Текст книги "Розыск"

Автор книги: Азад Авликулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

За столом шел сугубо научный разговор, вернее, спор, в котором Анвар не участвовал. Он плохо знал таджикский, а люди здесь часто переходили на него и он терял нить мысли того или иного. Слушал песню, потому что она в исполнении прекрасной певицы не нуждалась в переводе.

– Мы пойдем пешком, – сказала Мавлюда, когда расходились.

– Утром дадите знать? – спросил Рустам у Анвара.

– Оставьте телефон, – попросил Хамзаев.

– Две девятки, три восьмерки и две семерки, ака.

– Запомнил.

– Тогда, пока! – Нарзиев сел в машину и уехал.

Друзья Мавлюды тут же у калитки распрощались с ними, и они пошли неспеша по тротуару, на котором свет висевших на столбах фонарей, пробившись сквозь густую листву деревьев, напоминал рассыпанные золотые и серебряные монеты. Анвар еще раз вспомнил реплику, брошенную одним из ребят, когда мужчины после танцев отошли в сторонку покурить.

– Мавлюда – правильная баба, Анварджан, – произнес тот. – Муж ее ответработник, до сих пор отирается в Совмине. Так он, когда Мавлюда решила продолжить учебу в аспирантуре, вроде бы воспротивился, мол, хватит с тебя и вузовского диплома. А она... дала ему по шапке и поступила по-своему. А сколько прилипал было, и Анваров, между прочим, среди них – навалом, всех отшила, а вы вот... Словом, поздравляю! Неприступная Мавлюда, кажется, наконец...

– А это хорошо или плохо? – спросил Анвар.

– Женщина, брат, обязана быть матерью. Это зов природы, так сказать. Конечно, хорошо, что она решила стать женой, для вас хорошо, а для таджикской науки... Вы же увезете ее в Термез?

– У нас говорят, – ответил Анвар, – нельзя подсчитывать пельмени сырыми.

– О, да вы мудрец! – воскликнул парень...

Пересекли улицу и вдруг очутились на площади Рудаки.

– Понравились вам мои друзья? – спросила Мавлюда.

– Умные.

– Делаю вывод: дураков в аспирантуру не берут! – сказала она.

– Перестали брать, – поправил он.

– Ага. Теперь мой деликатный вопрос, Анвар-ака...

– Бывают старые девы, Мавлюдахон, так я – старый дев. И не жалею!

– Обо всем нужно жалеть, ака, потому что оно уже не повторится.

– Вот исполнится моя мечта, может, и буду жалеть.

– Хотите стать генеральным прокурором СССР?

– Берите выше – мужем Мавлюды Сабировны.

– Ах, какая скромность! – воскликнула она, прижавшись поплотнее. – Который час?

Анвару не хотелось отпускать ее и он, глянув на часы, назвал термезское время, то есть на час меньше.

– Так еще рано, оказывается, – сказала она, – приглашаю к себе, на чашечку кофе.

– Неудобно, джаным, что мать скажет?

– Она у меня современная мать, знает, что я лишнего не позволю. Идемте.

Он кивнул.

– Квартира у меня шикарная, – похвалилась она, – трехкомнатная, в доме повышенного комфорта. – Открыла дверь и пропустила его вперед. – Роскошь, доставшаяся в память о муже – номенклатурном работнике.

– Как же он решился пожертвовать ею? – спросил он, разувшись и нацепив поданные ею тапочки, прошел в зал.

– Мужская гордость.

– А если от вас потребуется эта жертва? – спросил он.

– Зачем, Анвар-ака? Братишка в армии служит, в конце года вернется, мать хочет жить с ним, пусть. А вот и она, знакомьтесь.

– Здравствуйте, опа!

– Салам алейкум, сынок, милости просим...

Утром Анвар позвонил от Мавлюды Нарзиеву и сообщил, что в девять ноль-ноль будет ждать в ГОВД...

* * *

– Вот говорят, что даже змея на добро платит добром, – невесело произнес Валентин Сергеевич Русенко, теперь уже бывший заместитель начальника военного госпиталя по медицинской части. Он сидел на скамейке в тени тала, какой-то поникший и тихий, ссутулившись, точно ему сто лет, а не сорок, и что-то чертил кончиком трости на песке. Голову Русенко не поднимал, изредка потягивая шею, словно она у него занемела. – А тут же люди... Неужели они хуже змей?! Никак у меня это не укладывается в голове!

– Скажите, доктор, – спросил Анвар, – а чего это вы в декабре поехали рыбачить?

– У каждого человека, по-моему, помимо основной работы должно быть какое-то увлечение, страстное до жути, тогда его жизнь станет полной и полезной для дела общественного. Я хирург, вернее, теперь уже бывший, для людей моей профессии это особенно необходимо. Ну, а рыбалку я всегда любил, еще в детстве, помню, ночи просиживал с удочкой... Так вот, в тот день... Знаете, я получил приказ выехать в Афганистан, чтобы развернуть там госпиталь. Думаю, удастся ли мне там еще рыбку половить, обстановка сложная, получишь пулю из-за угла и... в общем решил посидеть на берегу речки. День был теплый... Для страстного рыбака не так важен улов, как сам процесс рыбалки, тишина, что стоит вокруг, и шепот бегущей волны... Отлично отдохнул я. Ехал домой в настроении, даже, кажется, что-то напевал, когда те двое подняли руку, мол, подвезите. Если б я знал, чем это для меня обернется!

– Поздно уже было?

– Темно, но не поздно. Было часов семь или что-то около этого.

– Фары уже были включены?

– Да, ближний свет.

– И вы не разглядели их в свете фар?

– Два мужика, одеты легко, в плащи. Попросили взять до города. Кивнул им. Сели на заднее сиденье... Мне не нужно было останавливаться, может, обошлось бы.

– Вас что-то заставило?

– Встречная «Лада». Дорога извилистая, еще и подмерзшая к вечеру, а шофер включил четыре фары и свалишься, ослепленный в обрыв, решил не рисковать. Тихонько притормозил, чтобы пропустить встречную, шпарит на всю железку. Думаю, до беды недалеко, дальше ничего не помню. Очнулся в багажнике, скрюченный, со страшной болью в голове. Не знаю, откуда силы взялись, оттянул я пружину замка, крышка откинулась, я и вывалился. Опять потерял сознание, и надолго.

– Пассажиры молчали, что ли?

– Я ведь их минут десять провез. Теперь уже точно помню, тараторили по-своему, то есть по-таджикски... Я служил несколько лет в Самарканде, знаю, что узбеки к старшему по возрасту обращаются словом «ака», с буквой «а» в конце. Таджики его произносят с «о» – ако. Тот, что сидел за моей спиной, часто произносил «ако» – ако, да ако, – обращаясь к своему спутнику. Выскажу, пожалуй, догадку. Она сверлит мои мозги много месяцев, иногда до такой боли, что валюсь с ног. Знаете, по тому тону, каким произносится это слово, местный житель, да и тот, кто тут долго прожил, может сразу скумекать, является ли оно просто выражением уважения к старшему или же определяет степень родства. Так вот, я уверен, что мои пассажиры, будь они прокляты, были братьями. Твердо уверен! – Он помолчал и добавил: – Теперь извините, товарищи, пойду-ка полежу малость, устал что-то.

– Спасибо, Валентин Сергеевич, – пожал ему руку Анвар, – вы нам много интересного рассказали. Спасибо еще раз!..

Нарзиев и Хамзаев вернулись в ГОВД. Анвар решил позвонить Бруксу и пошел к Орифзоде. Поздоровался. Рассказал о встрече с подполковником Русенко.

– Ако, да ако? – переспросил Орифзода.

– Ну.

– Здесь несколько показаний, Анварбек, – сказал полковник, подвинув на угол стола тоненькую папку. – Познакомьтесь, мне кажется, там кое-что, приглашающее к размышлению, есть.

– Хоп. – Анвар взял папку и пересел в кресло у журнального столика. – Мне бы хотелось поговорить с Бруксом, узнать какие новости.

– Я закажу разговор, – кивнул Орифзода и поднял трубку прямого телефона междугородней связи. – Какой номер?

Анвар назвал его и добавил:

– Если не ответит, пусть дадут дежурного УВД.

Он раскрыл папку и перелистал бумаги. Это были показания студентки, которую обесчестили, заявление и постановление о возбуждении уголовного дела. Анвар по собственному опыту знал, что для выяснения всех деталей преступления очень важны те вопросы, которые ставит следователь перед преступником или свидетелем. Эти вопросы должны быть четкими, лаконичными, исключающими интерпретации и требующие правдивых ответов. Знакомясь с бумагами, Анвар подумал, что инспектор уголовного розыска, который вел это дело, обладал таким даром.

Перед Хамзаевым предстала картина того вечера. Примерно в одиннадцатом часу на квартиру, которую она снимала на окраине города, возвращалась девушка. Она задержалась в лаборатории и как-то получилось, что никого из ребят-однокурсников, которые бы проводили ее, рядом не оказалось. До площади она дошла без особых приключений, никто к ней из числа местных озорников не привязывался. Здесь она свернула на свою улицу, которая к этому времени уже была пустынной. Редкие прохожие спешили по своим делам и, как ей казалось, им не было никакого дела до нее. Она заметила его еще издали, вернее, горящую сигарету в густой тени деревьев. Хотела перейти на другую сторону улицы, а затем передумала и смело пошла вперед. Прошла мимо, но затылком чувствовала, что и он идет следом, в пяти шагах, может быть. Хотела было припустить, но опять-таки подумала, что это будет смешно, ведь человек не бежит за ней, может, просто идет к себе. По-настоящему испугалась, когда свернула в свой темный переулок и он оказался рядом. «У меня нож, – прошептал он, – тише, малютка». У нее все оборвалось в груди, крик застрял в горле, а он взял ее под руки и затащил в кусты. Прислонил к дереву и...

Насильник, по ее мнению, был коренастым мужчиной лет тридцати, глаза большие, нос тонкий и пышные усы. На фотороботе девушка точно воспроизвела его портрет. И фотография эта была подклеена в папку. «Он не был пьяным, – отметила она, – хотя водкой от него пахло». ...В ту ночь девушка не спала, а утром все, как есть, рассказала хозяйке. Та и посоветовала заявить в милицию, мол, если ты не сделаешь этого, то преступник точно также поступит с твоей подругой, может, родной сестрой.

При следующей встрече с инспектором она отметила, что мужчина тот, видимо, не душанбинский, поскольку был одет неряшливо, брюки висели, как помятый мешок. Вопрос: А по голосу могли бы вы его узнать? Ответ: Конечно. Он же говорил что-то. Вопрос: Что именно? Ответ: Доказывал, что ничего особенного не происходит, мол, рано или поздно это переживает каждая девушка. И... входит во вкус. Вот подлец!.. Анвару самым интересным показался последний листок. Тут она вспомнила, что мужчина, натягивая штаны, произнес: «Жалко, что брата нет, а то бы мы с тобой, красотка, провели ночку в более подходящих условиях».

Резко и длинно зазвонил телефон. Полковник снял трубку и передал ее Хамзаеву:

– Термез на линии.

– Брукс не отвечает, – сказала телефонистка Термеза, – даю дежурного...

Анвар поздоровался с дежурным и спросил о полковнике.

– Он сегодня утром выехал в Узун, – ответил тот, – его срочно вызвал капитан Вахидов.

– Ясно. – Анвар положил трубку. Сказал Орифзоде: – Кажется, наши ребята напали на след.

– Отлично. Теперь вы поедете в Узун?

– Да, но сначала заеду в Регар, может, и тут что-то выяснилось.

– Правильно. – Секретарша принесла чай и Орифзода пересел сам к журнальному столику, пригласил Анвара: – Прошу, чашку чая!

– Спасибо. – Анвар сел и принял протянутую хозяином кабинета пиалу. Отхлебнул глоток.

– Знаете, – произнес полковник, – у меня есть соседка, живет на одной со мной лестничной площадке. Женщина она пожилая, далеко за сорок ей, уже бабушка. Не буду останавливаться на подробностях, скажу только, что она – человек известный в научном мире, муж у нее тоже очень уважаемый товарищ, а семья достойна зависти. В прошлом году, в один из воскресных дней, когда моя жена с детьми находилась у своей матери, эта женщина постучалась к нам, вошла и села за стол. «Мне неудобно рассказывать об этом, ако, – произнесла она, – но вот... чувствую я себя, вроде бы вываленной в грязи. Пусть это останется между нами, ради бога, никому не говорите, просто имейте в виду, что со мной случилась такая история».

– Условия принимаю, – ответил я, – и слушаю.

– Несколько дней назад я возвращалась с научного заседания, было уже поздно, но я, собственно, заметила это потом, а шла по тротуару, погрузившись в свои мысли, и не обращала внимания ни на кого, не говоря уже о времени. И вдруг... Не успела я ахнуть, как оказалась в салоне легковой машины, кажется, «Москвича», чьи-то сильные руки обняли меня и прижали к спинке сиденья, одновременно заткнув в рот вонючую тряпку, наверное, носовой платок. Меня охватило шоковое состояние, но сквозь него я все же слышала обрывки речи. Я же, знаете, занимаюсь человеческим голосом, так что тембр тех голосов запомнила. У одного он был простуженный, говорил он немного в нос, а у второго четкий. Везли они, как я догадалась, меня за цементный завод... Изнасиловали они меня, изверги. Потом довезли до первой остановки троллейбуса и высадили.

– А в лицо вы их запомнили?

– Нет. Они были в масках.

– Что же вы запомнили существенное?

– Голоса. И еще то, что один обращался к другому – ако... Хорошо, что в тот вечер мужа не было дома, а то бы мне пришлось объясняться за свое очень позднее возвращение. Дети уже спали, я открыла своим ключом дверь и тихонько прошла в спальню... Уже четыре дня, как произошло это, а на душе у меня такая тяжесть, что я даже слов таких не найду, чтобы выразить свою боль... Вот теперь рассказала вам и вроде чуть полегчало.

– Женщина эта была жизнерадостным человеком, – сказал в заключение Орифзода, – но после того случая стала задумчивой, точно судьба ее надломилась. Для честной женщины, в общем-то, так и должно быть.

– Вы хотите сказать, что есть связь между прошлогодним преступлением и этим? – спросил Анвар.

– Я иду в своих рассуждениях еще дальше, Анварбек, – ответил полковник. – Насилие, угон автомобиля вот эдаким жестоким способом – преступления, которые караются беспощадно, и люди об этом знают. Поэтому эти преступления не так уж часты. Вот я и думаю, не звенья ли это одной цепи.

– Чтобы подтвердить вашу догадку, – сказал Хамзаев, – мне нужно взять с собой фотографию.

– Ну. Чем, говорят, черт не шутит, когда бог спит. Вдруг пригодится.

– Хорошо, беру.

– Я пока приглашу эту женщину и дам ей прослушать магнитофонную запись допроса. Может, узнает голос.

– Так он уже в ваших руках?

– Да. Вчера привезли. Задержали на Варзобском перевале...

– Деградация нормального человека на почве стяжательства, – сказал капитан Мирзоев, усадив Анвара и Нарзиева за стол, – такой вывод можно сделать, познакомившись с материалами о пострадавшем Удоеве.

– Тогда уж деградация дипломированного специалиста, – сказал Нарзиев, – математика.

– Вот именно, ма-те-ма-ти-ка! Что-что, а считать он умел! Но... начнем с «а», как говорится, тем более, что нам спешить пока некуда, мои ребята систематизируют данные о нем, вернее, о его последних часах. Вот характеристика школы. «Удоев М., в течение последних трех лет отстранился от общественной деятельности, почти не проводил внеклассной работы, отказался от руководства классом – кураторства, – ограничивался только преподаванием предмета. За эту пассивность несколько раз подвергался критике на педсоветах, однако выводов для себя не сделал. Был случай, когда он пришел на работу выпившим и я, как директор школы, отстранил его в тот день от уроков. Но справедливости ради следует отметить, что предмет он свой знал досконально, при желании мог опоэтизировать его, что случалось с ним часто в первые годы работы учителем. Теперь же он ограничивался пересказом материала учебника, никакой творческой инициативы не проявлял. Необщителен, вспыльчив, порой до грубых выходок. Авторитетом в школе не пользовался, ни среди учащихся, ни среди коллег». Директор школы и так далее.

– Почему Удоев вдруг стал таким, директор не объяснил? – спросил Анвар.

– Нет. Это сделал его коллега и сосед Барно Бурматов. Он утверждает, что Мурод начал катиться вниз, как только купил машину.

– Но «Лада» у него новая, – сказал лейтенант.

– Согласен. Однако у Удоева, оказывается, до нее был «Москвич-408», который, кстати, достался ему довольно поношенным. Машину он привел в порядок, потратив изрядную сумму, ездил на ней, потом продал и купил новую.

– Странно то, что ему дали новую машину, – сказал Нарзиев. – Автомобиль не пачка сигарет, просто так не купишь.

– Верно. Удоев заявление на автомобиль написал четыре года назад, в то время, когда школа к нему не имела претензий и, естественно, ходатайствовала перед горисполкомом. Его поставили на очередь. Подошел срок – дали.

– Бывает, – кивнул Анвар, – дали бумажку и забыли о ней. Но личный автомобиль еще не причина для деградации. Мало ли людей с собственными машинами, у многих даже «Волги» есть...

– Вот что показал Нурматов. Он сказал, что дружил с Удоевым, а потом эта дружба угасла как-то сама по себе. Но речь не об этом. Нурматов вспомнил, что однажды Удоев пригласил его обмыть удачную поездку. Зашли в ресторан, заказали бутылку коньяка, выпили по рюмочке, закусили, «Знаешь, Барно, – стал рассказывать Удоев, – сегодня утром я поехал в Душанбе, на базар. Купил необходимое, сложил все в багажник, хотел возвращаться, подходят два мужика, мол, подбрось, пожалуйста, до Нурека, не обидим. Я сам давно хотел побывать там, думаю, махну-ка, дорога отличная, за час-два обернусь. Повез я их. И что ты думаешь? Сунули в руки сотенную бумажку, сказали, что сдачи не нужно и тут же ушли. Повезло, а?» Я ему сказал, а что если ты отвез преступников каких, попадутся, потом ведь тебя и затаскают по милициям. Усмехнулся – я тут при чем?!

Ну, после того вечера, я с ним встречался еще несколько раз, вне работы, имею в виду, бывал в гостях у него. До того дня в школе он получал полторы ставки, а тут решил остаться на одной. Дома развил бурную деятельность – пригласил шабашников, они ему ремонт сделали, где-то лес достал, цемент, трубы для водопровода. Словом, стал жить, как барон...

– Легкий путь наживы нашел, – сказал Анвар, – раз повезло, может, и второй раз подфартило, а дальше уже инерция.

– Нравственный тормоз, который должен быть присущ интеллигенту, оказался бессильным перед этой инерцией, – сказал лейтенант.

– Наверно, дело все-таки не только в нем самом, тут важно еще кто для него был примером. Отец – работник торговли, брат отца – спекулянт. Так что того заряда честности, что он получил в университете, хватило ненадолго... Сержант ГАИ, постовой на перекрестке, вероятно, имел от Удоева какие-то гроши, не стал выдавать его, сказал, что тот ездил не чаще, чем другие, правил движения не нарушал. А кого он возил, мол, я не для этого тут стою... В нашем ГАИ нашли три протокола о том, что Удоев попадался с пассажирами. Копии я взял.

– Все дело в том, что не хватает такси, – сказал Анвар. – Народ теперь денежный пошел, соберется куда, так подай ему комфорт. В Крыму я был недавно, возмущался, а что делать – земля тверда, а небо далеко. Частники процветают!

Зазвонил телефон. Мирзоев снял трубку и, услышав имя человека на другом конце, привстал, точно тот стоит за стеклянной дверью. Отвечал он односложно:

– Так... так... ага... хоп... так. – И наконец: – Есть!

Положил трубку и произнес:

– Орифзода звонил. Просил всех нас немедленно выехать в Денау.

– В Денау? – переспросил Анвар.

– Да. Туда приехал полковник Брукс, говорит, и у него появились новые данные. Словом, сбор в Денау, а не в Узуне, как было намечено раньше.

– Орифзода тоже едет туда?

– Нет. Но у него есть для нас кое-что. – Мирзоев вышел на минутку из кабинета и вернулся с несколькими листками. – Вот, друзья, и это готово. Рассмотрим сейчас или же...

– Может, соберем все в одно место, тогда и картина яснее будет, – сказал Нарзиев.

– Поедемте, – сказал Анвар и встал...

Выехали из Регара в полдень. «Москвич» Нарзиева шел споро, а ядовито-желтый цвет способствовал этому – шофера, завидев его издали в зеркале заднего вида, уступали дорогу, встречные же учтиво притормаживали, съехав на обочину. Мотор работал почти бесшумно, только слышался шум шуршащих шин. В салоне гулял знойный сквозняк, который быстро сморил Мирзоева и он задремал, откинув голову на спинку сидения. Лейтенант был занят рулем. Анвар сидел молча, погруженный в свои мысли. Он как бы заново переживал вчерашний вечер...

– Квартира и в самом деле роскошная, – сказал он, устроившись на диване, пока Мавлюда собирала чай. – Паркет... блестит, как лед, того и гляди поскользнешься.

– Сейчас это легко сделать, Анвар-ака, – сказала она, жестом пригласив его к столу, – в магазинах такие лаки появились, что, думаю, даже напильник, если его покрыть ими, станет гладким точно стекло. А вообще квартира – шик, конечно.

– Чего мать не приглашаете к чаю? – спросил он. Ему казалось, что войдя в дверь этой квартиры, нарушил какую-то связь между ее обитателями. «Сейчас бы мать и дочь говорили о чем-то своем, – подумалось, – а вместо этого... надо потчевать полуночного гостя».

– Время-то двенадцать, Анвар-ака. Для нас, молодых, оно незаметно, а мать... у нее свое расписание дня. Пейте чай с медом, такого нигде нет.

– Раз есть у вас...

– В Душанбе только у нас, ака. Сибирский мед, приятельница мамы каждый год присылает посылочку.

Мавлюда включила магнитофон, снизив его громкость. Комната наполнилась нежными звуками тара, тихими, и от того, кажется, грустными, щемящими сердце. Прерывать воздействие музыки разговором, даже на архиважную тему, казалось равнозначным неуважению к Мавлюде, к себе, к этому гостеприимному дому.

– Красивая мелодия, – сказал Анвар, когда тар перестал звучать, он взял ее руку в свою и легонько сжал пальцы. – Кто автор?

– Даже не знаю, – ответила Мавлюда, пытаясь высвободить пальцы, впрочем, не очень настойчиво, – когда я слушаю ее, мне хочется вернуться в десятый класс, в тот возраст, когда все удивляет и мир кажется таким цветущим и безмятежным, что – ликуй и ни о чем не думай! Может, что посущественнее приготовить?

– Что?

– Мы иногда собираемся тут, так в три часа ночи принимаемся готовить плов и... правда, мама ворчит, но незлобиво, просто по привычке.

– Можно бы и взаправду поворчать, – сказал Анвар.

– О, я вижу, вы сторонник строгого режима жизни!

– Делаю поправку – общепринятого.

– Пусть так, но и оно, втиснутое, так сказать, в рамки правил и теде, – своеобразная строгость, верно?

– Так жили все, кто прошел по этой земле раньше нас, видно, и после нас ничего не изменится, джаным. Знаете, чего я сейчас больше всего хочу?

– Я не обладаю способностью угадывать желания.

– Слушать вас, Мавлюда. Знать о каждом дне вашей жизни, о том, что вы думаете, и...

– К чему стремлюсь?

– Может, и это.

– Пейте чай, Анвар-ака, он остыл.

– Спасибо, я уже бухой. Уже поздно, пожалуй, я пойду.

– А кому же я буду рассказывать?

– Мне.

– Тогда вот что. Я сейчас уберу со стола, а потом постелю вам здесь, на диване.

– И будете рассказывать?

– Хоп...

Они проговорили часов до трех. Мавлюда с иронией, будто речь идет о жизни ее знакомой, рассказывала о себе, родителях и родственниках по линии отца и матери, о друзьях и увлечениях. Она сидела с краю дивана, положив руку на его руку и, странно, Анвар не реагировал на эту близость, хотя, надо сказать, не был ангелом в отношениях с женщинами. Ему даже на ум не приходило, что он рядом с женщиной. Он подумал, что тут, видимо, сыграла роль реплика, брошенная ею «...она знает, что я лишнего не допущу». Ему казалось сумасшествием, недостойным чести мужчины даже сама мысль пожелать больше того, что есть. Анвар и сам рассказывал ей о себе, о Касыме-ака, о его жене Марьям-хола.

– Сватать вас приедут они, – сказал он.

– А есть ли в том надобность, Анвар-ака, – произнесла она, – ведь мы с вами взрослые, современные.

– Ну, это как мать ваша решит, – сказал он.

– Она решит так, как пожелаю я. Ну, хоп, пора и отдохнуть немного. До сватовства далеко, успеем еще продумать что и как.

– Мне бы не хотелось откладывать его, Мавлюда. Вы же сами говорили, что о каждом прожитом дне нужно жалеть. Сколько жалости уйдет!

– Спокойной ночи, малыш! – Она резко встала и, наклонившись, поцеловала его в щеку. – Когда разбудить?

– Если мы выйдем из дома в половине девятого – отлично!

– Спите...

Утром Мавлюда угостила его завтраком – маставой, напоила чаем и проводила до отделения.

– Позвоните мне?

– Куда?

– Можно на работу.

– В случае, если мне не удастся это сделать, не обижайтесь! Хоп? Значит, не было возможности. Но я дам о себе знать.

Она кивнула...

Начальник денауского РОВД полковник Шералиев, Брукс и капитан Вахидов ждали таджикских товарищей на айване[8]8
  Айван – элемент архитектуры, распространенный в Средней Азии, помещение с тремя стенами, полностью открытое четвертой стороной на улицу или во внутренний двор. – Прим. Tiger’а.


[Закрыть], устроенном под виноградником во дворе, пили чай и говорили о разных пустяках, хотя каждый в душе торопил время, чтобы встреча эта скорее состоялась и была поставлена точка в деле.

– Да, совсем почти забыл, – произнес Брукс, – есть одна сенсационная новость.

– Выкладывайте ее, – сказал Вахидов.

– Наш друг Анварбек, единственный холостяк в органах прокуратуры области, вскоре перестанет быть таковым.

– Источник информации надежный?

– Полковник Орифзода.

– О-о, отлично! Пора парню жениться.

– Знаете, кто она?

Капитан пожал плечами.

– Красавица – раз, умница – два!

– Качества, которые в одной женщине почти не сочетаемые, – произнес, улыбнувшись, Шералиев, – но уж коли встретилась такая Хамзаеву, нужно приветствовать это дело!

– Конечно.

С Юрчинского поста ГАИ сообщили, что «Москвич» душанбинской милиции прошел мимо на большой скорости.

– Минут через десять будут здесь – сказал Брукс, – пусть дежурный, Ульмас Шералиевич, проводит их к вам.

– Есть.

– Думаю, чай там не помешает.

– Понял...

Едва Брукс и Вахидов устроились за столом в кабинете Шералиева, открылась дверь и вошли приехавшие. Поздоровались, сели.

– Не утомились? – спросил. Брукс.

– Все в норме, – ответил за всех Мирзоев, – можно начинать.

– Тогда позвольте мне, как старшему по званию и по должности, – сказал Брукс, – взять бразды оперативного совещания в свои руки. Не возражаете, Анвар Хамзаевич?

– Нет.

– Поскольку пострадавший и преступники из Таджикистана и начало преступления разыгрывалось там, то прошу вас, товарищ капитан, доложить первым о результатах расследования. Сидите, пожалуйста, – добавил он, заметив, что Мирзоев хотел встать.

– Начну с краткой характеристики самого Удоева, – сказал он. – Это человек, который уже скользил вниз по наклонной, потому что заразился самой опасной, на мой взгляд, болезнью – стяжательством. Личный автомобиль он использовал для наживы, возил пассажиров и грузы, стал выпивать. Конечно, это ни в коей мере не оправдывает убийц, они ответят перед судом по всей строгости закона, но я предполагаю, что в случившемся, видно, есть и доля его вины. Но об этом мы узнаем, допросив преступников.

– Их еще нужно найти, – сказал Брукс.

– Один из подозреваемых нами, товарищ полковник, – ответил Мирзоев, – уже арестован. Проведем следственный эксперимент на опознание его свидетелями, которые дали показания об Удоеве. Если они подтвердят... ну, об этом еще рано говорить, думаю.

– Правильно. Итак, Удоев выехал из дома ровно в четыре часа дня, верно?

– Да. В четыре с четвертью он проехал на своей «Ладе» мимо постового ГАИ на регарском перекрестке в сторону Душанбе. В машине, кроме него, никого не было. Сержант, стоявший там, показал, что Удоев поздоровался с ним, подняв руку. Где он был в Душанбе, что делал до половины шестого – неизвестно. Постовой не заметил, когда он проехал в эту сторону.

– Вполне возможно, – заметил Брукс, – если движение было большим, тут не до того, чтобы обращать внимание на кого-то.

– Да, и откуда постовому было знать, что именно Удоевым заинтересуется уголовный розыск, – сказал Вахидов.

– В половине шестого или чуть позже, – продолжил Мирзоев, – Удоев появился в ресторане «Вахш». Вот что показала официантка Лиля Тимофеева. – Мирзоев извлек из папки листок и начал читать: «У меня как раз заканчивалась смена и я, рассчитав клиентов за своими столиками, меняла скатерти на них. В это время зашли трое мужчин и среди них тот, фотографию которого вы мне показали. Они сели за мой столик. Я попросила пересесть их за другой, мол, у меня смена кончается. Даже слушать не захотели. Видно было, что они навеселе. Начали скандалить, мол, что это за порядки тут, мол, если не хочешь обслужить, давай книгу жалоб и зови сюда своего директора. В общем, принесла я их заказ. Ну, и запомнила, естественно...» Копию счета ресторана я изъял.

– Что же они заказали?

– Бутылку коньяка, три порции шашлыка, три салата из помидоров, чайник зеленого чая, хлеб, две бутылки минеральной воды. Официантка принесла им все, что просили, рассчиталась и ушла. Деньги платил, как она отметила, мешковатый мужчина с большими глазами. По ее описанию, которое приведено в показаниях, им мог быть Шарифшо Суюнов, который арестован по делу об изнасиловании. Вторым спутником Удоева был, опять-таки, по описанию Тимофеевой, братишка Шарифшо Мусаджан. Сейчас он находится на отдыхе в Крыму, мы послали запрос в УВД Крымского облисполкома, попросили найти его, арестовать и направить в Душанбе по этапу.

– Что за люди – преступники, чем занимаются? – спросил Брукс.

– Официально они числятся грузчиками базы материально-технического снабжения, но бывают там редко, в основном занимаются спекуляцией, причем, ведут дело крупно. В перерывах между этим пьянствуют, угоняют машины, словом, живут как паразиты.

– А что это – «крупная спекуляция»? – спросил Брукс.

– Оказывается, существует тысяча способов делать деньги. Вот один, которым воспользовались братья Суюновы нынешней весной. Запаслись предварительно билетом на ночной рейс в Ригу и утром седьмого марта на такси выехали в район сариассийского совхоза «Бабатаг». Там они наняли десяток ребятишек и те им за пару часов собрали два громадных чемодана диких тюльпанов. Братья отобрали из цветов самые лучшие, уложили их в целлофановый пакет, побрызгав водой, чтоб не завяли, и ночью улетели в Ригу. Рано утром встали по углам рижского железнодорожного вокзала и начали торговать этими тюльпанами по рублю за штучку. Увезли два чемодана цветов, вернулись с двумя чемоданами рублевых купюр. Тринадцать тысяч чистой прибыли за один только день!

– Главное, что они учли психологию мужчин Риги, – сказал Шералиев, – те ведь сколько угодно могут заплатить, чтобы преподнести жене или девушке цветок в день женского праздника.

– По-моему, главный девиз спекулянтов, – сказал Мирзоев, – «помни конъюнктуру!»

– Мы отвлеклись, – напомнил Брукс. – Когда Удоев уехал из ресторана?

– Тимофееву сменил парень Аскар Талипов, – ответил Мирзоев. – Он сказал, что они уже к половине восьмого покинули ресторан. Куда уехали – не заметил. Мы опросили всех заведующих магазинами на своей территории, положительных ответов не получили.

– У вас все?

– Теперь ваша очередь, Касым-ака, – сказал Брукс.

– В десять часов вечера Удоев со своими спутниками, – начал капитан, – появился в ресторане «Туполанг». Я тут рассчитал, по времени малость не совпадает, не хватает около часа, но это время они могли отдыхать просто на обочине дороги или же, может, ехали не спеша. Так вот, ресторан был уже почти пуст и его персонал собирался домой. Узнав, что перекусить нечем, Шарифшо заказал «три по сто» коньяка, они выпили его стоя, тут же у буфета, закусили шоколадными конфетами и ушли. По словам буфетчика, они были выпившими изрядно, потому что разговаривали шумно, бросались плоскими шутками и звонко смеялись им... Второе свидетельство очень любопытное, на мой взгляд. Его дали шофер денауского колхоза имени Калинина Хуррам Болтаев и заведующий фермой Сайиб Сафаров.