернулась к себе.

Разумеется, чему бы тут удивляться? С какой стати моему ключу открывать дверь спальни Одры? И тут я поняла, что меня насторожило во время ужина. Когда доктор Барнаби рассказывал о помолвке, он говорил «Одра», как мистер Пембертон, а не «леди Одра», как все остальные.

Я задула свечу, улеглась в постель и почти тут же заснула.

Проснулась я с колотящимся о ребра сердцем, вся в липком поту. Кто-то крепко сжимал мои плечи. Я открыла глаза и увидела, что на меня с искаженным от ужаса лицом смотрит мистер Пембертон.

Глава 21

С самого раннего детства я знала, чем моя мама зарабатывает на жизнь. Мои самые первые воспоминания связаны с тем, как я режу свечные фитили и играю с Книгой духов.

Пока другие дети в школе выводили на грифельных дощечках цифры, я дома тренировалась записывать послания от мертвых. Часами копировала текст из «Собора Парижской Богоматери».

Мне было семь, и я была тощая, как фонарный столб. Мои черные локоны вели себя смирно благодаря ловким пальцам maman, которая заплела мне толстые косы. Мы подъехали к красивому особняку – такому огромному, что несколько раз вместил бы в себя наш маленький домик. Я несла сумку maman, высоко держа ее перед грудью.

Слуга кивнул нам и проводил в комнату с плотными шторами и изысканной мебелью, которая казалась неудобной. Пылал камин, и все же затылок холодил сквозняк. Я шагнула в сторону, но холод последовал за мной.

Maman приготовила стол, водрузив напротив каждого стула свечи, а посередине положила Книгу духов. Она говорила с семьей простыми фразами, давая наставления.

Я так и стояла в сторонке. Я оставалась элементом тайны на спиритическом сеансе maman. Присутствующие, особенно дамы, украдкой косились в мою сторону, поигрывая своими ожерельями или покручивая кольца на пальцах. Они смотрели на меня с непомерным интересом, пытаясь сдержать болезненное любопытство. Ребенок на спиритическом сеансе? Как это жутко, неожиданно и захватывающе!

Я точно знала, что произойдет дальше. Mamam вызовет призрака, который живет в этом доме. Того самого, утрата которого разбила сердца членам семьи. Поначалу родственники испугаются, зажмурят глаза и станут вскрикивать. Однако чудесным образом, благодаря таланту maman и ее умелому обращению с духами, разговор с мертвыми покажется им самым естественным делом на свете.

– Разумеется, они по тебе скучают, – сказала она, обращаясь к потолку. Потом закрыла глаза и произнесла: – От этого духа исходит столько любви. – Затем вновь обратилась к семье: – Он присматривает за вами сверху.

Я затаила дыхание, а maman взяла Книгу духов и медленно ее открыла, показывая послание там, где раньше была лишь чистая страница.

Моя любовь пребывает с вами каждый день.

Я прикусила щеку, чтобы не выдать себя. Maman заставляла меня выводить буквы вновь и вновь, пока не оставалась довольна результатом. Тяжелая атмосфера в комнате сменилась радостью.

Maman всегда утешала скорбящих. Я замечала это каждый раз, когда мы приходили в их дома, где пахло цветами и вымытыми полами. В прежние времена, пока maman и миссис Ринальдо предрекали судьбу, к нам приходили лишь те, кто имел сложности с деньгами и отчаянно нуждался в подсказке или надежде. Богатые бездельники жили настоящим и не интересовались предсказаниями будущего.

Но став медиумом, я получила доступ в мир толстосумов. Смерть – это ведь не нищета, она посещает каждую семью. И когда богатые сталкивались со смертью, они платили maman, чтобы та помогла им успокоить совесть.

Она входила в обитель боли, а покидала жилище людей, преисполненных благодарности. Все заканчивалось слезами, объятиями и конвертом с деньгами, вложенным в ее ладонь.

Меня никто не обнимал, но я от этого не печалилась. На своих плечах мне хотелось ощущать только руку maman. Это был знак, что все прошло хорошо, что у нас все благополучно.

– Горе – это тяжкое бремя, – сказала maman. – Вот почему после сеанса дом будто вновь обретает способность дышать.

Из-за французского акцента ее речь отличалась от говора любого другого взрослого. Для меня она была волшебницей, некой королевой духов.

По окончании визита она похвалила меня за то, что я так хорошо справилась с ролью.

– Ты мой талисман удачи, – улыбнулась она и поцеловала меня в темя. – Все призраки тебя любят.

Я резко повернулась с тяжелой сумкой в руках, но потеряла равновесие, запнувшись о булыжники, и вывихнула ногу. Испуганно заржала лошадь. Казалось, нога вот-вот взорвется. Я тут же увидела лицо мамы, которая притянула меня к груди. Раскрытая сумка лежала на мостовой. Я боялась, что Книга духов совсем испорчена.

Maman крепче прижала меня к себе, ласково бормоча что-то в макушку. Когда стало ясно, что я не умерла, а только сломала ногу, я пошутила: если бы лошадь все же меня затоптала, я бы стала маленьким привидением maman. Являлась бы ей вечно и писала глупые послания в Книге духов, чтобы смешить публику на сеансах.

– Ты ведь знаешь, что все это подделка, oui, ma petite chérie? Если ты умрешь – всему конец. Тебя больше никогда не будет.

Впервые моя мать заговорила о смерти с таким серьезным видом и с такой определенностью. Даже зная о фокусах, которые мать устраивала на спиритических сеансах, в глубине души я все же верила, что мы лишь проливаем свет на нечто и так существующее, просто оно стесняется показаться.

Но в этот миг мне открылась вся правда. Я поняла, до чего жестоко было дурить всех тех людей. Мы играли на их страхах – как на том, что отразился на лице моей матери, когда меня едва не затоптала лошадь.

В тот день во мне зародилось зерно сомнения. Оно росло и укоренялось в моем сердце и разуме долгие годы. Однажды это зерно вспыхнет гневом, отвратительным и неумолимым, а несчастный случай докажет, насколько безвозвратна смерть, предоставив maman последнее роковое слово...

А я стану убийцей.

Глава 22

– Мисс Тиммонс! – крепко сжал мои плечи мистер Пембертон и требовательно спросил: – Вы меня слышите?

– Да, – слабо ответила я и поморгала, пытаясь сориентироваться. Я сидела наверху лестницы, что вела вниз к арке. Эту часть Сомерсета я даже не успела изучить. Свеча из спальни стояла рядом, озаряя происходящее.

Хозяин Сомерсета разжал руки, однако остался подле меня. Он все еще был в вечерней рубашке, но несколько пуговиц сверху были расстегнуты, а сюртук – снят.

– Я уже направлялся к себе в комнату, когда увидел, что вы стоите на краю лестницы, – сказал мистер Пембертон. – Я позвал вас, но вы не откликнулись. Не сомневаюсь, еще чуть-чуть – и вы бы шагнули вперед и рухнули с высоты.

– Что же меня остановило? – спросила я и поднесла руку ко лбу, чувствуя отголоски головной боли. Я определенно ходила во сне.

– Я.

Позади нас на полу были разбросаны бумаги, словно их отшвырнули в спешке.

– Вы можете встать? – спросил он.

Я кивнула. Он придержал меня под локоть, и мы поднялись вместе.

– Нужно вызвать Барнаби, – сказал мистер Пембертон.

– Нет, я здорова. Иногда я хожу во сне. – Тут я поняла – на мне одна ночная сорочка, но голова моя так сильно кружилась, что мне даже не было стыдно. – Я пойду к себе в комнату. Будьте добры, укажите мне верное направление.

Мистер Пембертон покачал головой и возразил:

– Вам следует присесть и чего-нибудь выпить. Моя комната ближе. Вот, возьмитесь-ка за перила. – Он отошел от меня, а затем, собрав бумаги в стопку и сунув ее под мышку, вернулся ко мне и предложил руку.

– В этом нет необходимости, – откликнулась я еще более слабым голосом и ухватилась за его локоть.

– Позвольте с вами не согласиться, мисс Тиммонс. Не хотелось бы отменять спиритический сеанс по причине того, что вы разбились насмерть.

Я невесело усмехнулась, хотя он наверняка говорил совершенно серьезно. Мы прошли через арку и очутились в темном коридоре. Хозяин Сомерсета подвел меня к двери в конце и открыл ее, за ней оказалась комната, которая больше была похожа на королевские покои.

Стены покрывал голубой шелк с серебристыми узорами. По толстому ковру мы подошли к мягкому креслу у камина. От кучки тлеющих углей в глубине очага еще исходило немного тепла. Я вытянула к нему босые замерзшие ноги. Долго ли я бродила по замку? Сквозь щель в шторах с кисточками я увидела, что небо все еще темное.

Мистер Пембертон подошел к столу у большого окна. Отодвинул в сторону стопку книг и водрузил на их место бумаги.

– Это тот самый пакет из Лондона? – спросила я. – Вы над ними всю ночь сидите, изучаете?

Что могло занимать его в такой поздний час? Новые сведения об Одре?

Он молча подошел к небольшому столу, окруженному стульями. Зажег еще свечей, и я увидела накрытый поднос и маленький кувшин. Любопытно, часто ли он здесь ужинает в одиночестве?

– Да, – ответил мистер Пембертон, – но я бы не назвал это «изучением», содержимое этих бумаг нужно скорее правильно истолковать, нежели запомнить.

Он наполнил хрустальный бокал и принес мне. На пуфике лежало зеленое одеяло, я взяла его и набросила на плечи, теперь уже полностью отдавая себе отчет, что на мне нет халата. Я взяла вино и вполголоса поблагодарила, подозревая, что он намеренно изъясняется туманно. Пригубила чуть-чуть, отметив, что напиток горьковат.

Мистер Пембертон вернулся с тарелкой – на ней я узнала кушанья, что подавали на ужин, которым я наслаждалась с доктором Барнаби. Он водрузил ее себе на колени. Пока хозяин Сомерсета нарезал мясо, в комнате раздавался лишь звон столовых приборов. Я поерзала в кресле – мне было неловко в такой уединенной обстановке – и отпила еще вина, чтобы его распробовать.

– Слугам дозволено заходить в вашу комнату? – спросила я, кивнув на поднос и вспомнив о большом кольце с ключами миссис Донован. – Вы не запираете дверь?

Мистер Пембертон поджал губы.

– Атмосфера доверия так же важна, как и само доверие. Вот почему слугам необходимо видеть нас вместе каждый день перед спиритическим сеансом. Разумеется, я буду притворяться, что мне этого не хочется, но в конце концов вы завоюете мое расположение. И как следствие, когда дух Одры укажет на виновного, никто не заподозрит, что с самого начала все было подстроено.

– И в последнюю очередь мистер Локхарт, – напомнила я. – Насколько вы ему доверяете?

Звон ножа и вилки смолк. Выражение лица мистера Пембертона стало задумчивым.

– У меня нет причин ему не доверять. Кстати, он совершенно убежден, что ваш спиритический сеанс пройдет успешно. К тому же старик о вас печется. Последние полгода он регулярно останавливался в Сомерсете, но дал понять, что на этой неделе задержится здесь ради вас и не уедет, пока не пройдет сеанс. По-моему, это довольно трогательно.

– Действительно, – согласилась я, а сама подумала, что, должно быть, мистер Локхарт желает не спускать с меня глаз, раз уж взял на поруки. Мистер Пембертон считал пожилого поверенного честным и сердобольным человеком. Я подождала, но хозяин Сомерсета ни словом не обмолвился о здоровье старика, и это подтвердило мои подозрения, что он не знает о смертельной болезни поверенного. Могло ли существовать разумное объяснение словам мистера Локхарта в оранжерее?

– А что насчет мистера Саттерли? – спросила я.

Мистер Пембертон помрачнел.

– Он тоже не давал мне повода не доверять ему. Впрочем, как и повода доверять – что куда важнее.

– Похоже, вы уже выбрали нашу «жертву».

– Мисс Тиммонс, у вас есть свои уловки и способы видеть людей насквозь, вернее, прислушиваться к тому, о чем они умалчивают, так что не позволяйте моей предвзятости заглушить ваше чутье.

Я удивилась, что он помнит мои слова.

– И все же, – продолжил мистер Пембертон, – будет лучше, если вы сообщите, если узнаете какие-либо новости, которые, по вашему мнению, смогут помочь нам устроить ловушку. У вас – навыки и ничем не затуманенные суждения, а у меня – знание всех здешних обитателей.

– Согласна, – отозвалась я. – Мы вернее достигнем успеха, если будем действовать сообща.

Да, вдвоем мы быстро с этим покончим. Но чем больше я думала об Уильяме как о нашей «цели», тем больше тревожилась. Чтобы подтолкнуть кого-то к признанию, следует пробудить в нем чувство вины, а также страх, однако Уильям не был похож на человека, которого легко запугать.

Пока мистер Пембертон продолжал свою трапезу, я осматривала оставшуюся часть помещения. В другом конце комнаты располагалась кровать с балдахином и два гардероба орехового дерева. Несколько высоких книжных стеллажей были заставлены книгами. Над камином висело зеркало в позолоченной раме. Ровно посередине каминной полки стояли часы, негромко и успокаивающе тикая в тишине. Было половина третьего ночи. Я задумалась, сколько же бродила по особняку.

Обстановка была утонченной и все же носила явно мужской характер. Все картины на стенах изображали либо выгоны, либо коней. Мое внимание привлекло одно небольшое полотно. Это был портрет юной дамы верхом на лошади. Прекрасной дамы – но не Одры.

Я снова повернулась к мистеру Пембертону.

– Спасибо, что позволили обзавестись ключом от моей комнаты, – сказала я. – Ничего особенно ценного у меня нет, однако не хотелось бы, чтобы кто-то еще имел доступ к моему реквизиту.

– Это весьма разумная просьба, – ответил он, не поднимая взгляда от своей тарелки.

– Позволите ли вы мне осмотреть комнату леди Одры? Если у меня на столе во время сеанса будет какая-то личная вещь, принадлежавшая ей, пусть даже что-то небольшое, это улучшит атмосферу сеанса.

Мистер Пембертон медленно жевал, словно обдумывая, что же сказать в ответ.

– Хорошо, – наконец согласился он. – Я попрошу ключ у миссис Донован. Возможно, нам с вами следует вместе сходить в комнату Одры.

Я рассматривала рисунок ковра, опасаясь, что на моем лице отразится радостное волнение. О том, что мистер Пембертон будет рядом, когда я стану отпирать ее дверь, я не тревожилась, это я улажу позже.

Покончив с едой, хозяин Сомерсета поставил тарелку на пол.

– Итак, хождение во сне, – сказал он, откидываясь на спинку кресла. – Этот недуг у вас проявляется постоянно?

Я отхлебнула вина, намеренно затягивая с ответом. Терпкость во рту сменилась приятным теплом в животе.

– Этого не случалось уже несколько месяцев, – отозвалась я, стараясь говорить спокойно.

– И что поспособствовало приступу?

Чувство вины.

– Нервное напряжение. И, возможно, непривычное место для сна.

– А как вы полагаете, не станет ли для вас спиритический сеанс поводом для нового беспокойства?

– Не более, чем угроза отправки в тюрьму.

Он кашлянул, затем взял кувшин с вином и вновь наполнил мой бокал. Я догадывалась, что это вино предназначалось для его ужина. Какое редкостное для него проявление сердечности. Мистер Пембертон снова уселся в кресло и принялся смотреть на догорающие угли в камине.

– Сколько времени вам потребуется, чтобы подготовить библиотеку? – с любопытством спросил он.

– Один день, – ответила я, радуясь смене темы. – Я бы хотела заменить портрет деда леди Одры ее собственным портретом из картинной галереи. Тогда она словно будет наблюдать за нами на протяжении всего сеанса. – Я пригубила вина. – Нет? Похоже, вы не одобряете эту идею.

– Идея неплоха, – пробормотал он, по-прежнему глядя на угли в камине.

Я снова украдкой посмотрела на картину, изображающую неизвестную всадницу. Возможно, ту, с кем ему пришлось расстаться?

– Леди Одра на том портрете очень хороша, – не унималась я. – И мистер Локхарт уверяет, что в жизни она была еще прекраснее.

Мистер Пембертон повернулся ко мне и серьезно посмотрел на меня своими голубыми глазами. Взгляд у него был тяжелый, будто предостерегающий. Я ждала, гадая, согласится ли он со мной. Мне вспомнились слова доктора Барнаби о том, что хозяин Сомерсета и Одра были красивой парой.

– Да, верно, – ответил мистер Пембертон.

Впервые я услышала в его голосе сожаление.

– Прошу прощения, – сказала я и допила последние капли вина. – Я уже совершенно оправилась. Спасибо, что помогли мне. – Все еще завернутая в зеленое одеяло, будто в шаль, я зашагала к выходу.

Он поднялся и пошел за мной к двери. В свете лампы усталые тени у него под глазами стали еще заметнее. Я снова задумалась о бумагах на его столе и о том, что же там было такого, что хозяину Сомерсета пришлось этим вечером столько трудиться.

– Я провожу вас обратно в вашу комнату, – сказал он. – После полуночи замок живет собственной жизнью.

– Поверьте, я буду цела и невредима. – Я возвела глаза к потолку, увенчанному карнизом. – Я опытный медиум и хорошо представляю, что такое незримые вибрации дома, особенно такого, который годами переживал трагедии.

Мистер Пембертон замер в дверях, почти преградив мне путь. Я заметила, что из замочной скважины торчит ключ.

– Возможно, я желаю удостовериться, что вы опять не проберетесь на кухню за фамильным серебром.

Как и прежде, мистер Пембертон держал лампу между нами, пока мы направлялись в мою комнату, которая, как вскоре выяснилось, находилась в противоположном конце Сомерсета. Любопытно. Какова же была причина того, что он выбрал себе покои так далеко от спальни Одры?

Наконец мы оказались в знакомом коридоре. Я заглянула за перила и уставилась во мрак, что разливался внизу; прекрасные персидские ковры были не видны. Моя дверь стояла открытой. Ничего удивительного, ведь я покинула комнату во сне. Мистер Пембертон задержался у порога, пока я зажигала свечу от его лампы. Беглый осмотр спальни показал, что все на своих местах. Я сделала себе пометку на память: утром проверить реквизит, особенно Книгу духов.

– Спасибо, что проводили меня обратно, – сказала я, слишком вымотавшись и потому не потрудившись скрыть сарказм в своем голосе. – Ваши серебряные канделябры до завтра в целости и сохранности.

Он нахмурился.

– Боюсь, мои остроты на деле оказались не такими забавными, как я предполагал. Я хотел лишь удостовериться, что вы вернетесь невредимой. Судя по всему, хождение во сне – опасный недуг.

– Не стоит объясняться, милорд. Мне следует благодарить вас и за проводы, и за спасение. Если я что-то себе сломаю, то окажусь для вас бесполезна.

По его лицу пробежала гримаса разочарования.

– Полагаете, что, если бы вы пострадали, я бы переживал только о себе? – Он очень пристально вгляделся в мое лицо, и столь внезапный интерес меня ошеломил. С чего бы хозяину Сомерсета вообще волноваться о том, какое мнение я составлю на его счет?

– А о чем же мне еще думать? – наконец сказала я.

Плечи его поникли.

– Мистер Локхарт не совсем заблуждается, пытаясь при вашем содействии помочь мне обрести покой, – устало сказал он. – Мне стоило быть к Одре более внимательным. Если бы я не был так озабочен поместьем и титулом, я бы понял, как тяжело ей пришлось. – В его словах слышались горечь и бремя печали. – Я в ответе за ее гибель, мисс Тиммонс, и лишь так могу искупить вину за мое пренебрежительное к ней отношение: выяснить, что же произошло в ту ночь. Я хочу найти не столько того, кого можно засадить за решетку, сколько того, кто поведает мне о ее последних часах на этой земле. Она заслуживает большего, чем та история, которую все быстро приняли на веру.