Текст книги "Бригадир"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава двенадцатая
ДЕРЕВНЯ СТАРАЯ, ОЛЬХОВКА

До места доехали за два с небольшим часа, накрутив на колеса «Чероки» сто двадцать километров от городской черты. Без труда нашли нужный дом, стоящий на самом краю раскинувшейся на холме деревни, рядом с лесом. И бывшего колхозного председателя искать не пришлось. Заметив медленно катившийся по раскисшей грунтовке, до самой крыши заляпанный грязью черный джип, дедок сам выполз из-за забора на дорогу, приветливо махнул рукой, предлагая остановиться. Фрол и Невский вышли, поздоровались. Дядя Гриша оказался упитанным мужиком лет семидесяти с гаком, в драном распахнутом ватнике, дырявой тельняшке, стоптанных гармошкой кирзачах и с мятой потухшей беломориной в зубах.

– Вы, что ли, Пашкины друзья? – осведомился дед, пожимая руки гостям. – Бизьнесьмены, туды его?

– Мы, – подтвердил Влад. – Меня Владиславом зовут. А это Денис.

– Чем занимаетесь? Какой такой бизьнесь, спрашиваю? – принялся пытать абориген.

– Мы лесом торгуем, батя, – как можно дружелюбнее ответил Рэмбо. – За границу.

– И Пашка с вами? – почесал подбородок здешний пахан.

– С нами.

– Ну, добро, раз так, – дядя Гриша окинул придирчивым взглядом рычащий американский внедорожник. Вытащил изо рта папиросную гильзу, сорить не стал, спрятал в карман ватника. Спросил, хитро прищурившись:

– Это и есть тот самый мерседесь, на котором новые русские по городам разъезжают?

– Он самый, – кивнул, улыбнувшись, Рэмбо.

– У Пашки другая вроде. Красная. Как он ее, заразу, обзывал, дай бог памяти? Бэха? Бума? Язык сломаешь, – дед махнул рукой, подошел к джипу. Покачал головой. – И дорогой, поди, черт? Небось, как две «Волги» стоит? – провел пальцами по капоту, по хромированному кенгурятнику. Хмыкнул. Пнул грязным сапогом литой колесный диск.

– Чуть меньше, – Невский мысленно расхохотался, переглянувшись с телохранителем. – Полторы.

Вдохнул полной грудью, достал сигарету, закурил. Огляделся. Не обманул Медведь. Место действительно красивое. Вид с высокого холма на зеленый сосновый лес и огромное, сверкающее внизу озеро открывался прямо-таки завораживающий. Лепота. Мечта художника. И воздух – чистый, прозрачный, наполненный ароматами весны и хвои, аж голова кругом идет. Впрочем, может быть, воздух здесь совершенно ни при чем и головокружение – всего лишь последствия контузии, помноженной на тряску по бездорожью.

– Красивая зверюга, – вздохнул старик. – И морда, глянь-ка, хищная. Злая. Того и гляди укусит. Но, нутром чую, жидковат ваш мерседесь. Супротив нашего рассейского козла не потянет. Чуть лужа поглубже, да пожиже – завязнет по самые яйца. И без трактора хрен выберется. Одно слово – заграница. Туды ее в качель.

– Это точно, – согласился Фрол. – Так и есть, дядя Гриша! Лучше родного «уазика» для наших стежек-дорожек ничего нет!

– Во, сам понимаешь! Значит, не глупый. Хоть и из Ленинграда. Тогда чего зря деньги тратить? – по-хозяйски строго осведомился практичный дед. – Девать тыщи некуда, бизьнесьмень?! Так старикам и детишкам голодным отдай. Все лучше, чем гробину эту куплять. И люди добрые тебе спасибо скажут, в ножки поклонятся, свечу за здравие поставят! – Судя по резко изменившемуся тону и активной жестикуляции, в бывшем партийном председателе благополучно сдохшего колхоза при виде дорогой иномарки вдруг проснулось обостренное чувство классовой справедливости. А это опасно. Им еще жить здесь минимум две недели. Бок о бок. И жить мирно. Значит надо срочно гасить, от греха, бунтарский дух, пока дедулю дальше не понесло и за язык не дернуло.

– Да правильно все, отец, – не отрываясь от созерцания пейзажа, тихим, успокаивающим голосом заметил Рэмбо. – И на детей-сирот, и на ремонт храмов порушенных мы, фирма наша коммерческая, регулярно долю отстегни… – Влад запнулся. Поправился торопливо: – Ну, денег даем, в смысле. И не за спасибо и поклоны, а просто потому, что мы можем это делать и хотим. А еще потому, что мы – русские люди. А не эти сволочи с Кавказа, которые приедут, засрут все, как Мамай, карманы рублями набьют и уедут в свою Чечню. Мы, бизнесмены, за страну, за ее будущее, за детей и стариков наших побольше многих картавых словоблудов болеем. Хоть и не показываем этого. Только правило есть такое, понимаешь, дядя Гриша? Если ты серьезный, уважаемый человек, занимаешься серьезным делом, всегда на виду, то и дом, и машина, и одежда, и даже жратва у тебя должны быть соответствующие. Иначе не поймут. Я, например, джинсы и свитер люблю носить, самогоночку под капустку квашеную очень уважаю. Холодец домашний с хреном люблю и суп из куриных потрошков. Но когда в ресторан приходишь, где на тебя все пялятся, надо быть в костюме, заказывать лангет в сухарях, жульен с грибами и пойло вонючее импортное, вроде виски. Так что зря ты так, батя. Не все, кто при деньгах, сволочи. Далеко не все, поверь.

Влад нахмурился, покачал головой, вздохнул прочувствованно. И это сразу помогло. Дед явно пожалел, что сболтнул гостям лишнего, пошел на попятную.

– Так я ж разве спорю, сынки? – помягчел старик. – Люди ж, они все разные! Как же не знать! Ну, вы, эта… – засуетился дядя Гриша, – ворота сами открывайте, на проволоке они, и во двор Пашкин заезжайте. А я сейчас ключ принесу. В комоде он у меня, – и провожаемый снисходительными взглядами Невского и Фрола председатель, прихрамывая, направился по тропинке в стоящий по соседству с пустующей избой Медведя еще более запущенный и неуютный даже с виду дом из черных от старости бревен.

– Звиздеть языком все горазды, – философски сказал вслед старику телохранитель. – А колхозные коровы, бля буду, у него сами по себе с голоду передохли. Он ни при чем. Алкаш Ельцин виноват.

– Ладно, хорош по ушам ездить, заезжай давай, – приказал Влад. – Вон там, у баньки, тачку поставь. Чтобы из любого окна видно было. Фиг их знает, местных Маугли. Скрутят чего-нибудь втихаря, потом хрен назад уедешь. Да и спиногрызы местные – тоже явно не тимуровцы, если Медведю верить.

– А когда они ими были? – ухмыльнулся Денис. – Разве что в черно-белых советских фильмах про пионэров. А в жизни – дремучая тупость, жлобство и врожденная злоба на всех, кто лучше тебя живет. Быдло – оно быдло и есть. И так у нас в деревне будет всегда. Потому как… особенности национального характера.

– Надо же. С чего такая внезапная злость на честных тружеников села? Подойди к тачке, глянь в зеркало, – улыбнулся Невский. – Джек-Потрошитель отдыхает. Колись давай, какая муха светлый образ Ильича обосрала?

– Да есть причина, – мотнул головой Фрол. – Это личное. Ты, вот, хоть родом из Питера, почти всю жизнь в Прибалтике прожил. С фашистами этими недобитыми. По характеру – те же немцы. Или финны, без разницы. Главное – все по линеечке, чистенько, аккуратненько. Каждый за себя. Значит, должен понять.

– Что понять? – Влад жадно затянулся сигаретой и взглянул телохранителю в глаза.

– Разницу. Мои родственники раньше в Таджикистане жили. Дом у них был свой, в Душанбе. С розами и персиками. Тетка – учительница географии, ее муж – классный инженер-строитель, и две дочки. Семнадцать и пятнадцать лет. Когда там звери начали аллах акбар кричать и русских средь бела дня резать, из окон выкидывать и расстреливать, они сели на старенький «Москвич» и чудом из города вырвались, под обстрелом боевиков. Семь дырок в кузове. Заднее стекло вдребезги. Слава богу, все остались целы и бензобак не дырявый… В общем, оставили все – квартиру, мебель, вещи. Успели собрать лишь один чемодан, плюс – документы и деньги. Добрались до наших военных, а там уже сумасшедший дом. Круговая оборона. Тысячи беженцев. Паника, слезы. Абреки обдолбанные часть окружили, сунулись в горячке, но наши солдатики по ним очередью из пулемета прошлись, из пушки пару раз ебнули, и те сразу обосрались и отступили. И больше близко не подходили, только издали по ночам наугад шмаляли, суки! – Денис сплюнул под ноги. – Два дня жили, как на передовой. Потом на транспортном самолете в Россию прилетели. Поселили их на первое время, вместе с остальными, в пионерлагере. Зимой. Ни отопления, ни электричества, ни воды. Устроились кое-как, совместными силами, печку из бочки смастерили. Снег на костре растапливали. Никто не ныл, даже маленькие дети. Живы, на родину, домой вернулись – значит, самое страшное позади, все будет хорошо. Сунулись к иммиграционным чиновникам, так, мол, и так, мы беженцы. Не лохи какие-нибудь, специалисты. Готовы честно работать на благо России. Нам ни Москва, ни Питер не нужны. Сойдет и провинция. Только скажите, куда ехать и дайте хоть какое-нибудь более-менее сносное жилье. Дальше мы сами выкрутимся. Руки-ноги-голова на месте, не пропадем. Знаешь, что им ответили? Мы вас сюда не звали! Вот вам и родина. Уродина… В конце концов отправили их, вместе с другой такой же семьей, только с тремя детьми, в колхоз, – Денис снова глянул на дом бывшего председателя, – с названием «Дружба народов»! Как будто специально подобрали. Ну, думали, повезло. Не какой-нибудь Пиздапропащенск дремучий, а всего тридцать километров от Твери. Считай – самый центр России, до столицы рукой подать. Дали каждой семье пустующий дом с дырявой крышей, по которому ветер гуляет. На дворе – февраль месяц. Фигня. Обустроились… Тетка, учительница истории, пошла навоз из-под коров выносить, муж и тот, второй, мужик в машино-тракторную станцию устроились слесарями, ржавое списанное железо начали реанимировать. Без единой новой запчасти. Да так, что местные умельцы охуевали. Одним словом, дела пошли. Председатель налюбоваться не мог, на руках носил. Не пьют, трудятся день и ночь. Не то что местные тунеядцы и алкаши. Появились кое-какие деньги. Весна пришла. Грязь высохла. Вот они, наивные, и стали обустраиваться. Как там, на юге. Дом отремонтировали, любо-дорого, забор новый поставили, теплицы, участок в порядок привели и даже не поленились из Твери тротуарную плитку привезти, чтобы дорожки, значит, на территории вымостить, вместо досок. Цветы – надо же! – на клумбах посадили! Какая неслыханная наглость! Местное быдло тему просекло, раз сунулись – дай в долг. Хрен на рыло, иди заработай. Два сунулись – дай на бутылку. Ответ тот же. Вежливо, без матюков, но доходчиво… А потом началось. Детей второй семьи в местной школе начали задирать и чуханить, учителя стали придираться, валить по всем предметам, на работе у родителей тоже проблемы в отношениях начались. Прямо так, в лицо, и говорили: «Вы, суки-урюки, чего в Россию приперлись? Чего красоту здесь навели? Розы-мимозы у них в саду, понимать! Чтобы нас, таких сирых и убогих, мордой в грязь ткнуть?!» Самое удивительное, что сами, гады, отлично понимают, что в говне по уши живут именно потому, что ничего делать не хотят. На красивые дома и ухоженные дворы переселенцев, которые день и ночь вкалывают, посмотрят – и черной завистью и злобой исходят. Но самим палец о палец ударить, чтобы было так же, лень. Лучше, как все, не выделяться из толпы быдла. Иначе заклюют. Водку жрать и власть хуями обкладывать – святое дело. Гораздо легче уничтожить чужое, чем построить свое.

– Это точно. И чем все закончилось? Вернулись к чуркам? – вздохнул Влад.

– Кончилось тем, что когда и тех и других родителей дома не было, в Тверь уехали, буржуи этакие, новую мебель покупать, в дом вломились пятеро пьяных сопляков, от четырнадцати до семнадцати, скрутили и изнасиловали обеих дочерей, а уходя, подожгли дом. Вроде как просто пожар случился. Пойди потом докажи. То, что три часа подряд творилось в доме, с истошными криками о помощи и диким ржанием ублюдков, видели и слышали все соседи, но никто даже не думал вмешаться или ментов вызвать. Потому что мент – тоже свой, местный. Смотрели, твари, потешались. А детей второй семьи – там трое мальчишек было, восемь, десять и четырнадцать лет – одноклассники избили до полусмерти в школе. Идиоту было понятно что все заранее подготовлено и спланировано, чтобы заставить пришлых уехать… А чем все закончилось? Кто-нибудь за избиение пацанов, изнасилование и смерть девушек ответил? Хрен. Более того – выяснилось, что среди насильников были сыновья председателя и местного Анискина, мента! А среди тех, кто избивал мальчишек в школе, – дети директора. Кто же своих чад сажать будет? В общем, когда стало понятно, что справедливости ждать бессмысленно, теткин муж, чья жена уже давно перебралась из «Дружбы народов» в Тверь, в купленную квартиру… как и их друзья… составил письмо, где описывал, что и как, отправил его почтой в ГУВД, попрощался с женой и друзьями, взял охотничье ружье, патроны с картечью, выпил для храбрости, приехал в колхоз и одного за другим замочил всех пятерых насильников. А с ними – председателя, мента и одного местного гоблина, особо громко и рьяно призывавшего «буржуев» убираться обратно, откуда приехали. Именно с ним пили в тот вечер пацаны, прежде чем вломиться в дом. Завалил всех, сел прямо у правления, допил бутылку водки, сунул себе ствол ружья в рот и выстрелил. Вот такая история, Влад. О гостеприимстве русской деревни.

– Дикая история, – нахмурился Невский. – Ну и как сейчас твоя тетка? Жива, здорова?

– Да, вполне, – кивнул Фрол, запрыгивая за руль джипа. – Озлобленные восемью убийствами за одну ночь селяне хотели приехать в Тверь и порешить ее, всем скопом, но жители дома – почти все семьи военных – узнали, что к чему, и неожиданно для Марины встали на ее защиту, через местную газету пообещав убить каждого, кто сунется. И те не решились. Так и затихло. Марина сейчас снова замужем, за отставным военным. У нее все нормально, насколько может быть.

– Давно это случилось?

– В девяносто втором. Три года назад, – Денис захлопнул водительскую дверь «Чероки». Невский пошел открывать ворота.

Вернулся дядя Гриша с ключом от амбарного навесного замка, поколдовал у двери, открыл. Первым шагнул внутрь, бросив через плечо короткое и почти ребяческое:

– Айда.

Невский и Денис переступили высокий порог. В нос сразу пахнуло сыростью нетопленной всю минувшую зиму избы и еще чем-то, гораздо более приятным. Кажется, это был аромат висящих на стене сухих березовых веников для бани. Миновали просторные сени, с заставленными всякой утварью полками, оказавшись сначала в кухне, добрую половину которой занимала облупившаяся русская печь, а затем – в большой, полутемной из-за задернутых плотных занавесок горнице, совершенно не похожей на брошенное хозяевами жилье. Здесь было уютно и чисто, не считая толстого слоя пыли, покрывавшего все без исключения поверхности. Круглый, под скатертью, стол у ближнего окна, стулья, массивный шкаф, комод с накрытым кружевной салфеткой стареньким телевизором, диван у стены, большая, аккуратно застеленная одеялом железная кровать за шторой, в супружеском алькове. Книжная полка. На стенах – выцветшие от времени черно-белые фотографии в рамках и старинные часы-ходики с неподвижно застывшими на цепочке гирьками в форме еловых шишек. В дальнем углу – икона с потухшей лампадкой. И – давящая на уши тишина.

– Как в старом кино, – покачав головой, улыбнулся Фрол, бросая на пол большую спортивную сумку с вещами. – Точь-в-точь. Я ведь, признаться, никогда еще в настоящей деревенской избе не был. Первый раз.

– Я, считай, тоже, – поддержал телохранителя Рэмбо, одну за другой отодвигая шторы на окнах. – Разве что в далеком детстве, лет в пять. К родственникам в псковскую область ездили, на похороны. Почти ничего уже не помню. Кроме гроба в сенях, жуткой вони в хлеву и дикого хрипа умирающей в луже крови свиньи с наполовину отрезанной башкой и вращающимися зенками.

– Приятные воспоминания, – хмыкнул Денис. – Кошмары не мучили?

– Всю следующую ночь спать не мог, – признался Невский. – Но не из-за хряка. Бабка, дура, ляпнула, что дед на том самом диване сдох, где мне постелили. Вот и казалось, что когда все отключатся, он встанет из гроба, придет и… в общем, до утра глаз не сомкнул.

– Дурак, значит, тот, кто хряка валил, – деловито заметил дядя Гриша, пропустив мимо ушей историю со жмуриком. – Сначала надобно ножом в сердце, чтобы боров сразу издох, а после уже щетину опалить и голову резать! Умельцы, туды их! Ну, устраивайтесь, – видя, что гостям уже не до него, старик обвел рукой горницу, крякнул и нехотя двинулся назад с обиженным выражением лица. У двери все ж таки не удержался, оглянулся на Влада и Дениса и, помявшись, спросил:

– Слышь-ка, бизьнесьмены, вы, это… не привезли с собой ничего, что ль? Совсем?

– Обижаешь, дядя Гриша, – мигом сообразив, о чем идет речь, Фрол опустился на корточки, вжикнул «молнией», достал из сумки литровую бутылку сорокоградусного счастья, полиэтиленовый пакет с закусью и протянул все это соседу Медведя. – Это тебе. От нас лично и Пашки. За пригляд за домом и вообще.

– А сами-то? – принимая гостинец, жадно сглотнул слюну дядя Гриша. – За встречу, а? – Глаза старика мгновенно вспыхнули, предвкушая веселый вечер.

– Мы не пьем, отец, – покачал головой Фрол. – Влад только после аварии, на машине разбился. Нельзя ему. А я завязал давно. Потому что западаю на это дело. Как в рот попало – считай, на неделю загулял. Так что ты сам распоряжайся. А мы, если не возражаешь, отдохнем чуток с дороги. Ладно, батя?

– Понял, понял, – торопливо закивал дед, пятясь и бережно прижимая к груди драгоценную халяву. – Так я разве против? Я завсегда… рад… ну, это… в общем, пошел я. Отдыхайте, сынки. – И дядя Гриша с завидной для его почтенного возраста резвостью метнулся к себе в дом, где – как пить дать – тут же свинтит пробку, достанет стакан и начнет орудовать открывашкой, сгорая от жажды продегустировать немецкую водку и заесть ее диковинными заморскими консервами.

– Уютная берлога, – сказал Влад, щелкая выключателем. – И электричество имеется. Отель пять звезд прям. Под названием «В гостях у Гриши-председателя».

– И даже телефон зону держит, – сообщил Фрол, демонстрируя дисплей мобильника. – А во дворе, у бани, целая поленница дров. На две недели, думаю, хватит. И для печки, и для парной. Я не спец, но у нас с Мангустом, когда в Швеции жили, в квартире камин был. Так что как топить – разберемся.

– Разберись, Фрол, – кивнул Рэмбо. – Сыро здесь, дело плесенью попахивает. Надо денек-другой покочегарить, как следует, просушить развалюху. Займись. А я колеса заглочу и отрублюсь на часок. Укачало в тачке, по ходу. Голова – как глобус.

Влад принял выписанное профессором лекарство, запил минералкой, сбросил ботинки и растянулся на диване. Телохранитель вышел в кухню, некоторое время молча разглядывал огромную русскую печь, затем со скрежетом что-то дернул, видимо, открыл заслонку в трубе, и направился во двор, таскать дрова. Примерно через полчаса по горнице поползло первое тепло, а слух неподвижно лежащего и глядящего в потолок Невского ласкал мирный треск сгорающих в топке поленьев. Справившись с первой задачей, Фрол приступил к сервировке стола. Время шло к обеду и пора было заморить червячка. Кое-что из продуктов, на первое время, а также два блока хороших сигарет, братки, в числе прочего, привезли с собой из Питера. Остальное, если верить Медведю, можно было купить в местном деревенском лабазе.

Когда по дому заструился аромат свежезаваренного чая, Невский потянулся, встал. Глянул на икону, по всем правилам размещенную в восточном углу избы. Подошел, щелкнул зажигалкой, подпалил словно нехотя занявшийся фитиль лампадки. Закурил сам. Некоторое время постоял, окутанный клубами табачного дыма, глядя не моргая на потрескавшийся грустный лик Спасителя, а потом быстро, словно стесняясь своих мыслей, перекрестился и вышел в кухню, где все уже было готово для нехитрого перекуса.

Когда Влад впился зубами в бутерброд с сухой колбасой и, обжигаясь, пригубил больше смахивающий на чефир чаек, в кармане бодигарда зазвонил телефон. Денис глянул на Невского, достал трубку. Предположил:

– Пацаны, Сокол или Медведь, – прижал мобильник к уху, сказал «алло» – и замолчал, слушая с каменеющим лицом прорывающийся с того конца голос. Слов Рэмбо разобрать не мог, но по тембру было очевидно, что с телохранителем говорит чем-то сильно взволнованная, то и дело срывающаяся на крик женщина.

– Я понял, – наконец глухо выдавил Фрол, нервно катнув желваки. – У меня есть деньги. Не плачь, Лара. С Настей все будет хорошо. Я… давай я перезвоню тебе. Через пять минут. Ты дома? Хорошо. – Денис отключил связь, положил трубку на стол и виновато посмотрел на Невского: – Влад, мне нужно в Выборг. Срочно.

– Что-то с ребенком? – догадался Рэмбо. – С дочкой?

– Да. Настя в больнице. Проблемы с кровью и, кажется, почками. Лепилы говорят – лекарства есть, но для начала нужно пятьсот баксов. Минимум. У жены с тещей таких денег нет. Я туда и обратно. Обернусь часов за пять.

– Базаров нет, – кивнул Невский. – Только ствол мне оставь. С комплектом. Береженого бог бережет. Где волыны?

– В багажнике. В шхере.

– Если полтонны бакинских не хватит… – не дожидаясь ответа Влад достал пухлый, набитый деньгами бумажник, вытащил несколько крупных зеленых купюр, протянул Денису. Фрол не стал спорить, молча взял деньги, кивнул и вышел. Вернулся через пару минут, положив на стол часть прихваченного ими с собой арсенала – новенький отстрелянный пистолет ТТ китайской сборки, две гранаты и запасную обойму.

– Ништяк. Давай, брат, – Невский дружески хлопнул бодигарда по плечу. – Особо не гони, не к спеху. И назад специально не торопись. Хули в этой дыре опасаться? Побудь с мелкой, игрушку с фруктами ей купи, с лепилами побазарь, дай на лапу, чтоб суетились. Утром вздремни пару часов, чтоб не так плющило за рулем, и к обеду возвращайся. Я уж тут сам, как-нибудь. Не инвалид, слава богу. Все, давай, двигай. Бензина до трассы хватит?

– Конечно, – буркнул Фрол и, стиснув протянутую руку бригадира, выбежал из дома. Влад подошел к окну, проводил взглядом умчавшийся прочь внедорожник, сел за стол, пожевал немного, без особого аппетита, выпил чай, вернулся в комнату, скосил равнодушный взгляд на телевизор, взял с книжной полки первую попавшуюся книгу – ею оказался донельзя потрепаный автобиографический «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова. Лег на диван, открыл первую страницу и незаметно для себя погрузился в чтение, повествующее о стремной жизни безбашенного подростка в оккупированном фашистами Киеве. Лишь время от времени отвлекался на прикуривание новой сигареты, стряхивание пепла в тарелку и раздавливание сгоревшего до фильтра хабарика. Невского так захватил простой, на первый взгляд, сюжет, что он не заметил, как наступил вечер и за окнами опустились сумерки. Когда расплывающиеся перед глазами буквы стали почти не различимы, пришлось встать, задернуть шторы и включить лампочку.

Уснул Влад глубокой ночью, прочитав роман от корки до корки и находясь под сильным впечатлением от него. Ему снилось, как краснорожий немец, напевая «Хорст Вессель», крутит колбасу из мяса сдохшей лошади, как он сам, доведенный голодом до одури, ползая на карачках, в лютый мороз голыми руками копает мерзлую землю, пытаясь отыскать в заснеженном бескрайнем поле хоть одну картошину, как летом с трудом находит в пересохшей земле единственного червяка, как, держа удочку, сбивая ноги, почти бежит по берегу Дона вслед за быстро плывущим по течению поплавком, наконец выхватывает из реки глубоко заглотившего крючок окуня и, трясясь от возбуждения, выдирает его вместе с кровью и жабрами, едва не плача от того, что драгоценный червяк безнадежно испорчен. Никогда еще прочитанная книга не оказывала на Влада такое сильное впечатление и не заставляла столь реально, в деталях, ощущать себя на месте главного героя.

То ли роман так странно подействовал на подсознание Невского, то ли просто пришлось к месту упоминание о некогда столь любимой им в далеком детстве рыбной ловле, но первое, что сделал Влад, проснувшись ранним утром с гулко стучащим в груди сердцем, это стал искать рыболовные снасти. Ведь Медведь говорил, что после смерти стариков приезжает в деревню исключительно порыбачить. Так, может, он и причиндалы хранит тут же?

Снасти – грубые, старые, явно оставшиеся от почившего в бозе бывшего хозяина – обнаружились в углу сеней. Две оснащенные толстой леской бамбуковые поплавочные удочки, металлический спиннинг с допотопной катушкой, затхлый армейский вещмешок и деревянная коробка со всякими разными мелочами, от ржавых крючков и пожелтевших от старости поплавков из гусиного пера до свинцовых грузиков и сгнившей лески. Все это наследство царя Гороха, не идущее ни в какое сравнение с современными фирменными снастями, можно было, не моргнув глазом, отнести в мусорную кучу за баней, но желание Рэмбо во что бы то ни стало порыбачить оказалось сильнее и всю следующую половину дня, позабыв о запаздывающем Фроле, он провел в кропотливом ковырянии и в конце концов наладил одну более-менее пригодную для ловли удочку. Еще час ушел на копание банки червей. И лишь перед самым выходом на озеро Невский набрал номер телефона тормозящего сверх всех договоренностей телохранителя. Но вместо Дениса ему ответил записанный на компьютер женский голос сетевого диспетчера, сообщивший, что вызываемый абонент временно недоступен. Это было странно, но почему-то не слишком насторожило охваченного рыболовной страстью Влада. Мало ли что могло случиться? Больной ребенок – дело серьезное. В общем, уходя, Рэмбо со спокойной душой чирканул Фролу записку, сунул за пояс пистолет, запер дом, воткнул обрывок бумаги в щель между дверью и косяком, и, закинув на плечо вещмешок, отправился к озеру, в сторону леса, из-за теплой зимы раньше обычного начавшего покрываться первой зеленью.

С высокого холма с видом на огромное водное зеркало и окружающий его с трех сторон бескрайний ковер «бархатной» карельской тайги все питерские трагедии и проблемы, казались мелкими и не стоящими выеденного яйца по сравнению с этой первозданной, изначальной красотой. Хотя, конечно же, это было иллюзией. Слишком уж близко от райского уголка на Карельском перешейке находился самый северный в мире мегаполис – жестокий, похожий на жестянку с ядовитыми пауками, гремящий, лязгающий, чадящий тысячами труб и безразличный к судьбам пяти миллионов своих шевелящих лапами и клацающих зубами обитателей. А значит – слишком близко находился и враг, о существовании которого Владу очень хотелось забыть, хотя бы на час.