Текст книги "Новые Миры Айзека Азимова. Том 4"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Новые Миры Айзека Азимова
Том четвертый

ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ФИРМА «ПОЛЯРИС»

Издание подготовлено при участии АО «Титул»

ДЕТЕКТИВЫ ПО АЗИМОВУ

Что значит имя? [1]1
  Слова Джульетты из трагедии «Ромео и Джульетта» У. Шекспира (акт 2, сц. 2) (Примеч. пер.).


[Закрыть]

What's In a Name

© 1968 by Isaac Asimov

Что значит имя?

© В. Постников, перевод, 1993

Если вы полагаете, будто раздобыть цианистый калий очень уж трудно, вы судите опрометчиво. Я стоял и держал в руке пол-литровую бутылку. Темное стекло, опрятная четкая этикетка с надписью: «Цианистый калий ХЧ» (последние буквы, мне сказали, означают «химически чистый»), под которой был изображен небольшой череп и скрещенные кости. Человек, которому принадлежала эта бутылка, протер очки и заморгал, глядя на меня с выражением полного безразличия на лице к тому обстоятельству, что у меня в руке достаточно яду, чтобы отправить на тот свет целый полк.

– Вы хотите сказать, профессор, что эта штука запросто стоит у вас на полке? – спросил я.

– В общем, да. – Он потер подбородок. – Мне известно, что у меня есть эта бутылка.

– Ну а если, предположим, кто-то вошел бы сюда и отсыпал себе столовую ложку этого зелья? Вы бы заметили?

– Вряд ли. – Профессор Родни покачал головой.

– И все же, профессор, зачем вы держите его здесь в таком количестве? Травите крыс?

– Что вы. Господь с вами! – От этой мысли его, казалось, покоробило – Цианистый калий иногда используется в органических реакциях: для образования промежуточных соединений, для обеспечения соответствующей основной среды, как катализатор…

– Понятно, понятно. Ну и в каких же других лабораториях цианистый калий столь же доступен?

– Да чуть ли не во всех, – не раздумывая, ответил профессор. – Даже в студенческих. В конце концов, это же рядовой химический препарат, обыкновенно применяемый при синтезе.

– А вот сегодняшнее его применение я бы обыкновенным не назвал.

– Да уж, пожалуй, нет, – со вздохом согласился он, потом задумчиво добавил: – Их называли «Библиотечные двойняшки».

Я кивнул. Происхождение этого прозвища было очевидно: две девушки-библиотекарши были очень похожи. Не при внимательном рассмотрении, разумеется. У одной был небольшой острый подбородок и круглое личико, а у другой – квадратная челюсть и длинный нос. И все же, когда они обе склоняются над конторкой, вы видите медово-золотистые волосы с пробором посередине и с одинаковой завивкой. Бросьте беглый взгляд на их лица, и прежде всего вам, вероятно, запомнятся широко поставленные глаза одного и того же синего цвета. Посмотрите, как они стоят на порядочном расстоянии от вас, и вы, наверное, скажете, что они одного роста, а бюстгальтеры у них одного размера и фасона. У обеих были тонкие талии и стройные ноги. А сегодня они даже оделись одинаково – в синее.

Правда, теперь уже спутать их было невозможно: девушка с маленьким подбородком и круглым личиком была напичкана цианистым калием и совершенно мертва.

Эта схожесть прежде всего и поразила меня, когда я прибыл на место происшествия со своим напарником Эдом Хэтуэем. Одна девушка, мертвая, с выпученными глазами, обмякла на стуле, рука у нее повисла, а на полу под ней, как точка под вопросительным знаком, лежала разбитая чашка. Ее звали, как выяснилось, Луэлла-Мэри Буш. Там же находилась вторая девушка (ни дать ни взять ожившая первая): невидящим взором она смотрела прямо перед собой, как бы позволяя занятым работой полицейским обтекать ее со всех сторон. Ее звали Сюзн Мори.

– Родственницы? – был мой первый вопрос. Нет. Даже не троюродные сестры.

Я оглядел библиотеку. К счастью, в тот день народу оказалось мало.

Ровным невыразительным тоном Сюзн Мори рассказала нам, что произошло.

Пожилая миссис Неттлер, старший библиотекарь, взяла полдня за свой счет и оставила этих двух девушек приглядывать за хозяйством. Очевидно, ничего необычного в этом не было. В два часа, плюс-минус пять минут, Луэлла-Мэри удалилась в заднюю комнатку за конторкой библиотекаря. Там, кроме новых книг, ожидавших каталогизации, и стопок журналов, находилась также небольшая электроплитка, чайник и все необходимое для приготовления чая. Значит, чай в два часа, очевидно, был делом привычным.

– А Луэлла-Мэри готовила чай каждый день? – спросил я. Сюзн посмотрела на меня своими пустыми синими глазами.

– Иногда этим занимается миссис Неттлер, но обычно варила Лу… Луэлла-Мэри.

Когда чай был готов, Луэлла-Мэри позвала ее, и они пошли пить чай.

– Обе? – резко спросил я. – А кто же присматривал за библиотекой?

– А нам видно через открытую дверь. Если бы кто-то подошел к конторке, одна из нас могла выйти.

– А кто-нибудь подходил к конторке?

– Никто. Сейчас тут почти никого нет. Весенний семестр уже кончился, а летняя сессия еще не началась.

Рассказывать больше было почти нечего. Мешочки с чаем уже были вытащены из чашек, сахар положен.

– Вы обе пьете с сахаром? – спросил я ее.

– Да, – неторопливо ответила Сюзн, – но в моей сахара не оказалось.

– Не оказалось?

– Я сделала глоток-другой и как раз хотела потянуться за сахаром, когда…

Когда Луэлла-Мэри издала страшный сдавленный крик, уронила чашку и через минуту умерла. После чего Сюзн пронзительно завизжала, а потом пришли и мы.

Все шло по заведенному порядку сделали снимки, взяли отпечатки пальцев, записали фамилии и адреса мужчин и женщин, находившихся в здании, и отправили их по домам. Причина смерти была очевидна: цианистый калий, а в роли преступника выступала сахарница. Взяли образцы для официальной экспертизы.

В момент убийства в библиотеке находилось шесть человек. Пятеро из них – студенты; они казались испуганными, смущенными, больными – в зависимости, я полагаю, от их характеров. Шестым был мужчина средних лет, причем нездешний, который говорил с немецким акцентом и вообще не имел никакого отношения к университету. Он казался испуганным, смущенным и больным – все сразу. Мой напарник Хэтуэй как раз выводил их из библиотеки. Один из студентов оторвался от группы и прошел мимо, даже не взглянув на меня. Сюзн бросилась ему навстречу и схватила за рукава повыше локтей.

– Пит, Пит!

Пит был скроен как игрок в американский футбол – вот только профиль у него был чрезмерно красив. Пит смотрел куда-то мимо девушки, а лицо расползалось, пока вся краса не потонула в гримасе тревоги и ужаса.

– Как же это Лолли… – сказал он хриплым сдавленным голосом. Сюзн ахнула.

– Не знаю… – она норовила поймать его взгляд. Он так ни разу и не взглянул на Сюзн, а смотрел куда-то через ее плечо. Тут он почувствовал руку Хэтуэя у себя на локте и позволил себя увести.

– Дружок? – спросил я.

Сюзн оторвала взгляд от уходящего студента.

– Что?

– Он ваш друг?

Она посмотрела на свои не находящие покоя руки.

– Мы встречались.

– Насколько это серьезно?

– Довольно серьезно, – прошептала она.

– А другую девушку он тоже знает? Он ведь назвал ее Лолли.

Она пожала плечами: – Ну…

– Давайте выразимся так: он ходил с ней гулять, да?

– Иногда.

– Серьезно?

– Откуда я знаю? – вспылила она.

– Успокойтесь, пожалуйста. Она ревновала его к вам?

– Что все это значит?

– Кто-то подсыпал цианистого калия в сахарницу и положил эту смесь только в одну чашку. Предположим, Луэлла-Мэри настолько приревновала, что решила попробовать вас отравить, чтобы никто не мешал ей гулять с вашим дружком Питом. И, предположим, она по ошибке сама взяла не ту чашку.

– Это безумие, – возразила Сюзн. – Луэлла-Мэри никогда бы такого не сделала.

Но ее губы превратились в тонкую ниточку, глаза блестели. И я никогда не обманываюсь, если слышу в чьем-то голосе нотки ненависти.

В библиотеку вошел профессор Родни. Он был первым, кого я встретил в этом здании, и я по-прежнему относился к нему с прохладцей.

– Миссис Неттлер у меня в кабинете, – сообщил он, появившись в библиотеке. – Видимо, она услышала о случившемся по радио и сразу же явилась. Она очень взволнована. Побеседуете с ней? – В его устах это прозвучало как приказание.

– Приведите ее, профессор. – Я постарался, чтобы это прозвучало как разрешение.

Миссис Неттлер, что типично для пожилых дам, не знала, как себя держать. После того как она заглянула во внутреннюю комнату, она мешком опустилась в кресло и расплакалась.

– Я и сама пила здесь чай, – простонала она. – Это могла оказаться и…

Я произнес тихо и как мог успокаивающе:

– Когда вы пили здесь чай, миссис Неттлер? Она повернулась в кресле, подняла глаза.

– Господи… Господи… да, по-моему, в самом начале второго. Помню еще, что предложила чашечку профессору Родни. Пошел ведь как раз второй час, правда, профессор Родни?

На лице профессора промелькнула тень недовольства. Он сказал мне:

– Я забежал сюда на минутку, чтобы навести одну справочку. Миссис Неттлер действительно предложила мне чашку чаю. Но я был слишком занят, чтобы принять приглашение или заметить точное время.

Я хмыкнул и снова повернулся к старушке:

– Вы пьете с сахаром, миссис Неттлер?

Она кивнула и снова расплакалась. Подождав, я спросил:

– А вы не заметили, в каком состоянии была сахарница?

– Она была… она была… – неожиданно удивившись этому вопросу, она вскочила на ноги. – Она была пуста. Я сама насыпала из двухфунтовой коробочки сахарного песку, помню еще, сказала, что, когда бы мне ни захотелось сахару, его не оказывается, и пожалела, что девочки… – Она снова расплакалась, употребив слово «девочки».

Очевидно, между часом и двумя кто-то опорожнил сахарницу, а затем насыпал немного сахару, тщательно подмешав туда отраву.

Возможно, появление миссис Неттлер вернуло Сюзн обычную строгость библиотекаря, потому что, когда Хэтуэй потянулся за сигарой – спичку он уже зажег, – девушка сказала:

– В библиотеке не курят, сэр.

Хэтуэй так удивился, что задул спичку, а сигару сунул обратно в карман. Девушка быстро прошла к одному из длинных столов и протянула руку за большим раскрытым томом, но Хэтуэй опередил ее:

– Что это вы хотите сделать, мисс? Она удивилась:

– Поставить книгу обратно на полку.

– Зачем? А что это? – Он взглянул на раскрытую страницу. К тому времени я тоже уже оказался у стола. Я заглянул через его плечо. Книга была немецкая. Я не читаю на этом языке, но узнаю его, когда вижу тексты. Шрифт был мелкий, страница пестрела какими-то геометрическими фигурами и разрозненными строчками букв. Тут и моих познаний хватило, чтобы догадаться, что это химические формулы. Заложив страницу пальцем, я закрыл книгу и посмотрел на корешок.

– Это том Байлштайна, – сказал профессор совершенно невыразительным голосом, будто стоял на кафедре с указкой и мелом в руках. – Нечто вроде энциклопедии органических соединений. Тут их перечислено несколько сотен тысяч.

– В этой книге? – спросил Хэтуэй.

Профессор похлопал книгу этаким дружеским жестом.

– Берясь за какое-нибудь неизвестное вещество, – сказал он, – не мешает сперва справиться о нем у Байлштайна. У него вы найдете способы приготовления этого вещества, его свойства, справочную литературу и все такое прочее. Вещества выстроены по ясной, но не сразу заметной логической системе. В своем курсе по органическому синтезу я отвожу несколько лекций методике нахождения того или иного вещества в любом из этих шестидесяти томов.

Я пришел туда вовсе не для того, чтобы изучать органический синтез, и резко сказал:

– Профессор, я хочу побеседовать с вами в вашей лаборатории.

И вот я стою, держа в руках фунт цианистого калия и понимая, что всяк, кому не лень, мог взять любое его количество, просто попросив, а то и без всякого спросу. А профессор задумчиво говорит:

– Их называли «Библиотечные двойняшки». Я кивнул:

– Ну и что?

– А только то, что это доказывает, сколь поверхностны суждения большинства людей. В них не было совершенно ничего похожего, кроме волос и глаз. Вы, наверное, полагаете, что умершая девушка сама замышляла убийство?

Я пока не собирался высказывать свои мысли вслух.

– А вы разве так не думаете? – спросил я.

– Нет. Она не была способна на такое. Она исполняла свои обязанности с неизменной вежливостью и готовностью помочь. Кроме того, с чего бы вдруг ей это делать?

– А из-за одного студентика, – ответил я. – Его имя Питер.

– Питер Ван-Норден, – сразу же сказал он. – В меру смышленый, но почему-то никудышный студент.

– Девушки оценивают людей по иным меркам, профессор. Обе библиотекарши, похоже, очень им интересовались. Сюзн, вероятно, добилась больших успехов, и Луэлла-Мэри, возможно, решила действовать.

– А потом взяла по ошибке не ту чашку? Я в это не верю.

– Что же тогда, профессор? Сахар был отравлен после того, как миссис Неттлер пила чай в час дня. Сделала ли это миссис Неттлер?

Он быстро поднял глаза.

– А какой у нее может быть мотив? Я пожал плечами:

– Может быть, она боялась, что девушки займут ее место.

– Вздор. Она уходит на пенсию перед началом нового учебного года.

– Вы тоже были там, – мягко сказал я.

К моему удивлению, он воспринял это совершенно спокойно.

– Мотив? – спросил он.

– Вы не так уж стары, профессор, и могли заинтересоваться Луэллой-Мэри. Предположим, она грозилась сообщить декану о том, что вы когда-то сказали или сделали.

Профессор горько улыбался.

– Как же я мог наверняка знать, что цианистый калий достанется тому, кому он предназначен? И почему одна чашка должна оказаться вовсе без сахара? Я мог отравить сахар, но не я же заваривал чай.

Мое мнение о профессоре Родни начало меняться. Он даже не подумал изображать возмущение. Он просто указал на логический изъян моего утверждения, и я сразу оставил его в покое. Это мне понравилось.

– Что же, по-вашему, тут произошло? – спросил я.

– Зеркальное отображение, – сказал он. – Нечто прямо противоположное. Я полагаю, оставшаяся в живых все перевернула. Предположим, что парень достался Луэлле-Мэри, а Сюзн это не понравилось. Скорее было так, а не наоборот. Предположим, что на этот раз именно Сюзн готовила чай, а Луэлла-Мэри сидела за конторкой. В таком случае девушка, заваривающая чай, взяла бы нужную чашку и осталась невредимой. И все было бы логично.

Это-то все и решило. Этот человек пришел к тому же выводу, что и я, так что в конечном счете мне понравился, хотел я того или нет.

– Это надо неопровержимо доказать, – продолжал я. – Но как? Я думал, что доступ к цианистому калию имел кто-то один, а не кто угодно. Но доступ был у всех. И что же мне теперь делать?

– Проверьте, какая девушка на самом деле сидела за конторкой в два часа, пока готовился чай, – предложил профессор.

Мне стало ясно, что он читает детективные истории и оттого доверяет свидетельствам очевидцев. Я такими делами не занимался, но тем не менее встал.

– Что ж, профессор, так я и поступлю.

– Могу ли я присутствовать при этом? – спросил профессор, словно речь шла о настоятельной необходимости.

Я задумался.

– А зачем? Ответственность перед деканом?

– В некотором смысле. Хочу, чтобы все это поскорее кончилось.

– Идемте, – сказал я, – если считаете, что это поможет. Эд Хэтуэй поджидал меня в пустой библиотеке.

– Я понял, – сказал он, – как все это произошло. Я вывел это методом дедукции.

– О-о?!

На профессора Родни он не обращал никакого внимания.

– Цианистый калий пришлось протаскивать со стороны. Кто же это сделал? Тот случайный посетитель, который говорил с акцентом, как там его… – Он стал копаться в карточках, на которые занес сведения о свидетелях.

Я знал, кого он имеет в виду, и сказал:

– Ничего, имя не имеет значения. Что значит имя? Продолжай.

Это мое высказывание доказывает лишь, что и я могу быть так же глуп, как и любой другой.

– Он немец, книга тоже немецкая. Он, возможно, был с нею знаком. Он положил конвертик на заранее выбранную страницу, согласно какой-то особой формуле, заранее выбранной… Профессор говорил, что есть какой-то способ найти любую формулу. Верно, профессор?

– Верно, – холодно ответил тот.

– Ну вот. Библиотекарша знала формулу, так что могла найти эту страницу. Она берет цианистый калий и высыпает его в чай. От волнения забывает закрыть книгу…

– Послушай, Хэтуэй, с чего бы этот человек стал заниматься такими делами? Как он объясняет свое присутствие здесь?

– Говорит, что он скорняк и его интересуют репелленты моли и инсектициды. Вы когда-нибудь слышали подобную чушь?

– Конечно, слышали. Твоя версия, к примеру, – сказал я. – Послушай, ну кто станет прятать конверт с цианистым калием в книге? Стоит снять том с такой «закладкой» с полки, как он сам раскроется на нужной странице. Ничего себе тайничок!

Хэтуэй понемногу становился похожим на дурачка, а я беспощадно довершал разгром:

– Кроме того, цианистый калий вовсе не обязательно протаскивать сюда тайком с улицы. Тут его навалом, чуть ли не тонны. Любой, кому нужен фунт-другой, может запросто взять. Спроси у профессора.

Глаза Хэтуэя полезли на лоб, он порылся в кармане пиджака, вытащил какой-то конверт и извлек из него печатную страницу с немецким текстом.

– Это из того немецкого тома, который… Профессор Родни вдруг побагровел.

– Вы вырвали страницу из Байлштайна! – выкрикнул он пронзительным голосом, что чертовски меня удивило. Ни за что бы не подумал, что он способен кричать.

– Я думал, – оправдывался Хэтуэй, – попробовать ее на отпечатки пальцев с клейкой лентой. А может, удалось бы обнаружить крупинки цианистого калия.

– Дайте ее сюда! – завопил профессор. – Невежественный болван!

Он разгладил страницу, осмотрел обе ее стороны, убеждаясь, что текст цел.

– Вандал! – прорычал он, и я уверен, что в тот миг он мог бы запросто убить Хэтуэя.

Профессор Родни, возможно, был убежден в виновности Сюзн, и, если уж на то пошло, я тоже. Однако уверенность присяжным не представишь. Нужны доказательства. Поэтому, не доверяя свидетелям, я решил нанести удар, сыграв на единственной слабости возможного виновника, Я позвал Сюзн и задал ей ряд новых вопросов. Если же вопросы не помогут изобличить ee, думал я, то, возможно, девушку подведут нервы.

Но первым я допросил маленького скорняка-немца, который был страшно напуган.

– Я ничего не сделал, – лопотал он. – Пожалуйста, у меня работа. Сколько мне здесь оставаться?

– Вы пришли сюда незадолго до двух часов, верно? – Да. Мне хотелось почитать о репеллентах моли…

– Хорошо. Когда вы вошли, вы направились к конторке, верно?

– Да. Я назвал свою фамилию, сказал, кто я, что мне нужно…

– Кому сказали? – задал я главный вопрос. Маленький человечек уставился на меня. У него были курчавые волосы и запавший рот, из-за которого он казался беззубым. Но когда он говорил, отчетливо были видны маленькие пожелтевшие зубки.

– Ей, – сказал он. – Я сказал ей, девушке, которая там сидела.

– Совершенно верно, – невыразительным голосом подтвердила Сюзн. – Он разговаривал со мной.

– Вы уверены, что говорили именно с этой девушкой? – обратился я к скорняку.

– Да, – подтвердил он, – я назвал ей свою фамилию и сказал, что мне нужно, и она улыбнулась. Она показала мне, где найти книги по инсектицидам. Затем, когда я отходил от конторки, вон оттуда вышла еще одна девушка.

– Прекрасно! – сказал я. – Вот фотография другой девушки. Скажите, вы говорили вот с этой девушкой за конторкой, а из задней комнаты вышла та, которая на фотографии? Или вы говорили с той девушкой, которая на фотографии, а девушка, сидящая сейчас за конторкой, вышла из задней комнаты?

Долгую минуту скорняк пристально разглядывал сначала девушку, потом фотографию.

– Они же совсем одинаковые.

Я выругался про себя. На губах Сюзн заиграла едва заметная улыбка, которая почти тут же исчезла. Должно быть, на этом она и строила свои расчеты. В библиотеке почти никого не было из студентов, чужой вряд ли станет вглядываться в библиотекаря – такую же принадлежность читального зала, как книжные полки.

Теперь я уже знал, что она виновна, но знание еще ничего не значит.

– Ну так которая же? – спросил я.

– Я говорил с ней, с той, которая за конторкой, – ответил он с видом человека, которому хочется покончить с допросом.

– Совершенно верно, – невозмутимо подтвердила Сюзн. Я уже успел до дна исчерпать свои надежды на ее слабые нервы.

– А вы могли бы присягнуть в этом? – спросил я скорняка.

– Нет, – тут же ответил он.

– Что ж, Хэтуэй, уведи его и отправь домой. Профессор Родни подался вперед и тронул меня за локоть.

– Почему она улыбнулась этому человеку, когда он сказал, какие книги ему нужны? – прошептал он.

– А почему бы и нет? – шепнул я в ответ, но все равно задал девушке этот вопрос. Брови у нее слегка вздрогнули.

– Обыкновенная вежливость. Что в этом дурного?

Она прямо ликовала, я мог бы в этом поклясться. Профессор слегка покачал головой и снова шепнул мне:

– Она не из тех, кто улыбается незнакомцам, с которыми надо возиться. За конторкой наверняка сидела Луэлла-Мэри.

Я пожал плечами, представив себе, как выкладываю подобные доказательства комиссару.

Четверо студентов ничего не видели, и их допрос почти не отнял времени. Они занимались исследованиями, знали, какие им нужны книги и где они стоят. Они не задерживались у конторки, не могли сказать, кто и когда за ней сидел. Никто даже не поднимал глаз от книг, пока пронзительный крик не всполошил всех и вся.

Пятым был Питер Ван-Норден. Он вперил взор в большой палец своей правой руки. Ноготь на нем был жутко изгрызен. На Сюзн он даже не взглянул. Я дал ему немного посидеть и прийти в себя. Наконец я спросил:

– Что вы здесь делаете в такое время года? Насколько я понял, сейчас каникулы.

– У меня через месяц кандидатский минимум, – пробормотал он. – Я занимаюсь. Если я сдам экзамен, то смогу работать над своей диссертацией, понимаете?

– Я полагаю, вы задержались у конторки, войдя сюда?

– Нет, не думаю. По-моему, я не задерживался, – ответил он так же тихо, как и прежде.

– Странно, не правда ли? Я полагаю, вы хороший друг как Сюзн, так и Луэллы-Мэри. Разве вы не говорите им «привет»?

– Я волновался. Я думал об экзамене. Мне надо было заниматься. Я…

– Выходит, у вас даже не нашлось времени сказать «привет»?

Я посмотрел на Сюзн, чтобы узнать, как все это действует на нее. Она побледнела. Но ведь мне могло и показаться.

– Однако вы были чуть ли не обручены с одной из них. Разве не так? – спросил я.

Он поднял глаза, в которых отразилась смесь тревоги и возмущения.

– Нет! Я не могу обручиться, пока не получу степень. Кто вам сказал, что я обручен?

– Я сказал «чуть ли не обручены».

– Нет! Может, мы и встречались раз-другой, но что значат одно-два свидания?

– Полноте, Пит, – вкрадчиво сказал я. – Которая же из них была вашей подружкой?

– Говорю вам, ничего подобного не было! – Он так усердно умывал руки от этого дела, что казалось, весь погрузился в невидимую пену.

– Ну так как? – вдруг спросил я Сюзн. – Останавливался он у вашей конторки?

– Он помахал рукой, когда проходил, – сказала она.

– В самом деле, Пит?

– Не помню, – угрюмо ответил он. – Может, и помахал. Ну и что?

– А ничего, – сказал я.

В душе я жалел Сюзн. Если ради этого типа она убила человека, ее старания канули втуне. Я был уверен, что отныне он на нее и внимания не обратит, даже если она рухнет ему на голову с крыши двухэтажного дома. Она, должно быть, тоже это поняла. Судя по взгляду, брошенному ею на Питера Ван-Нордена, его можно было считать вторым кандидатом на угощение цианистым калием. Если, конечно, все сойдет ей с рук. А дело к тому и шло…

Было уже около шести, и я не представлял себе, что еще можно сделать. Выходило, что никто даже не опровергал утверждений Сюзн. Будь у нее преступное прошлое, уж мы бы смогли выжать истину, если не напором, то измором. Но к ней такие способы неприменимы. Я повернулся к профессору, готовый высказать это вслух, но он неотрывно смотрел на карточки Хэтуэя. Во всяком случае, на одну из них, которую держал в руках. Знаете, рассказывают, будто у кого-то там руки дрожат от волнения, но видеть такое приходится нечасто. Рука Родни дрожала как молоточек старомодного будильника. Он прокашлялся.

– Позвольте мне задать ей один вопрос.

– Валяйте, – сказал я. Терять было уже нечего. Он посмотрел на девушку и положил карточку на стол чистой стороной вверх.

– Мисс Мори, – неуверенно сказал он. Казалось, он намеренно избегал обращения по имени. Сюзн воззрилась на него. На какое-то мгновение она, казалось, занервничала, но это прошло, и она снова была спокойна.

– Да, профессор?

– Вы улыбнулись, когда скорняк сказал, что ему нужно. Почему?

– Я же сказала вам, профессор Родни. Это была простая вежливость.

– А может, в том, что он сказал, было нечто особенное, смешное?

– Я старалась быть вежливой, – повторила она.

– Возможно, вам показалась забавной его фамилия, мисс Мори?

– Не особенно, – безразлично сказала она.

– Ну что ж, его фамилию еще никто не упоминал. Я не знал ее, пока случайно не взглянул на эту карточку. Так какая же у него была фамилия, мисс Мори? – вдруг воскликнул он полным волнения голосом.

– Не помню, – помолчав, ответила она.

– Ах, не помните? Он же назвал свою фамилию, разве нет?

В ее голосе зазвучало раздражение:

– Ну и что, если назвал? Фамилия, она фамилия и есть. Вряд ли после всего случившегося можно ожидать, что я запомню какую-то там иностранную фамилию, которую слышала раз в жизни.

– Значит, она была иностранная?

Она резко дала задний ход, избегая ловушки.

– Не помню. Мне кажется, это была типично немецкая фамилия. Да мне все равно, как его звали, пусть хоть Джон Смит.

– Что вы пытаетесь доказать, профессор Родни? – спросил я.

– Я пытаюсь доказать, – твердо заявил он, – а фактически уже доказываю, что именно Луэлла-Мэри сидела за конторкой, когда вошел скорняк. Он назвал свою фамилию, и эта фамилия вызвала у Луэллы-Мэри улыбку. И именно мисс Мори выходила из задней комнаты, когда он отворачивался от конторки. Именно мисс Мори, вот эта девушка, только что заварившая и отравившая чай.

– Вы основываете свое утверждение на том факте, что я не могу запомнить имя какого-то человека, – пронзительно вскричала Сюзн Мори, – Это смехотворно!

– Нисколько, – отвечал профессор. – Будь вы за конторкой, вы бы запомнили его фамилию, вы бы просто не смогли забыть ее. Если бы вы сидели за конторкой, – он поднял карточку. – Фамилия этого скорняка Байлштайн. Байлштайн!

Из Сюзн вышел весь дух, как будто ее пнули ногой в живот. Она побледнела как мел. Профессор увлеченно продолжал.

– Ни один сотрудник химической библиотеки ни за что не забыл бы фамилию человека, который заявляет, что он Байлштайн. Эта шестидесятитомная энциклопедия, которую мы сегодня упоминали раз пять, неизменно именуется по фамилии ее редактора, Байлштайна. Эта фамилия для сотрудника химической библиотеки все равно что Джордж Вашингтон или Христофор Колумб. Для него она привычнее любого из этих имен. Если эта девушка утверждает, что забыла фамилию, значит, она ее вовсе не слышала. А не слышала она ее потому, что не сидела за конторкой!

Я встал и мрачно сказал:

– Ну, мисс Мори, что вы на это ответите?

Она так пронзительно завизжала в истерике, что у нас чуть не полопались барабанные перепонки. Полчаса спустя она во всем призналась.