Текст книги "Миры Айзека Азимова. Книга 6"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Император Галактики Клеон размашисто, поспешно шагал вдоль колоннады, что вела из его личных покоев в Малом Дворце, в здание, где проживали многочисленные правительственные чиновники. Здание примыкало к Императорскому Дворцу, то бишь к сердцу и мозговому центру Империи. За ним следом семенили кто-то из его личных секретарей и телохранители. Лица у всех были обескураженные. Император не должен был сам ходить к кому бы то ни было! Кто бы то ни был – должны были сами ходить к Императору! Ну ладно, сам пошел, но как он мог столь откровенно демонстрировать поспешность, давать выход переполнявшим его чувствам?! Разве можно? Он же Император и, значит, больше – символ Империи, чем просто человек!
А сейчас он вел себя в точности, как простой человек. Всех, кто попадался ему по пути, отталкивал в сторону правой рукой. А в его левой руке была зажата светящаяся голограмма.
– Где премьер-министр? – спрашивал он грозным, гремящим голосом, совсем не таким, каким обычно разговаривал во время приемов и аудиенций. – Где он?
А высшие чиновники растерянно расступались, бормотали что-то невнятное. Император сердито шел дальше, оставляя у приближенных впечатление, будто им снится страшный сон.
Наконец он добрался до кабинета Демерзеля и, переведя дыхание, заорал, то есть буквально заорал:
– Демерзель!!!
Демерзель удивленно взглянул на Императора и быстро встал, поскольку сидеть в присутствии Императора позволялось только тогда, если Император разрешал сесть.
– Сир?
Император швырнул голограмму на письменный стол Демерзеля и прошипел:
– Что это такое? Отвечай!
Демерзель посмотрел на то, что швырнул Император. Прекрасная голограмма – красивая, живая. Казалось, еще чуть-чуть, и услышишь те слова, что произносил хорошенький мальчик лет десяти, хотя на самом деле они были написаны внизу: «Я не хочу, чтобы Империей правил робот».
– Я такую тоже получил, сир, – спокойно отозвался Демерзель.
– Кто еще?
– У меня такое впечатление, сир, что эта птичка уже облетела весь Трентор. Это листовка, не иначе.
– Да, но ты видишь, там висит чей-то портрет на стене. Приглядись, про кого толкует этот паршивец. Не ты ли это?
– Сходство потрясающее, сир.
– Так, может, я не ошибаюсь, и у этой «птички», как ты выразился, одно на уме: обвинить тебя в том, что ты – робот?
– Похоже, на уме у нее именно это, сир.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь роботы – это вымышленные механические человекоподобные существа, упоминания о которых встречаются в романах ужасов и детских сказочках?
– Для микогенцев, сир, одним из догматов их религии является то, что роботы…
– Меня не интересуют микогенцы и догматы их религии. Почему тебя обвиняют в том, что ты – робот?
– Это всего-навсего метафора, сир, я уверен. Хотят изобразить меня в виде человека бессердечного, мышление которого подобно работе вычислительной машины.
– Маловато будет, Демерзель. Меня не проведешь. – Клеон снова указал пальцем на голограмму. – Нет, Демерзель, они пытаются убедить народ в том, что ты – действительно робот.
– Вряд ли сможем что-то поделать, сир, если люди решат поверить в это.
– Мы не можем этого позволить. Тут речь идет о твоей гордости. Более того, речь идет о гордости Императора. Ведь получается, что это я – я! – взял себе в премьер-министры механического человечка! Это невыносимо. Послушай, Демерзель, существуют ли законы, которые карали бы за оскорбление чести и достоинства имперских чиновников?
– Да, сир, существуют, довольно-таки суровые, восходящие к великому Своду Законов Абурамиса.
– А оскорбление чести и достоинства Императора, если не ошибаюсь, приравнивается к уголовному преступлению?
– И наказуется смертью, сир. Все верно.
– Так вот. Унизили и оскорбили не только тебя, но и меня, и тот, кто это сделал, должен быть казнен. Конечно, за всем этим стоит Джоранум.
– Несомненно, сир, но доказать это будет довольно нелегко.
– Чушь? У меня достаточно доказательств. Я хочу, чтобы его казнили.
– Беда в том, сир, что у применения законов о чести и достоинстве нет прецедентов. По крайней мере, в нашем столетии не было.
– Потому-то у нас в жизни все наперекосяк, а Империя содрогается до основания. Законы в книгах записаны?Вот и задействуй их.
– Подумайте, сир, будет ли это мудро, – негромко проговорил Демерзель. – Вы тогда будете выглядеть тираном и деспотом. Ваше правление до сих пор блистало добротой и умеренностью…
– Вот-вот, и сам видишь, к чему это привело. Лучше пусть меня боятся за перемену в моем характере, чем любят – вот таклюбят.
– И все же я настойчиво рекомендую вам, сир, не прибегать к таким мерам. Это может стать искрой, от которой возгорится пламя восстания.
– Ну а ты-то что делать собираешься в таком случае? Что, выйдешь к народу и скажешь: «Посмотрите на меня. Я – не робот»?
– Нет, сир, я такого делать не стану, поскольку это унизительно для меня и более того – для вас.
– И что же?
– Пока не знаю, сир. Я еще не успел обдумать.
– Не успел обдумать?! Немедленно свяжись с Селдоном.
– Сир?
– Что тут непонятного в моем приказе? Немедленно свяжись с Селдоном!
– Вы хотите, чтобы я пригласил его во дворец, сир?
– Нет, это слишком долго. Думаю, ты сумеешь наладить линию секретной связи – секретной, слышишь, чтобы она не прослушивалась!
– Да, сир, безусловно.
– Так давай же. Быстрее!
Селдону недоставало самообладания Демерзеля, ведь он был из плоти и крови. Этот вызов в кабинет, внезапное потрескивание защитного поля – все это говорило, что происходит нечто совершенно необычное.
Он полагал, что увидит на голографическом экране какого-нибудь высокопоставленного чиновника, который предварит его секретную, непрослушиваемую связь с Демерзелем. Судя по тому, как быстро распространялись слухи о том, что Демерзель – робот, меньшего и ждать было нечего.
Но и большего Селдон никак не ожидал, а потому, когда в его кабинете появился (пусть даже в виде голографического изображения) не кто иной, как Его Императорское Величество собственной персоной, Селдон опустился на стул, широко раскрыл рот, и, как ни пытался встать, у него этого не получалось.
Клеон знаком повелел Селдону сидеть.
– Вы, видимо, знаете о том, что происходит, Селдон? – сказал Император.
– Вы насчет разговоров о роботе, сир?
– Именно об этом. Что можно предпринять? Селдон, несмотря на разрешение сидеть, все-таки с трудом поднялся.
– Дело обстоит гораздо хуже, сир. Джоранум поднимает бунты по всему Трентору под флагом этих самых разговоров. По крайней мере, так говорят в новостях.
– Да? А вот я этого пока не знаю. Нет, конечно, зачем Императору знать правду?
– Императору не стоит волноваться, сир. Я уверен, что премьер-министр…
– Премьер-министр не делает ровным счетом ничего, даже меня не информирует. Я обращаюсь к вам и вашей психоистории. Скажите, что мне делать?
– Сир?
– Я с вами в игрушки играть не собираюсь, Селдон. Вы восемь лет работали над психоисторией. Премьер-министр утверждает, что мне не стоит принимать юридических мер к Джорануму. Но что же мне тогда делать?
– Ничего, сир, – прошептал Селдон.
– Вы ничего не можете мне посоветовать?
– Нет, сир. Я не о том. Я о том, что вам не следует ничего делать. Ничего!Премьер-министр совершенно прав, что отговаривает вас от юридических мер. От этого будет только хуже.
– Замечательно. А лучше от чего будет?
– Будет лучше, если вы не будете делать ровным счетом ничего. Пусть правительство позволит Джорануму делать то, что ему вздумается.
– И что это даст?
Селдон, стараясь скрыть отчаяние, негромко ответил:
– Скоро будет видно.
Император вдруг просиял. Куда девались злость и негодование!
– А-га! – сказал он заговорщицки. – Я понял! Ситуация у вас в руках!
– Сир, я не говорил, что…
– И не надо. Не надо ничего говорить. Я уже наслушался. Значит, так, ситуация у вас в руках, но мне нужны результаты. На моей стороне по-прежнему императорская гвардия и вооруженные силы. Они останутся мне верны, и, если дело дойдет до серьезных беспорядков, я не растеряюсь. Но для начала я дам вам шанс.
Изображение вспыхнуло и исчезло, а Селдон еще долго сидел, глядя на экран.
Впервые с того самого злосчастного момента, когда восемь лет назад он обмолвился о психоистории, он вынужден был столкнуться с неразрешимой задачей: от него требовали то, чего у него не было.
А было-то всего – дикие, неоформленные, призрачные мысли да то, что Юго Амариль называл интуицией.
За два дня Джоранум покорил Трентор. Где-то он бывал сам, куда-то выезжали его помощники. Как Гэри сказал Дорс, кампания была проведена прямо-таки по-военному.
– Ему бы родиться пораньше, – заметил он, – и вышел бы из него отличный адмирал. Балда, разменивается на политику.
– Разменивается? – удивилась Дорс. – При такой прыти он через неделю станет премьер-министром! Есть сообщения о том, что кое-какие гарнизоны переходят на его сторону.
– Все это скоро кончится, Дорс, – покачал головой Селдон.
– Что «это»? Триумф Джоранума или Империи?
– Триумф Джоранума. История с роботом, конечно, наделала жуткого шума, в особенности – эта листовка, но стоит немного поразмыслить весьма трезво, хладнокровно, и люди поймут, как нелепо это обвинение.
– Но, Гэри, мне-то ты можешь не лгать. Зачем ты-то притворяешься, что это все нелепо? И как только Джоранум мог узнать о том, что Демерзель – робот?
– А, ты про это? Рейч ему рассказал.
– Рейч?!
– Да. Он отлично справился с порученным делом и вернулся с обещанием Джоранума сделать его в один прекрасный день главой правительства Даля. Конечно, ему поверили. Я знал, что так и будет.
– То есть ты сказал Рейчу, что Демерзель – робот, и велел передать это Джорануму? – в ужасе спросила Дорс.
– Нет, этого я сделать не мог. Ты понимаешь, я ведь не мог сказать Рейчу да и кому бы то ни было, что Демерзель – робот. Рейчу я, как мог, старательно внушил, что Демерзель – не робот. А вот Джорануму он должен был сказать, что тот – робот. Так что у Рейча – самая твердая убежденность, что Джорануму он солгал.
– Но зачем, Гэри. Почему?
– Не из-за психоистории, я тебе честно скажу. Ты не уподобляйся, пожалуйста, Императору и не считай меня волшебником. Я только и хотел, чтобы Джоранум поверил, будто Демерзель – робот. Он ведь микогенец по рождению, так что его детство и юность наверняка прошли под флагом легенд о роботах. Значит, ему было бы легче поверить в такое, и он легко поверил да еще и решил, что народ поверит вместе с ним.
– Разве он не ошибся?
– В каком-то смысле – да. Когда пройдет первый шок, люди опомнятся и поймут, что все это – безумная выдумка, ну, если не поймут, то, по крайней мере, так подумают. Я убедил Демерзеля дать интервью по субэфирному головидению, которое будет передано на ключевые планеты Империи и в каждый из секторов Трентора. Он должен будет говорить о чем угодно, только ни словом не упоминать о роботах. Поддерживать эти разговоры сейчас смерти подобно. Люди будут слушать во все уши, но ничего не услышат о роботах. А потом, в самом конце, ему будет задан сакраментальный вопрос насчет листовки. Ему же надо будет только расхохотаться в ответ.
– Расхохотаться? Никогда не видела, чтобы Демерзель смеялся. Он и улыбается-то редко.
– На этот раз придется, Дорс. Ведь это – единственное, чего никто не ожидает от робота. Ты же видела роботов в фантастических фильмах? Там они всегда суровы, бесчувственны, бесчеловечны – такими их и представляет себе большинство людей. Так что Демерзелю и нужно будет единственное: расхохотаться. И вот еще что… Помнишь Протуберанца Четырнадцатого – правителя Микогена, верховного жреца тамошней религии?
– Еще бы. Суровый, бесчувственный, бесчеловечный. Он тоже никогда не смеялся.
– И на этот раз не рассмеется. Понимаешь, я проделал уйму работы в отношении Джоранума с того самого злосчастного дня, когда схлестнулся с его приспешниками на поле. Я знаю теперь его настоящее имя. Знаю, где он родился, кто были его родители, в какой школе он учился в детстве – и все эти документально подтвержденные сведения я отправил Протуберанцу Четырнадцатому. А я не думаю, чтобы Протуберанец жаловал Отступников.
– Но ты вроде бы говорил, что дискриминация тебе противна.
– Противна. Но я ведь не передал эту информацию на головидение, а все сообщил именно тому, кому и должен был сообщить, то бишь Протуберанцу Четырнадцатому.
– Вот он и начнет кампанию по дискриминации.
– Ничего у него не выйдет. Никто на Тренторе не обратит никакого внимания на Протуберанца – что бы он ни говорил.
– И что же тогда из этого выйдет?
– Увидим, Дорс, увидим. У меня нет результатов психоисторического анализа ситуации. Я даже не знаю, возможен ли такой анализ в принципе. Просто надеюсь, что ход моих мыслей верен.
Эдо Демерзель рассмеялся.
И не в первый раз. Они втроем – он, Гэри Селдон и Дорс Венабили, сидели в экранированной комнате, и ему то и дело по сигналу Гэри нужно было хохотать. Когда он откидывался на спинку кресла и оглушительно, раскатисто хохотал, Селдон качал головой.
– Нет, неубедительно. Не верю, – повторял он снова и снова.
Тогда Демерзель улыбнулся и рассмеялся, как смеялся бы человек, задетый за живое. Селдон недовольно поморщился.
– Ну и работенка… Я понимаю: рассказывать тебе анекдоты бесполезно. Ты можешь решить эту задачу только умом. Тебе нужно просто запомнить звучание смеха.
– А может, фонограмму пустить? – предложила Дорс.
– Нет! Это не будет Демерзель. Тогда мы все превратимся в компанию идиотов. Нет-нет, так не пойдет. Попробуй еще разок, Демерзель.
Демерзель попробовал, и Селдон наконец удовлетворился.
– Отлично. Запомни этот звук и воспроизведешь его, когда тебе зададут вопрос. Выглядеть ты должен искренне удивленным. Невозможно смеяться с каменным лицом. Улыбнись – ну, немножко, совсем капельку. Попробуй вот так рот скривить. Вот-вот. Совсем неплохо. А можешь увлажнить глаза?
– Что это такое – «увлажнить»? – возмущенно вмешалась Дорс. – Никто не «увлажняет» глаза. Это всего-навсего образное выражение.
– Не только, – возразил Селдон. – Бывает так, что человек не плачет, но глаза его увлажняются – от грусти, от радости, и вполне достаточно, чтобы оператор поймал отражение света от этих набежавших на глаза слез, вот и все.
– Нет, ты что, действительно ждешь, что Демерзель зальется слезами?
А Демерзель совершенно спокойно сказал:
– Это вовсе не трудно. Мои глаза время от времени производят слезы – для того чтобы очищать глаза. Но слез бывает немного. Правда, я могу попробовать представить, что в глаз попала соринка, ну, или еще что-нибудь в таком роде.
– Попробуй, – согласился Селдон. – От этого не умирают.
И вот настал день трансляции интервью с премьер-министром по субэфирному головидению. Демерзель сначала выступил с речью и говорил в обычной своей манере – холодно, сдержанно, информативно, без всякой патетики. Люди в миллионах миров во все глаза смотрели и во все уши слушали, что говорит Демерзель, но не слышали ни слова о роботах. Наконец речь подошла к концу, и Демерзель объявил, что готов ответить на вопросы.
Ждать ему долго не пришлось. Первый же вопрос оказался тем самым, сакраментальным:
– Господин премьер-министр, вы – робот?
Демерзель несколько мгновений спокойно смотрел на тележурналиста. А потом улыбнулся, плечи его слегка затряслись, и он расхохотался. Смех его не был громким, оглушительным, но так искренне мог смеяться только тот, кому подобное предположение показалось донельзя потешным и нелепым. Смех премьер-министра звучал так заразительно, что многомиллионная аудитория замерла, а затем принялась хохотать вместе с ним.
Демерзель дождался, пока стихнет смех в студии, и, утерев набежавшие на глаза слезы, спросил у журналиста:
– Ответить? Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?
Улыбка еще не сошла с его лица, когда экран погас.
– Уверен, – сказал Селдон, – наша затея сработала. Конечно, обратная реакция наступит не мгновенно. На это потребуется время. Но уже сейчас общественное мнение меняется в нужном направлении. На самом деле я кое-что понял уже тогда, на университетском поле, когда прервал выступление Намарти. Аудитория была у него в руках до тех пор, покуда я не вмешался и не противопоставил свой пыл их численному преимуществу. Аудитория тут же переметнулась на мою сторону.
– И ты думаешь, что теперешняя ситуация аналогична той?
– Конечно. Раз уж у меня нет психоистории, приходится прибегать к аналогиям, ну, и еще к разуму, который у меня есть от природы. Что мы имели? Мы имели премьер-министра, которого обложили со всех сторон, как на охоте, а он встретил обвинение улыбкой и хохотом – самыми что ни на есть нероботскими проявлениями, какими только мог, а это само по себе уже было самым лучшим ответом на вопрос. И, естественно, симпатии начали склоняться в его сторону. Помешать процессу невозможно. Но это – только начало. Нужно дождаться, пока в игру вступит Протуберанец Четырнадцатый. Послушаем, что он скажет.
– В этом ты тоже уверен?
– На все сто.
Теннис был одним из любимых видов спорта Гэри, но он гораздо больше любил играть сам, чем наблюдать, как играют другие. И потому он завистливо наблюдал за тем, как Император Клеон, одетый в спортивную форму, прыгает по корту, отражая удары. Теннис был весьма своеобразный, императорский, так сказать, именно такой вариант этой игры обожали Императоры: ракетка была компьютеризирована и наклонялась под нужным углом в зависимости от нажатия на кнопку, вмонтированную в рукоятку. Гэри и сам не раз пытался приспособиться к игре такой ракеткой, но пришел к выводу, что это – целая отдельная наука, а времени на ее освоение у Селдона не было.
Клеон послал мяч режущим ударом и выиграл сет. С корта он ушел под громкие рукоплескания наблюдавших за игрой чиновников.
– Поздравляю, сир, – сказал ему Селдон. – Вы играли просто превосходно.
– Вам так кажется, Селдон? – безразлично спросил Клеон. – А я никакого удовольствия не получил. Они, знаете ли, подыгрывают мне.
– В таком случае, сир, может быть, вам следует просить ваших противников играть более упорно?
– Не выйдет ничего, – махнул рукой Клеон. – Они все равно будут стараться проиграть. А если бы они обыгрывали меня, я бы получал от игры еще меньше удовольствия, чем от сомнительных побед. Быть Императором не так уж весело, Селдон. И Джоранум это поймет, если ему когда-либо суждено будет занять это место.
Император скрылся за дверью персональной душевой и вскоре появился вымытый, высушенный и одетый совсем иначе.
– Ну, Селдон, – проговорил он, взмахом руки повелев всем остальным удалиться. – Теннисный корт – вполне подходящее место для уединенной беседы. Погода к тому же просто замечательная, так что давайте здесь и поговорим. Я прочитал послание этого Протуберанца Четырнадцатого. Вы полагаете, что этого достаточно?
– Вполне, сир. Из этого послания явствует, что Джоранум объявлен Отступником по законам Микогена и обвиняется в святотатстве.
– Значит, ему конец?
– Ему нанесен сокрушительный, я бы сказал, смертельный удар, сир. Теперь мало кто поверит в россказни, что наш премьер-министр – какой-то там робот. Более того, Джоранум теперь предстает в образе лжеца, позера и даже хуже – человека, которого в этом уличили.
– Уличили, точно, – задумчиво проговорил Клеон. – Вы хотите сказать, что если просто лжешь, но тебя не ловят на этом – это замечательно, но когда тебя уличают во лжи – это некрасиво, унизительно и ни у кого не может вызвать восхищения.
– Вы удивительно верно выразили мою мысль, сир.
– Стало быть, Джоранум более не опасен.
– В этом мы не можем быть абсолютно уверены, сир. Он даже теперь способен оправиться от потрясения. Его организация пока жива, и многие из его последователей верны ему. В истории хватает примеров, когда людям удавалось вернуться после поражений столь же сокрушительных, как теперешнее поражение Джоранума, и даже более сокрушительных.
– Раз так, надо его казнить, Селдон.
Селдон покачал головой.
– Это было бы неразумно, сир. Вы же не хотите спровоцировать восстание и предстать в роли деспота.
Клеон нахмурился.
– Ну вот, и Демерзель то же самое говорит. Стоит мне только пожелать принять решительные меры, как он тут же бормочет слово «деспот». Ведь были до меня Императоры, которые только то и делали, что прибегали к решительным мерам, и в итоге ими восхищались и считали их не деспотами, а просто людьми сильными и решительными.
– Это верно, сир, но мы живем в тревожное время. И потом, казнь не так уж необходима. Вы можете достичь желаемой цели способом, который позволит вам прослыть просвещенным и милосердным монархом.
– Прослыть? Я не ослышался?
– Я оговорился, сир. Остатьсяпросвещенным и милосердным. Казнь Джоранума выглядела бы как месть, а месть – всегда проявление слабости. А вы, будучи Императором, призваны с добротой – и даже по-отечески – относиться ко всем вашим подданным и к их убеждениям. Для вас, Императора, все люди равны.
– О чем это вы толкуете?
– О том, сир, что Джоранум нанес удар по священным чувствам микогенцев и вас ужаснуло его святотатственное преступление, его ложь, направленная на то, чтобы скрыть свое истинное происхождение. Что может быть лучше того, чтобы передать Джоранума микогенцам, и пусть они сами с ним разбираются? Вам будут рукоплескать за столь разумный подход к решению всеимперской проблемы.
– А микогенцы его казнят, как вы думаете?
– Очень может быть, сир. Их законы в отношении святотатственных поступков исключительно суровы. В лучшем случае его ждут пожизненное заключение и каторжные работы.
– Замечательно, – улыбнулся Клеон. – При таком раскладе я останусь гуманным и терпимым, а они сделают за меня грязную работу.
– Так оно и будет, сир, если вы на самом делепередадите Джоранума в руки микогенцев. Но и это может вызвать недовольство.
– Послушайте, вы меня совсем запутали. Что же мне делать в конце концов?
– Дайте Джорануму возможность выбора. Скажите ему, что во имя блага всех народов Империи вы призваны передать его в руки микогенского правосудия, но ваша гуманность подсказывает вам, что микогенцы могут обойтись с ним излишне сурово. Следовательно, в качестве альтернативы, он может удалиться на Нишайю, маленькую, отдаленную планету, откуда, как он утверждал,он родом, и прожить там остаток своих дней в покое и безвестности. Конечно, вы позаботитесь о том, чтобы он находился там под охраной.
– И тогда все решится?
– Безусловно. Для Джоранума возвращение в Микоген было бы равно самоубийству, а он на меня не произвел впечатление человека, склонного к подобным вещам. Он, несомненно, выберет Нишайю, и хотя это более разумный выход, он все равно унизителен. Став ссыльным на Нишайе, он вряд ли сумеет остаться во главе какого бы то ни было движения, направленного на захват Империи. Его партия, конечно же, распадется. Может быть, они какое-то время и будут устраивать демонстрации с ликом Джоранума на флагах, но, согласитесь, поддерживать труса – занятие не самое благодарное.
– Восхитительно! Как вы только до всего этого додумались, Селдон? – с искренним восторгом воскликнул Клеон.
– Ну, – пожал плечами Селдон, – мне показалось вполне естественным предположить, что…
– Не надо, – прервал его Клеон. – Я не жду, что вы мне скажете правду, а если скажете, я ее вряд ли пойму. Я вам вот что скажу… Демерзель уходит в отставку. Последние события дались ему нелегко, и он считает, что ему пора на отдых. Я с ним вполне согласен. Но без премьер-министра мне не обойтись, и с этой минуты им становитесь вы.
– Сир! – воскликнул Селдон в ужасе и удивлении.
– Премьер-министр Гэри Селдон, – спокойно проговорил Клеон. – Император желает этого.
