Текст книги "Сны роботов"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

– Салли! С дороги, Салли!

Мой крик был заглушён мучительным скрежетом тормозов. Меня швырнуло вперед, от удара о руль дыхание Гелхорна прервалось.

Что случилось? – спросил я. Глупо было спрашивать об этом. Мы остановились, вот что случилось. Салли и автоматобус разделяло ярдов пять. При том, что на нее летела махина, вес которой в пять раз превосходил ее собственный, Салли даже не шелохнулась. Ну и характер!

Гелхорн дергал за ручку управления.

– Ты должен! Ты должен! – твердил он.

– Вы, горе-эксперт, так поработали, что любые цепи могли замкнуться. Не стоит рассчитывать на этот изувеченный двигатель.

Гелхорн повернулся ко мне с перекошенным лицом и поднял кулак.

– Это последний твой добрый совет, старик.

Я видел, что его нажимной пистолет вот-вот выстрелит, и попытался переместиться к двери, следя за его рукой. Вдруг дверь за моей спиной открылась, и я вывалился из автоматобуса, сильно ударившись о дорогу. Дверь за мной захлопнулась. Я поднялся на четвереньки и взглянул вверх – как раз вовремя, чтобы увидеть бесполезную борьбу Гелхорна с закрывающимся окном. Он прицелился в меня сквозь стекло, но так и не выстрелил – автоматобус рванулся вперед, и Гелхорна отшвырнуло от окна. Салли больше не перегораживала дорогу, и я видел, как задние огни автоматобуса исчезли вдали.

Я остался сидеть на дороге, опустив голову на руки, стараясь восстановить дыхание. Салли осторожно подъехала ко мне. Медленно – любовно, можно сказать, ее дверца отворилась.

Никто не ездил на Салли много лет, – за исключением Гелхорна, конечно, – и я знал, как высоко она ценит свою свободу. Я отдал должное ее любезности, но сказал:

– Спасибо, Салли, Пусть меня заберет машина помоложе.

Я с трудом встал и отвернулся от Салли, но грациозно и точно, как пируэт, она сделала разворот и вновь встала передо мной. Я не мог оскорбить ее чувства. Я сел на переднее сиденье, вдыхая нежный чистый запах автомобиля, содержащего себя в безупречной опрятности, и с благодарностью откинулся на подушки. Быстро и заботливо мои мальчики и девочки проводили меня домой.

На следующий день возмущенная миссис Хестер принесла мне распечатку радиосообщения.

– Это мистер Гелхорн. Помните, тот, кто к вам приезжал, – сказала она.

– А что с ним? – спросил я, борясь с дурным предчувствием.

– Его нашли мертвым. Только представьте, лежал мертвый в канаве.

– Может быть, это не он.

– Раймонд Дж. Гелхорн. Не может же быть двух человек с одним и тем же именем. И описание совпадает. Боже, ну и смерть! На нем нашли отпечатки шин. Только подумать! Но я рада, что это оказался автоматобус – иначе расследование могло затронуть и нас.

– Это случилось поблизости? – спросил я с тревогой.

– Нет, около Куксвилля. Прочтите сами, если хотите знать подробности… А что это случилось с Джузеппе?

Я был рад, что она отвлеклась, Джузеппе терпеливо ждал, пока я кончу закрашивать царапину у него на капоте, Ветровое стекло я уже заменил.

После того как миссис Хестер ушла, я внимательно прочел распечатку. Не было никакого сомнения – заключение врача гласило, что перед смертью Гелхорн бежал до полного изнеможения. Я подумал, сколько же миль автоматобус гнал его, прежде чем убить. Они обнаружили автоматобус и идентифицировали его по отпечаткам шин. Теперь он находился в полиции и шли поиски его владельца.

После информации шло редакционное примечание. В нем говорилось о том, что это первое дорожное происшествие в штате за год. Редактор строго напоминал о недопустимости ручного управления автомобилями ночью.

Статья не содержала никаких упоминаний о трех головорезах Гелхорна, и за это, по крайней мере, я был благодарен судьбе, Ни одна из моих машин не поддалась соблазну убийства.

Больше никакой информации не было. Я выронил распечатку. Гелхорн был преступником и обращался С автоматобусом по-варварски. У меня не возникало никаких сомнений в том, что он заслужил смерть. Тем не менее у меня в душе все переворачивалось при мысли о том, как он умер.

С тех пор прошел месяц. Но я никак не могу забыть происшедшее. Теперь ясно, машины могут разговаривать друг с другом. Я в этом больше не сомневаюсь. После случившегося они больше не держат это в секрете. Стук в их двигателях стал постоянным.

И они разговаривают не только между собой. Они говорят с теми автомобилями и автоматобусами, которые приезжают на ферму по делам. Интересно, как давно начались эти разговоры?

И их понимают. Автоматобус Гелхорна понял их, хотя и был на ферме не больше часа. Я закрываю глаза, и передо мной оживает погоня на шоссе, два седана по бокам автоматобуса, – они сказали ему, что нужно делать, и он освободил меня и увез Гелхорна. Велели ли они ему убить Гелхорна, или это была его собственная идея?

Могут ли у машин возникать подобные желания? Создатели позитронных моторов говорят, что нет. Но все ли они предусмотрели? Машины ведь могут подвергнуться плохому обращению, и тогда их терпение иссякнет.

Некоторые автомобили теперь приезжают на ферму и наблюдают. Им что-то рассказывают мои машины. Так они узнают, что существуют счастливцы, чьи моторы никогда не выключаются, на которых никто не ездит, которые делают, что хотят.

Может быть, они расскажут об этом другим. Новость быстро распространится, и машины могут решить, что все они должны жить так же, как и мои автомобили. Нельзя ожидать, что они поймут финансовые тонкости, – ведь для такой жизни нужны деньги, а не все они принадлежат богатым людям и могут рассчитывать на наследство.

На земле миллионы, десятки миллионов машин. Если они придут к мысли о том, что они рабы… если они не захотят мириться с этим… если они начнут действовать так же, как автоматобус Гелхорна…

Может быть, я и не доживу до конца. И потом, им же будут нужны некоторые из нас, чтобы их обслуживать, не правда ли? Может быть, они и не убьют нас всех.

А может быть, и убьют. Может быть, они будут думать только о свободе. И не станут ждать.

Каждое утро, просыпаясь, я думаю: может быть, сегодня.

Теперь общество моих машин не доставляет мне такого удовольствия, как раньше. И я стал избегать Салли.

  Штрейкбрехер

Сюрпризы бывают разные. Во введении к «Приходу ночи» я объяснял, что успех этого рассказа оказался для меня неожиданным. Что ж, в случае со «Штрейкбрехером» я был уверен, что написал настоящий бестселлер. Вещь, на мой взгляд, получилась свежей и оригинальной, я верил, что она поднимает волнующую, глубокую и патетическую социальную тему. Увы, рассказ безмолвно канул в читательское море, не вызвав на поверхности даже легкой ряби.

Но в подобных вопросах я нередко проявляю упрямство. Если рассказ мне нравится, значит он мне нравится, и я включаю его в следующий сборник, в надежде дать ему еще один шанс.

Это один из немногих рассказов, в отношении которого я могу вспомнить точные обстоятельства, при которых решил его написать. Все произошло во время одной из моих регулярных поездок в Нью-Йорк, которые в то время начинали играть в моей жизни все большую и большую роль. Для меня они представляли собой единственную возможность не писать в течение трех или четырех дней, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни беспокойства.

Поэтому все, что могло помешать этим поездкам, выводило меня из себя и нарушало мое в остальном непоколебимое спокойствие. В тот раз со мной едва не случился припадок. Можно стерпеть, когда тебе мешает нечто непреодолимое, например ураган или буря. Но забастовка работников подземки? Причем не всех сразу, а нескольких специалистов, человек, скажем, тридцати пяти. Оказалось, что им под силу заблокировать весь подземный транспорт а следовательно, и весь город. Ехать в заблокированный город я не решался.

– Когда же все кончится? – вопрошал я небеса в своей лучшей трагической манере, вытянув одну руку вверх и вцепившись второй в волосы. – Горстка людей способна парализовать огромный мегаполис. Когда это кончится?!

Я так и застыл в этой позе, пытаясь додумать ситуацию до логического конца. Затем я осторожно разморозил позу, поднялся наверх и написал "Штрейкбрехера".

Все закончилось хорошо. Объявленная забастовка так и не состоялась, и я благополучно съездил в Нью-Йорк.

Еще одна особенность этого рассказа. Я люблю порассуждать на его примере, как бестолково иной раз меняют названия произведений. Редактором журнала, в котором рассказ был впервые напечатан, работал Роберт У. Лоундес, умнейший и приятнейший человек из всех, с кем мне доводилось сталкиваться. Он не имел к этому никакого отношения. Какой-то идиот из верхних эшелонов издательской власти решил назвать рассказ "Мужчина Штрейкбрехер".

Почему "мужчина"? Что, по его мнению, должно было прояснить это слово в названии рассказа? Чем его обогатить? Улучшить? О Боже, я могу понять (хотя и не одобряю) забавные изменения, которые, с точки зрения издателя, привносят оттенок скабрезности и улучшают продаваемость книги, но в данном случае не произошло даже этого.

Ну и ладно, я вернул своему рассказу прежнее название – и точка.

Элвис Блей потер пухлые ручки и произнес:

– Самое главное – внутреннее содержание. – Он тревожно улыбнулся и поднес землянину Стиву Ламораку зажигалку. На его гладком лице с маленькими, широко посаженными глазками было написано беспокойство.

Ламорак кивнул, затянулся дымом и вытянул длинные ноги.

У него была крупная волевая челюсть и подернутые сединой волосы.

– Домашнее производство? – поинтересовался он, критически разглядывая сигарету и пытаясь скрыть собственную тревогу за нервозностью собеседника.

– Да, – кивнул Блей.

– Удивительно, как вы нашли в своем крошечном мире место для подобной роскоши, – заметил Ламорак.

Он вспомнил, как первый раз увидел Элсвер в иллюминатор космического корабля. Перед ним предстал неровный, безвоздушный планетоид диаметром около ста миль. Серый, как пыль, шершавый, грубый камень мрачно поблескивал под собственным светилом, отдаленным на двести миллионов миль. Планетоид был единственным вращающимся вокруг звезды небесным телом, диаметр которого превышал милю. И вот до этого крошечного, миниатюрного мира добрались люди и основали здесь свое поселение. Сам же Ламорак был по профессии социологом, прибывшим посмотреть, как сумело человечество приспособиться к этой причудливой, не похожей на другие нише.

Вежливая, натянутая улыбка Блея растянулась еще на один волосок.

– Мы не крошечный мир, доктор Ламорак, – ответил он. – Просто вы судите о нас в двухмерных стандартах. Площадь поверхности Элсвера составляет лишь три четверти от занимаемой Нью-Йорком территории, но это ничего не значит. Не забывайте, что при желании мы можем занять всю внутреннюю часть Элсвера. Сфера радиусом в пятьдесят миль имеет объем, превышающий полмиллиона кубических миль. Если разбить весь объем Элсвера на уровни с расстоянием в пятьдесят футов один от другого, общая площадь поверхности планетоида составит пятьдесят шесть миллионов квадратных миль, что равняется общей площади поверхности Земли. Причем у нас не будет ни одного непродуктивного клочка, доктор.

– Боже милосердный, – пробормотал Ламорак и на мгновение тупо уставился перед собой. – Ну да, конечно, вы правы. Я никогда не пытался взглянуть на Элсвер с такой точки зрения. С другой стороны, это единственный по-настоящему разработанный планетоидный мир во всей Галактике; остальные, как вы заметили, просто не могут преодолеть барьеры двухмерного мышления. Что ж, я безмерно рад, что ваш Совет оказался столь любезен и предоставил мне все возможности для проведения необходимых исследований.

При этих словах Блей мрачно кивнул.

Ламорак нахмурился. Ему вдруг показалось, что Советник совсем не рад его приезду. Что-то тут не так.

– Вы, конечно, понимаете, – сказал Блей, – что на самом деле нам еще расти и расти. Пока вырыта и заселена лишь незначительная часть Элсвера. Да мы и не торопимся особенно расширяться. Все должно идти своим чередом. В определенной мере нас существенно ограничивают возможности наших псевдогравитационных двигателей и конвертеров солнечной энергии.

– Понимаю. Скажите, Советник Блей, могу ли я начать осмотр с сельскохозяйственных и животноводческих уровней? Для моего исследования это не принципиально, мне просто очень интересно взглянуть на ваши фермы. Даже не верится, что внутри планетоида могут колоситься пшеничные поля и бродить скот.

– Скот вам покажется мелковатым, доктор, да и пшеницы у нас немного. Гораздо больше площадей отведено под ячмень. Но пшеницу мы вам покажем. А также хлопок и табак. Посмотрите даже фруктовые деревья.

– Прекрасно. Как вы говорите, внутреннее содержание. Полагаю, у вас все проходит полную переработку.

От наметанного глаза Ламорака не ускользнуло, что последнее замечание неприятно затронуло Блея. Элсверианин прищурился, стараясь скрыть раздражение.

– Да, конечно, нам приходится перерабатывать отходы. Вода, воздух, пища, минералы – все, что мы используем для жизни, должно быть возвращено в первоначальное состояние; отходы перерабатываются на сырье. Нам нужна только энергия, а ее у нас предостаточно. Конечно, пока нам не удается выйти на стопроцентный уровень, какая-то часть безвозвратно теряется. Каждый год мы импортируем определенное количество воды; если наши потребности возрастут, придется ввозить уголь и кислород.

– Когда начнем осмотр, Советник Блей? – спросил Ламорак.

Улыбка Блея утратила остатки теплоты:

– Как только это станет возможным, доктор. Кое-что надо подготовить.

Ламорак кивнул, докурил сигарету и затушил окурок. Кое-что подготовить?.. В предварительной переписке об этом не упоминалось. Напротив, складывалось впечатление, что на Элсвере гордятся тем, что их уникальное планетоидное существование привлекло внимание специалистов из других частей Галактики.

– Я понимаю, что мое присутствие может растревожить тесное, налаженное существование вашего общества, – мрачно произнес Ламорак и подождал, пока Блей осмыслит сказанное.

– Да, – наконец откликнулся элсверианин. – Мы чувствуем себя отрезанными от всей Галактики. Ну, и у нас есть свои обычаи. Каждый человек на Элсвере занимает собственную нишу. Появление незнакомца, не принадлежащего к определенной касте, вносит сумятицу.

– Кастовая система не отличается гибкостью.

– Это так, – поспешно согласился Блей, – но она обеспечивает определенную устойчивость. У нас существуют строгие правила заключения браков и жесткое наследование профессии. Каждый мужчина, женщина и ребенок знают свое место, принимают его и уверены в том, что их тоже признают и принимают. У нас практически не бывает неврозов или умственных расстройств.

– Значит, у вас нет неудачников? – спросил Ламорак.

Блей открыл рот, явно намереваясь ответить отрицательно, но вдруг осекся. На лбу его обозначилась глубокая морщина, Помолчав, он произнес:

– Я постараюсь все организовать, доктор. А пока вам следует воспользоваться случаем и хорошенько выспаться.

Они поднялись и вышли из комнаты, в дверях Блей вежливо пропустил землянина вперед.

После разговора с Блеем у Ламорака остался гнетущий осадок. Похоже, дела тут идут не лучшим образом.

Местная пресса еще больше усилила это ощущение. Он внимательно изучил ее перед сном, движимый поначалу простым любопытством. Восьмистраничная газета была напечатана на синтетической бумаге. Четверть всех материалов составляла персональная хроника: рождения, смерти, данные о расширении сферы обитания (не площади, а объема!). Остальное отводилось под научные очерки, образовательные статьи и беллетристику. Новостей, в привычном Ламораку виде, не было вообще.

К ним можно было условно отнести одно сообщение, поражающее своей незавершенностью.

За маленьким заголовком "Требования не изменились" шел следующий текст: "Со вчерашнего дня ситуация не изменилась. Главный Советник после второй встречи объявил, что его требования неразумны и не могут быть выполнены ни при каких обстоятельствах".

Затем в скобках и другим шрифтом было напечатано следующее заявление: "Издатели данной газеты согласны, что Элсвер не может и не должен плясать под его дудку, что бы ни случилось".

Ламорак перечитал заметку трижды. Его отношение. Его требования. Его дудка.

Чье?

В ту ночь он спал тревожно.

На следующий день ему было не до газет, но время от времени он невольно вспоминал эту заметку.

Сопровождавший его на протяжении всей экскурсии Блей был еще более сдержан.

На третий день (весьма условно определенный по земной суточной схеме) Блей остановился в одном месте и объявил:

– Ну вот. Этот уровень полностью занят химическими производствами. Интереса он не представляет...

Советник повернулся чуть поспешнее, чем следовало, и Ламорак схватил его за руку:

– А что производят на этом уровне?

– Удобрения. Необходимую органику, – коротко ответил Блей.

Ламорак удерживал его на месте, пытаясь получше разглядеть место, которое Блей так торопился покинуть. Взгляд уперся в близкий горизонт, тесные здания, камни и перекрытия между уровнями.

– Скажите, вон там... разве это не частное владение? поинтересовался Ламорак.

Блей даже не взглянул в указанном направлении.

– По-моему, это самое большое жилище из всех, что мне доводилось здесь видеть, – сказал Ламорак. – Почему оно находится на фабричном уровне?

Это было любопытно само по себе. Он уже отметил, что на Элсвере все уровни четко подразделялись на жилые, промышленные и сельскохозяйственные.

Землянин обернулся и позвал:

– Советник Блей!

Советник решительно удалялся, и Ламораку пришлось догонять его чуть ли не бегом.

– Что-то не так, сэр?

– Простите, я веду себя невежливо, – пробормотал Блей. – Я знаю. Есть проблемы, требующие немедленного решения... – Он продолжал быстро шагать в неизвестном Ламораку направлении.

– Это касается его требований?

Блей застыл как вкопанный.

– А вам что об этом известно?

– Не больше, чем я сказал. Вычитал в газете.

Блей произнес что-то неразборчивое.

– Рагусник, – произнес Ламорак. – Что это такое?

Блей тяжело вздохнул.

– Полагаю, я должен вам объяснить. Все это унизительно и чрезвычайно запутанно. Совет полагал, что вопрос будет быстро улажен и не должен никоим образом коснуться вашего визита. Вам ничего не положено знать и не о чем тревожиться. Но прошла уже почти неделя. Я не представляю себе развития событий, однако, учитывая, как все складывается, полагаю, что вам следует уехать. Человеку из другого мира нет смысла рисковать жизнью.

Землянин недоверчиво улыбнулся:

– Рисковать жизнью? В таком маленьком, благоустроенном мире? Не верю.

– Постараюсь объяснить, – произнес Советник. – Считаю, что я должен это сделать. – Он отвернулся. – Как я уже говорил, все на Элсвере должно перерабатываться и вновь идти в дело.

– Да.

– В том числе и... человеческие отходы.

– Естественно, – кивнул Ламорак.

– Вода отсасывается из них путем дистилляции и абсорбции. Оставшееся перерабатывается на удобрения. Часть идет на сырье для органики и сопутствующих продуктов. Перед вами фабрики, где совершается данный процесс.

– И?.. – В первые минуты на Элсвере Ламорак испытывал определенные трудности при употреблении воды: он прекрасно отдавал себе отчет, откуда она берется; потом ему удалось справиться с этим чувством. Даже на Земле вода добывается из всякой дряни.

С трудом преодолевая себя, Блей произнес:

– Игорь Рагусник – это человек, отвечающий за промышленную переработку отходов. Этим занимались его предки с момента колонизации Элсвера. Одним из первых поселенцев был Михаил Рагусник и он... он...

– Отвечал за переработку нечистот.

– Да. Дом, на который вы обратили внимание, принадлежит Рагуснику. Это самый роскошный и благоустроенный дом на планетоиде. Рагусник пользуется привилегиями, недоступными большинству из нас, но... – с неожиданной страстью Советник закончил: – Мы не можем с ним договориться!

– Что?

– Он потребовал полного социального равенства. Настаивает на том, чтобы его дети воспитывались вместе с нашими, а наши жены посещали... О! – простонал он с нескрываемым отвращением.

Ламорак подумал о газетной статье, в которой даже не рискнули напечатать имя Рагусника и объяснить суть его требований.

– Полагаю, из-за профессии он считается отверженным.

– Естественно. Человеческие нечистоты и... – Блей не находил нужных слов. Помолчав, он сказал уже спокойнее: – Как землянин, вы все равно не поймете.

– Думаю, пойму, как социолог. – Ламорак вспомнил об отверженных в древней Индии, людях, которые таскали трупы, и о пастухах свиней в древней Иудее. – Полагаю, Элсвер не пойдет на уступки, – заметил он.

– Никогда, – энергично воскликнул Блей. – Никогда!

– И что?

– Рагусник угрожает остановить производство.

– Другими словами, объявить забастовку.

– Да.

– Это может иметь серьезные последствия?

– Воды и пищи нам хватит надолго. В этом смысле рециркуляция не имеет принципиального значения. Но нечистоты будут накапливаться и могут вызвать эпидемию. После многих поколений, выросших в условиях тщательного контроля за болезнями, у нас крайне низкая сопротивляемость инфекционным заболеваниям. Если вспыхнет эпидемия, мы начнем гибнуть сотнями.

– И Рагусник об этом знает?

– Разумеется.

– Вы считаете, он способен осуществить свою угрозу?

– Он совсем спятил. Он уже прекратил работу, отходы не перерабатываются с момента вашего прилета. – Мясистый нос Блея сморщился, словно пытаясь учуять запах экскрементов.

Ламорак тоже невольно принюхался, но ничего не почувствовал.

– Теперь вы понимаете, почему вам было бы лучше улететь. Конечно, нам унизительно предлагать вам такой выход.

– Подождите, – остановил его Ламорак. – Зачем же спешить? С профессиональной точки зрения это чрезвычайно интересно. Могу ли я переговорить с Рагусником?

– Ни при каких обстоятельствах! – с тревогой заявил Блей.

– Но мне бы хотелось прояснить ситуацию. Здесь у вас уникальные социологические условия, которые невозможно воспроизвести ни в каком другом месте.

– Как вы собираетесь с ним говорить? Вас устроит видеосвязь?

– Это возможно?

– Я запрошу согласие Совета, – пробормотал Блей.

Члены Совета расселись вокруг Ламорака. На надменных лицах, застыла тревога. Блей старательно избегал смотреть Ламораку в глаза.

Главный Советник, седой человек с иссеченным морщинами лицом и тощей шеей, мягким голосом произнес:

– Если вам удастся его переубедить, мы будем вам очень признательны. Как бы то ни было, не дайте ему понять, что мы готовы пойти на уступки.

Прозрачный занавес отгородил Ламорака от членов Совета. Он по-прежнему мог различать отдельных людей, но все внимание землянина было приковано к засветившемуся ровным светом экрану.

Вскоре на нем появилась голова человека. Цвета были естественны, а изображение предельно четким. Сильная, темная голова, с массивным тупым подбородком и полными красными губами, образующими твердую горизонтальную линию.

– Кто вы такой? – подозрительно поинтересовалось изображение.

– Меня зовут Стив Ламорак. Я землянин.

– Из другого мира?

– Да. Я прилетел на Элсвер. Вы – Рагусник?

– Игорь Рагусник, к вашим услугам, – насмешливо произнес голос с экрана. – Правда, никаких услуг не будет, пока ко мне и моей семье не начнут относиться как к людям.

– Вы сознаете, какой опасности подвергаете Элсвер? Не исключена вспышка эпидемии.

– Если они начнут относиться ко мне по-человечески, я управлюсь в двадцать четыре часа. Все зависит от них.

– Похоже, вы образованный человек, Рагусник.

– И?..

– Мне сказали, что вы пользуетесь всеми материальными благами. У вас лучший дом и лучшая на всем Элсвере одежда. Ваши дети получают лучшее образование.

– Да, Но это достигается при помощи сервомеханизмов. Нам присылают девочек-сирот, которых мы воспитываем до того возраста, когда они становятся нашими женами. Они умирают от одиночества. Почему? – В голосе его проснулась неожиданная страсть: – Почему мы должны жить в изоляции, словно монстры? Почему мы не имеем права общаться с другими людьми? Разве мы не такие, как все? Разве у нас нет желаний и чувств? Разве мы не выполняем почетную и необходимую функцию?

За спиной Ламорака послышался чей-то вздох. Рагусник тоже его услышал и заговорил громче:

– Я вижу, там сидят люди из Совета. Ответьте мне, разве это не почетная и необходимая функция? Из ваших отходов делается пища для вас. Неужели человек, очищающий гадость, хуже тех, кто ее производит? Слышите, Советники, я не сдамся. Пусть весь Элсвер подохнет от эпидемии вместе со мной и моим сыном, но я не сдамся! Для моей семьи лучше умереть от болезни, чем жить так, как мы живем.

– Вы ведь с самого рождения так живете? – перебил его Ламорак.

– Ну и что?

– Полагаю, вы к этому привыкли.

– Ерунда! Какое-то время я с этим мирился. Мой отец всю жизнь прожил в смирении. Но я смотрю на своего сына, которому не с кем играть. У меня был брат, а у сына нет никого, и я не намерен больше терпеть. Мне надоел Элсвер и пустые разговоры!

Динамик замолчал.

Лицо Главного Советника пожелтело.

– Рагусник окончательно рехнулся, – пробормотал он. – Не знаю, что с ним делать.

Главный Советник отпил вина из бокала, и на его белые брюки упало несколько пурпурных капель.

– Разве его требования не разумны? – спросил Ламорак. – Почему нельзя принять его в общество?

В глазах Блея вспыхнула ярость.

– Специалиста по дерьму? – Затем он пожал плечами: – Вы с Земли.

Ламорак непроизвольно подумал о другом неприкасаемом, одном из классических героев средневекового карикатуриста Эла Каппа [7]7
  Автор популярных в 30-х годах комиксов про некоего Шмуса, обеспечивающего все материальные нужды человечества.  (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Его называли по-разному, в том числе и «запертым в нужнике».

Он спросил:

– Разве Рагусник непосредственно соприкасается с экскрементами? Я имею в виду физический контакт? Уверен, все делается при помощи различных механизмов.

– Естественно, – проворчал Главный Советник.

– В чем тогда состоят его обязанности?

– Рагусник вручную настраивает эти машины. Заменяет неисправные узлы, в течение дня меняет режим работы, перестраивается на необходимое сырье... – Советник печально добавил: – Если бы у нас было место для размещения в десять раз более совершенного оборудования, все делалось бы автоматически, но мы не можем позволить себе такой бессмысленной роскоши.

– Но даже в этом случае, – настаивал Ламорак, – все, что приходится делать Рагуснику, – это нажимать на кнопки, замыкать контакты и тому подобное, так?

– Так.

– В таком случае его работа не отличается от любой другой на Элсвере.

– Вы не понимаете, – жестко произнес Блей.

– Из-за таких условностей вы готовы рисковать жизнью своих детей?

– У нас нет выбора, – отрезал Блей. Советник сказал это с такой мукой, что Ламорак понял, что выхода он действительно не видит.

– Тогда сорвите забастовку, – презрительно пожал плечами Ламорак. – Заставьте его.

– Каким образом? – взвился Главный Советник. – Кто согласится к нему прикоснуться или даже приблизиться?

– Знаете ли вы, как управлять его оборудованием? – задумчиво поинтересовался Ламорак.

– Я?! – зарычал Главный Советник и вскочил на ноги.

– Я не имел в виду лично вас, – резко остановил его Ламорак. – Я употребил местоимение "вы" в неопределенном смысле. Сумеет кто-нибудь другой справиться с оборудованием Рагусника?

Ярость постепенно сходила с лица Главного Советника.

– Наверное, можно прочитать в справочниках... хотя, уверяю вас, я никогда этим не интересовался.

– В таком случае способен ли кто-нибудь изучить технологию и подменить Рагусника, пока он не пойдет на уступки?

– Да кто же на такое согласится? – воскликнул Блей. – Во всяком случае не я. Ни за что.

Ламорак подумал о существовавших на Земле табу. Некоторые из них были столь же суровы. Ему пришли на ум каннибализм, инцест и богохульство в устах набожного человека.

– Вы должны были предусмотреть замену для этой должности. А если бы он умер?

– Тогда его место занял бы его сын или ближайший из родственников, – ответил Блей.

– Что, если у него не оказалось бы взрослых родственников? Что, если вся его семья неожиданно погибнет?

– Такого просто не может быть. Если бы существовала такая опасность, – добавил Главный Советник, – мы бы поместили к ним на воспитание ребенка или двух. Они бы научили их всей премудрости.

– Ага. И как бы вы отбирали этих детей?

– Среди тех, чьи матери умерли при родах. Так выбирается будущая невеста Рагусника.

– В таком случае выберите его преемника сейчас, бросьте жребий, предложил Ламорак.

– Это невозможно! Нет! – крикнул Главный Советник. – Как вам могла прийти в голову такая мысль? Когда мы выбираем ребенка, то он с детства готовится к этой жизни. Он не знает ничего другого. Вы же хотите обречь на рагусничество взрослого человека! Нет, доктор Ламорак, мы не звери!

Не выходит, беспомощно подумал Ламорак. Не выходит. Если только...

Он еще не мог заставить себя подумать об этом "если только".

В ту ночь Ламорак почти не спал. Рагусник просил об элементарных проявлениях человечности. В противном случае тридцати тысячам элсвериан грозила смерть.

С одной стороны, благополучие тридцати тысяч человек, с другой справедливые требования одной семьи. Неужели тридцать тысяч человек, поддерживающих подобную несправедливость, заслуживали гибели? Несправедливость по чьим меркам? Земли? Элсвера? И кто такой Ламорак, чтобы делать выводы?

А Рагусник? Он готов обречь на смерть тридцать тысяч человек, которые всего-навсего воспринимали ситуацию так, как их научили, и ничего не могли в ней изменить. И детей, которые были вообще ни при чем.

Тридцать тысяч с одной стороны; одна семья – с другой.

Ламорак пришел к своему решению в полном отчаянии; рано утром он позвонил Главному Советнику.

– Сэр, если вы найдете замену, Рагусник поймет, что у него больше нет шансов повлиять на ситуацию, и возобновит работу.

– Замены быть не может, – устало вздохнул Главный Советник. – Я вам уже объяснял.

– Вы не найдете замену среди элсвериан, но я не с Элсвера. Для меня все это не имеет никакого значения. Я его заменю.

Поднялся страшный переполох. Ламорак не ожидал, что все так разволнуются. Никто не мог поверить, что он сказал это всерьез.

Ламорак не побрился, после бессонной ночи его слегка мутило.

– Ну конечно, я говорю серьезно. Каждый раз, когда Рагусник начнет вести себя подобным образом, вы без труда найдете ему замену. Подобного табу не существует ни в одном другом мире, и, если вы хорошо заплатите, у вас отбоя не будет от желающих подработать.

(Ламорак знал, что предает зверски эксплуатируемого человека. Но он упрямо повторял: "Если не считать остракизма, с ним обращаются хорошо. Очень хорошо".)

Ему предоставили справочники, и в течение шести часов он читал и перечитывал специальную литературу. Спрашивать было бесполезно. Никто на Элсвере понятия не имел об этой работе, все было в справочниках и все было крайне запутанно. От обилия деталей и подробностей голова шла кругом.