Текст книги "На земле достаточно места (Сборник рассказов)"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Ну, надо же, какой красавец!

Ну и пусть, пусть знают – да, она, может, и не такая красавица, как Глэдис Клефферн, и не такая богачка, но ни у кого, ни у кого на свете нет такого красивого любовника!

И тут она снова-снова-снова вспомнила, что Тони был всего-навсего машиной. Клер похолодела и прокричала в пустоту гостиной – дико, беспомощно:

– Уходи!!! Оставь меня!!!

Клер заперлась в спальне и проплакала всю ночь. А утром, еще до рассвета, пока на улицах не было пешеходов, приехала машина и увезла Тони.

Лоренс Белмонт проходил мимо двери кабинета д-ра Кэлвин и, сам не зная почему, постучал. Он застал в кабинете математика, Питера Богерта, но это его нисколько не смутило.

– Клер сказала мне, что фирма оплатила все, что сделано в нашем доме…

– Да, – кивнула Сьюзен Кэлвин. – Мы пошли на эти затраты, сочтя их необходимыми для успешного завершения эксперимента. Но приказ о вашем назначении на пост главного инженера уже подписан, так что, я надеюсь, ваше материальное положение позволит вам теперь управиться с вашим новым домом?

– Я не об этом. Раз Вашингтон дал согласие на официальное проведение экспериментов, мы сможем меньше чем через год приобрести собственную модель «ТН-3».

Он нерешительно повернулся к двери, но вернулся обратно.

Сьюзен Кэлвин поторопила его:

– Ну, что еще, мистер Белмонт?

– Я хотел бы понять… – смущенно начал Ларри. – Я хотел бы понять, что же произошло. Она… я хочу сказать – Клер, так изменилась! Дело не только в ее внешности, хотя, честно говоря, я поражен.

Он нервно рассмеялся:

– Это не она. Это не моя жена – мне трудно это объяснить.

– А зачем объяснять? Разве вы разочарованы происшедшими изменениями?

– О, что вы, наоборот. Но это… немножко пугает, понимаете?

– Я бы на вашем месте так не волновалась, мистер Белмонт. Ваша жена вела себя безукоризненно. Если честно, то я даже не ожидала, что эксперимент пройдет столь успешно. Благодаря ему мы теперь точно знаем, какие именно изменения необходимо ввести в конструкцию модели «ТН-3», и заслуга эта целиком и полностью принадлежит миссис Белмонт. Если хотите, чтобы я была с вами откровенна до конца, то я скажу, что ваше повышение в должности – в большей мере заслуга вашей жены, чем ваша собственная.

Ларри поморщился:

– Ну, это уж дело семейное… – пробормотал он и быстро удалился.

Сьюзен Кэлвин долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь.

– Кажется, выстрел попал в цель, – я надеюсь… Вы прочли отчет Тони, Питер?

– От корки до корки, – ответил Богерт. – И, по-моему, модель «ТН-3» нуждается в серьезной доработке.

– О, и вы такого мнения? И почему же вы так думаете?

Богерт нахмурился.

– При чем тут мое мнение? Ясно как белый день – мы не можем выпускать роботов, которые крутят любовь со своими хозяйками.

– Любовь! – фыркнула Сьюзен. – Питер, вы удивляете меня. Неужели вам непонятно? Робот обязан выполнять Первый Закон. Он не мог позволить, чтобы человеку был причинен вред, а вред Клер Белмонт причиняла она сама – своим комплексом неполноценности. Вот он и разыграл любовную сцену: какая женщина не дрогнет от сознания, что сумела пробудить страсть в машине – холодной, бесчувственной машине! И занавески в тот вечер он раздвинул тоже нарочно, чтобы гости могли увидеть пикантную сцену и позавидовать, – и при этом никакого риска для супружеского счастья Клер. Думаю, тут Тони просто превзошел сам себя…

– Вы так думаете? Но какая разница, притворялся он или нет? Все равно это непозволительно. Перечитайте отчет еще раз. Она избегала его. Она кричала, когда он обнимал ее. Она глаз не сомкнула в последнюю ночь. У нее была истерика. Разве мы имеем право допустить подобные вещи?

– Питер, вы слепы. Так же слепы, как я была когда-то. Модель «ТН-3» будет серьезно переделана, но совсем не по этой причине. Как раз наоборот. Странно только, как я сразу не додумалась…

Взгляд Сьюзен стал отрешенно-задумчивым:

– Но тут уж дело в моих собственных недостатках. Видите ли, Питер, машины не умеют влюбляться. Но зато умеют женщины – даже тогда, когда это так страшно и совершенно безнадежно!

Адский огонь

Hell-Fire (1956). Перевод: И. Зивьевой

Вокруг царила особая атмосфера всеобщего легкого возбуждения, когда хорошо воспитанная публика, с нетерпением поглядывая на занавес, ожидает начала премьеры. Горстка ученых, кое-кто из знати, несколько конгрессменов и совсем мало репортеров – вот и все, кто счел нужным прийти сюда.

Элвин Хорнер из Вашингтонского бюро континентальной прессы рядом с собой увидел Джозефа Винченцо из Лос-Аламоса и обратился к нему:

– Уж теперь-то мы наверняка чему-то научимся.

Винченцо пристально взглянул на него сквозь бифокальные стекла и ответил:

– Это не главное.

Хорнер нахмурился. Сегодня им впервые предстояло увидеть уникальные кадры сверхзамедленной съемки атомного взрыва. С помощью хитроумных линз, меняющих направленную поляризацию вспышек, момент взрыва будет разделен на отдельные снимки, снятые с выдержкой в одну миллиардную долю секунды. Вчера была взорвана атомная бомба. А сегодня эти кадры покажут им взрыв во всех невероятных, удивительных подробностях.

– Думаете, это не сработает? – спросил Хорнер.

Лицо Винченцо мучительно исказилось.

– Конечно, сработает. Мы уже проводили предварительные испытания. Но главное заключается в том, что …

– В чем же?

– Что эти бомбы означают смертный приговор человечеству. Мне кажется, мы не способны чему-либо научиться. – Винченцо мотнул головой. – Вон, полюбуйтесь на них. Они взволнованы, их нервы трепещут, но они не испытывают страха.

– Им известна опасность, которую несет в себе атомная бомба. И они тоже боятся, – возразил репортер.

– Не совсем, – сказал ученый. – Я видел людей, которые наблюдали за взрывом водородной бомбы, обратившей в ничто целый остров, а потом шли спокойно домой и ложились спать. Такова человеческая натура. Им тысячелетиями проповедуют об адском огне как о наказании для грешников, а эффекта практически никакого.

– Адский огонь… Сэр, Вы верующий?

– То, что вы видели вчера, было адским огнем. Взрывающаяся атомная бомба и есть адский огонь. В буквальном смысле.

Хорнеру было достаточно. Он пересел на другое место, но с беспокойством следил за публикой. Испытывал ли хоть один из них страх? Задумывался ли в тревоге хоть кто-то об адском огне? Таких здесь Хорнер что-то не замечал.

Огни погасли, и сразу заработал проектор. На экране во весь рост встала башня, начиненная огнем. Зрители застыли в напряженном молчании.

Затем на самой верхушке башни появилось крохотное пятнышко света – сверкающая и пылающая нестерпимым огнем точка. Она медленно распускалась – словно цветок, один за другим лениво разгибающий свои лепестки; игра света и тени придавала ей странные колеблющиеся очертания. Точка постепенно принимала форму овала.

Кто-то сдавленно вскрикнул, потом другие. Резкий всплеск невнятного гомона сменился мертвой тишиной. Хорнер явственно ощущал запах ужаса, он языком осязал вкус страха во рту и чувствовал, как леденеет кровь.

Овальный огненный шарик пророс побегами и, перед тем как, стремительно вспыхнув, превратиться в ослепительную до белизны сферу, на мгновение замер.

То мгновение статического равновесия… на огненном шарике проявились темные пятна глаз, над которыми темными тонкими линиями выступали брови; линия волос, спускавшаяся ко лбу V-образным мысом; поднятые уголки рта, неистово хохочущего в адском огне… и рога.

Трубный глас. (Седьмая труба)

The Last Trump (1955). Перевод: И. Зивьевой

Архангел Гавриил относился ко всему этому делу очень безразлично. Он лениво погладил кончиком крыла планету Марс, которая не реагировала на его прикосновение.

– Вопрос решен, Этериель, – сказал он. – Сейчас уже ничего нельзя сделать. День светопреставления назначен.

Этериель, совсем молоденький серафим, созданный всего за тысячу лет до нашей эры, при этих словах задрожал, и в космосе ясно обозначились светлые расходящиеся круги. Как только он появился на свет, ему поручили ведать делами Земли и ее окрестностей. Эта должность была синекурой, тепленьким местечком, она не открывала никаких перспектив продвижения по службе. Но многовековая привычка заставляла его, вопреки всему, гордиться своим миром.

– Значит, вы хотите уничтожить мой мир без предупреждения?

– Вовсе нет. На этот счет есть некоторые указания в книге Даниила и в откровении святого Иоанна. Они достаточно ясны.

– Ясны? После того как их столько раз переписывали? Не знаю, остались ли там неизмененными хоть два слова подряд.

– Есть намеки в Ригведе и в книге Конфуция…

– Но они достояние избранных…

– Об этом прямо говорится в «Поэме о Гильгамеше».

– Большая часть «Поэмы о Гильгамеше» была уничтожена вместе с библиотекой Ашшурбанипала.

– Некоторые указания можно найти в очертаниях пирамиды Хеопса и рисунке мозаики Тадж-Махала…

– Они такие туманные, что ни один человек не мог как следует истолковать их.

Гавриил услало сказал:

– Если вы собираетесь против всего возражать, то нет смысла говорить на эту тему. Во всяком случае, уж вам-то следовало об этом знать. Все нужные документы есть в досье Небесного Совета. Вы могли ознакомиться с ними в любое время.

– Я был занят здесь по горло. Вы не представляете, как успешно орудует дьявол на этой планете. Я прилагал все силы, чтобы одолеть его, и все-таки…

– Как же, знаю, – Гавриил погладил крылом пролетавшую мимо комету. – Что говорить, он добился там кое-каких побед. Мне однажды пришлось познакомиться с устройством этой планетки. Это как будто одна из систем, основанных на взаимосвязи массы и энергии.

– Да, верно.

– И они с этим шутят?

– Боюсь, что так.

– Тогда, пожалуй, сейчас самое время покончить с этой затеей.

– Я сумею это уладить, поверьте мне. Они не уничтожат себя своими ядерными бомбами.

– Как сказать… Ну а теперь, Этериель, позвольте мне взяться за дело. Назначенное время приближается.

– Сначала покажите мне документы, – продолжал упорствовать серафим.

– Пожалуйста, если вы настаиваете.

На черном небесном своде безвоздушного пространства яркими буквами вспыхнул текст акта Небесного Совета.

Этериель прочел вслух:

«По приказу Небесного Совета настоящим предписывается архангелу Гавриилу порядковый номер и т. д. и т. п. (ладно, положим, это вы) приблизиться к планете класса А номер Г 743990, которая в дальнейшем будет именоваться Землей, и 1 января 1967 года в 12 часов дня по местному времени…».

Этериель помрачнел и дочитал текст про себя.

– Довольны?

– Нет, но ничего не поделаешь.

Гавриил улыбнулся. В небе появилась сверкающая золотая труба, по форме похожая на обычную, и простерлась от Земли до Солнца. Гавриил поднес ее к своим губам.

– Подождите! – в отчаянии воскликнул Этериель. – Я попробую обратиться в Совет.

– А что это даст? Под актом стоит подпись Владыки, а всякое постановление, подписанное им, не подлежит отмене. Извините, до назначенного срока остались считанные секунды.

Гавриил дунул в трубу, и чистый звук чудесного тона наполнил Вселенную до самой далекой звезды. На ничтожное мгновение, такое же неуловимое, как черта, отделяющая прошлое от будущего, все замерло, а потом вся система миров рухнула и материя обратилась в состояние первобытного хаоса, из которого она когда-то возникла по Слову. Исчезли звезды и туманности, космическая пыль и Солнце, планеты и Луна – все, все за исключением самой Земли, которая вращалась теперь в совершенно пустой Вселенной.

Трубный глас прозвучал.

Р. Е. Манн (которого все знакомые называли просто Р. Е.) вошел в контору фабрики «Билликен Битси» и мрачно уставился на склонившегося над грудой бумаг, изможденного высокого человека, которому аккуратные седые усики придавали какую-то старомодную элегантность.

Р. Е. взглянул на свои наручные часы, которые по-прежнему показывали 7.01. В этот момент они остановились. Это было, разумеется, восточное поясное время – 12.01 по гринвичу.

Сидевший за столом поднял голову и несколько мгновений тупо смотрел на Р. Е, затем спросил:

– Что вам угодно?

– Горас Билликен, если не ошибаюсь? Владелец этой фабрики?

– Да.

– А я Р. Е. Манн. Не мог пройти мимо, увидев человека за работой. Вы разве не знаете, что за день сегодня?

– Сегодня?

– Да. День воскрешения из мертвых.

– Ах, вы об этом. Знаю. Я слышал, как прозвучала труба. Вот уж действительно мертвого разбудит… Ничего себе, правда?

С минуту он радостно посмеивался, потом продолжал:

– Труба подняла меня в семь утра. Я толкнул жену. Она спала, конечно. Я всегда говорил, что она проспит второе пришествие. «Это трубный глас, дорогая», – говорю ей. А Ортенс – это моя жена– сказала только «хорошо» и опять заснула. Я принял ванну, побрился, оделся и пришел сюда заняться делами.

– Но зачем?

– А почему бы нет?

– Никто из ваших рабочих не пришел.

– Да, бедняжки. Им бы только не работать. Это и следовало от них ожидать. А впрочем, не каждый день наступает конец света. Откровенно говоря, я даже доволен. Смогу без всяких помех привести в порядок свою корреспонденцию. Телефон ни разу не звонил. – Он встал и подошел к окну. – Все стало гораздо лучше. Нет слепящего солнца, снег сошел. Приятный свет и приятная температура. Очень хорошо задумано… Но, извините, у меня столько дел… Если не возражаете…

– Минуточку, Горас, – прервал его чей-то громкий хриплый голос.

Некий джентльмен, удивительно похожий на Билликена, только покряжистее, перешагнул порог конторы, выставив вперед массивный нос и остановился перед столом в позе оскорбленного достоинства. Он выглядел очень внушительно, даже несмотря на то, что был совершенно голый.

– Будь любезен сказать – почему ты закрыл фабрику?

Билликен побледнел.

– Боже мой, это отец. Откуда ты?

– Из могилы, – зарычал Билликен-старший. – Откуда же еще? Сейчас из-под земли выходят десятками. И все голые. Женщины тоже!

Билликен откашлялся.

– Я достану тебе кое-какую одежду, отец. Схожу принесу из дома.

– Не стоит возиться с этим. Займемся делами. Да, делами!

Оторопевший oт неожиданности Р. Е. пришел в себя и решил тоже вступить в разговор.

– Из могил выходят все сразу, сэр? – спросил он.

Задавая этот вопрос, он с любопытством разглядывал Билликена-старшего. Тот казался крепышом. У него были изборожденные морщинами, но пышущие здоровьем щеки. Ему столько же лет, решил Р. Е., сколько было в момент смерти, но у него идеальный для этого возраста организм.

Билликен-старший ответил:

– Нет, сэр, не сразу. Сначала выходят из тех могил, что посвежее. Поттсби умер на пять лет раньше меня, а вышел из могилы на пять минут позже. Увидев его, я решил уйти от него подальше. Хватит с меня, я  был сыт им по горло, когда… Да, вот что! – воскликнул он, ударив кулаком по столу. – Я не нашел ни такси, ни автобусов. Телефон не работает. Пришлось идти пешком. Я прошел двадцать миль.

Билликен-старший бросил довольный взгляд на свое обнаженное тело.

– А что же такого? – продолжал он – Сейчас тепло. Почти все ходят голые… Но послушай, сынок. Я пришел сюда не для пустой болтовни. Почему фабрика закрыта?

– Она не закрыта. Сегодня необычный день.

– Необычный день, скажи пожалуйста! Сходи-ка в профсоюз и передай им, что день второго пришествия не предусмотрен в коллективном договоре. С каждого рабочего мы сделаем вычет за каждую пропущенную минуту!

Билликен пристально посмотрел на отца.

– Я не пойду, – упрямо сказал он. – Не забывай, ты здесь больше не распоряжаешься. Я хозяин.

– Ах, ты? По какому праву?

– По твоему завещанию.

– Хорошо. Так я его аннулирую.

– Ты не можешь, отец. Ты умер. Пусть ты кажешься живым, но у меня есть свидетели. Есть заключение врача. Есть расписки похоронного бюро. Я могу привлечь для показаний могильщиков.

Билликен-старший молча смотрел на сына. Потом, не торопясь, сел на стул и скрестил ноги.

– Если уж на то пошло, мы все теперь мертвые, – сказал он. – Наступил конец света. Разве не так?

– Но ты юридически признан умершим, а я нет.

– О, мы это изменим, сынок. Теперь нас будет больше, чем вас, а голоса чего-то стоят!

Билликен-младший вспыхнул и резко хлопнул ладонью по столу.

– Отец, я не хотел касаться этого вопроса, но ты меня заставляешь. Я уверен, что мать уже сейчас сидит дома и ждет тебя. Вероятно, ей тоже пришлось идти по улицам… гм… голой. И, наверно, у нее не очень хорошее настроение.

– Боже мой! – воскликнул, бледнея, Билликен-старший.

– И ты, наверно, помнишь – она всегда хотела, чтобы ты отошел от дел.

Билликен-старший быстро принял решение.

– Нет, я не пойду домой. Это кошмар! Неужели для всей этой затеи с воскрешением из мертвых нет никаких границ? Это же просто анархия! Они хватили через край! Я не пойду домой.

Тут в контору внезапно вошел довольно полный джентльмен с гладким розовым лицом и пушистыми бакенбардами.

– Добрый день, – сказал он холодно.

– Отец! – воскликнул Бипликен-старший.

– Дедушка! – воскликнул Билликен-младший.

Вновь пришедший дженгльмен хмуро посмотрел на Билликена-младшего.

– Если ты мой внук, то сильно постарел. Никак не скажешь, что ты переменился к лучшему.

Билликен-младший кисло улыбнулся и промолчал. Впрочем, дед и не ждал ответа. Он сказал:

– А теперь расскажите мне о положении дел. Я возьму в свои руки управление фабрикой.

При этих словах деда в комнате поднялся гвалт. Сын и внук кричали в один голос, дед побагровел и что-то рявкал им в ответ, властно ударяя по полу воображаемой палкой.

– Джентльмены, – укоризненно сказал Р. Е.

– Джентльмены, – сказал он, повысив голос.

– Джентльмены! – закричал он во всю глотку.

Перепалка резко оборвалась, и все повернулись к нему.

– Не понимаю вашего спора, – сказал Р. Е. – Какой товар вы производите?

– Битси. – ответил Билликен-младший.

– Это, кажется, расфасованные завтраки?

– Насыщенные энергией из золотистых хрустящих хлопьев, – сказал Билликен-младший.

– Обсыпанные сладким, как мед, чистым сахаром. Не еда, а лакомство! – воскликнул Билликен-старший.

– Возбуждают даже самый скверный аппетит!– зарычал Билликен-дед.

– Вот в том-то и дело, – сказал Р. Е. – Чей аппетит?

Все тупо уставились на него.

– О чем это вы? – спросил Билликен-мдадший.

– Разве кто из вас голоден? Я нет, – сказал Р. Е.

– Что плетёт этот дурак? – сердито спросил Билликен-дед. Он ткнул в живот Р. Е. своей невидимой палкой.

– Поймите, теперь уже никто не захочет есть, – сказал Р. Е., – после светопреставления еда не нужна.

Выражение лиц Билликенов говорило само за себя. Каждый из них, очевидно, проверил свой аппетит и убедился, что он отсутствует.

Билликен-младший стал бледнее мертвеца.

– Мы разорены, – пролепетал он.

Билликен-дед изо всех сил ударил по полу воображаемой палкой.

– Незаконная конфискация собственности! – закричал он. – Я подам в суд! В суд!

– Грубое нарушение конституции! – поддержал его Билликен-старший.

– Если вы найдете, кому подать жалобу, – любезно сказал Р. Е., – позвольте пожелать вам удачи. А теперь, если разрешите, я пойду на кладбище.

Он надел шляпу и вышел.

Трепетавший от волнения Этериель стоял перед окруженным сиянием шестикрылым херувимом.

– Насколько понимаю, ваша Вселенная демонтирована, – сказал херувим.

– Да, именно так.

– Вы, конечно, не ждете от меня, чтобы я снова собрал ее?

– Я хочу только одного: устройте мне встречу с Владыкой.

При этих словах херувим немедленно выказал знаки глубочайшего почтения. Концы двух крыльев он приложил к ногам, двумя крыльями прикрыл глаза и двумя рот. Потом, приняв обычное положение, он сказал:

– Владыка сильно занят. Ему приходится решать мириады всяких вопросов.

– Кто с этим спорит? Я только хочу сказать, что при нынешнем положении дел наш противник добьется окончательной победы.

– Сатана?

– Это древнееврейское название дьявола, – нетерпеливо ответил Этериель – Я мог бы сказать ахриман, это – персидское слово. Во всяком случае, я имею в виду именно дьявола.

– Но что вам даст встреча с Владыкой? Разрешение на трубный глас подписано, его нельзя отменить. Владыка никогда не согласится ослабить свой высокий авторитет, изменив хотя бы слово в своем официальном документе.

– Это окончательно? Вы не устроите мне эту встречу?

– Нет, не могу.

– Тогда попробую попасть к Владыке без разрешения. Я прорвусь к нему. Пусть погибну…

– Святотатство, – пролепетал в ужасе херувим.

Раздался слабый громовой удар. – Этериель устремился вверх и исчез.

Р. Е. шел по улицам, переполненным народом. Постепенно он привык к необычному облику толпившихся кругом людей – растерянных, недоверчивых, апатичных, одетых как попало, а чаще всего ходивших совсем без одежды.

Девочка, по виду лет двенадцати, повисла на железных воротах и, стоя одной ногой на перекладине, раскачивала их взад и вперед. Когда Р. Е. проходил мимо, она вдруг произнесла:

– Здравствуйте, мистер.

– Здравствуй, – ответил Р. Е.

Девочка была одета, а значит, не принадлежала к числу… э-э… «возвращенцев».

– У нас в доме новый ребеночек, – сказала девочка. – Она мне сестра и когда-то уже была у меня. Мама плачет, а меня послали сюда.

– Хорошо, хорошо, – отозвался Р. Е. и, пройдя за ограду, направился по вымощенной дорожке к дому, ненавязчиво претендующего на принадлежность к среднему классу.

Он позвонил в дверь и, не получив ответа, открыл ее и ступил через порог.

Откуда-то доносились приглушенные всхлипывания. Р. Е. пошел на эти звуки и, подойдя к одной из дверей, постучал. Находившийся в комнате мужчина примерно пятидесяти лет – грузный, с изрядно поредевшей шевелюрой и довольно упитанными щеками и подбородком – посмотрел на гостя со смешанным чувством удивления и негодования:

– Кто вы?

Р. Е. снял шляпу.

– Я подумал, что мог бы помочь вам. Ваша девочка там, на улице…

Сидевшая на стуле у двухспальной кровати женщина подняла голову и без всякой надежды взглянула на него. Ее волосы были тронуты сединой. Лицо распухло от слез и подурнело, на тыльной стороне кистей выделялись синеватые жилки. На кровати лежал пухленький и голенький младенец, который вяло сучил ножками и бессмысленно поводил младенческим невидящим взглядом.

– Это мой ребенок, девочка, – сказала женщина. – Она родилась в этом доме двадцать три года тому назад и в этом же доме умерла десяти дней от роду. Я так тосковала по ней.

– А теперь она снова с вами, – проговорил Р. Е.

– Слишком поздно! – неистово вскричала женщина. – У меня было еще трое детей. Моя старшая дочь замужем, сын – в армии. Я слишком стара, чтобы иметь сейчас ребенка. И даже если… даже если…

Мышцы ее лица прилагали героические усилия, чтобы сдержать слезы, но потерпели неудачу.

– Это не настоящий ребенок, – монотонным, невыразительным голосом произнес ее муж. – Он не пачкает пеленок. Ему не требуется молока. Что нам делать? Он никогда не вырастет. Он навсегда останется младенцем.

Р. Е. покачал головой.

– Не знаю, – сказал он. – Я думаю, что ничем не смогу помочь вам.

Он спокойно вышел. Он хладнокровно подумал о больницах. В каждой из них сейчас, наверное, появляются тысячи детей.

Складывают их на полки, зло усмехнулся он про себя. Штабелями, как дрова. О них не нужно заботиться. Их маленькие тельца – всего лишь хранители несокрушимой искры жизни.

Он прошел мимо двух мальчиков – по всей видимости, одного биологического возраста. Обоим было, очевидно, лет по десять. Их пронзительные голоса невольно привлекли его внимание. В неярком, без солнца, свете обнаженное тело одного из мальчиков сияло белизной; значит, он был «возвращенцем». Другой им не был. Р. Е. остановился, чтобы послушать, о чем они говорят.

– Я болел скарлатиной, – заявил тот, что был без одежды, и в его голосе прозвучали явные нотки превосходства.

– Вот здорово! – с чувством зависти, как показалось Р.Е., протянул одетый.

– От нее-то я и умер.

– Вот здорово! А тебя лечили пенициллином или ауреомицином?

– Чего?

– Это лекарства.

– Никогда не слышал о таких.

– Еще бы! Да ты о многом не слышал.

– Но не меньше твоего знаю.

– Да ну? А кто сейчас президент Соединенных Штатов?

– Уоррен Хардинг, вот кто.

– Ты что, спятил? Эйзенхауэр.

– А кто он такой?

– Ты когда-нибудь смотрел телевизор?

– А что это?

Одетый мальчик оглушительно завопил:

– Это такая штука, которую ты включаешь и смотришь комиков, всякие там кинокартины, ковбоев, космических рейнджеров – в общем, все, что пожелаешь!

– Давай посмотрим его.

Последовала пауза, и затем мальчик из настоящего времени произнес:

– Он перестал показывать.

– Скажи лучше, что он никогда и не показывал, – не скрывая презрения, пронзительно закричал мальчик из прошлого. – Ты все это выдумал.

Пожав плечами, Р. Е. продолжил свой путь.

Когда он вышел из города по дороге на кладбище, толпа заметно поредела. Все, кто ему встречался, шли к городу, и все они были голыми.

Какой-то мужчина остановил его. Это был бодрый, розовощекий старик, совсем седой, со следами пенсне не переносице. Но самого пенсне на нем не было.

– Добрый день, друг мой, – сказал старик. – Вас первого вижу одетым. Наверно, были живы, когда прозвучал трубный глас?

– Да, был жив.

– Взгляните, какая кругом благодать! Какое великолепие! Возрадуемся, брат мой!

– Так вам это нравится?

– Нравится? Мало сказать нравится – радость, чистая и светлая радость наполняет меня. Смотрите, какое кругом сияние! Это сияние первого дня творения. Мягкое, спокойное, какое было на Земле до создания Солнца, Луны и звезд. Вы помните, конечно, Книгу Бытия, там об этом сказано. А какая сейчас приятная теплота! Это, должно быть, одно из высших благ рая. Нет изнуряющей жары, но и не холодно. Мужчины и женщины ходят без одежды, не чувствуя стыда.

– В самом деле! – воскликнул Р. Е. – Я сейчас не обращал никакого внимания на женщин.

– Понятно, нет. Похоти и греховных мыслей, о которых мы знаем по нашей земной жизни, теперь не осталось. Но позвольте мне представиться. В земной жизни меня звали Уинтроп Хестер. Я родился в 1812 году и умер в 1884-ом, по нашему тогдашнему летосчислению. Последние сорок лет жизни я ревностно грудился, пытаясь привести свою паству в царство божие, а сейчас иду подсчитать тех, кого поставил на правильный путь.

Р. Е. мрачно посмотрел на бывшего священника.

– Но Страшного суда, конечно, еще не было?

– Как же так не было? Господь видит, что скрыто в каждом человеке. В то самое мгновение, когда все мирские дела прекратились, над всеми людьми свершился суд, и мы с вами – спасшиеся.

– Видимо, спасшихся довольно много.

– Напротив, сын мой, спасшихся лишь толика.

– Изрядная толика. Похоже, что каждый возвращается к жизни. Я видел некоторых довольно гнусных типов, вернувшихся в город. Они живы, как и вы.

– Раскаялись в последнюю минуту…

– А вот я никогда не раскаивался.

– В чем, сын мой?

– В том, что ни разу не ходил в церковь.

Уинтроп Хестер отпрянул:

– А вы крещеный?

– Нет как будто.

Хестер вздрогнул:

– Но вы, конечно, верили в бога?

– Ну, знаете, я верил о боге многому такому, что вас, наверно, удивит.

Ошеломленный Хестер повернулся и быстро зашагал дальше.

На пути к кладбищу больше никто Р. Е. не останавливал.  Его часы стояли, и он не мог бы узнать, сколько времени шел туда, да ему и не приходило в голову поинтересоваться этим. Кладбище оказалось почти пустым, на нем не осталось ни деревьев, ни травы. Только тут до сознания Р. Е. дошло, что вообще нигде он не видел никакой зелени. Всюду была твердая, ровная почва, без единого бугорка, монотонно серого цвета. Небо было белое, светящееся.

Могильные плиты на кладбище все еще лежали на своих местах. На одной из них сидел тощий морщинистый человек с длинными черными волосами и мохнатой грудью.

– Эй, братишка! – окликнул он Р. Е. густым хриплым голосом.

– Здорово! – ответил тот и присел на соседнюю могильную плиту.

– Что-то чудно ты одет, – сказал черноволосый. – Какой же нынче год?

–1967-й.

– Я умер в 1807-м. Вот ведь как получилось! Мне бы теперь надо корчиться в аду. Я так и ждал, что дьявол изжарит меня с потрохами.

– Хочешь, пойдем вместе в город?

– Подожди маленько… Меня зовут Зеб. То есть Зебюлон по-настоящему, но можешь звать просто Зеб. Ну, а каков сейчас город? Небось, маленько изменился?

– В нем почти сто тысяч.

Зеб разинул рот.

– Да ну! Значит, чуть ли не больше Филадельфии… Ты шутишь!

– В Филадельфии теперь…

Р. Е. осекся. Лучше не называть цифру, подумал он, чего доброго примет за враля.

– Ясное дело, город вырос за полтораста лет, – просто заметил он

– А страна тоже?

– Протянулась до самого Тихого океана.

– Вот те раз! – Зеб радостно хлопнул себя по бедру и тут же поморщился от неожиданной боли, –  ведь там не было привычной грубой домотканой ткани, которая бы смягчила такой сильный удар.

– Если здесь не понадоблюсь, так пойду на Запад, – сказал Зеб.

Он помрачнел и злобно сжал тонкие губы. – Да, сэр! – воскликнул он.– Я всегда буду там, где нужен!

– Зачем нужен?

Ответ был кратким и решительным:

– Индейцы!

– Какие индейцы?

– Их будет несметное множество. Сначала повылезают из земли племена, с которыми мы дрались и которых мы переколотили. А потом другие, они никогда и не видели белого человека. Все они вернутся к жизни. Вот где понадобятся мои ребята! Вы, городские парни, для этого не годитесь… Ты видел когда-нибудь индейца?

– Нет. Их здесь теперь не найдешь.

Зеб презрительно взглянул на Р. Е. и хотел сплюнуть, но у него не оказалось слюны.

– Тогда возвращайся поживее в город. Тут скоро будет опасно. Ух, вот бы пригодился мой мушкет!

Р. Е. встал и после минутного раздумья, пожав плечами, собрался идти обратно. Как только он поднялся, могильный камень, на котором он сидел, сразу развалился и превратился в серый порошок, слившийся с такой же серой, ровной землей. Р. Е. посмотрел кругом. Большинство могильных плит рассыпалось, остальные потрескались и с минуты на минуту должны были развалиться. Крепкой оставалась только та, на которой расположился Зеб.

Р. Е. пошел к дороге, ведущей в город. Зеб даже не обернулся. Он сидел и ждал индейцев.

Этериель пронесся сквозь небеса в безрассудной спешке. Он знал, что взоры Восходящих были устремлены на него. Все позднорожденные серафимы, херувимы и ангелы, и высшие архангелы наблюдают сейчас за ним.

Он, незваный, уже взлетел выше, чем был когда-либо любой Восходящий,  и он ждал трепета Слова, которое сведет его вихри в небытие.

Но он не дрогнул. Сквозь не-пространство и не-время он устремился к месту, которое охватывало все, что Есть, Было, Будет, и Могло бы Быть.

И когда он подумал об этом, он прорвался и стал частью этого места, его существо расширилось так, что на мгновение он тоже стал частью Всего. Но это было милосердно скрыто от его чувств, и Господь был тихим, тихим голосом внутри него, но тем более впечатляющим в своей бесконечности:

– Сын мой, я знаю, зачем ты пришел.

– Тогда помоги мне, если такова твоя воля.