Текст книги "Золотая валькирия"
Автор книги: Айрис Джоансен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
5
«Кто бы мог подумать, что наблюдать за человеком, за мужчиной, в моменты, когда он творит, может быть так интересно и эротично?» – удивленно подумала Хани. Негромкое, почти неслышное шуршание кисти по холсту; легкий шорох одежды, раздающийся всякий раз, когда Ланс переступает с ноги на ногу или тянется за новым тюбиком краски; даже едкий запах скипидара и грунтовки – все это странным образом возбуждало ее.
Осознав это, Хани невольно поморщилась. Разве можно так обманывать себя? Едва ли она дошла до того, что запах краски действует на нее наподобие афродизиака. Не лучше ли взглянуть правде в глаза и признаться себе, что все дело в Лансе, что именно его близость будит в ней желание?
Приподняв ресницы, она внимательно поглядела на его сосредоточенное, вдохновенное лицо и прищуренные глаза, ни на миг не отрывающиеся от натянутого на подрамник холста. С дивана ей не было видно, что именно изображено на холсте, но зато она очень хорошо видела выразительное лицо принца.
"Он и сам похож на картину, – неожиданно подумала Хани. – На портрет работы мастеров позднего Возрождения! Удивительный, оживший портрет…"
В самом деле зрелище было впечатляющим. Правда, вернувшись в коттедж, Ланс накинул длинную рабочую рубашку из светло-голубой ткани "шамбре", но застегивать ее не стал, а рукава закатал почти до локтя. Так что при каждом движении его вооруженной кистью руки Хани отчетливо видела, как напрягается его могучая грудная мышца, как натягиваются, словно струны, сухожилия предплечья. Ланс обладал телом атлета, и Хани невольно задумалась, как при таком телосложении он ухитряется совершать кистью такие короткие, точные движения.
Засмотревшись, она не успела скрыть своего восхищения, когда принц вскинул на нее глаза, ставшие сапфирово-голубыми, как вечернее небо. Под его взглядом Хани невольно вспыхнула, и Ланс одарил ее ослепительной улыбкой.
– Тебе не скучно? – заботливо спросил он и кивнул на книгу, которая лежала у нее на коленях.
– Нет, – быстро ответила Хани и покраснела еще больше. – Алекс дал мне очень увлекательный роман.
На самом деле за те несколько часов, что она провела в студии, Хани одолела едва ли с десяток страниц, хотя всегда любила детективы и триллеры. Но тайна, заключенная в образе Ланселота Руби, казалась ей куда более захватывающей.
– Хочешь еще кофе? – спросила она.
– Не сейчас… – рассеянно отозвался Ланс, возвращаясь к картине. – Я только боюсь, что ты замерзнешь в этих шортах. Пошарь в чулане – там должен быть плед.
Хани вспомнила игривый взгляд, брошенный на нее Лансом, когда она вошла в студию в коротких белых шортах, и губы ее чуть заметно дрогнули. С тех пор прошло несколько часов, и она уже не раз с долей сожаления подумала о том, что Лансу, с головой ушедшему в свое рисование, стало совершенно безразлично, какие у нее ноги, что он ничего не заметит, даже если вместо ног у нее вдруг вырастут два телеграфных столба. Однако, как выяснилось, она ошиблась.
Сходив в крошечный чулан рядом с ванной комнатой, она без труда разыскала там вязаное афганское одеяло с кистями и, взобравшись с ногами на диван, укрылась им.
Студия была намного просторнее ее спальни, однако обстановка здесь была еще более скудной. Кроме обтянутого кожей потертого дивана, на котором она расположилась, здесь стоял только грубый рабочий стол на козлах, испачканный краской так, что невозможно было определить его первоначальный цвет. Стол был завален кистями, тюбиками с краской и заставлен бутылками с растворителями.
Мольберт Ланс установил почти в самом центре комнаты, поскольку все пространство у стен было занято холстами; некоторые из них были натянуты на подрамники, но большинство было небрежно свернуто в рулоны самого разного размера. Картины висели, стояли и лежали повсюду: даже в чулане, куда она ходила за пледом, Хани заметила несколько готовых холстов, небрежно заткнутых в угол. Сначала она даже хотела упрекнуть Ланса за столь пренебрежительное отношение к собственному творчеству, но потом решила не рисковать – установившееся между ними взаимное доверие казалось ей слишком хрупким.
И все же Хани не могла преодолеть странного чувства досады при виде всех этих, быть может, бесценных шедевров, с которыми Ланс обращался так небрежно. Перебирая те из холстов, что были натянуты на легкие деревянные рамы, она любовалась изображенными на них пейзажами и буквально пьянела от ощущения мощи стихий, переданной с небывалой достоверностью и мастерством. Вернувшись на диван, она долго не могла прийти в себя и безумно сожалела о том, что эти великолепные картины скорее всего так никто и не увидит. Может, все-таки попытаться убедить Ланса выставить хотя бы часть своих работ? Однако Хани просто не представляла себе, как это сделать и к каким доводам он скорее прислушается.
Впрочем, и сдаваться она не собиралась. Хани решила, что потом она что-нибудь придумает. Сейчас же ей хотелось только одного: следить за точными, аккуратными и в то же время свободными движениями сильных рук Ланса, любоваться сменой выражений на его одухотворенном, освещенном внутренним огнем лице. Ланса как будто окружала аура живой силы, энергии, творческого подъема, и Хани чувствовала, что часть этой энергии начинает понемногу передаваться и ей. Никогда еще Хани не испытывала ничего подобного, и это ощущение было прекрасным!
"Что это? – удивленно подумала она. – Что со мной?.."
Ответа на свой вопрос она так и не нашла, да ей и не хотелось ломать голову; вместо этого Хани поудобнее устроилась на диване и, прислонившись головой к мягкому валику, натянула плед до самого подбородка. Книга в бумажной обложке упала на пол, но Хани не стала ее поднимать. Все равно, решила она, в ближайшие несколько часов Ланс даже не взглянет на нее, поэтому ей не нужно больше притворяться, будто она читает. Теперь ничто не помешает ей любоваться этим рыжеволосым гигантом, который стоит перед мольбертом, взмахивает своей кистью, словно дирижер, управляющий оркестром, и творит, творит свою симфонию страсти и красок…
* * *
Хани внезапно почувствовала, как ее осторожно поднимают и куда-то несут. Лицо ее прижалось к какой-то мягкой, теплой поверхности, и она сразу догадалась, что это может быть. Довольно потеревшись щекой о знакомую голубую рубашку, она чуть-чуть приоткрыла глаза и сонно пробормотала:
– Ланс?
– Ш-ш-ш-ш!… – негромко прошептал он. – Спи, Медок. Я несу тебя в постель – уже очень поздно.
– Ты закончил свою картину? – пробормотала. Хани, сражаясь со сном.
– Почти. Осталось немного проработать фон. Но я решил отложить до завтра…
Он бережно опустил Хани на ее кровать. Потом она почувствовала, как матрац рядом с ней прогнулся под его тяжестью. Сидя на краю кровати, Ланс хладнокровно расстегивал пуговицы на ее короткой сиреневой безрукавке.
– Не надо… Ты не должен! – пробормотала Хани, не открывая глаз.
На самом деле она нисколько не возражала и произнесла эти слова чисто машинально: Ланс раздевал ее нежно, с осторожностью, и в этом не было ничего постыдного или грязного.
– Так тебе будет удобнее, – отозвался он, и Хани тут же с ним согласилась, пробормотав невнятные слова благодарности. – И не беспокойся, пожалуйста, – добавил принц с глухим смешком. – Я не собираюсь соблазнять тебя. По правде говоря, я сам с трудом переставляю ноги. Эта картина заставила меня выложиться до конца.
Он помог ей снять безрукавку и взялся за застежку лифчика. И опять Хани не запротестовала, более того: это показалось ей чем-то абсолютно естественным…
– Я мечтаю только об одном: прижаться к тебе и уснуть. Ты не против?
– Не против, – пробормотала Хани.
В эти минуты она ничего так не хотела, как чувствовать его жаркое тепло и надежные, крепкие объятья, оберегающие ее от ночного мрака.
Ланс снял с Хани остатки одежды и, заботливо прикрыв ее одеялом, куда-то ушел, но через несколько минут вернулся и бесшумно улегся рядом. Просунув руки под одеяло, он притянул ее к себе и подставил плечо, в которое Хани сразу с благодарностью уткнулась лицом, так что ее бледно-золотые волосы рассыпались по его широкой груди. Засыпая, Хани успела удивиться, какие легкие у него руки, хотя Ланс держал ее достаточно крепко. В его объятиях не было ни капли любовного пыла: он прижимал ее к себе точь-в-точь как маленький мальчик, уснувший в обнимку со своим любимым плюшевым мишкой. Ей даже показалось, что Ланс уже спит, но тут он невнятно пробормотал:
– Господи, как удивительно, Медок… Разве это не чудесно – лежать вот так, вдвоем?
Хани смогла только кивнуть в ответ. Ей тоже было очень хорошо, и, прежде чем заснуть, она ласково обняла его обеими руками.
* * *
Хани проснулась от того, что кто-то ласково теребил ее сосок. Чувствуя, как по всему ее еще сонному телу разливается жаркая волна, она беспокойно заворочалась, надеясь снова заснуть, но пощипывания и поглаживания становились все сильнее и настойчивее. В довершение всего теплая, сильная ладонь накрыла ее вторую грудь, и Хани окончательно пришла в себя.
Открыв глаза, она увидела, что за окном только-только начало светать. Растрепанная рыжая голова Ланса лежала у нее на груди, а его загорелые руки казались очень темными по контрасту со светлой кожей Хани.
– Мне казалось, что кое-кто здесь очень устал, – все еще сонно пробормотала Хани.
Ланс слегка приподнялся на локте и посмотрел на нее с озорной улыбкой.
– Я сказал, что устал, а не умер, Медок! Но даже если бы я был мертв, твое роскошное тело заставило бы меня в одночасье подняться из могилы. – Голова Ланса снова склонилась к ее груди, и Хани почувствовала его губы на своем возбужденно напрягшемся соске. – Когда я раздевал тебя, в комнате было слишком темно, – прошептал он, ненадолго отрываясь от нее. – Я ничего не видел и только благодаря этому смог заснуть. Но теперь уже ничто не поможет мне. Ты прекрасна, Хани!
– Спасибо, – смущенно ответила она, чувствуя, что щеки ее начинают пылать.
– Не за что, – преувеличенно вежливо откликнулся Ланс, и в его глазах промелькнули озорные искорки. – Знаешь, – сказал он немного погодя, – мне очень нравится, когда ты ведешь себя как серьезная маленькая девочка. Эта манера держать себя так резко контрастирует с твоими формами, что у меня начинает кружиться голова. Честно!..
Его пальцы, лежащие на груди Хани, снова задвигались, мягко массируя ее сосок, и она вдруг почувствовала, что внизу живота скапливается какая-то странная тяжесть, которая с каждой секундой давит все сильнее, превращаясь в тупую боль неутоленного желания.
– Я думаю, это не очень мудро – то, что ты делаешь… – Хани вздрогнула, почувствовав, как его зубы несильно сомкнулись на ее напрягшемся остром соске.
– Ничего подобного, – задыхающимся голосом возразил Ланс. – Я уверен, что это самое умное из всего, что я сделал с тех пор, как увидел тебя в первый раз. Должно быть, я совсем обезумел, если не попробовал проделать это раньше! Мы же с тобой знаем, что оба хотели именно этого с момента нашей встречи. Разве не так. Медок?
Хани медленно кивнула.
– Да, – негромко ответила она.
Какой смысл лгать ему и себе? Она действительно хотела его. Эта простая истина открылась ей со всей очевидностью только сейчас – после того, как Ланс облек ее в слова, – но подсознательно Хани действительно знала это с самого начала. Она долго гнала от себя подобные мысли – очевидно, потому, что никогда и никого по-настоящему не хотела до тех пор, пока на ее горизонте не появился этот бесшабашный, насмешливый, рыжий Скарамуш. Но теперь сама природа пришла ей на помощь, и пробудившиеся инстинкты заявили о себе ясно и недвусмысленно. Хани поняла, что все решила для себя уже в тот первый вечер, когда они возвращались из бара в такси, и вернуться к прошлому было невозможно, даже если бы она этого захотела.
Ланс протяжно вздохнул и улыбнулся ей с таким теплом и любовью, что у Хани перехватило дыхание.
– Ты не пожалеешь. Медок. Обещаю, ты получишь настоящее удовольствие.
– Я знаю, – нежно откликнулась она.
Уже сейчас для нее было удовольствием все, что он ни делал. Даже просто смотреть на Ланса было радостно, и Хани знала, что теперь так будет всегда! – Надеюсь, что и я тебя не разочарую…
– Ты? Разочаруешь меня?! – Ланс нежно провел рукой по ее щеке. – Да я теряю рассудок при одном взгляде на тебя!
Его большой палец нежно прикоснулся к остроконечной башенке, венчающей крутой холм ее груди, и Хани почувствовала, как желание пронзило все тело, словно разряд электрического тока. Тем временем Ланс, продолжая ласкать ее грудь, провел другой ладонью по ее шелковистому, мягкому животу, огибая по широкой дуге неглубокую пупочную впадину.
– Ты похожа на чистый холст, ожидающий первого прикосновения кисти, – прошептал он. – Прикосновения, которое оживит его…
Его губы двинулись вниз вслед за рукой, оставляя на пути цепочку легких возбуждающих поцелуев. Один раз он, играя, захватил зубами ее кожу, и Хани едва не задохнулась от восторга.
– Я хочу написать твой портрет в пурпурных тонах страсти! – шептал Ланс, слегка раздвигая ей бедра. – Пурпур страсти в золотой раме совершенства…
Его руки осторожно коснулись ее сокровенной тайны, и Хани невольно ахнула – такими изысканными и сладостными были неведомые ей прежде ощущения. Ланс быстро поднял голову и, убедившись, что все в порядке, с любовью улыбнулся ей.
– А когда после всего ты уснешь в моих объятиях, ты будешь мягко мерцать темно-розовым светом счастья…
Его руки сдвинулись еще на дюйм – еще ниже, еще глубже, – и Хани застонала от восторга, подхваченная жаркой пенной волной невероятного, небывалого блаженства.
– Ты позволишь мне раскрасить твой портрет всеми красками любви, Медок?
– О да! Да!!! – воскликнула Хани, которой казалось, будто ее тело сжигают изнутри языки раскаленного пламени. – Да, Ланс, прошу тебя!..
Раздвинув ее бедра еще сильней, Ланс приподнялся на руках и оказался между ними, а потом наклонился и приник к губам Хани долгим сладким поцелуем.
– Прости, я не могу больше терпеть, – пробормотал он, задыхаясь. – Я ждал тебя слишком долго – целую вечность.
– Тогда не жди больше, – шепнула Хани, слегка приоткрывая губы и подставляя их Лансу.
Его язык проник между ними, и Хани не сдержала гортанного, горлового звука; ее язык отозвался на это действо с такой неистовой страстью, какой она в себе никак не ожидала.
Не переставая целовать, мять ее губы своими губами, Ланс сделал быстрое атакующее движение бедрами, и Хани приглушенно вскрикнула. На мгновение Ланс замер; когда он взглянул на нее сверху вниз, его застывшее лицо выражало крайнее потрясение.
– Медок, ты?.. – пробормотал он ошеломленно.
– Неважно, – отозвалась Хани горячечным шепотом и впилась ногтями в его твердые плечи. Ее ощущения были непередаваемы: она одновременно чувствовала и гордость, и счастье, и дразнящую полноту, и трагическую незавершенность.
– Не останавливайся! – простонала она. – Только не останавливайся!..
– О Боже, Медок! – хрипло выдохнул Ланс. – Я не мог бы, даже если б захотел!
Его бедра снова задвигались – ритмично, мощно, и Хани чувствовала, что при каждом его движении по телу словно растекаются волны раскаленной лавы. Она корчилась в мучительной агонии желания, выбрасывала бедра навстречу его ударам, прижимала Ланса к себе и снова отталкивала, а ее пальцы скользили по его влажной от пота коже.
Все краски любви, которые он обещал показать ей, были здесь! Они проносились перед ее закрытыми глазами чередой ярких вспышек. С каждым рывком их напряженных тел, с каждым сокращением сведенных судорогой мускулов этот ослепительный, переливающийся всеми цветами радуги свет становился все ярче. Но Ланс продолжал нашептывать ей на ухо жаркие, полные любви слова, подстегивая ее, подбадривая, умоляя сделать последнее, самое важное усилие. Хани почти не различала его слов, но тело ее само откликнулось на эту бессвязную мольбу, взорвавшись таким ослепительным великолепием, которое можно увидеть только тогда, когда все краски, все тончайшие оттенки чувства лягут на холст любовного огня.
Потом они лежали утомленные в объятиях друг друга, прислушиваясь к отголоскам затихающего любовного урагана. Голова Хани удобно расположилась на плече Ланса, а рука лежала на его широкой груди, чуть ниже сердца, ровное и частое биение которого наполняло ее чувством покоя и благодарности.
– Ты забыл кое о чем упомянуть, – пробормотала она. – Эта картина, которая у нас получилась… Я представляла ее несколько иначе. Ты ничего не сказал об алом цвете радости, которую испытываешь, когда даришь кому-то наслаждение, и об этом лавандово-лиловом блаженстве усталости…
Его губы легко скользнули по виску Хани.
– Я сам открыл для себя немало новых цветов и оттенков, – шепотом ответил Ланс, нежно проводя рукой по ее волосам. – И я даже не представлял себе, что такое чудо может существовать! Ты, оказывается, тоже талантливый художник, Хани Уинстон… – Его рука на мгновение замерла, прервав свое ласковое, осторожное движение. – Ты знаешь, ты меня просто потрясла… – добавил он странно изменившимся голосом.
– Я знаю, – ответила Хани. – Моя подруга Нэнси уверяет, что я – последняя на этой Земле двадцатичетырехлетняя девственница. Была… Я ничего не сказала тебе, потому что боялась, что это тебя оттолкнет. – Она слегка приподняла голову и тревожно поглядела ему в лицо. – Я не слишком тебя разочаровала?
Ланс наклонился и поцеловал ее с такой нежностью и лаской, что от прилива ответной нежности у Хани перехватило дыхание.
– Ты была неподражаема, Медок! – ответил он, и его голос как-то подозрительно дрогнул. – Я еще никогда не испытывал ничего подобного. Мне казалось, будто ты любишь меня всем существом, каждой частичкой твоего совершенного тела… Это было так прекрасно, что я просто не мог поверить своему счастью!
– Ну, раз так, то обо мне и говорить нечего, – Хани озорно сверкнула глазами. – Не каждой женщине выпадает такая удача – ведь я начала постигать тайны секса под руководством самого Неистового Ланса! Я уверена, что обычно ты не тратишь свое время и силы на таких неотесанных девиц, как я.
Ланс недовольно нахмурился.
– Это не смешно, – коротко сказал он. – Я же уже сказал, что каждый из нас получил новые ощущения, но эти ощущения были разными. А теперь – молчи и иди сюда.
Принц заставил Хани снова положить голову себе на плечо и крепко обнял ее обеими руками.
– Разве я не говорил тебе, что мне не нравится, когда меня называют Неистовым Лансом? – спросил он.
– Кажется, нет, – откликнулась Хани и прижалась к нему всем телом. – А я? Я говорила тебе, что ненавижу свое собственное имя?
– Что-то такое ты пролепетала, – небрежно отозвался Ланс, накручивая на палец ее длинный белокурый локон. – Но мне нравится твое имя. Медок. Каждый раз, когда я произношу его вслух, оно звучит, словно любовная клятва, словно обещание неземного блаженства. Сладкий Медок… – Его губы прижались к ее опущенным векам, потом опустились вниз, к уху. – Мягкий Медок…
Он несильно укусил ее за мочку уха, потом его язык проник в ушную раковину и заскользил по изгибам ее лабиринтов.
– Жаркий Медок… – Он выпустил ее ухо и приник к губам, со вновь вспыхнувшей страстью вторгаясь в их влажную и теплую пещеру. – Я хочу нарисовать еще одно полотно в багровых тонах…
Хани удивленно приоткрыла глаза.
– Так скоро?
Ланс негромко засмеялся.
– Тебя это удивляет? – спросил он. – Разве ты не видела, сколько холстов стоит у меня в студии? Я довольно плодовитый художник… – Он накрыл ладонью правую грудь Хани и коснулся большим пальцем соска, отчего по ее телу снова пробежала дрожь. – Кроме того, ты служишь для меня неисчерпаемым источником вдохновения!
Его губы поползли по ее груди, оставляя за собой влажный след; язык коснулся напряженного соска, и Хани почувствовала, что в ней снова проснулось желание.
– Ты очень красива, Медок, – шепнул Ланс. – Я хочу по-настоящему нарисовать тебя – нарисовать на холсте, такой, какая ты сейчас. Ты будешь мне позировать?
Хани ответила не сразу. Ей вспомнились слова Алекса о том, что принц не любит рисовать близких ему людей. Очевидно, она в эту категорию не попадала… Ну что ж, ничего удивительного в этом нет, она была бы круглой идиоткой, если бы позволила себе надеяться на большее. Ланс ведь даже ни разу не намекнул, что их отношения могут иметь хоть сколько-нибудь длительную перспективу. Так что для нее самым разумным будет удовлетвориться тем, что он посчитает нужным ей дать…
– Почему бы нет? – ответила Хани как можно небрежнее. – Я, во всяком случае, могу не беспокоиться, что прославлюсь: твое собрание картин было и останется недоступным для широкой публики.
Принц попытался что-то сказать, но Хани поспешно прижала пальцы к его губам.
– Я буду тебе позировать при одном условии, – добавила она.
Ланс поцеловал ее пальцы, потом ладонь; его губы явно готовы были продолжить свое сладостное путешествие.
– И что это за условие? – пробормотал он. Хани протянула руки и прижала к своей груди его огненно-рыжую, взлохмаченную голову.
– Я чувствую, что во мне тоже проснулась страсть к художественному творчеству! – заявила она. – Мне хочется нарисовать свою собственную картину. Ты научишь меня?
– О да, конечно, Медок! – воскликнул Ланс и, сверкнув глазами, несильно потянул ее за набухший, торчащий вверх сосок. – Но сначала нужно подготовить холст…
И "урок живописи" продолжался.
* * *
Когда Хани наконец проснулась, солнце уже начинало склоняться к вечеру, и его косые лучи, врывающиеся в окно спальни, несколько скрадывали аскетизм обстановки.
Откинув в сторону одеяло, Хани с наслаждением потянулась, но Ланса рядом с ней уже не было, и это заставило ее почувствовать легкое разочарование. Впрочем, она попыталась не думать об этом. Скорее всего принц вернулся в студию, а Хани твердо решила больше не ревновать его к живописи – этой восхитительной любовнице, которая, судя по всему, полностью и безраздельно владела всеми его помыслами и мечтами. Правда, исполнить это решение оказалось гораздо труднее, чем принять. И Хани в качестве компромисса пообещала себе, что постарается стать достойной соперницей для всех остальных претенденток на место в сердце Ланса.
Соскочив с кровати, она быстро приняла душ и вымыла голову, упрекая себя за то, что не догадалась привезти с собой фен. Ее волосы всегда требовали тщательного ухода, а при здешнем соленом воздухе их следовало мыть вдвое чаще обычного. Хани оставалось только надеяться на жаркое солнце, способное за считанные часы высушить ее гриву.
Надев короткие, цвета морской волны шорты и бледно-голубую рубашку, Хани завязала ее полы под самой грудью и выбежала из коттеджа. Туфлями она пренебрегла: коттедж стоял прямо на пляже, а песок на острове был таким мелким и чистым, что ступать по нему босыми ногами было удивительно приятно. В это время суток здесь уже начинался прилив, и когда Хани шла вдоль берега, набегавшие на песок пляжа теплые волны ласково хватали ее за лодыжки. Время от времени Хани останавливалась, встряхивала головой или, поднимая руки, пропускала волосы сквозь пальцы, чтобы теплый бриз скорее просушил бледно-золотые пряди.
Когда солнце уже совсем склонилось к горизонту, Хани невольно остановилась на берегу, залюбовавшись игрой оранжево-красного света, который, словно в зеркале, отражался в безмятежно-спокойной поверхности тропического моря. Казалось, далекий горизонт объят пламенем пожара, полыхающего во всю мочь и разгоняющего сгущающиеся вокруг фиолетово-лиловые сумерки.
– Какая впечатляющая картина! – неожиданно раздался у нее за спиной голос Ланса. – Но мне гораздо больше нравятся полотна, которые мы с тобой рисуем вместе.
Хани быстро повернулась к нему, и на лице ее появилась чуть смущенная улыбка.
– Мне тоже, – сказала она. – Во всяком случае, мы используем еще более яркие краски.
Кожа Ланса, на которую падал розовый отсвет заката, приобрела теплый золотистый оттенок, рыжие волосы горели, словно огонь, а глаза из голубых сделались сапфирово-лиловыми. Хани заметила, что он тоже босиком, а белая сорочка, незастегнутая и не заправленная в джинсы, свободно развевается на ветерке.
– Я думала, ты вернулся в студию, – заметила Хани. Принц покачал головой, и его лицо внезапно помрачнело.
– Я ходил прогуляться вокруг острова, – ответил он. – Мне нужно было серьезно подумать кое о чем…
Хани придвинулась ближе.
– Я рада, что ты не стал больше работать, – пробормотала она, виновато улыбаясь. – Я надеялась уговорить тебя дать мне еще один урок живописи.
– Не уверен, что "уговорить" – в данном случае подходящее слово, – проворчал Ланс. – "Соблазнить" было бы точнее.
В его глазах промелькнул какой-то странный огонек, и Хани, которая никак не могла понять, что с ним случилось, почувствовала себя неуютно.
– Какой ненасытной и жадной до наслаждений ты стала, Хани! – продолжал принц, и в его глазах ей почудился упрек. – Еще немного – и уже ты будешь давать мне уроки.
"Наверное, он опять шутит, – подумала Хани. – Я ведь так и не научилась различать, когда он смеется надо мной, а когда говорит всерьез".
Оно сделала еще один шаг к Лансу, так что ее грудь, прикрытая одной лишь рубашкой, мягко уперлась в его твердый, мускулистый бок.
– Но вчера вечером ты, кажется, не особенно возражал? – спросила она неуверенно.
– Хотел бы я посмотреть на человека, который стал бы возражать! – изменившимся голосом откликнулся Ланс. – Тобой невозможно насытиться, Хани. Даже сегодня утром, пока ты еще спала, мне хотелось разбудить тебя, чтобы любить снова.
– И что же тебя удержало? – спросила Хани, обнимая его за шею.
Пальцы ее запутались в его густых волосах на затылке, а губы уткнулись в гладко выбритый подбородок, умоляя о поцелуе. Но принц судорожно втянул в себя воздух и, оттолкнув ее руки, решительно отступил назад.
– Черт побери, Хани, не приближайся ко мне! – резко сказал он. – Для меня это слишком большое искушение.
Хани с обиженным и недоуменным видом подняла на него взгляд.
– Что… что случилось? – в смятении спросила она, и в ее глазах заблестели слезы. Она-то думала, что он просто шутит, но Ланс, оказывается, говорил серьезно! Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Хани послушно отодвинулась от него, опустив глаза, чтобы скрыть свою боль и обиду. – Прости меня, – проговорила она, через силу улыбаясь. – Возможно, я действительно еще не все понимаю. Ты должен научить меня, как я должна себя вести.
– О Боже! Кажется, я опять обидел тебя! – простонал Ланс, расстроенно проводя рукой по волосам. – Нет, не слушай меня, Хани, все не так! Я вовсе не отталкиваю тебя! Я…
– Во всяком случае, выглядит все это так, будто я больше не нужна тебе, – ответила Хани, глядя в землю. – Но, как бы там ни было, ты не должен передо мной извиняться, Ланс. Я все понимаю…
Принц порывисто шагнул вперед, протягивая к ней руки, но неожиданно остановился и опустил их с видом полной покорности судьбе.
– Ты сводишь меня с ума, Хани! – с отчаянием воскликнул он. – Ты же знаешь, чего мне стоит не прикасаться к тебе! Из всех женщин, которых я знал, ты – самая тонкая, самая нежная, самая желанная. И я ни за что не позволю тебе делиться этим теплом и нежностью с кем-нибудь, кроме меня!
– Тогда в чем же дело? – спросила сбитая с толку Хани, поднимая на него свои темно-лиловые глаза. – Я хочу тебя, и если ты по-прежнему хочешь меня, то…
– Все не так просто! – перебил ее Ланс. – Я никак не ожидал, что ты окажешься девственницей…
Хани чуть было не открыла рот от удивления.
– По-моему, – заметила она, совладав со своими чувствами, – после всего, что случилось, беспокоиться об этом поздновато. Кроме того, раньше тебя этот вопрос, кажется, нисколько не занимал.
– Я просто в какой-то момент запретил себе думать об этом… Короче, я вел себя как эгоистичный, самовлюбленный дурак, – проговорил принц, хмурясь еще сильнее. – Должно быть, я просто потерял рассудок. Ты сводишь меня с ума. Медок! – Он растерянно развел руками. – Мне и в голову не приходило, что ты настолько неопытна. Я был уверен, что ты приняла таблетку.
– Таблетку? – ошеломленно переспросила Хани. – Так вот из-за чего ты так разволновался? Ты боишься, как бы я не забеременела от тебя?
Она внезапно расхохоталась, и от этого лицо Ланса стало еще мрачнее.
– Я рад, что тебе это кажется смешным, – саркастически заметил он. – Но не забывай, что мы находимся на острове, здесь невозможно достать никаких предохраняющих средств: конечно, я мог бы позвонить на континент, чтобы нам доставили все, что нужно, но тогда и Алекс, и все остальные тоже узнают… Честно говоря, я не думаю, что тогда ты будешь смеяться так же весело и беззаботно. Я пытался защитить тебя, Хани, но, как видно, свалял дурака.
Хани покачала головой и нежно улыбнулась ему.
– Это я должна защищать и охранять тебя, – напомнила она. – Не беспокойся, Ланс. Я, например, не волнуюсь.
– Это все из-за твоей потрясающей наивности! – воскликнул он. – Ты должна волноваться, черт побери. А если это тебя не трогает, то я должен знать – почему.
"Потому, – подумала Хани, – что я хочу от тебя ребенка!" Мысль о маленьком рыжем Скарамуше наполняла ее доселе не испытанной нежностью и сладостной тоской. Она ведь не надеялась надолго удержать Ланса возле себя, а его крохотная частица будет в любом случае лучше, чем ничего. Потому что Хани вдруг поняла со всей очевидностью: она будет любить этого сложного, противоречивого, непостоянного, изменчивого мальчика-мужчину всю свою оставшуюся жизнь!
– Я не понимаю, отчего ты так расстраиваешься, – спокойно сказала она, пожимая плечами. – Что толку волноваться о том, чего может и не произойти? – Хани улыбнулась, и ее глаза задорно блеснули в сгущающихся сумерках. – Нам предстоит прожить здесь еще несколько недель, – добавила она, – и будь я проклята, если буду вести себя как монашенка! Особенна теперь, когда я знаю, что теряю.
По лицу Ланса пронеслись, сменяя друг друга, непонимание, тревога и разочарование, и Хани поспешно добавила:
– Я не обманываю себя и не рассчитываю, что эта сказка будет продолжаться вечно. И, что бы ни случилось, я не буду винить тебя, просто… Пойми меня, Ланс, я ждала своего первого чувства целых двадцать четыре года! И теперь я намерена наслаждаться каждой минутой, каждой секундой моего счастья, какой бы ничтожно малый срок ни отпустила мне судьба.
– Как это великодушно с твоей стороны! – сквозь зубы процедил Ланс. Его губы слегка вздрогнули, и Хани показалось, что в глазах принца промелькнуло выражение горечи и обиды. – И все же каким бы недолговечным ни казался тебе наш роман, я не считаю себя вправе быть беспечным. Ты не можешь принимать такое решение одна – я, в конце концов, тоже должен нести ответственность за свои поступки.
