Текст книги "Избранное"

Автор книги: Азиз Несин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Своим счастьем я обязан тебе

– Дорогой мой, я познакомился с одной женщиной. Это настоящее чудо!

– Она очень красива?!

– Ты еще спрашиваешь! Вот, посмотри, ее фотография.

– В самом деле красивая!.. Смотри, не упусти.

– Что ты!.. Знал бы ты, какой страстью я пылаю.

– А она проявляет к тебе интерес?

– Да, пожалуй…

– Покоряй поскорей ее сердце!..

– Стараюсь.

***

– Какие новости, что хорошего?

– Все прекрасно… Я же тебе на днях рассказывал, что есть одна, которая…

– Ну-у-у?..

– Я влюблен, влюблен без памяти.

– А она тебя любит?

– Не знаю.

– Сделай все, чтобы она влюбилась в тебя!

– Как?

– Могу научить, поделиться опытом. Во-первых, подарки. Женщины любят, когда им делают подарки. Сначала можно цветы, особенно гвоздику… Затем что-нибудь подороже… И почаще говори ей, что она очень умная.

– Что же, попробую поступать так, как ты советуешь.

***

– Ах… Не знаю, как и благодарить тебя!

– Дела твои продвигаются?

– Дорогой мой, ты знаешь душу женщины. Я действовал по твоему рецепту. Она начала относиться ко мне вполне благосклонно. Скажи, ради Аллаха, что мне делать дальше?

– Теперь пригласи ее в кино. Но только смотри, чтобы фильм не был серьезным. Пусть это будет какая-нибудь печальная история, или легкая веселая комедия, или же музыкальная картина. После кино обязательно зайдите в кондитерскую. Закажи ванильное мороженое. Обязательно ванильное. Запомни, у тебя в кармане всегда должно быть шоколадное драже. Не забывай почаще угощать.

– Непременно буду делать так, как ты говоришь. Я с ума схожу по ней.

***

– Вчера были в кино. В кино угощал шоколадным драже, ей очень понравилось. После сеанса зашли в кондитерскую, заказал ванильное мороженое. Она сказала, что я мужчина с большим вкусом. На этой неделе мы собираемся выехать куда-нибудь на прогулку. Скажи, ради Аллаха, куда мне ее повезти?

– По-моему, вам следует съездить на острова Мраморного моря. Покатайтесь на осликах. Побывайте на пляже. Затем потанцуйте. Но приглашай ее только на вальсы.

– О господи… Если бы я сумел покорить эту женщину!..

– Делай, как я говорю, и все будет в порядке!

– Право, не знаю, как тебя благодарить.

– Не стоит… С тобой я делюсь своим опытом, и только.

***

– Ну как, ездили на прогулку?

– Да, а как же!.. Как было хорошо! Но мне не везет…

– Почему?

– Она, оказывается, замужем. Мы только так прогуливаемся, а впереди – ничего.

– А она любит своего мужа?

– Да нет. Говорит, что он грубый, неотесанный осел, ничего не понимает, женская душа для него потемки.

– Бедная женщина! Почему же она не разводится?

– Говорит, если бы я была в тебе, то есть во мне, уверена, то сегодня же подала бы на развод! Что мне делать, не знаю…

– Не упускай ее.

***

– Ну как продвинулись ваши дела?

– Не спрашивай… Еще ни разу даже не поцеловались. Она очень робкая. Но чувствую, что любит меня.

– Продолжай делать подарки. Преподнеси хорошие духи. Например, «Сандал». Затем… ну не знаю… купи красивый материал. Большинство женщин любит голубой, светло-голубой цвет.

– А если муж догадается?

– Откуда ему догадаться! Она же сама говорит, что он болван. Хочешь, я помогу тебе выбрать материю…

– Хорошо… Пошли сейчас же!

***

– Как дела?

– Прекрасно! Про духи сказала, что это ее любимые. От материи пришла в восторг. Братец, я радуюсь, как школьник. Скажи, как окончательно мне покорить ее?

– Читай стихи Яхьи Кемаля… Пообещай, что женишься, настаивай на разводе…

– Давно тебя не было видно, где пропадаешь?

– Не смог прийти. Замотался… Она развелась с мужем.

– Вы поженитесь?

– Конечно…

– Не теряй времени. Во избежание…

***

– Я не знаю, как тебя и благодарить. Вчера мы поженились. Своим счастьем я обязан тебе. Ты помог мне обрести семью, друга, любимую.

– Это я тебя должен благодарить, братец мой. Своим счастьем я обязан тебе. Это ты помог мне развестись с моей женой-ведьмой!

Тогда я буду писать стихи

– Вы, я полагаю, как писатель, верно, знаете…

– Что? – спросил я.

– Что?.. Вот говорят, будто в каждом человеке, ставшем писателем, таится жажда злодейства. Так ли это?

– То есть как?

– Люди, именуемые художниками, каждый божий день готовы пролить кровь – убить, задушить, отравить, зарезать человека…

– Помилуйте, Мухиттин-бей, – пытался я вставить слово, но он не слушал меня и продолжал:

– Перерезать горло, умертвить… Будучи людьми образованными, они очень трусливы – страх перед законом останавливает их, не позволяет совершать преступления, которые они вынашивают в своем сердце. Эти люди создают произведения, так сказать, искусства, и отводят в них душу. То есть, я хочу сказать, все знаменитые писатели, если бы они не были служителями искусства, то стали бы свирепыми преступниками. Ведь преступником сделаться не так легко, как художником.

– Из ваших слов следует, что трусливые преступники – это художники.

– Не принимайте слова на свой счет, прошу вас. Я с вами делюсь тем, что вычитал из книг.

– Непонятно все-таки, почему художником быть легче, чем преступником?

– Нет, скажите по совести, ведь совершить преступление труднее, чем написать какой-нибудь роман с убийством. Для этого не нужно рисковать собой. Литераторы избрали путь полегче. Как, по-вашему, правильно я говорю?

– Не знаю, не думаю, чтобы это было так. Возьмем Шекспира. По-вашему, если бы этот великий человек не создал своих драм, то он стал бы величайшим преступником?

– Точно! В книге, которую я прочитал, утверждается, что именно поэтому в пьесах Шекспира так много убийств. Действительно, перед закрытием занавеса сцена превращается в настоящую бойню. Шекспир в жизни не убивал, зато на бумаге крушил направо и налево. Чем больше в душе человека злодейского, тем более великие произведения он может создать. Прошу вас, скажите честно и откровенно: если бы вы не создали эти книги, – а вы их написали множество, – стали бы вы убийцей?

– Помилуйте, Мухиттин-бей, что вы говорите?

– Для меня это очень важно. Вы когда-нибудь чувствовали желание убить? Когда вы пишете рассказы, испытываете вы нервное возбуждение, возникает у вас потребность разорвать на куски, уничтожить кого-нибудь? Если вам нравится написанный вами рассказ, приходит ли к вам то чувство облегчения, которое испытывает преступник, проливший кровь?

Я не мог раскрыть рта, меня словно поймали на месте преступления. Ведь часто, как справедливо сказал Мухиттин-бей, я писал свои рассказы в состоянии душевного кризиса, разрывая пером бумагу и в злости ломая перо, бил кулаком по столу, яростно стискивая зубы… И мне вдруг стало страшно. Вероятно, собеседник понял это по выражению моего лица.

– Значит, и вы… – проговорил он, – я-то ценил вас… Если бы вы не написали свои книги, кто знает, сколько сотен людей рассталось бы с жизнью?

– Помилуйте, Мухиттин-бей, я даже курицы не могу зарезать…

– Да! Точь-в-точь как написано в книге… Они становятся писателями потому, что даже курицы не могут зарезать… Если бы могли, то резали людей, как кур. Из-за малодушия они становятся писателями или еще кем-нибудь…

Я должен хоть немного познакомить вас с Мухиттин-беем, тогда вы поймете, как дико было мне слышать из его уст эти жестокие слова о преступлениях, о жажде крови. Я мог только в удивлении таращить на него глаза.

На свете есть люди, которых называют ангелами, Мухиттин-бей – один из них…

– Дорогой мой Мухиттин-бей, почему вы заговорили о таких вещах?

– Это очень важно для меня. В зависимости от вашего ответа я решаю свою судьбу: или разведусь с Сабихой или нет…

Я был сбит с толку. Эта пара была для всех примером счастливой семьи. Только недавно они отпраздновали двадцатилетие своей супружеской жизни. У них были взрослые дочери и сыновья. И он и она принадлежат к знатным семьям. Деды и прадеды Сабихи-ханым были пашами[19]19
  Паша – генерал.


[Закрыть]… И он и она – люди интеллигентные, долго жившие в Европе, знающие иностранные языки…

– Да… Разведусь с Сабихой…

– Помилуйте, Мухиттин-бей, как это возможно…

– О, если бы вы знали… Интересно, заметили вы или нет, что за последние пять-десять лет женщины нашего круга почему-то вдруг стали повально увлекаться керамикой и резьбой по дереву…

– Да, это верно. Некоторые мои знакомые дамы занимаются керамикой, резьбой, устраивают даже выставки своих работ. По правде говоря, они делают весьма любопытные вещицы…

Мухиттин-бей – один из самых мягких людей в мире, сжав зубы, отрубил:

– Делают, конечно, делают. А вы когда-нибудь поинтересовались, кто эти женщины?

– Нет, признаться…

Тут перед моим взором выстроились те, о ком говорил Мухиттин-бей, и я бодро ответил:

– Все они имеют хорошее образование…

– Хорошее, конечно, хорошее… Все они образованные шельмы. Хорошо, а что вы еще можете про них сказать? Подумайте-ка…

– Лишений не испытывают, материально обеспечены.

– Правильно… То есть, попросту говоря, с жиру бесятся… А еще?

– Разбираются в искусстве, и в этой, как ее… эстетике.

– Так, дальше.

– Большинству из них за сорок…

– А почему после сорока лет они начинают вдруг увлекаться керамикой, резьбой? С чего бы? Приказ свыше получают, что ли?

В самом деле, все мои знакомые дамы, которым около сорока лет или больше, со страстью отдаются этим занятиям. Мне не приходило в голову раньше, почему именно после сорока?

– Так вот, братец, живут себе наши жены и вдруг после сорока становятся на нашу голову художницами. То есть, как говорят, к ним приходит вдохновение. Столько лет сидит жена дома, и вдруг, глядь, в один прекрасный день, засучив рукава, начинает месить глину и становится у печи горшки обжигать. Или же берет в руки резец, нож и целыми днями что-то строгает и выжигает каленым железом…

– Ну что в этом плохого, Мухиттин-бей?

– Мы, мужчины, глупцы! – со злостью сказал Мухиттин-бей. – Конечно, есть на то причина, что в таком возрасте они начинают лепить или резать. Подумать только нам лень…

– Но среди моих знакомых есть и молодые женщины, они тоже вырезают деревянные фигурки.

– Есть, говорите? А эти женщины живут со своими мужьями?

– Нет, они в разводе. Одна два раза обручалась, но замуж так и не вышла. А одна, правда, замужем…

– Точно… Это как раз-то и подтверждает мою мысль… Дорогой мой, вы человек умный. Лет пять-десять тому назад у женщин такого не бывало. Почему вместо приличествующих им иголки, спиц, кисточки они схватились за ножи? Почему они не играют на скрипке, на пианино, а с остервенением комкают глину и кромсают дерево?

– Так что же, Мухиттин-бей?

– А-а-а, вот я и ждал, когда наконец вы спросите, в чем же дело. Многие из подруг Сабихи занимаются керамикой и резьбой. Как вы изволили правильно заметить, почти все они устраивают выставки. Я до вчерашнего дня думал: «Молодцы женщины, не сидят сложа руки, не сплетничают, занимаются делом…» Между тем совсем не в этом дело.

– А в чем же?

– Одна из подруг Сабихи уже давно приглашала меня в свою мастерскую посмотреть ее работы… Сабиха ходила, ей очень понравилось. И я решил пойти. Прихожу вчера, а служанка открывает мне дверь и говорит: «Хозяйка занята». Знали бы вы, во что она превратила дом! В одной комнате торчит печь для обжига, в другой – кучи глины, а все домочадцы в одной комнате ютятся. Потом служанка проводила меня в мастерскую. И что же я вижу… Сидит она над кучей глины и ничего вокруг не видит. Даже, что посторонний вошел, не заметила. А я, не проронив ни звука, потихоньку присел в сторонке. Вид у нее, прямо сказать, страшный: волосы растрепаны, глаза горят – настоящая ведьма. А она красивая женщина! Но тут… я даже не знаю, как вам передать то, что я увидел… Нужно мне было взять кинокамеру, на пленку снять… На мраморной плите – куча глины. Месит она эту глину и приговаривает: «Гнусный негодяй. Подлец!» Выругается, да как даст кулаком по куче. Я сначала подумал, что женщина спятила. Потом закричала: «Кемаль, Кемаль!» и бросилась на глину, ногами ее топчет! Кемаль – это ее муж, с которым она разошлась… Значит, женщина колотила не глину, а воображаемого мужа.

Я пересел на табуретку и не спускал с нее глаз. Она месила еще очень долго, и наконец из бесформенной массы стала проступать безобразная фигура. Отбежала и стала плевать, а потом толстой колотушкой наотмашь бить, приговаривая: «Вот тебе подлецу, вот негодяю. Такую женщину, как я…» Затем скинула халат – жарко стало – и снова набросилась на глину с воплями. Когда совсем изнемогла, наполнила стакан вином и с жадностью осушила, а глине, то есть своему бывшему мужу, пригрозила: «Ты не думай, что это все, что ты избавился… Я тебе еще надаю!» Бросила глину на мраморный стол, помяла немножко. Получилась какая-то фигура. Отошла на два шага назад и как даст кулаком. И так несколько раз подряд. Я полагал, что пытка несчастного Кемаля кончилась. Оказывается нет… Она открыла дверцу электрической печи. И шварк туда свое изделие. Дверцу захлопнула и торжествующе воскликнула: «Вот так, гори теперь!» В изнеможении опустилась в кресло и, вздыхая, произнесла: «О боже мой, теперь мне полегче».

Меня так и не заметила. Я потихоньку вышел и прикрыл дверь плотнее. Голова шла кругом.

А еще есть у нас знакомая дама, которая вырезает из дерева, она замужем. «Зайду-ка я к ней», – думаю. Любопытство одолевало… Пошел без приглашения. Ее мать, поприветствовав меня, сказала, что дочь работает.

– Прекрасно, разрешите мне ее посетить в мастерской. Я не буду ее отвлекать…

– Вот-вот придет Бурхан, – ответила женщина, – а вы оставайтесь у нас на ужин. Я к бакалейщику, на минутку…

Бурхан – это муж художницы.

Как и у керамистки, в доме все вверх дном. И тоже с растрепанными волосами и горящими глазами, держа в руках что-то вроде секиры или топорика, хозяйка обрубала брусок дерева. Ударит и воскликнет: «Вот тебе! На тебе!»

У этой очень благородной дамы, причем большой модницы, на гвоздях по стене висели молотки, тесаки, рубанки, топоры, пилы. Она хватала первый попавшийся инструмент и со злостью отрезала, отпиливала кусок за куском, верно воображая, что это Бурхан. Иногда отходила шага на два назад, склоняла на бок голову, будто любовалась делом своих рук… На этот раз она разделывала фигуру острым стальным зубилом. Она долбала деревянного Бурхана с таким остервенением, что мне ее стало жаль. На огне в это время калились железные прутья… Схватив один из них, она приложила к тому месту, где должно быть лицо. «Сейчас я тебе выжгу глаза!» – Раскаленным стержнем она, издавая свистящие звуки, выжигала на дереве с разных сторон черные круги, при этом подпрыгивала и пыхтела, как крышка на кипящей кастрюле. Так раскаленными стержнями она выжигала раны на деревянном теле мужа. Я не мог больше смотреть на эту пытку, поднялся и на цыпочках вышел в коридор.

После этого я долго не мог прийти в себя. Эти исступленные женщины преследовали меня. Мне нужно было с кем-то поделиться. И я рассказал все, что видел, своему старому другу. Он с усмешкой посмотрел на меня и проговорил:

– Все так… это они мстят своим мужьям… Они с удовольствием убили бы их, но этого сделать не могут, и вот на глине или дереве вымещают злобу.

– Да, но женщина, которая занимается резьбой, живет со своим мужем…

– Ей не лучше… она выжигает глаза деревянной фигуре и находит в этом успокоение… Хочешь, я дам тебе эту злополучную книгу, почитай…

Я взял книгу и поспешил домой. Жены моей не было. Она, как сказала дочь, пошла смотреть работы одной своей подруги. Я сразу же принялся за чтение… Это книга, о которой я вам говорил вначале. Только тут я понял, почему наши женщины занимаются таким трудным делом. Жена вернулась домой, и как вы думаете, что она сказала?

– Я тоже теперь буду заниматься керамикой!..

– Ни в коем случае! – закричал я.

Меня охватила ярость, я разбросал все изделия из керамики, что были дома, и стал бить их, топтать ногами. А все деревянные скульптурки побросал в печку… И вот я у вас. Скажите, отчего души этих художниц горят желанием совершить преступление? Если Сабиха попытается заняться искусством, братец, я с ней разведусь.

– По-моему, расходиться вам после стольких лет совместной жизни не стоит…

– Но что же мне делать?

– Займитесь и вы чем-нибудь… Сабиха-ханым пусть обжигает глину, а вы режьте из дерева фигурки…

– Нельзя… это занятие для женщин…

– Ну купите скрипку, пианино или начните писать стихи!

– Да-а-а! В самом деле… Если она будет заниматься керамикой, я начну писать стихи… Точно! Уж и распишу ее! Пусть пытает меня сколько хочет… Я такие стихи напишу…

Мухиттин круто повернулся и зашагал к себе домой.

Письма Натали Вере

Стамбул, 2 февраля 19… г.

Дорогая Вера!

По правде говоря, я очень боялась поездки в Турцию. Я не представляла себе, что меня там ждет, как буду жить среди чужих людей. Вот уже неделя, как я здесь. И все, с чем мне пока довелось встретиться, явилось для меня приятным сюрпризом – и помощь, которую мне оказали турки, и их доброта, и дружеское расположение ко мне. Главное, я не чувствую себя чужой на чужбине. Конечно, я буду тосковать вдали от вас, но придется смириться с разлукой, ибо таких денег я нигде больше не заработаю. По контракту с фирмой мне будут платить в месяц пять тысяч лир. Жизнь здесь дешевая, и я за два-три года сумею накопить хорошие деньги. Было бы чудесно, если бы мне удалось уговорить маму приехать ко мне на месяц. Целую тебя с грустью и жду писем.

Твоя Натали С.

Стамбул, 14 марта 19… г.

Дорогая Вера!

Три дня назад получила твое письмо. Большое спасибо. Сегодня воскресенье, я дома и имею возможность написать всем друзьям. Вечером иду в кино с одним сослуживцем. Его зовут Музаффер. Между прочим, хотя он и мой начальник, но получает в месяц тысячу двести лир. Узнав это, я очень удивилась. Как иностранному специалисту, мне за месяц работы платят в несколько раз больше, чем ему, местному чиновнику. Разве это справедливо? Работа у меня не очень утомительная, свободного времени много. Кстати, я начала изучать турецкий язык, и Музаффер-бей дает мне уроки…

Жду от тебя известий, Верочка моя. Желаю успехов и счастья.

Твоя Натали С.

Стамбул, 3 мая 19… г.

Дорогая Вера!

Не думай, что я забыла тебя. В последние дни была очень занята. Считается, что турецкий язык я освоила. Когда я общаюсь с турками, они смеются, но им нравится, как я говорю. Это заслуга Музаффер-бея. За такой короткий срок я научилась объясняться по-турецки. Замечательный он человек, и все его домочадцы очень милые. Его мать учит меня готовить турецкие блюда. Начинаю постепенно отуречиваться. Прошлое воскресенье мы с Музаффер-беем провели в казино на Босфоре, он читал мне стихи по-турецки. Турецкий язык прекрасен, как музыка… Не забывай меня. Целую.

Натали С.

Стамбул, 29 июня 19… г.

Ты обижаешься, дорогая Вера, что я редко пишу. Не сердись! Ты сейчас все поймешь. Музаффер-бей сделал мне предложение. Хотя я давно ждала этого, тем не менее была очень удивлена. Я попросила его дать мне время все обдумать. Не спала ночь. Что скажешь ты, если я выйду замуж за турка? Как к этому отнесется мама? Я люблю Музаффера, он красивый, умный, образованный и старательный…

Здесь началась жара. По воскресеньям Музаффер-бей возит меня к морю. Сегодня вечером должна дать ему ответ… Мы очень разные с ним. Боюсь, не станет ли впоследствии это причиной раздоров? Но я его очень люблю, и он меня, кажется, тоже… Скажу, «да»?..

Жду от тебя ответа.

Твоя Натали С.

Стамбул, 4 августа 19… г.

Моя Верочка!

Мама мне написала, что она недовольна моим предстоящим замужеством. Если к свадьбе Музаффер сумеет получить отпуск, мы надеемся провести наш медовый месяц дома.

Я очень счастлива, очень…

Твоя Натали С.

Стамбул, 20 сентября 19… г.

Дорогая Верочка!

В этом месяце мы должны были пожениться. Но появились некоторые препятствия. Мать Музаффера согласна на наш брак при условии, что я приму мусульманство. Музаффер очень расстроен, говорит, что для него это не имеет никакого значения, но он не хочет обижать мать. Для меня это тоже не имеет значения… Слава богу, что я не мужчина, а то мне пришлось бы делать обрезание! Я сказала, что ради Музаффера стану мусульманкой. Но моя мама категорически возражает. И как Музаффер не хочет обижать свою мать, так и я не хочу огорчать свою. Но мама знает, что я в конце концов поступлю по-своему. Жду скорейшего ответа, Верочка моя. Целую.

Твоя Натали С.

Стамбул, 3 октября 19… г.

Дорогая Вера!

Я тебе послала приглашение на нашу свадьбу. Ты, наверное, получила его. Теперь уже ты не сможешь называть меня «Натали». Став мусульманкой, я отныне зовусь Надиде. В газетах даже появились мои фотографии. Кроме того, я стала и турчанкой. По здешним законам иностранные женщины, выходя замуж за турок, становятся турецкими подданными.

Я не могу тебе передать, как я счастлива. Музаффер очень, очень хороший человек.

В прошлом месяце я купила шикарную машину. На ней мы отправимся в наше свадебное путешествие. Я очень радуюсь предстоящей встрече с тобой. Ты познакомишься с Музаффером. Он тебе понравится, Вера, я уверена… Ах, если бы и ты вышла замуж за турка, это было бы замечательно… Ладно, когда увидимся, поговорим обо всем подробно…

С надеждой на скорую встречу.

Твоя Надиде X.

Стамбул, 5 ноября 19… г.

Верочка моя!

В письме ты спрашиваешь, почему мы не приехали. Не смогли, пришлось отказаться от свадебного путешествия. Продала свою машину. Произошли удивительные вещи, которых мне никак не понять. Как только я перешла в турецкое подданство, меня перестали считать иностранным специалистом и лишили пяти тысяч лир в месяц. Я тебе писала, что мой начальник и муж Музаффер получает тысячу двести лир. Мне, как его помощнице, платят теперь всего восемьсот. Между тем я выполняю прежнюю работу. Вот какая произошла неприятность. Словно меня оштрафовали, тяжело оштрафовали за то, что я стала турчанкой… Но такой закон.

Наше жалованье в месяц составляет две тысячи лир. Когда мы поженились, мы сняли новый домик за девятьсот лир в месяц. Но теперь нам не прожить на наше жалованье. Продала автомобиль, и мы немного вздохнули. Конечно, пришлось отказаться и от свадебного путешествия.

Смотри не подумай, что я жалуюсь на свою жизнь. Я очень счастлива, Вера. Муж мой прекрасный человек, он меня очень любит. Я поняла, что без него не могу жить.

Деньги еще у меня есть. Ты знаешь, как я экономна. Мы с мужем работаем, живем счастливо.

Желаю успехов, целую тебя в глаза.

Твоя Надиде X.

Стамбул, 11 декабря 19… г.

Дорогая Вера!

Утром получила твое письмо. Большое спасибо. Ты спрашиваешь, почему я не взяла к себе маму. Знаешь ли, все изменилось. Я не смогла обставить наш дом, как хотела. Живем мы очень скромно. Не хочу, чтобы мама видела все это. Я ей писала, что мы всем обеспечены. К тому же она обижена на меня, что я перешла в мусульманство. Если она приедет и увидит, как все получилось, она расстроится. Но через некоторое время Музаффера повысят в должности, у нас будет на двести лир больше. Тогда я приглашу маму.

Мы с мужем и нашими друзьями готовимся к встрече Нового года. С радостью ждем ребенка. Не помню, писала ли я тебе, что собираюсь стать матерью.

Вера, не забывай меня, я не могу без твоих писем.

С грустью… Твоя Надиде X.

Стамбул, 23 июня 19… г.

Моя Верочка!

Большое тебе спасибо за поздравительную телеграмму по случаю рождения моего Ахмеда. Мы назвали нашего ребенка в честь отца Музаффера. Он очень похож на своего отца, такой же черноглазый… Ахмед принес нам счастье, Музаффер получил повышение, теперь он получает тысячу четыреста лир плюс десять лир на ребенка. Но мне, наверное, придется оставить работу. Нянчиться с Ахмедом некому. Мы не можем взять в помощь мне женщину. Это дорого, да я никому и не доверю моего сыночка… Придется уйти с работы. Кроме того, моя свекровь говорит, что женщина, имеющая ребенка, не может служить. По-моему, она права… Нас стало трое, расходы увеличились, а доходы уменьшились…

От всей души желаю тебе большого счастья.

Твоя Надиде X.

Стамбул, 4 сентября 19… г.

Дорогая Вера!

Я очень опечалена. Мне так нужен близкий человек, сердечный друг. Я чувствую себя очень одинокой… Муж мой уходит в армию… На мою голову свалились новые несчастья. Я ничего не могу понять. Мне, оказывается, необходимо развестись с мужем. С ума можно сойти. По их закону, мужчина, женатый на иностранке, не может стать офицером. Знаешь, дорогая, чтобы Музаффер смог стать офицером, ему необходимо со мной развестись.

Когда мне об этом Музаффер сказал, я всю ночь проплакала… «Но мы любим друг друга, у нас есть ребенок, почему мы должны разводиться?» – взбунтовалась я. «Да и в конце концов, – сказала я, – я стала турчанкой, мусульманкой. Какая же я иностранка? Но мои возражения, слезы, мольбы – бесполезны… Все это так, но для военного чинопроизводства я, оказывается, не считаюсь турчанкой.

Музаффер тоже очень расстроен… «Какое значение имеет для нас формальная сторона дела, разведемся по решению суда, но будем жить вместе, как и прежде. Когда я отслужу, мы снова поженимся», – сказал он. Ведь, действительно, он прав… Для людей, которые любят друг друга, регистрация брака не имеет никакого значения, их нельзя разлучить. Но я все же чувствую себя обманутой. Я очень несчастна. Вчера Музаффер подал в суд на развод. Он скажет, что мы не можем ужиться. Мы нашли двух свидетелей, это наши друзья. Со свидетелями договорились, они скажут, что у меня тяжелый характер. После развода Музаффер сможет поступить в офицерскую школу. Обнимаю, целую, Вера. Не оставляй меня, я так несчастна.

Твоя Надиде X.

Анкара, 2 апреля 19… г.

Дорогая Вера!

Пишу тебе из Анкары. Музаффер поступил в военное училище. Я переехала сюда, чтобы не оставлять его одного. Сняла маленькую комнатку. Конечно, на переезд ушло много денег – продала некоторые свои вещи. Музафферу жалованья не платят, и денег он дать нам не может. А я не могу работать – не с кем оставить ребенка. У меня остались еще небольшие сбережения в банке – попробую на них прожить.

Ахмед начал говорить, у меня прекрасный сынишка…

Как разведенная жена, я больше не ношу фамилию своего мужа. Имя мое все то же – Надиде, но фамилия девичья…

С пожеланием счастья.

Надиде С.

Анкара, 6 мая 19… г.

Верочка моя!

Несчастья преследуют меня. Оказывается, без регистрации нам нельзя жить вместе. Музафферу грозит это увольнением из училища. Таков закон. Но ведь это нелепость. Я сказала ему: «Наверное, я надоела тебе, и ты все это придумал, чтобы отделаться от меня!» Но Музаффер принес и показал мне закон. По этому закону, принятому в 1927 году, мужчина, женатый на иностранке или живущий с женщиной без регистрации брака, не может стать офицером. Меня больше всего гнетет то, что меня называют иностранкой. «Какой мы наносим вред?» – спросила я. Оказывается, если Музаффер будет жить со мной, то может появиться возможность для шпионажа. Когда я об этом узнала, несколько дней плакала. Каким шпионажем могу я заниматься? У нас есть знакомый майор, он родился и вырос в другой стране, до двадцати лет состоял в ее подданстве, затем переехал в Турцию и стал военным. Я сказала, что раньше он тоже был подданным другой страны. «Он по крови турок», – ответили мне. «Ну, и что из этого, разве турок не может быть завербованным?» – спросила я. У Музаффера есть приятель, армянин – офицер медицинской службы. Есть у нас еще один знакомый, депутат Национального собрания, хотя он грек…

Я совсем ничего не понимаю. Музаффер уже и домой не приходит. Я осталась одна со своим сынишкой. Музаффер мне сказал, чтобы я возвращалась в Стамбул.

Твои письма для меня единственное утешение, не оставляй меня.

Надиде С.

Стамбул, 3 июня 19… г.

Дорогая Вера!

Я продала все свои вещи и вернулась в Стамбул. Пошла к свекрови. Меня и внука она встретила очень холодно. Однажды она даже сказала мне прямо в лицо, что я, выйдя замуж за ее сына, поставила ее в тяжелое положение. У нее в доме я пробыла только три дня. Сейчас живу в дешевой гостинице. Ходила на фирму, где раньше работала, просила взять меня на службу. Моя прежняя должность занята, мои обязанности исполняет девушка, иностранный специалист, и ей платят в месяц пять тысяч лир, как когда-то мне. Я просила взять меня на любую работу. Но мне ответили, что пока вакантных мест нет.

Я лишилась заработка, перешла в мусульманскую веру, отказалась от своей родины, к тому же обидела маму, потеряла мужа… Сейчас не знаю, что и делать. Напишу маме, попрошу прислать денег на дорогу.

С надеждой на скорую встречу.

Надиде С.

Дорогая Вера!

Мама очень на меня обижена и не хочет, чтобы я возвращалась домой. В деньгах отказала. «Кто тебя сделал мусульманкой, тот пусть и помогает», – резко ответила она.

Я несколько раз писала Музафферу, но он ничего не ответил. Я слышала, что он снова обручен. Мне сказали, чтобы я подала в суд на алименты для ребенка, но я этого не сделала. Живу в долг, мне помогают немногие оставшиеся здесь друзья.

С приветом и любовью.

Надиде – Натали С.

К нам попали только эти письма Натали, которая, став мусульманкой, турчанкой, была известна под именем Надиде. Что с ней сталось в дальнейшем – неизвестно.