Текст книги "Двадцать пять рассказов о призраках (СИ)"

Автор книги: Б Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Что вам от меня нужно? – повторил я.

– Разве вы не хотите получить повышение? – снова спросил он. – И чем скорее, тем лучше, офицер?

У меня не было причин скрывать это, даже от такого странного гостя. Я признался, что хотел бы получить повышение.

– Так, так! – сказал он с довольной улыбкой. – Я этому рад. Значит, вы сделаете все, что в ваших силах. А теперь, офицер, выслушайте меня. Я собираюсь поручить вам одно маленькое дельце. И, полагаю, скоро вы станете сержантом. Вас повысят, причем, за проявленное умение именно в этом деле. Попомните мои слова.

– Выкладывайте, – сказал я, понимая, как мне показалось, к чему он клонит. – Наверное, вы собираетесь сдать кого-то из своих приятелей и получить за это награду.

Он покачал головой.

– От награды, – сказал он, – мне не будет никакой пользы, даже если это будет тысяча фунтов. Нет, ничего общего с наградой это не имеет. Так вот, офицер, слышали ли вы о Неуловимом Джиме?

Неуловимый Джим! Хорошим бы я был сыщиком, если бы не слышал о нем. Человек, известный под этим именем, был одним из самых хитрых и умных грабителей Англии и пользовался такой славой, что оно вошло в поговорку. В то время оно было у всех на слуху по той причине, что он был признан виновным в краже со взломом в Нортминстере в 1871 году и приговорен к десяти годам каторги. Отбыв почти два года, он бежал из Портленда таким способом, которым никто никогда не пользовался прежде, после чего исчез. Никто не мог сказать, что с ним сталось; однако в последнее время у полиции появились подозрения, что Неуловимый Джим вновь принялся за старое.

– Неуловимый Джим! – повторил я. – Конечно, я о нем слышал. Вам что-нибудь известно о нем?

Он улыбнулся и качнул головой.

– Неуловимый Джим, – сказал он, – сейчас, в этот самый момент, находится в Вестфорде. Послушайте меня, офицер. Джим собирается сегодня ночью ограбить один дом. Это особняк мисс Синглтон, богатой старушки, живущей на Мейплтон-роуд. Вы должны ее знать – очень богатая, но в доме никого нет, кроме нее, прислуги и домашних животных. У нее есть очень ценное столовое серебро. То, что нужно Джиму. Он проникнет через окно посудомойни около часа ночи, пройдет через заднюю и переднюю кухни в кладовую и помещения для слуг, – только никого из слуг там не будет, – в комнату с сейфом. Кое-кто из его покойных приятелей в Портленде рассказали ему о доме.

– А откуда вам это известно? – спросил я.

– Это не важно, офицер. Вы все равно не поверите. Так вот, я хочу, чтобы сегодня ночью вы оказались там и взяли Неуловимого Джима. Это поможет вам получить повышение, а мне – обрести покой. Вы устроите засаду. Как только он проникнет в дом, следуйте за ним. И возьмите с собой оружие, офицер; Джим будет драться как тигр, если вы сразу же не лишите его зубов.

– Послушайте, – сказал я, – это все очень хорошо, но как-то необычно. Просто скажите мне, кто вы, и как вам стало известно о планах Неуловимого Джима, а я сделаю все остальное.

Я отвернулся, чтобы взять письменные принадлежности. Я был повернут к нему спиной не более, чем полминуты, но когда обернулся, его уже не было. Дверь была закрыта, но я не слышал ни малейшего звука – ни как она открывалась, ни как закрывалась. Быстро вскочив, я бросился к двери, распахнул ее и взглянул на лестницу. Там никого не было. Я поспешно спустился вниз в коридор и обнаружил хозяйку, миссис Марринер, разговаривавшую с подругой у открытой двери.

– Миссис Марринер, – спросил я, вмешавшись в их разговор, – куда пошел человек, только что спустившийся с лестницы?

Миссис Марринер странно посмотрела на меня.

– Никто не спускался по лестнице, мистер Паркер, – сказала она. – По крайней мере, за последние три четверти часа, на протяжении которых я и миссис Хиггинс стоим здесь и разговариваем.

– Глупости, – сказал я. – Только что из моей комнаты вышел человек, которого вы послали ко мне двадцать минут назад.

Миссис Марринер смотрела на меня с выражением глубочайшего удивления. Миссис Хиггинс вздохнула.

– Мистер Паркер, – сказала миссис Марринер, – очень жаль, что приходится говорить вам это, сэр, но вы либо пьяны, либо страдаете от сильной головной боли. Никто не проходил через эту дверь, ни снаружи, ни изнутри, в течение почти часа, в чем и я, и миссис Хиггинс готовы поклясться на Библии.

Я поднялся наверх и заглянул в комнаты справа и слева от моей. Там никого не было. Я заглянул под кровать, но и там его, конечно же, не оказалось. Следовательно, он должен был спуститься вниз. Но тогда женщины, стоявшие внизу, должны были его увидеть. В доме имелась только одна дверь. В отчаянии, я сел и закурил трубку. Через некоторое время я пришел к выводу, что если кто-то и пьян, так это, вероятно, миссис Марринер и миссис Хиггинс, а мой странный посетитель вышел через дверь. Я не собирался видеть в нем нечто сверхъестественное.

В тот вечер у меня не было дежурства, и, по мере того, как приближалось время, я наполнялся решимостью отправиться к дому мисс Синглтон и посмотреть, могу ли извлечь пользу из рассказа моего осведомителя. По моему мнению, таинственный визитер был приятелем Неуловимого Джима, и, узнав намерения последнего, почему-то решил сдать своего дружка. Ссора между преступниками – шанс для полиции, и я решил вмешаться в события. Чтобы мне никто не помешал, я решил ничего не говорить начальству. Если бы мне удалось схватить Джима, мой успех выглядел бы особенно ошеломительным.

Я быстро разработал план действий. Взяв револьвер, я направился к особняку мисс Синглтон. К счастью, я был знаком с экономкой – женщиной средних лет, сильной, не боязливой, – что было очень важно. Я сообщил ей ту часть информации, которую счел нужным сообщить. Она согласилась скрыть меня в комнате, где стоял сейф. Рядом с сейфом находился шкаф, из которого я мог хорошо видеть все действия грабителя и наброситься на него в нужный момент. Если информация, сообщенная мне, окажется правдой, у меня имелся неплохой шанс схватить знаменитого грабителя.

Вскоре после полуночи, когда в доме все стихло, я прошел через кладовую и, войдя в шкаф, заперся там. В дверце имелось два отверстия, через которые я мог хорошо видеть комнату. Мне было тесно, но время летело быстро. Больше всего меня занимал вопрос: правда ли мне представилась возможность отличиться? События сегодняшнего вечера озадачивали меня своей нереальностью.

Внезапно я услышал звук, заставивший меня насторожиться. Это был еле слышный звук скрипнувшей доски или открывшейся двери; но для меня он прозвучал подобно грому.

Я прислонился к дверце шкафа и заглянул в отверстие. Я повернул ключ и напрягся, готовый в любое мгновение броситься на грабителя. Спустя какое-то время я увидел свет в замочной скважине двери, ведущей в кладовую. Затем она отворилась, и в комнату осторожно вошел человек с фонарем в руке. Сначала я не мог различить его лица; но когда глаза мои привыкли к неяркому свету, я увидел, что меня не обманули, что грабитель был ни кем иным, как знаменитым Неуловимым Джимом.

Я стоял, смотрел на него и восхищался тем спокойствием, с которым он принялся за работу. Он подошел к окну и осмотрел его. Подергал дверцу шкафа, в котором скрывался я. Затем запер дверь кладовой и вернулся к сейфу. Поставил свой фонарь на стул перед замком и достал из кармана самый полный и замечательный комплект инструментов, какой мне когда-либо приходилось видеть. После чего быстро и аккуратно приступил к вскрытию сейфа.

Неуловимый Джим был стройным человеком, не очень мускулистым, в то время как я – крупным, с хорошо развитой мускулатурой. Если бы дело между нами дошло до драки, у него не было бы шансов; но я знал, что Джим драться не будет. Я был уверен, что у него имеется револьвер, который он не замедлит пустить в ход, хотя бы в качестве угрозы. Поэтому мой план состоял в том, чтобы выждать момент, когда он окажется спиной ко мне, бесшумно открыть дверцу шкафа и, навалившись всем телом, прижать к полу.

Вскоре подходящий момент представился. Он сосредоточенно трудился над замком, ни на что не обращая внимания. Слабого шума его инструментов оказалось вполне достаточно, чтобы он не услышал щелчка ключа в замке дверцы шкафа. Я выскочил, навалился на него, выбив инструмент из рук, и повалил на пол перед сейфом. Он воскликнул от изумления, оказвшись подо мной, но тут же принялся вертеться и извиваться, как угорь. Я удерживал его одной рукой, а второй пытался достать наручники. Это было очень неудобно, и грабитель воспользовался ситуацией, чтобы вытащить острый нож. Он выхватил его из-за спины, и, прежде чем я понял, что случилось, попытался ударить меня клинком. Я отразил удар, но нож угодил в мою левую руку, и я почувствовал, как из нее хлынула теплая струя крови.

Это едва не свело меня с ума, я схватил одно из стальных сверел, лежавших рядом, и ударил его в висок, так, что он обмяк и лежал, как мертвый. Я мгновенно надел на него наручники, и, для верности, связал лодыжки. После этого я поднялся и осмотрел руку. Рана не была серьезной, хотя кровь текла ручьем. Когда появившаяся экономка перевязала ее, я вышел из дома и попросил первого встреченного полицейского помочь доставить Джима в участок.

Я испытывал прилив гордости, когда докладывал о случившемся инспектору.

– Неуловимый Джим? – спросил он. – Джеймс Блэнд? Чепуха, Паркер.

Но я отвел его к камере, где Джима осматривал доктор.

– Вы правы, Паркер, – сказал инспектор. – Это действительно он. Прекрасно.

Спустя некоторое время, чувствуя себя немного уставшим, я отправился домой, чтобы немного поспать. Врач осмотрел мою руку и сказал, что рана поверхностная. Тем не менее, она оказалась достаточно болезненной.

Едва я вошел в свою комнату, как сразу увидел расположившегося в кресле странного человека, навещавшего меня накануне вечером. Когда я вошел, он встал. Я с изумлением уставился на него.

– Итак, офицер, – сказал он, – я вижу, вам все удалось. Я полагаю, вы его задержали?

– Да, – ответил я.

– В таком случае, – он выглядел удовлетворенным, – я доволен. Даже не знаю, что еще сказать. Теперь, думаю, мы с Джимом в расчете.

Я решил узнать, кто этот человек.

– Садитесь, – сказал я. – Я хочу задать вам пару вопросов. Только позвольте, я сначала сниму пальто.

Я снял пальто, подошел к кровати и положил его.

– Так вот, – начал я, оборачиваясь. Больше я ничего сказал. Я просто онемел от удивления. Человек исчез!

Мне стало неуютно. Я поспешно спустился вниз, но обнаружил входную дверь закрытой и запертой, точно в таком состоянии, в каком оставил ее минуту назад. Я вернулся к себе, смущенный донельзя. В течение часа я размышлял о происшедшем, но так и не смог выдвинуть никакого разумного объяснения.

На следующее утро я узнал, что Джим хочет видеть меня. Я пришел к нему в камеру, он лежал с перевязанной головой. Я так сильно ударил его, что ему, вероятно, предстояло провести в кровати несколько дней.

– Итак, офицер, – сказал он, – прошлой ночью ты был лучше меня. И уложил надолго.

– Сожалею, что так произошло, – ответил я. – Но, в противном случае, вы бы меня закололи.

– Да, – сказал он. – Это верно. Однако, офицер, подойди поближе; я хочу кое о чем спросить тебя. Как ты узнал, где я буду работать прошлой ночью? Потому что об этом не могла знать ни одна живая душа. У меня нет приятелей, я никогда никому не говорил о своих планах, и не думал вслух, – насколько мне известно. Как тебе это удалось, офицер?

В камере никого не было, и я подумал, что мне предоставляется случай кое-что узнать о моем таинственном посетителе.

– Эту информацию дал мне ваш приятель, – сказал я.

– Не может быть, офицер. Это чушь. У меня нет приятелей, – по крайней мере, по этому делу.

– Вам знаком такой человек?

Я описал своего гостя.

По мере того, как я говорил, на лице Неуловимого Джима все яснее и яснее проступало выражение ужаса. Его лицо бледнело, пока не стало совершенно белым. Мне никогда не доводилось видеть человека, который был бы более испуган, чем он.

– Да, да, – с нетерпением произнес он. – Конечно, я его знаю. Это Гроза Морей Билл, с которым я был знаком, – и что он сказал, офицер? – что он вернул мне долг? Что мы наконец в расчете? Это правда, что я остался ему должен. Я относился к Биллу очень плохо, грубо, и он поклялся мне отомстить. Только, офицер, то, что ты видел, было вовсе не Грозой Морей Биллом, а его призраком, потому что Билл мертв и был похоронен три года назад.

Я, естественно, был сильно удивлен таким оборотом дела, и оно сильно занимало меня все время до того момента, когда Джим снова отправился в Портленд. Пока он оставался в Вестфорде, я много раз пытался разговорить его относительно Билла, но не преуспел. Он не сказал ничего, кроме: "Билл мертв и был похоронен три года тому назад", чем мне и следовало довольствоваться. Постепенно я пришел к твердому убеждению, что меня действительно навещал призрак Билла; я часто рассказывал эту историю сослуживцам, а они смеялись и подшучивали надо мной. Для меня это, однако, не имело значения. Я уверен, что любой человек, имевший опыт, подобный моему, воспринимает шутки и смех точно так же.

Конечно, вскоре я получил повышение и женился. Все у меня шло хорошо, я шаг за шагом поднимался по карьерной лестнице. Втайне я был уверен, что обязан началом своей карьеры призраку, и продолжал бы так думать, если бы не инцидент, случившийся через пять лет после того, как я арестовал Неуловимого Джима.

Мне довелось отправиться из Вестфорда в Шеффилд, в Лидсе меня ждала пересадка. В карете, в которую я сел, находился один-единственный человек, повернувшийся ко мне, как только я вошел. Хотя он был одет вполне пристойно, я сразу же узнал в нем моего таинственного посетителя. Поначалу я испытал страх, и, по всей видимости, он отразился на моем лице, поскольку человек рассмеялся.

– Привет, офицер, – сказал он. – Вижу, вы меня сразу узнали. Вы мой должник, офицер, не правда ли?

– Послушайте, – сказал я, – целых пять лет я считал вас призраком. Скажите, как вам удавалось исчезать из моей комнаты?

Он долго и громко смеялся.

– Призрак? – наконец сказал он. – Хорошенькое дело! Все гораздо проще, офицер. Я останавливался в этом доме на день или два. Нет ничего проще, если знаешь как, тихо открыть дверь и выскользнуть.

– Но я выходил вслед за вами и искал вас.

– Офицер... Вы спускались вниз, а я поднимался наверх! Вам следовало бы подняться на чердак, и тогда бы вы меня нашли. Так вы принимали меня за призрак? Хорошенькое дело!..

Я передал ему свой разговор с Джимом в камере.

– А, – протянул человек, – все верно, офицер. Видите ли, случилось так, – это не вина Джима, что я не умер. Он хотел убить меня, офицер, он нанес удар и оставил меня лежащим, подобно мертвому. Поэтому я дал себе клятву, что отплачу ему, рано или поздно. После этого случая я оставил свои прежние занятия, поступок Джима заставил меня по-иному взглянуть на жизнь. Я вернулся к своему прежнему занятию, – кладка и починка труб. Я занимался этим в Вестфорде, возле дома мисс Синглтон, когда увидел Джима. Я сразу понял, что он замышляет, поскольку слышал о столовом серебре; я следил за ним одну или две ночи и понял, когда и как он собирается провернуть дельце. Ну, а потом, поскольку вы были офицером и жили рядом со мной, – я все вам рассказал. И только.

– Но как вам удалось угадать время и все детали?

– Очень просто. Я много лет провел в Порленде и знал, как поступит Джим, увидев его наблюдающим за особняком. Но призрак! Ха-ха-ха! Вы, офицер, должно быть, были совсем зеленым пять лет назад!

Может быть, и так. Во всяком случае, я усвоил урок, преподанный мне Грозой Морей Биллом, а именно, что при обыске дома следует досматривать не только низ, но и верх.

ПРИЗРАЧНЫЙ ПАЛЕЦ

short story by uncredited [as by Anonymous ]

Я человек не суеверный, далекий от всякой веры в сверхъестественное, однако, несмотря на все мои усилия придерживаться этой точки зрения, обозревая комнату, в которой находился, я почему-то укреплялся в той мысли, что здесь непременно должно случиться нечто странное. В ее огромных размерах, тяжести и мраке, было нечто, заставлявшее меня расставаться с прежним скептицизмом в отношении сверхъестественных посещений. Мне казалось невозможным находиться в этой комнате, и не верить в существование призраков.

Дело в том, что, по неосторожности, за ужином я несколько переусердствовал, воздавая должное любимому блюду голландцев, квашеной капусте, и, наверное, именно это послужило причиной возникновения в моей голове странных фантазий. Как бы то ни было, знаю только, что, расставшись со своим другом и отправившись спать, я постепенно довел себя до такого беспокойного состояния, что, в конце концов, стал задаваться вопросом: уж не суждено ли стать призраком мне самому.

"А вдруг, – думалось мне, – хозяин мой кровожадный разбойник, удаливший замок из двери этой комнаты, чтобы посреди ночи ворваться сюда и завладеть моим имуществом, убив меня! Этот парень и впрямь выглядит настоящим головорезом". До сей поры у меня не возникало подобных мыслей, поскольку мой хозяин был толстым (все голландцы – толстые), недалеким парнем, который вряд ли имел понятие о том, что такое грабеж или убийство, но, так или иначе, когда вы чем-то обеспокоены (например, очень неприятно ложиться спать в незнакомом месте, не имея возможности запереть дверь), вы начинаете еще более усугублять его мириадами химер, являющихся порождениями вашего собственного мозга.

В моем настоящем случае, одолеваемый бесчисленным множеством неприятных видений, самых диких абсурдов, какие только можно себе вообразить, – я, наконец, вскочил с постели и потушил свечу (ибо полная темнота была предпочтительнее отбрасываемого ею мерцающего призрачного света, который скорее скрывал, чем прояснял находившееся в комнате), после чего снова лег и уснул, очень уставший после длительного дневного путешествия.

Не знаю, как долго я спал, пока внезапно не вырвался из объятий ужасного сна: я спасался бегством по длинным извилистым коридорам гостиницы от преследовавших меня то ли разбойников, то ли призраков. Мной овладело странное чувство, какое не доводилось испытывать никогда прежде. Мне казалось, что каждый нерв в моем теле населен сотнями духов, которые беспрестанно тревожат его; я был охвачен таким жаром, что, внутренне проклиная квашеную капусту и задаваясь вопросом, как вообще голландцы могут употреблять такой яд, сел в постели, чтобы немного остыть. Вся комната была погружена во мрак, за исключением одного места, где лунный свет, пробиваясь сквозь щель в ставнях, отбрасывал на пол прямую линию примерно в полтора дюйма – чистую, ясно видимую на фоне темноты. Представьте себе мой ужас, когда, взглянув на эту линию, я увидел там человеческий палец – ничего более.

В первый момент я подумал, что это, должно быть, какой-то эффект, вызванный лунным светом, в то время как я все еще находился в полудреме и не мог отчетливо видеть. Поэтому я два-три раза протер глаза и снова взглянул. Эта проклятая вещь осталась на своем месте – простая, отчетливо видимая, неподвижная, – словно сделанная из мрамора, но в то же время ужасно человеческая.

Меня не так-то легко испугать. Никто из путешественников не подвергался, наверное, стольким опасностям, скольким подвергался я, но в появлении этого одного-единственного пальца было нечто столь таинственное и необычное, что какое-то время я тупо смотрел на него, не шевелясь и не в состоянии сообразить, как мне надлежит поступить.

Однако, по мере того как я смотрел, а палец оставался на своем месте, мне подумалось, что тактику поведения следует изменить, что все полуночные гости, будь то воры, привидения или злые духи, совершенно не выносят шума, а потому громко спросил:

– Кто здесь?

Палец немедленно исчез в темноте.

Почти сразу же я вскочил с постели и бросился к тому месту, где видел странный палец. В следующее мгновение я почувствовал, как натолкнулся на что-то, и ощутил, как нечто сжало мое тело в железных объятиях. Что случилось далее, об этом у меня не сохранилось отчетливых воспоминаний, за исключением того, что между мной и моим невидимым противником завязалась борьба. Время от времени мы падали на пол, снова поднимались, обхватив один другого. Мы дергались, напрягались, тянули и толкали, я – судорожно сражаясь за свою жизнь, он (поскольку к тому времени я понял, что мой противник был человеком) – по причине, остававшейся мне неизвестной. Мы кружились, щека к щеке, рука в руке, в яростной схватке, пока в комнату с фонарями не ворвались по крайней мере с дюжину человек (и среди них – мой попутчик), разбуженные, я полагаю, грохотом от падения наших тел. В их свете я увидел, что борюсь с мужчиной, на котором нет ничего, кроме рубашки, чьи длинные спутанные волосы и дикий взгляд ясно свидетельствовали, что он сумасшедший. И тогда, в первый раз, я осознал, что получил во время схватки несколько ударов ножом, который мой противник все еще держал в руке.

Чтобы закончить рассказ в нескольких словах (поскольку, осмелюсь предположить, читая его, вы уже утомились), скажу, что мой полуночный посетитель действительно оказался сумасшедшим, которого везли в лечебницу в Гааге. Он и его сопровождающий были вынуждены заночевать в Делфте. Бедняга умудрился ночью удрать от своего сторожа, который забыл запереть дверь комнаты, и с неодолимым желанием кровопролития, свойственным многим безумцам, завладев карманным ножом, пробрался в мою комнату, единственную не запиравшуюся в доме, и, вероятно, размышлял о нанесении рокового удара, когда я заметил его палец, в то время как остальное тело скрывалось в темноте.

После такого ужасного поступка, за ним наблюдали с гораздо большей строгостью, но, желая хотя бы отчасти смягчить вину сторожа, должен прибавить, что этот случай явился единственным проявлением агрессии, замеченным когда-либо со стороны больного, которого ему доверили спровождать.

ПРИЗРАК ЛЕДИ ДЭЙВЕНПОРТ

by Frederick F. Schrader

Согласны ли вы с Гамлетом, уважаемые читатели? Что между небом и землей еще остались вещи, не подвластные людской философии? Кажется ли вам возможным, что Элифас Леви способен вызвать тень Аполлония Тианского, пророка и предсказателя, в лондонской гостинице, и что великий мудрец Уильям Крукс несколько дней в неделю пил чай за завтраком в обществе материализованного духа юной леди, одетой в белой платье и с тюрбаном на голове?

Не смейтесь! Думаю, при виде духа с тюрбаном на голове вас охватила бы паника, а его гротескный вид лишь увеличил бы ваш ужас. Что же касается меня, то вчера вечером я испытал трепет, всего лишь прочитав в одной из нью-йоркских газет об уголовном процессе, который, вероятно, закончится смертной казнью осужденного.

Печальный случай. Я невольно вздрагиваю, пробегая глазами протоколы судебного процесса, показания гостиничного официанта, подслушавшего разговор убийцы и жертвы у замочной скважины, и сорока достоверных свидетелей, показавших одно и то же. Что должен был я испытывать, представляя прекрасную жертву с рваной раной на груди, в которую она обмакнула палец, чтобы затем оставить кровавый знак на лбу убийцы?

I.

Около трех часов пополудни, третьего февраля, профессор Дэйвенпорт и мисс Ида Саутчотт, бледная застенчивая молодая девушка, бывшая ассистенткой у профессора в течение нескольких лет, заканчивали ужин в номере на втором этаже в гостинице Нью-Йорка. Профессор Бенджамин Дэйвенпорт был знаменитостью, однако поговаривали, что он добился своей славы весьма сомнительными средствами. Ведущие медиумы не доверяли ему в том, в чем не отказывали в доверии Уильяму Круксу или Даниэлю Дугласу Хоуму.

"Жадные и недобросовестные медиумы, – пишет автор "Спиритуализма в Америке", – стали виной тому, что мы постоянно подвергаемся атакам со стороны общества. Когда материализация происходит не так быстро, как того требуют обстоятельства, они прибегают к обману и мошенничеству, чтобы выпутаться из затруднительного положения".

Профессор Бенджамин Дэйвенпорт принадлежал как раз к таким "недобросовестным" медиумам. Кроме того, о нем передавали странные истории. За глаза его обвиняли в ограблениях на дорогах Южной Америки, мошенничестве при игре в карты в казино Сан-Франциско и в использовании огнестрельного оружия в отношении лиц, которые никогда его не оскорбляли. Почти открыто говорили о том, что жена профессора умерла от жестокого обращения и переживаний по поводу его неверности. Однако, несмотря на все эти слухи, мистер Дэйвенпорт, в силу своих талантов фокусника и мошенника, продолжал оказывать огромное влияние на простых и доверчивых людей, которых невозможно было убедить в том, что они никоим образом не общались с духами своих братьев, сестер или матерей, якобы материализованных чудесными способностями профессора. Его "профессиональному" успеху немало способствовало смуглое, напоминающее Мефистофеля, лицо, глубоко посаженные глаза, горевшие огнем, большой изогнутый нос, изгиб губ, свидетельствовавший о цинизме, и торжественный, почти пророческий тон.

Когда официант нанес последний визит – он не успел далеко уйти – в комнате состоялся следующий разговор:

– Сегодня вечером в доме миссис Хардинг должен состояться сеанс, – начал медиум. – Будет немало влиятельных людей и два-три миллионера. Спрячьте под юбкой парик блондинки и белую материю, в какой обычно появляются духи.

– Хорошо, – покорно ответила Ида Саутчотт.

Официант слышал, как она прошла по комнате. После паузы, она спросила:

– Чей дух вы собираетесь вызвать сегодня вечером, Бенджамин?

Официант услышал громкий, отвратительный смех. Стул под тяжестью профессора застонал.

– Угадай.

– Кто-нибудь, кого я знаю? – спросила она.

– Я собираюсь вызвать дух моей покойной жены.

Из комнаты снова донесся зловещий смех. С губ Иды сорвался крик ужаса. Приглушенный звук подсказал подслушивавшему у двери, что она опустилась на колени и в таком положении ползет к профессору.

– Бенджамин, Бенджамин, не делайте этого, – умоляла она.

– Почему нет? Говорят, я разбил сердце миссис Дэйвенпорт. Эта история наносит ущерб моей репутации, но она развеется как дым, если ее дух нежно обратится ко мне с другого берега в присутствии многочисленных свидетелей. Ведь ты будешь говорить со мною нежно, не правда ли, Ида?

– Нет, нет. Вы не должны этого делать; вы не должны даже думать об этом. Выслушайте меня, ради Бога. За те четыре года, что я с вами, я всегда слушалась вас и исполняла все в точности так, как вы приказывали. Я лгала и обманывала, подобно вам; я научилась имитировать сон и симптомы ясновидения. Скажите, разве я когда-нибудь отказывалась повиноваться или вы слышали от меня хоть слово жалобы на то бремя, которые вы возложили на мои плечи, или когда вы пронзали мои руки вязальными спицами? Я, скрываясь за занавесками, подражала далеким голосам, заставляя матерей и жен поверить, что их сыновья и мужья покинули лучший мир ради общения с ними. Как часто я выполняла самые опасные трюки в погруженных в темноту комнатах? Одетая в саван или белый муслин, я изображала духов с тусклыми глазами, в которых несчастные родственники со слезами на глазах узнавали своих ушедших близких. Вы не знаете, как я страдала, играя эти роли. Вы смеетесь над тайнами Вечности. Я уже ощущаю муки грядущего возмездия. О Господи! Настанет время, и мертвые, которых я изображаю, предстанут передо мной с поднятыми руками, произнося ужасные проклятия! Этот ужас поселился в моем сердце – он убивает меня. Я горю, словно в огне. Взгляните, как я измождена, как измучена и подавлена. Но я в вашей власти. Делайте со мной, что хотите; я в вашей власти, и хочу, чтобы так оставалось и впредь. Я когда-нибудь жаловалась? Но не заставляйте меня делать то, что вы задумали, Бенджамин. Пожалейте меня ради того, что я делала для вас в прошлом, за то, как я страдаю. Не нужно этого делать, не нужно заставлять меня играть роль вашей мертвой жены, которая была такой нежной, такой красивой. О, что заставило вас принять такое решение? Избавьте меня от этого, Бенджамин, я вас умоляю!

Профессор больше не смеялся. Помимо звука опрокинутой мебели, официант услышал еще один, – похожий на стук головы о пол. Он сделал вывод, что профессор Дэйвенпорт опрокинул мисс Иду ударом ноги или кулака, когда она приблизилась. Но официант не вошел в комнату, поскольку его никто не позвал.

II.

В тот вечер в гостиной миссис Джоан Хардинг собралось сорок человек; они смотрели на занавес, за которым матриализовывался дух. Один-единственный тусклый фонарь в углу гостиной не столько давал свет, сколько подчеркивал темноту. В комнате царила глубокая тишина, нарушаемая только взволнованным дыханием зрителей. Огонь в камине отбрасывал таинственный свет на едва различимые в полумраке предметы.

Этим вечером профессор Дэйвенпорт превзошел самого себя. Мир духов повиновался ему без малейшей задержки, словно своему законному владыке. Он был всемогущим повелителем духов. Невидимые руки доставали из ваз цветы; прикосновение невидимых пальцев к клавишам фортепиано извлекало из них прекрасные мелодии; мебель отвечала стуками на самые непредсказуемые вопросы. Сам профессор приподнялся от пола на высоту трех футов, по просьбе миссис Хардинг, и оставался в таком положении четверть часа, держа в руках раскаленные угли.

III.

Но самое интересное, а также самое убедительное испытание состояло в материализации духа миссис Арабеллы Дэйвенпорт, которое профессор обещал в самом начале сеанса.

– Время пришло! – провозгласил медиум.

Пока сердца присутствующих трепетали от тревожного ожидания, а глаза напряженно всматривались в темноту, где должна была случиться обещанная матриализация, Бенджамин Дэйвенпорт встал перед занавесом. В сумраке, высокий мужчина с взъерошенными волосами и демоническим взглядом был одновременно и красив, и ужасен.

– Явись нам, Арабелла! – произнес он властным тоном, с жестом Назарянина у могилы Лазаря.

Все замерли в ожидании...

Внезапно из-за занавеса раздался крик – пронзительный, дрожащий, ужасный, крик существа, чья душа расстается с телом.

Зрители трепетали. Миссис Хардинг едва не упала в обморок. Сам медиум казался удивленным.

Но Бенджамин пришел в себя, увидев колыхание занавеса, и снова призвал духа.

Призрак был похож на молодую женщину с длинными светлыми волосами; она была красива и бледна, одета во что-то светлое, светящееся. Ее грудь была обнажена, в левой стороне виднелась кровоточащая рана, из которой торчал нож.

Зрители поднялись и отступили, толкая стулья к стене. Те, кто случайно взглянул на медиума, заметили мертвенную бледность, покрывшую его лицо, он стал как будто ниже ростом и дрожал.