Текст книги "Джош"

Автор книги: Айвен Саутолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Гарри, мыча и качая головой, посмотрел под ноги Джошу, он сразу обмяк, опустил плечи и прижал пальцы к векам, словно от боли.

– Очень сожалею, но вынужден вас разочаровать, – проговорил Джош, сам того не желая, почти не понимая, что говорит.

Билл закричал на него:

– Ты что, дурак? Не болтай глупости. Спятил, что ли? Кто же тогда попался? Где капкан? Это ведь ты его ставил, Рекс? Где он?

Гарри все еще мычал и тряс головой.

А Билл продолжал кричать:

– Где капкан, Рекс? Нечего зажимать! Показывай. Отыщи его!

– Да не знаю я, где он. Не помню. Ты ведь сам велел передвинуть.

– Я же только что тебе велел. Пять минут прошло, а ты уже не помнишь?

Билл, раздвигая ветки, метался с места на место. Рекс жалобно:

– А в чем дело-то? Что за паника?

– Говорю, ищи!

Гарри наконец пришел в себя и тоже нырнул в заросли, Джош – за ним, надеясь в душе, что, может быть, это все-таки не здесь, что, может быть, не придется стать лицом к лицу с жутким воплем, который прозвучал и смолк, совсем смолк, но продолжал раздирать ему душу, отчего находиться на этой земле было уж совсем невмоготу. Что-то первобытное – так сказала бы мама. Гарри вдруг раскинул руки, словно сдерживая толпу.

– Здесь! Ну и красавец! Большущий! Жирный!

Джош не хочет смотреть, ему страшно, но его поневоле тянет вперед, да еще Билл и Рекс словно бы подталкивают сзади. Узенькая тропка в кустах, как бы протоптанная крошечными человечками, а дальше, там, где она кончается, небольшая вмятина в высокой траве, углубление вроде шалашика, и в нем бело-рыжий кролик, его передняя лапа зажата в железных челюстях капкана, и он отчаянно дергает ее, вытаращив в ужасе глазищи, только лязгает цепью и взрывает пыль. Рекс кричит:

– Надо же какой безмозглый! Глуп, как кролик. Всего-то пять минут прошло. Видел небось, как я его наставил. Бывают же такие тупицы. Даже темноты не дождался.

Джош стоял и не мог шевельнуться, не мог ни о чем думать, больше всего на свете желая упасть на колени и выпустить кролика на свободу, пусть хоть на трех ногах, мучительно жалея это маленькое существо, но не в силах сдвинуться с места.

Гарри протянул руку.

– Дай-ка мне палку, Джошуа. Палку давай! Он взял у Джоша палку и стал раздвигать ею высокую траву. Рекс вертелся у него под ногами.

– Не тронь его, Гарри. Дай мне палку. Это мой кролик. Я капкан ставил.

– Отстань. Дело мастера боится. Билл зашел сбоку:

– Маленький, а кровожадный.

Гарри расчесывал палкой траву, выравнивая вмятину-шалашик.

– Дай мне, Гарри. Это мой кролик. Ну дай же. Не будь жадиной.

– Это надо делать умеючи.

Нет, нет, нет, тетя Клара.

Вчера все было не так. И сегодня тоже.

Мы бы еще жили на деревьях и прыгали с ветки на ветку. Волосатые обезьяны, все в блохах. Но вы верите, что бог щелкнул пальцами, и вот они мы – люди, какой-то миг, и работа закончена. Нет, тетя Клара. Не так было. Все шло гораздо труднее. И наша заслуга гораздо значительнее. Мама говорит, бог в большей степени создан нами, чем создал нас. Почему я должен благодарить его за свое возвращение? Я вернулся сам. Благодарить за это его – значит умалять себя. Мы плачем и стенаем, мы бьемся за правду и страдаем и ненавидим себя за то, что не помогли несчастному кролику. И это и есть бог. Мама говорит, бог в нас самих, и, по-моему, она права. Я думал об этом, тетя Клара. Я много об этом думал.

Пусть я сгорю, я не могу иначе. Лучше я буду лить слезы по бедному кролику, чем уничтожать тысячи египтян только за то, что они поклонялись другому божеству. Что здешним ребятам жалеть кролика, если вы им говорите: все есть дело рук божьих. Просто, я думаю, есть такие ребята, как я, и есть такие, как они. Они тоже не могут иначе, они принимают все как должное и живут открыто, душой нараспашку, на солнце. Но если кто-то живет на солнце, то кто-то должен жить и в тени. И я, тетя Клара, выбираю для себя тень.

Вы замечательный человек, тетя Клара. Я так думаю, тетя Клара, я, честное слово, так думаю. Ведь каково вам было читать мои стихи. Ну, то есть вы же старая дева, никогда не были замужем, и все такое. А эти стихи, уж их-то не напечатают на детской страничке в субботнем номере "Геральда". И все-таки вы их поняли лучше, чем мой папа, вот что меня совершенно потрясло. И я теперь знаю, почему вы взяли их читать: просто думали, я их для этого и привез. А я в это время спал без задних ног. Да уж, тетя Клара, то-то вы, наверно, были потрясены. Но как же все-таки обстоит дело с кроликом? И со всем остальным? И в том числе со мной – помнится, когда я был маленький, я играл на солнце и поливал кипятком муравьев, которые ползали по нашему крыльцу. Какая ужасная игра. Но даже маме было все равно. Иначе откуда бы я мог взять этот чайник? Она же наверняка знала, чем я там занимался.

Можно я поплачу заодно и об этих муравьях? Поплачу теперь, раз не плакал тогда?

Вы-то садитесь за свою фисгармонию и играете гимны, и вам кажется, что так можно все исправить.

16

Обхватив колени, Джош сидит на земле и шмыгает носом, потому что не хватает твердости духа достать носовой платок. Куда это он забрался? В самую гущу. Сюда и солнце с трудом пробивается. Со всех сторон стена зарослей. "Настоящая змеиная страна, этот Райен-Крик. Просто Змеиная яма". Похоже, однако, что сегодняшнее утро эти пресмыкающиеся отвели для домашних дел вострят свои жала.

Мысли Джоша вернулись к событиям дня. Он поднялся на ноги. Стало немного легче.

Я поплакал о тебе, кролик. Кому-то было не все равно.

Высморкался.

Пожалуй, тетя Клара права. Так и сгореть можно.

Еще раз высморкался – словно автобус фыркнул.

Что обо мне подумают ребята? Только мне наплевать. Как это меня угораздило пойти на охоту? Я – и ружье, оружие... Да попади оно мне в руки, я бы против них же его и повернул. Бабахнул бы по тому месту, откуда ноги растут.

Неуверенно покружил на месте, высматривая просвет в зарослях. Я стану вегетарианцем. Буду грызть орехи. Жевать салат. Мне сегодня что-то важное открылось. Откровение – вот как это называется. Может, я мистиком становлюсь? Достопочтенный Джош Плаумен, полоумный монах. Живет в крольчатнике, в Долине эвкалиптов. Питается орехами. Впадает в транс ежеутренне в десять часов. Желающие могут удостовериться. Вход свободный. При выходе не забудьте опустить пенни в ящик для бедных. Господи, какие только ужасы не угрожают человеку, пока он растет.

Двинулся наудачу по тропинке вдоль журчащего ручья.

Если ты монах, то нельзя иметь жену. А как же Бетси? Я и она. Жениться на таком голосе? Надо послать ее к учителю дикции. Будет твердить разные скороговорки и упражнения. Бетси и я. Вот была бы жизнь.

Джош идет, легко ступая по земле и напряженно вслушиваясь, не раздадутся ли снова голоса ребят. Только, ради бога, не надо больше кроликов в капканах. Хватит с него капканов. Сколько этих гнусных ловушек они здесь понаставили? Застрекотали цикады, цикады или сверчки? Ритмично, как сердцебиение. На том берегу ручья в отдалении показалась земляная насыпь. Железнодорожное полотно, по которому, раскачиваясь, проносится поезд, когда пытается наверстать перед остановкой упущенные минуты.

Бедный крольчишка. Пусть они подавятся твоими косточками.

Видите ли, тетя Клара, я собираюсь стать поэтом. К нам в школу приходил как-то один человек. Не такой, каких обычно приглашают выступать. Не футболист и не крикетист, и не полицейский, и не пастор с воротником задом наверед. Этот был весь скрюченный и опирался на палку. Если хотите писать книги, сказал он, надо, чтобы вы умели чувствовать боль. Когда вы плачете, вы плачете о ком-то другом. Когда смеетесь – смеетесь над самим собой. Когда поступаете жестоко – это вы свою жизнь коверкаете. Так он стоял, тетя Клара, сгорбленный, скрюченный, и подшучивал над собой. Мы хохотали как сумасшедшие. Я хотел бы, когда вырасту, стать таким, как он. Он чуть не все время смотрел на меня, должно быть догадался. Остальные ребята почти никто ничего не поняли. Среди всего этого хохота – и вдруг сказать такое.

Джош встал как вкопанный: прямо ему в лицо смотрел прадедушка Плаумен. Джош даже растерялся от неожиданности. Впереди виднелся прадедушкин мост, который как поставили здесь в 1882 году, так он и стоит до сих пор, поджидая Джоша. Ну что тут скажешь? Семейная гордость и мишень для семейных шуток.

По-моему, прадедушка, ваш мост выглядит совсем неплохо, хотя готов пари держать, что сами вы не надрывались, только глотку надрывали, командуя, где какое бревно укладывать. И как же это вы не изобразили себя на картине держащим мост на плечах?

Итак, дорогие друзья, в Райен-Крик пришла железная дорога. Пришла благодаря отцу города, который таким образом, и более ничем, добился своего избрания в парламент. Прадедушка на подножке движущегося поезда. Цилиндр и фрак. Лицо в угольной пыли. "Теперь, – голос прадедушки разносился над толпой, – по стальным рельсам и дубовым шпалам Райен-Крик со своими мужественными обитателями движется вперед. Сегодня нас нанесли на карту, завтра мы станем большим городом". Что же вышло не так, прадедушка? Кто просчитался?

Джош бежит к желтой дороге, проходящей под мостом, рюкзак колотится по лопаткам, мешает дышать. К собственному удивлению, Джош взволнован. Этот длинный мост, красивой дугой вписавшийся с запада на восток в железнодорожную насыпь; этот длинный мост с могучими стволами опор, вбитыми в грунт и в камень, и с кружевом переплетающихся высоко в воздухе бревен; этот длинный мост, охватывающий реку, и запруду, и желтую дорогу, и лес.

Он прекрасен, ваш мост, прадедушка!

Подумать только, ведь старик сам, до последнего болта и гайки, продумал всю конструкцию моста. Сидел в своем доме на холме, за тем самым столом, за которым вчера вечером сидел Джош, и выдумывал этот мост из своей седой головы. Представь себе, как в далеком Мельбурне много лет тому назад сидел инженер, склонившись над – бумагами, и изучал этот проект, почесывая затылок, а рядом, молча, затаив дыхание, ждал прадедушка. Представь себе, как инженер наконец поднял голову от чертежей. "Да, мистер Плаумен, сэр. Небольшой просчет в формуле изгиба. Мы с этим разберемся. Сваи заглубим еще на шесть футов, если не наткнемся на каменную породу, и этот мост переживет нас. Если вы хотите иметь такой мост, вы такой мост и получите. Удивительно, мистер Плаумен".

Джош стоял разинув рот, и перед ним оживала семейная легенда.

Вы были необыкновенный человек, прадедушка. Может быть, Плаумены правы. Маме бы надо сюда приехать и посмотреть это. А не подсмеиваться над вами.

Гарри, Билл и Рекс – это же они идут там впереди. Спиной к солнцу. Спиной к Джошу. И прекрасно. Идут себе по желтой дороге, в желтой дали, среди выжженного солнцем пшеничного жнивья в обрамлении моста, который построил прадедушка Плаумен. Вода в запруде под мостом взбаламученная, мутная, хотя совсем недавно в ней, наверное, отражались и кружево бревен вверху, и купы акаций по берегам, и клочок свежей зеленой травы у самой кромки. Сейчас на воде нет отражений. Только рябь и взбаламученный ил, и по пояс в воде – толстая девочка в зеленом купальном костюме.

– Привет, Джошуа!

Тут уж можешь не сомневаться, Джош. Можешь быть совершенно уверен. Стоит подумать о чем-нибудь вслух, порассуждать самому с собой, и непременно окажется, что кто-то тебя слышал.

Со вздохом:

– Привет, Лора. – Бедная некрасивая девочка. Ничего-то ей не досталось. Тебя обидели, Лора. Где же ты была, когда всех оделяли? Ты что здесь делаешь? Не рановато ли для купанья?

Лора хихикнула:

– Я же сказала, что поймаю тебя, Джошуа. Вот и поймала.

– Что-то не припоминаю.

– Я это вчера сказала. Два раза сказала.

– Только не мне. Ты кому-нибудь другому говорила.

– Не сердись на меня, Джошуа.

– А ты зови меня Джош. Мне очень не нравится это другое имя.

– Мисс Плаумен зовет тебя Джошуа.

– Больше не зовет, и, если бы ты вчера пришла в церковь, ты бы знала об этом. Джошу хочется от нее уйти.

– А ты сегодня уверенный.

– Какой?

– Другой, чем вчера. Вчера мне тебя жаль было. Ну что на это скажешь?

– Послушай, Лора, не может быть, чтобы ты тут стояла, когда я проходил мимо. Не мог я тебя не заметить.

Лора набрала полную грудь воздуха и исчезла. Джош проворчал про себя: "Вечно задаю дурацкие вопросы".

Подождал немного.

– Хорошо. Хорошо. Ты нырнула. А теперь выныривай.

Еще подождал.

Что она, тюлень какой-нибудь, что ли?

Джош уже беспокоился. Стал считать. Начал прямо с тридцати.

– Выныривай, Лора, тебе говорят! Лопнешь.

Разводы на воде посветлели, пожелтели.

С ума сойти! Она застряла. Зацепилась за что-то. Лора! Джош бросил считать, сорвал с плеч рюкзак и попытался, не расшнуровывая, сбросить ботинки.

– А, черт! Как же быть, если не умеешь плавать?

Стал, оскользаясь и увязая, спускаться вниз, к воде, и вдруг вдали от берега, прямо посреди пруда, всплыла круглая, как зеленый желудь, голова, зеленая шапочка в желтом облаке ила.

– Вот сумасшедшая! Совсем спятила! Перепугала меня до смерти.

– Поплаваем?

– Ну уж нет!

– Вода тут отличная.

– Что-то не похоже. На мой взгляд, грязная, мутная лужа.

– Я всегда так делаю.

Джош стал выбираться на сухое место, стараясь не поскользнуться. Его все еще трясло, и он не сразу расслышал ее последние слова.

– Что делаешь?

– Ныряю в самой середке, где глубоко, достаю до дна и взбалтываю тину. Ребята злятся.

– Взбалтываешь тину? Нарочно? Удивительно, что тебя за это не прибили. Заразу какую-нибудь получить можно.

Лора снова была на мелком месте.

– Я и с моста ныряю.

– Психованная. Шею сломаешь.

– Давай поплаваем. Давай!

– Я сказал, нет.

– Ты не умеешь плавать?

– Конечно, умею. Но я не ношу в кармане плавки. А без плавок я не купаюсь.

– У нас ребята купаются.

– У вас-то, конечно, купаются, а я не буду.

– Зачем ты снова надеваешь рюкзак на спину?

– А куда же его надевать?

Разбрызгивая воду, она вышла на берег, неожиданно женственным движением стянула шапочку с головы и тряхнула волосами. Она стояла у воды, наверно, по щиколотку в тине.

– Не уходи, Джош!

– Я иду в поход. А какой же поход, если я тут буду торчать? Я спустился, только чтобы на мост посмотреть.

– Мост Максимилиана Плаумена. Джош вздрогнул.

– Да, кажется, так его называли.

– Но ты же пошел с ребятами.

– Может быть. Ну и что?

Лора, глядя в сторону, словно боясь причинить ему боль:

– Мне Гарри сказал.

– А никакого секрета и не было.

– Про кролика. Что ты плакал из-за кролика. У Джоша сдавило горло.

– А ты бы, конечно, не заплакала?

– Из-за какого-то дурацкого кролика? Смешной ты, Джош.

– Точно. Умереть от смеха можно.

И зашагал вверх по дороге, слыша за спиной:

– Джош, прости! Я не хотела тебя обидеть. Не уходи.

Он буркнул в ответ, не оглянувшись:

– А на черта мне здесь оставаться? Чего я здесь забыл?

На дороге остановился – как застрял на мели: куда податься? Через мост и за реку, в желтую даль, рискуя встретить мальчишек, или обратно в поселок, прямо на Главную улицу? Вот так выбор. Вот так жизнь! А на душе нехорошо, неприятно, как после дурного поступка– будто совершил жестокость, своими руками убил кролика. В другом роде жестокость, но тоже по-своему не лучше, чем удар палкой. Зачем было так отвечать ей? Ей-то за что? Несправедливо.

И Джош пошел обратно к запруде, высматривая ее у воды, не окликая, а просто негромко называя ее имя:

– Лора.

Куда она снова запропастилась? Не на дно же опять? Вон стоит у кустов с ворохом одежды и грязноватым полотенцем в руках, а лицо как у незаслуженно побитого спаниеля. Джош на миг замялся, постоял в нерешительности, а потом спустился и сел у самой воды, где уцелел клочок зеленой травы, уселся с обстоятельностью, будто располагался здесь лагерем на несколько дней. Кто ее знает, эту Лору, как она поступит, что подумает? Вроде бы она простушка, а может, и нет, может, наоборот, очень умная. Тетя Клара вчера вечером странно про нее сказала: "Лора Джонс – очень своеобразная девчушка". Ну уж, не девчушка, тетя Клара, можете мне в этом поверить.

Лора тоже стоит и думает. Думает о чем-то, склонив голову набок. Может быть, прячет улыбку? Ничего-то ты не понимаешь, Джош.

Вот она подходит, глядя вроде бы куда-то в сторону, и садится в двух шагах от него, закутавшись в полотенце. Что там у нее в голове, все еще склоненной набок?

– Билл говорит, за тобой присматривать труднее, чем за двухлетним. Ну вот, получай.

– Благодарю. Это завершает впечатления сегодняшнего дня.

– Он сказал, что ты пошел домой к своей тетушке. Чтобы она сменила тебе подгузничек, припудрила тебе задик и уложила в кроватку.

У Джоша защекотало шею, по спине побежали мурашки. А он-то из таких благородных побуждений к ней возвратился. Напрасно потраченное благородство.

– Билл сердится.

Джош с трудом проглотил слюну.

– Скажите, какая важность!

– Рекс сказал...

– Я не хочу знать, что сказал Рекс.

– Он очень смешно сказал.

– Да уж наверно. У них все семейство смешливое.

– А как же Бетси? Разве она тебе тоже не нравится? Вот и угодил в ловушку. Сам залез. Она своего добилась. Ходила, кружила вокруг да около и бац!

– Скажи, разве она тебе не нравится? Джош со вздохом:

– Я этого не говорил.

– Я видела, как ты на нее смотрел. Глаза пялил.

– Смотреть не запрещается.

– На Бетси все смотрят.

В том смысле, что на Лору не смотрит никто.

– Если ты хочешь заполучить Бетси, тебе придется иметь дело с Гарри.

– Я вовсе не собираюсь "заполучать" Бетси. Что за дурацкий разговор.

– Она подружка Гарри

– Да?

– Это Гарри так говорит, а тебя она считает желторотым.

Ай да Лора! Умеешь подбодрить собеседника.

– Значит, ты все-таки хочешь ее заполучить?

– Вовсе нет.

– Она ведь красивая.

– Она ничего.

– А я толстая.

– Послушай, Лора... – Что с ней будешь делать? – Ты хочешь, чтобы я остался или нет? Перестань об этом, а то я пошел. Запомни раз и навсегда: мне нет дела до девчонок, они меня не интересуют. Я никогда не дружил с девчонками и не собираюсь – ни с Бетси, ни с тобой и ни с кем там еще.

– Тогда не глазей на нее. Потому что, если ты не перестанешь, Гарри тебя отлупит. А Гарри отлупит так, что будь здоров. Он может Билла расплющить, что твой трактор. А по-моему, ты хороший.

Час от часу не легче. Мало того, что Бетси считает его желторотым.

– Билл сказал, ты сюда не придешь. Он сказал, что ты пошел домой к своей тетушке, чтобы она... Джош не дал ей договорить:

– Я уже слышал, что сказал Билл.

– Я здесь с полдевятого жду.

Сердце у него упало, потому что теперь надо было у нее спросить:

– Зачем, Лора? Чего ты тут ждала?

– Ждала, что ты придешь. И ты пришел. Хорошо, что я осталась. Они хотели, чтобы я шла домой. Гарри ужасно сердился. Он сказал, что я за тобой бегаю и что это глупо. А это совсем не глупо, потому что ты хороший. Гарри сказал, что такой мальчик, как ты, на меня и смотреть не станет.

– Это жестоко, так говорить.

– Жестоко? Ну и пусть. Мне дела нет. Потому что ты ушел и снова вернулся. Ты хороший. И пусть ты чудной, мне все равно. Ну и что из того, что ты разревелся над каким-то дурацким кроликом. Те ребята, что пишут стихи, все такие, ведь правда, Джош?

– Правда, Лора. Это ты очень складно говоришь.

А сам чувствовал, что его сторговали и продали за полцены. И он достался Лоре Джонс. Сейчас она отнесет его домой, вставит в рамочку под стекло. И повесит над камином.

– Ты мне еще не рассказал.

– Я за тобой не поспеваю, Лора. Что я тебе не рассказал?

– О своих стихах.

О-о-о. Вот только этого и недоставало. Теперь все.

– Ты обещал.

– Да, я знаю.

– А теперь не хочешь.

Джош повернулся к ней с удивлением.

– Почему ты так решила?

– Ты же не хочешь, разве не правда? Просто не хочешь, и все.

– Правда. Не хочу.

– Я тоже сочинила стихотворение, когда мне было одиннадцать лет. И с тех пор никогда больше не сочиняла. Мистер Коттон сказал, что я его списала, и не захотел поставить мне отметку. Ребята надо мной смеялись.

– А ты его вовсе не списала?

– Счастливое время – весна:

Зимы холода отошли.

Птичек слышны голоса.

Они строят гнезда свои.

Нет лучше весенних дней,

В году они всех зеленей.

Они сидели рядом, и Джош видел Лорины слезы.

– Я не списывала.

Джош потянулся и взял ее за руку.

– По-моему, это очень хорошее стихотворение, Лора. И ясно, что ты его не списала.

17

Что ты наделал, Джош? Доведет тебя до погибели твоя привычка поступать не размышляя.

Никогда раньше не брал за руку девочку, разве только совсем малышку, что годилась тебе в младшие сестренки, или уж взрослую – маму. И вот ведь, связался с такой, которая готова тебя живьем съесть.

Джош, отними руку.

Высвободи пальцы, Джош.

Надо же было так влипнуть. Она, конечно, славная девочка и нуждается в заступнике, и ты, конечно, поступил благородно, как настоящий рыцарь, но теперь ты в ее власти. Она тебя сцапала, Джош. Вырви руку.

– Лора, у меня зачесалось вот тут. Отпусти-ка, дай почесаться.

– У тебя же есть другая рука, Джош.

– Я не левша, Лора. Я не могу чесаться левой рукой.

– Стесняешься, да? Ты в самом деле хочешь, чтобы я отпустила твою руку?

– Уж будь так любезна. Ужасно чешется.

– А ты не думай об этом, Джош, и тогда пройдет.

– Да нет, боюсь, что вряд ли.

– Джош, тебе взаправду, честно понравилось мое стихотворение?

– Ну да.

– А твои стихи на него похожи?

– Нет, Лора.

– Он должен был мне поставить отметку.

– Восемь из десяти, не меньше.

– Ты так думаешь?

– Да, Лора.

– Мне еще никогда и ни за что не ставили восемь баллов из десяти.

– Восемь баллов, не меньше. Тебе было только одиннадцать лет. И ты ни разу не получала восьми баллов. Твой учитель поступил неправильно.

– Я его часто читаю про себя, по многу-многу раз подряд.

– Да, Лора, а теперь, пожалуйста, отпусти мою руку. Это просто нехорошо. Я еще до этого не дорос.

– Глупости. Конечно, дорос. У нас тут мальчишки и девчонки дружат с десяти лет.

– Прадедушка Плаумен, я думаю, очень бы огорчился, если бы это услышал. Там, где я живу, ждут, пока вырастут. Ну пожалуйста, Лора, отпусти мою руку. Если кто-нибудь придет и увидит меня так, будет стыдно.

– Да они и внимания не обратят. Здесь никто не обращает внимания. Все так делают.

– По-моему, ты сочиняешь. Я что-то не видел, чтобы Гарри и Бетси держались за руки.

– Бетси не станет.

– Почему?

Лора, к удивлению Джоша, выпустила его руку.

– Почему Бетси и Гарри не держатся за руки? Почему, Лора?

Ни слова в ответ, кажется, даже глаза закрыла, а это уж вовсе обидно: даром, что ли, Джош так рьяно чесался самым что ни на есть натуральным образом?

– Лора.

Но Лора встала.

– Пойду прыгну с моста.

– Зачем?

– Затем.

Сбросила с плеч полотенце, тряхнула головой, натянула купальную шапочку и, повернув к нему плотную спину, пошла прочь, не оглядываясь.

– Лора, ты это не всерьез?

– Да я все время прыгаю. Ребята только охают. Джош взвесил ее слова и возразил:

– Ты слышишь, как они охают? До или после того, как они тебя по кусочкам соберут? – Но говорить так было жестоко. – Ты бы все-таки лучше не прыгала, Лора. Я, во всяком случае, этого не хотел бы.

Он обеспокоенно встал, но она уже протискивалась сквозь проволочное ограждение железной дороги.

– Я уйду, Лора. Если это ты меня хочешь поразить, то имей в виду, я ухожу! Она вдруг оглянулась.

– Я же сказала, что для меня это обычное дело. Просто пустяки. Не уходи. Не будь злым. Обязательно погляди, как я буду прыгать.

– Не хочу я глядеть. Это глупо. Там слишком высоко. Говорят тебе, шею сломаешь.

– До сих пор не сломала.

– А если поезд?

– Поезд уже прошел. Он идет без двадцати восемь, а обратно уже вечером.

Шутит все-таки, наверно, глупая девчонка. Не станет же она вправду жизнью рисковать.

А Лора уже пролезла через проволоку и шла к насыпи, изящными женственными движениями рук разводя ветви кустов и высокую траву.

– Лора! В траве могут быть змеи. Ты же босиком.

– Нашел чего бояться.

Джошу это показалось малоубедительным, он бросился вслед за ней к ограждению.

– Вернись!

– Не вернусь! Ты только обязательно погляди, как я буду прыгать. Мне это ничего не стоит. Не первый раз.

– Такие ужасные глупости только мальчишки способны делать. – Он стукнул кулаками по верхней проволоке. – Я скажу твоей маме.

– У меня нет мамы.

Джош чуть язык не прикусил. Этого тетя Клара ему не сказала. Попал прямо в яблочко. Ну как можно было ругать эту девчонку, у нее вон и матери даже нет.

Тетя Клара, вы меня предали. Мы же с вами вчера весь вечер проговорили. Я думал, вы рассказали мне историю всех райен-криковских семей до самого прародителя Ноя.

– Не глупи, Лора.

Лора уже карабкалась по насыпи. Джош полез было под проволоку вслед за ней, но дурацкий рюкзак не проходил, застрял, ни взад, ни вперед, как ни дергай и ни тяни. Ты попался, словно рыба на крючок, и лямки больно врезались в плечи.

Ну и черт с ней, если ей так хочется разбиться насмерть, пусть разбивается на здоровье!

С него хватит. Спокойно. Он вытянул руки из лямок и опустил на землю чертов рюкзак. Она над тобой смеется, Джош Плаумен.

– Лора, немедленно спускайся вниз! Даже если ты ныряешь оттуда каждый божий день, меня это нисколько не интересует.

Она уже наверху, идет, должно быть, вдоль самых рельсов. И глядя на него с высоты:

– Смотри!

– Лора Джонс, ты совсем рехнулась!

– Ты оттуда ничего не увидишь. Отступи немного. Вон туда, к запруде. Не порть мне все, Джош.

Как ее убедить? Все равно что взывать к благоразумию скал.

– Ну отойди вон туда, Джош. Пожалуйста.

– Лора, не может быть, чтобы ты запросто прыгала с такой высоты.

– Подначиваешь?

– Вовсе нет. На меня, пожалуйста, не переваливай. Я думал, у тебя в голове что-то есть.

– Да я всегда тут прыгаю, Джош. Это пустяки.

– Если пустяки, зачем же мне непременно смотреть?

Стоит там в высоте глупая, ах какая глупая девчонка. Потом снова двинулась, осторожно ступая, вышла на мост. Там – ни перил, ни парапета. Только аккуратно обтесанные, давным-давно уложенные бревна и дальше пустота.

– Джош, прошу тебя, отойди, чтобы тебе было видно.

– Мне и отсюда видно больше чем достаточно.

– Но ты не увидишь, как я нырну. Я хочу, чтобы ты видел, как я уйду под воду. Не порть мне все, Джош.

Страшное подозрение, что все-таки, наверно, она это делает специально для него. Даже не подозрение, а уверенность. И ужас. Лора, я читаю тебя, как открытую книгу. Ты ничего не можешь мне доказать. Что ж тут поделать, если мне нравится Бетси? Нет, правда, Лора, Гарри правильно сказал: в другом месте я бы на тебя и не посмотрел даже. Зачем же ради меня рисковать жизнью? Я же через неделю уеду.

– Лора, сойди оттуда.

– Не сойду.

– Я позову Гарри.

– Гарри далеко. И ему все равно.

– Если ему все равно, значит, он еще глупее, чем кажется.

Лора стоит на самом краю и ждет, чтобы он отошел подальше.

Какая там глубина? Вдруг слишком мелко? А что, если она ударится об опору моста и разобьется? Далеко ли они выступают? Что, если она полетит отвесно вниз?

Ах, Лора, не верю я тебе, не верю. Никогда ты с этого моста не прыгала.

Лора все еще стоит на краю и ждет.

Тебе нужно к ней подняться, Джош. Все-таки она дурочка. Просто это не всегда заметно. Она может быть хитрой, может быть чуткой, но это не меняет дела.

Почему ты вечно связываешься с такими людьми? Только что хи-хи-хи да ха-ха-ха, и вот уже невесть что происходит. И так всегда, с самого твоего младенчества. Приводил в дом всех убогих и придурковатых, словно им больше деваться некуда. У тебя у самого винтиков не хватает. Лицо у тебя доброе, вот в чем твое наказание.

– Лора, я смотреть не буду. Я закрою глаза! Зажмурюсь изо всех сил. По-моему, ты ведешь себя глупо. По-моему, ты просто выхваляешься. Будь хорошей девочкой и сейчас же спускайся вниз.

– Джош, пожалуйста.

Ты должен снять ее оттуда. На тебе ответственность, Джош. Ты ведь сам так говоришь маме, когда приводишь в очередной раз домой какого-нибудь бедолагу. Ты должен о ней позаботиться. Она не может сама за собой смотреть – ума не хватает. Неважно, сколько ей лет, пятнадцать, шестнадцать – все равно. Она действительно еще маленькая, Джош, – именно это тетя Клара и хотела сказать. Надо бы ей только яснее выражаться. Надо было бы сказать ему так: "Берегись этой девочки, Джош. Как увидишь, что она идет, беги со всех ног". В таком духе.

– Лора, я сейчас поднимусь к тебе.

– Зачем?

– Неважно зачем.

– Тоже хочешь прыгнуть?

– Нет уж, я пока в своем уме.

Перелез через ограждение, а там трава – по пояс. И палки от змей с собой нет. Ну а что ты будешь делать, когда взберешься туда, наверх? Схватишь ее в охапку и понесешь вниз, а она будет ногами дрыгать? Да ты ее от настила не оторвешь. Попробуй только поднять, и сразу в землю уйдешь, провалишься с головкой.

– Ты зачем сюда лезешь, чтобы меня удержать, да?

– Да нет, пожалуй.

– Чтобы лучше видеть?

– Возможно.

Занять ее пока разговором.

– Если ты плохо переносишь высоту, ты отсюда упадешь.

– Это в мои планы не входит, Лора.

– Парень, что в прошлый раз упал, убился насмерть.

– Не удивительно.

– Ударился головой. Ты бы лучше не лез сюда. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Нет, вы только послушайте ее!

Он карабкался по насыпи, но то и дело скатывался обратно. Босиком Лора прямо-таки взлетела туда, а тебе, Джош, придется, видно, попотеть. Может, для нее это и правда привычное дело. Практика, как говорится, залог совершенства. Немногого же ты тогда стоишь, если она каждый божий день туда лазит и оттуда ласточкой, а ты не способен даже доверху добраться. Вперед! Тоже мне Дон-Кихот, повергнутый в прах ветряными мельницами. Неженка Джош Плаумен – не может разуться, босиком боится ноги наколоть. А может, у него ногти не стрижены или носки рваные. Вот так Плаумен! Уф-ф! Считай, половина подъема. Весь в горячем поту, скользя, спотыкаясь, ухватился за ветку акации. А Лора с моста:

– Здесь за проволокой – полоса отчуждения. Если тебя заметят, начальник станции пожалуется твоей тетушке.

Тяжело дыша, Джош бормочет что-то нечленораздельное. Какое невыносимое унижение.

– Тебе сейчас запруду видно, Джош?

– Видно.

– Ну хорошо. Тогда смотри!

Она сумасшедшая!

– Лора, не смей!

Разве это похоже на прыжок в воду? Она высоко подскочила, поджала ноги, одну руку вытянула вверх, другой зажала себе нос и, мелькнув за стропилами, рухнула в воду, точно груда кирпичей. Ужасный, невероятный всплеск. Джош тоже летит вниз, оскользаясь, спотыкаясь, крича:

– Убилась!

Продрался сквозь кусты, бросился к воде.

– Сволочь ты, Лора Джонс!

Тут только мелькнула мысль об ограждении – как взрыв в мозгу. Но было уже поздно. Натянутая проволока загудела от удара, и Джош, раскинув ноги и руки, шмякнулся головой – весь дух у него в землю ушел.

Ошеломленный, на три четверти обеспамятевший, он лежит навзничь и внутренне оплакивает самого себя. Бедный я человек. Бедное мое тело. Не доживешь ты с ним до совершеннолетия. Всегда оно тебя подводит. Вечно ушибается, вечно падает, вечно ему ото всех достается, выбивают из него душу, как пыль из ковра.