Текст книги "Двойная месть"

Автор книги: Айлин Даймонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Простите, капитан. Я делал обход этажей и забыл захватить рацию, – спокойно ответил Чаттингем.

– Та-а-ак... – зловеще протянули на том конце связи. – Не умеете врать, Чаттингем. Признайтесь просто: заснули на посту?

– Спал я на посту или нет, этого вы не докажете. Повторяю: я только что вернулся с обхода, – очень громко и четко произнес Билл. – Все в порядке. Хотите – разбирайтесь. Наряд может лишний раз пробежаться по всем десяти этажам. Но фиксирую факт: я на его вызове не настаивал. Готов принять списание затрат на неоправданную операцию в счет моей забывчивости.

– Гм, – мрачно буркнула трубка. – Хорошо. В следующий раз подобная забывчивость обойдется вам дороже. Спокойного дежурства.

Выключив рацию, Билл с полминуты усмирял сердце. Перестав чувствовать, где оно находится, мерным шагом двинулся в лабораторию, надеясь, что эта Кроу уже воспользовалась шансом и удрала. Разрушительных действий не произведено. Сигнализацию включить, компьютер выключить, дверь закрыть, задвижку затянуть до упора. Утром никто ни о чем не догадается. Да, главное – выключить свет.

Свет был включен, компьютер выключен, а Памела Кроу так и сидела, как ее оставил Чаттингем: склонившись над столом, уткнув лицо в ладони.

Билл громко кашлянул, застыв на пороге. Она вздрогнула, но не обернулась. Он подошел к ней и положил на плечо тяжелую ладонь. Памела повернула голову и коснулась руки губами.

– Спасибо, Билли. Спасибо. – Ее голос дрожал. – Я все слышала. Я... я никогда не забуду, что ты для меня сделал...

Чаттингем смущенно похлопал ее по плечу.

– Ничего страшного не случилось. И ничего я такого не сделал. Просто помешал тебе совершить большую глупость, вот и все. Ты свободна, можешь идти. Через дверь, понятно, не через окно. Хотя в таком наряде не рекомендую. Впрочем, пусть думают, что ты возвращаешься с вечеринки.

– Мне некуда идти, Билли, – прошептала Памела не двигаясь. – Я... все ликвидировала. У меня нет ни дома, ни денег, ничего. Я... я хотела...

– Перекантоваться лет десять в казенном доме, да? – усмехнулся Билл, присаживаясь рядом с ней. – Хорошенькая перспектива для молодой красавицы. Надеюсь, ты не задумала чего похуже.

Она отвернулась от него, не отвечая.

– М-да, – протянул Билл, потирая голову. – Значит, говоришь, тебе некуда идти. Понимаю. Понимаю и про месть. Но не понимаю за что? Ну, уволили и уволили. С кем не бывает? За что сразу мстить? – удивлялся он как можно убедительнее.

Расчет оказался верным. Памела резко вскинула голову, глаза вновь загорелись яростным светом.

– За разрушенную любовь, за потерянное счастье! – отчеканила она, злобно взглянув в лицо Биллу, словно эти слова предназначались ему как виновнику катастрофы.

– А кто разрушил-то? – ласково спросил он. – Кто тебя обидел, милая?

Памеле не пришлись по вкусу ни сахарный сироп, обильно пропитавший фразу, ни само хамелеонство вопрошателя.

– Говоришь, не знаешь?! – взорвалась Памела. – Если ты знаешь все, знаешь и кто!

– Мистер Флендер?

– Да! Да! Да! И не только он! И эта крашеная сволочь!

– Они тут все крашеные, Пэм.

– Но сволочь только одна! – уточнила Памела, стукнув по столу кулаком. И мотнула головой в сторону шкафа с пробирками.

– Та, которая с пирсингом?

– Да! Эта... Я не хочу ее называть! – Голос ее прервался, она закрыла горло рукой, закашлялась.

– Ага, – догадливо произнес Билл. – Мисс Харвей, значит.

– Молчи! – хрипло закричала Памела. – Молчи, а не то я разобью шкаф! И все тут переломаю! – И снова закашлялась.

Билл сжал ее руку так, что она вскрикнула.

– Прекрати истерику! – железным голосом приказал он. – Успокойся и расскажи толком, кто и как тебя обидел.

– Отпустишь – расскажу, – заявила Памела.

– Поклянись, что не будешь делать глупостей.

– Клянусь.

Билл ослабил хватку, но руку не выпустил. Да Памела и не собиралась ее вырывать. Словно невидимые биотоки передавали измученной девушке из мощной волосатой ручищи успокоение и душевное равновесие.

– Да, так с чего началась заварушка? – проговорил Билл, чтобы помочь разговору. – Я ведь не слежу за вашими играми.

– А ты знаешь о том, что произошло перед моим увольнением?

– Нет.

– Был скандал.

– Из-за чего?

– Из-за гранта.

– Какого гранта?

– Того самого. Которого ждала вся лаборатория. Знаешь... Давай я расскажу тебе все как было, – медленно произнесла Памела. – А кто виноват, разбирайся сам.

4

Ферма “Ройал-Джордж” славилась качеством молока. Молоко давали точь-в-точь такие же коровы, как и на соседних фермах, но хозяин, Брайан Кроу, знал какие-то секреты, передаваемые из поколения в поколение, которые позволяли улучшать физиологический процесс превращения травы в молоко в незатейливых коровьих недрах таким образом, что молоко, во-первых, дольше не скисало, а во-вторых, сохраняло неуловимые, но приятные на вкус оттенки поглощенной травки.

Завистники расходились во мнениях, поет ли мистер Кроу псалмы во время дойки или подсыпает в кормушку наркотики, но, так или иначе, многолетнее высокое качество продукции позволило, во-первых, найти для хозяйства гордое и приличное название “Ройал-Джордж”, а во-вторых, удерживать прочное место на сверхплотном рынке сбыта. А в-третьих – обеспечить более или менее приличное содержание семье.

Трое сыновей мистера Кроу смогли таким образом прорваться на службу в элитные войска и рьяно заслуживали очередные погоны, а единственная и любимая дочь Памела предназначалась для продолжения фермерской славы – отец не собирался никуда ее отпускать. Миссис Кроу отошла в мир иной вскоре после рождения младшего сына Джона, и хозяйство с коровами и их секретами самым естественным образом предназначалось для той, кому с двенадцати лет вверено было полное управление фермой под присмотром мистера Кроу.

Памела не предпринимала путешествий дальше Дорчелла, да и то лишь с очередной партией фляг. И не знала никаких иных миров и секретов, кроме тех, которым обучил ее хозяйственный мистер Кроу. Так и собиралась она провести свою жизнь в стенах усадьбы, приглядывая на очередной ярмарке очередного жениха, который бы устроил высоконравственного и принципиального отца.

Но ни один пока что не пришелся к ройал-джорджевскому двору. Больше всего отец боялся, что избранник, став мужем и полноправным хозяином, выведает все секреты, а потом продаст их первому встречному. Поэтому задача устройства личных дел мисс Кроу откладывалась на неопределенное время. Как вариант отец (конечно, только на словах) допускал даже внебрачного ребенка с условием, что это будет парень, а не девица. Но такого обещания Памела дать не могла, и отец вполне логично разводил руками: ну нет так нет. Тогда поищем подходящую кандидатуру на роль моего зятя.

Эта ситуация с каждым годом все больше выводила Памелу из себя. Особенно тяжко приходилось, когда явившиеся с родственным визитом дорогие братцы после пятой кружки местного пива начинали за спиной отца мучить дорогую сестрицу всевозможными способами – от сочувствия и насмешек до прямых попреков.

– Такие красавицы, как ты, не должны переводить свою жизнь на молоко! – соболезновал старший, Макс.

– Ты, Пэмми, скоро и жевать будешь, как Тигги! – веселился средний, шутник Пит.

А младший, прямолинейный Джон, заявлял в глаза:

– Надо быть полной дурой, чтобы дать себя сгноить в этом навозе!

– Давай к нам на службу! – бодро предлагал Макс. – Ты так здорово скакала по деревьям и заборам! Еще не разучилась? Пойдем полазим!

– Девушке моего возраста это неприлично, – сдержанно отзывалась Памела.

– Ну да, – вмешивался Пит. – Девушке твоего возраста прилично доить коров до посинения. Как до коровьего, так и до собственного.

– Ты по-прежнему остроумен, Пит, – холодно отвечала Пэм.

– А ты по-прежнему дура! – с братской откровенностью возвещал Джон.

– А ты все такой же грубиян! – взрывалась Памела и убегала на чердак, где и отсиживалась, как в детстве, среди паутины и старых ботинок в ожидании, когда братцы гуськом явятся с ритуальными извинениями.

Но ни встречи, ни уговоры, ни скандалы ничего не могли изменить. И каждый раз после родственного отъезда коровье молоко на некоторое время ухудшало свои качества. Чуть-чуть, незаметно для потребителей, оно горчило, словно приправленное женскими слезами.

В тот жаркий июльский день, когда мистер Кроу в самый разгар уборки сена скоропостижно скончался от удара, казалось, что участь усадьбы, молока и самой Памелы Кроу решена раз и навсегда: дело переходит в ее красивые сильные руки до конца дней. Но наследница рассудила иначе.

Нотариус, давно и хорошо знавший дела фермы “Ройал-Джордж”, был буквально ошарашен, когда ему было поручено оформить сделку о продаже фермы одной из могучих молочных корпораций – той самой, с которой мистер Кроу столько лет вел упорную одинокую борьбу. Седой сухощавый мистер Макниллз мрачно хмыкал над бумагами, то и дело кидая укоризненный взгляд на очень ровно сидевшую с опушенными глазами двадцатипятилетнюю Памелу Кроу, невероятно красивую, несмотря на низко повязанную черную кружевную косынку и траурный наряд. По правде сказать, в этом скорбном облачении она была хороша не меньше, чем была бы в подвенечном платье.

Но и свадебный наряд, как прикидывал мистер Макниллз, мог понадобиться весьма скоро: сумма, вырученная от продажи усадьбы, сделала наследницу дела Кроу одной из самых богатых невест округи. И он почти не сомневался, что по истечении срока траура по отцу доведется подписывать ее брачный контракт. Однако непредсказуемость мисс Памелы Кроу, решительно предавшей отцовское дело, проявилась и в дальнейшем.

Вместо того чтобы сыграть пышную свадьбу с сыном мэра маленького городка Дорчелла (Шон О'Каслвуд давно уже заглядывался на богатую и хозяйственную красавицу), мисс Кроу разделила наследство на четыре равные части, три распределила между братьями, а четвертую положила в банк на долгое хранение под большие, но весьма и весьма рискованные проценты. После этого Дорчелл, мистер Макниллз и белобокая толстая Тигги навсегда потеряли из виду Памелу Кроу.

Никто не знал ни прошлого, ни настоящего, ни будущего той особы, которая рано утром шла по вестибюлю аэропорта маленького городка Эйбивилл. Высокая, атлетического сложения девушка в темном брючном костюме двигалась по зеркально сиявшим плитам свободным шагом, легко помахивая маленьким чемоданчиком. Отлетающая пола жакета приоткрывала серый топ и длинное жемчужное ожерелье. На правой руке позвякивал широкий жемчужный браслет.

Меньше всего знал о ней человек, хмуро восседавший в здании аэропорта за стойкой бара. Он обернулся на легкий шаг, на звяканье бус – и не мог оторвать взгляд от проходившей мимо красотки. Он не выпускал ее из виду до тех пор, пока она не скрылась за стеклянными дверями выхода. А когда видение исчезло, вздохнул и заказал новую порцию коктейля в ожидании рейса, который увезет его из этого чертового Эйбивилла навсегда. Из Эйбивилла – небольшого городка, мало известного за пределами штата, но весьма и весьма авторитетного в узком ученом мире.

5

Одним из наиболее известных деятелей Эйбивилла был доктор Джеймс Флендер – сорокадвухлетний курчавый шатен, обожавший науку диетологию и себя самого, мужчину, замечательного во всех отношениях. Для такого вывода имелись все основания.

Во-первых, он был фотогеничен. Снимки, сделанные любителями и профессионалами на симпозиумах и конференциях, запечатлевали доктора Флендера в разных видах: вот он, подперев щеку, следит за дискуссией, а вот азартно возражает, а вот воздел руку в указующем жесте, стоя на кафедре и уткнувшись в текст доклада, а вот обсуждает детали фуршета с юной исследовательницей. И везде равно интересен, симпатичен, притягателен.

Во-вторых, симпозиумы и конференции с его участием всегда оживлялись очередной сенсацией. Вот доктор Флендер озвучил категорическое несогласие с нынешней парадигмой разнообразного питания, а вот его собственная концепция, вызывающая бурную полемику, никому не понятная, но чрезвычайно заманчивая, а вот удивительные результаты, полученные в результате эксперимента, проведенного при участии большого числа добровольцев.

В-третьих, популярность доктора была не случайностью, не шумихой на пустом месте, а естественным следствием многих причин, потому что в основе его успехов лежала не только сногсшибательная энергия, но и уникальный нюх на незанятые ниши и незащищенные источники. И феноменальная память. Если микрочастица новой информации прилипала к нейрону флендеровского мозга, то не прозябала бесполезно в извилинах, а мигом срабатывала при стыковке с новой дружественной микрочастицей, порождая очередную сенсационную идею.

Если перечислять прочие таланты и способы приобретения информации, то список оказался бы чересчур длинным. Как бы там ни было, но доктор Флендер считался одним из самых авторитетных специалистов в определенных кругах диетологов. Тем ярче горела в нем жажда покорения новых горизонтов, и главной целью на ближайшие годы стала перспектива участия в общенациональных проектах. Оставалось немногое: найти тот ориентир, который кратчайшим путем приведет замечательного доктора к правительственным кругам, всемирной известности и, не исключено, даже к Нобелевской премии.

В последнее время Джеймс Флендер активно разрабатывал пищевые добавки, позволяющие поставить качество питания на невероятно высокий уровень. Новейшие технологии Флендер знал как “Отче наш”. И своим личным ноу-хау он считал умение сочетать эти технологии со старинными методами, приемами, нюансами. Самым трудным было не применить эти знания, а найти их: такие мелочи хранились в памяти никому не известных людей, фиксировались в старых потрепанных записных книжках. Возможность добыть такие знания вызывала у Джеймса Флендера неудержимый азарт, сильнейший кураж.

Его могучая память не хуже компьютера удерживала сведения о самых разных, порой весьма неожиданных источниках полезных данных. Среди многочисленных объектов, за которыми Флендер бдительно следил, было и молоко с удивительными свойствами долгого нескисания и особого вкуса, поставляемое на американский рынок маленькой фермой “Ройал-Джордж”.

Флендер давно уже раздобыл и исследовал это молоко и обнаружил еще одно удивительное свойство: при определенной схеме применения в сочетании с определенными продуктами это молоко способствовало нормализации пищеварения и позволяло избегать ожирения без каких-либо диет. Узнав этот сверхинтересный факт, Флендер в первую очередь накрепко засекретил свое открытие, а во вторую – принялся между делом следить за житьем-бытьем фермы, обдумывая, каким образом можно будет состыковаться с хозяевами на благо и процветание человечества, Соединенных Штатов и хозяина лаборатории Джеймса Флендера лично.

Когда осведомленный источник за умеренную плату преподнес ему сообщение о повороте, который приняли дела фермы, Флендер едва не выронил из рук распечатку с неожиданной новостью. Он понял, что в эту минуту решается если не его будущее, то будущее уникального проекта, который может определить стандарты питания как в Америке, так и во всем цивилизованном мире. И будет невероятной глупостью дать шансу уплыть в руки болванов и рвачей из концерна “Великий млечный путь”, которые на следующий день в 15:00 явятся заключать контракт о покупке фермы со всеми ее секретами.

Азарт и кураж воспламенили душу доктора в пять минут. А когда такое происходило, Джеймс Флендер умел действовать быстро. Ранним утром следующего дня он на личном автомобиле помчался в Дорчелл и, ориентируясь по спутниковым указаниям, достиг фермы “Ройал-Джордж” на четыре часа раньше, чем туда доехали представители концерна “Великий млечный путь” и нотариус мистер Маккниллз.

Флендер не собирался предупреждать хозяев о своем приезде и намерениях: он рассчитывал на неожиданную атаку, зная о том, какое действие производит уникальное сочетание его дерзости, интеллекта и внешности. О хозяевах фермы было известно немного, но достаточно: наследница – дочка мистера Кроу, девица двадцати пяти лет, незамужняя. Фотографии, наскоро сделанные с дальнего расстояния не профессиональным фотографом, давали лишь общее представление: особа высокая, худощавая и, вероятно, хорошенькая.

Тем сильнее подействовал на дерзкого авантюриста облик открывшей ему ворота девушки в глубоком трауре. Едва ли не впервые в жизни мистер Джеймс Флендер забыл, как положено начинать разговор с женщиной. Выбравшись из машины, минут пять он ошеломленно смотрел на нее, не в силах оторвать глаз от потупленных длинных ресниц, густых ровных бровей, нежного лица, еще не знакомого ни с помадой, ни с гримом, ни с пудрой.

Девушка тоже была ошеломлена, но не сказала чем. Она лишь стояла, робко поглядывая на пришельца в невероятно элегантном костюме, выбравшегося из невероятно дорогой машины, забрызганной местной невероятной грязью: только вчера закончился долгий обильный дождь, под которым неделю назад мистер Кроу проследовал на место последнего упокоения. И вид незнакомца, потерявшего дар речи от созерцания внешности Памелы, лучше всяких комплиментов объяснил ей его состояние.

Наконец Флендер справился с волнением, раскланялся, извинился за неловкость, вручил хозяйке верительные грамоты, включающие визитную карточку и кучу свидетельств и сертификатов, и в двух словах объяснил цель непредвиденного визита.

– Я доктор, – просто представился он. – Я занимаюсь проблемами диетологии, но я не врач, а ученый. И даже не ученый, а обычный маклер, посредник между людьми и едой. Столовая ложка на шустрых ножках. Я ищу секреты и рецепты, которые улучшают людям жизнь. Секреты молока, которое производит ваша ферма, я знаю больше и лучше, чем кто-либо в этом бренном мире. Правда, минуту назад я понял, что не в силах постичь еще один секрет, но, может быть, вы поможете мне его открыть? Когда-нибудь?..

Памела мало что поняла из энергичной речи, но мощный напор ученого доктора в облике великолепного мужчины в элегантном костюме, не затруднившегося явиться в такую даль по такой погоде ради ее секретов, растопил сердце юной фермерши менее чем за минуту.

Уяснив, что дело на мази, вместо деловых расспросов Флендер принялся весело рассказывать, как вытаскивал машину из грязи, заехав поначалу в какие-то дебри. В доказательство он скинул пиджак, и Памела ужаснулась, увидев до предела испачканную рубашку (Флендер между тем доверительно сообщил, что ботинки, носки и брюки он предварительно снимал, а прежде чем надеть, долго оттирал грязь гигиеническими салфетками).

Памела растерянно предложила гостю воспользоваться рубашкой покойного отца.

Флендер скорбно сжал губы, покачал головой, принес глубочайшие соболезнования и объявил, что не имеет никакого права посягать на имущество дорогого мистера Кроу, а рубашку, в конце концов, он сменит и дома – секреты стирки довелось изучить поневоле.

Искоса глянув на Памелу, Джеймс Флендер заметил, какое впечатление произвели на нее откровения одинокого неухоженного холостяка, и понял, что почва достаточно унавожена и пора сеять семена. Тем более что каждую минуту могли нагрянуть новые собственники. Он попросил Памелу провести его в дом и кинулся в машину за папками с необходимыми документами.

Секретные переговоры между доктором Джеймсом Флендером и хозяйкой фермы “Ройал-Джордж” Памелой Кроу прошли без лишней задержки. И к тому моменту, когда в условленное время у ворот усадьбы высадился десант из представителей концерна “Великий млечный путь”, не осталось ни следа ни от дорогой машины, ни от того, кто на ней приехал, ни главного секрета – толстых тетрадей с ежедневными записями Памелы Кроу, куда трудолюбивая девушка по требованию пунктуального отца регулярно заносила все нюансы рациона кормления, позволявшие достигать удивительных свойств местного молока.

Продажа фермы в другие руки не ухудшила качества продукции: ведь Памела честно рассказала новым хозяевам все, что знала и умела. Но никто не мог предполагать, а тем более требовать с нее каких-либо записей. Она и не сказала о них. И тем более никто не мог знать, на каких условиях согласилась Памела Кроу отдать заветные записи внезапно явившемуся невесть откуда незнакомцу. И никто так и не узнал, что эта сделка не стоила Джеймсу Флендеру ни цента.

Оплатой стала лишь гарантия мистера Флендера, что в его лаборатории Памела Кроу станет самой важной персоной, на какое бы место она ни претендовала.

Еще накануне вечером в радужном ожидании приличной суммы за продажу фермы юная наследница неуверенно выбирала между виллой на Багамах и домом Шона О'Каслвуда в Дорчелле. Но стремительно несущийся по дороге к Эйбивиллу автомобиль заключал в себе не только хозяина лаборатории и новое открытие, гарантированное записями юной хозяйки фермы, но и написанное от руки на клочке бумаги ее личное заявление с просьбой о приеме на работу в одну из лабораторий знаменитого Исследовательского центра в городе Эйбивилл.

Никто и не мог узнать об этой сделке. Уста мисс Кроу сковала самая надежная из печатей: прощальный поцелуй сильного, смелого, ласкового мужчины, любящего ее Джеймса Флендера.

6

Ослепительно яркое утро, которым встретил Памелу Эйбивилл, сразу показалось счастливой приметой. Она вышла из здания аэропорта, остановилась на краю тротуара, жадно вдыхая незнакомые городские запахи, полюбовалась непривычными пейзажами, растерянно поозиралась по сторонам и принялась выбирать, в какое такси лучше сесть, чтобы добраться до Центра, адрес которого выучила наизусть.

Но тут ее окликнул мистер Джеймс Флендер собственной персоной. Он явился на встречу долгожданной сотрудницы в очередном идеальном костюме, с букетом роз и жизнерадостной улыбкой.

– Я немного задержался, все не мог выбрать лучшую рубашку и достойные тебя цветы... О, Памела! Ты великолепна! – воскликнул Джеймс, целуя ее одновременно с вручением букета.

– Правда? – зарумянилась Памела. – Это я по журналу мод оделась. Прямо с ним пришла в торговый центр и прошлась по всем бутикам, а потом...

– Ты мне очень подробно расскажешь, что было потом, – прервал ее Джеймс, быстро взглянув на часы. – После того как я устрою тебя на жилье и на работу. О’кей?

Памела радостно закивала, готовая согласиться с любым предложением.

Тот день прошел для нее как в тумане. Машинально следуя за Джеймсом, она не запомнила ни лиц, ни имен сотрудников, ни своего рабочего места, не взглянула на рабочую инструкцию, не глядя подписала все требуемые документы, и лишь наступивший вечер, в который Флендер щедро отдал себя в ее распоряжение до утра, принес осознание полного, вечного счастья.

Это и было главной наградой, которую вправе была ожидать наследница секретов “Ройал-Джорджа”. Никакие прежние мечты не могли идти ни в какое сравнение с тем миром, который открылся в холостяцкой спальне человека, так неожиданно и властно изменившего ее жизнь. И Памеле оставалось лишь радостно подчиняться этой власти.

Прежде всего, неисправимый эстет Джеймс, хорошо знавший мировую литературу, принялся обучать подопечную правильной речи. Уже через пару месяцев Памела избавилась от словечек, которыми непринужденно и привычно обходилась с раннего детства. Одновременно ей открыли секреты соблазнительного белья и научили подбирать одежду по вкусу избранника. Она освоила нюансы духов, в аромате которых Джеймс предпочитал наслаждаться женской красотой. Такой же смышленой ученицей Памела старалась показать себя и во всех других классах любовной школы, в которую ей так неожиданно довелось поступить.

А лучшим учителем стала сама любовь. Памела, еще за год до этого мало думавшая о том, в чем состоит главная прелесть отношений между мужчиной и женщиной, теперь что ни день становилась все ярче, изобретательнее, неутомимее в ночных играх и под похвалами приятно удивленного друга расцветала все сильнее, становилась все краше.

На работе, вспоминая отдельные мгновения минувшей ночи, она невольно краснела и кусала губы, чтобы сдержать радостную и счастливую улыбку, более чем неуместную в сдержанно звучавшем вокруг деловом служебном гудении. Не только минуты страсти, но и все другие стороны жизни избранника стали средоточием ее мыслей, чувств, ожиданий, действий. Она различала походку Джеймса, едва он ступал в коридор, и оборачивала лицо к открывавшейся двери, всегда точно угадывая, в каком настроении вошел любимый.

Если Джеймс после работы выходил из кабинета, громко хлопнув дверью, то это служило сигналом к самым тонким умиротворяющим действиям, и Памела скоро изучила всю гамму слов и интонаций, которыми удавалось вернуть возлюбленного в бодрое, ласковое настроение. Если же и это не удавалось, в ход шли более сильные приемы: молчание, беспрекословное послушание и особо изощренные ласки и любовные развлечения.

И когда Джеймс, привычно похвалив усердную подругу, наконец мирно засыпал, она улыбалась, слушая раздававшееся рядом похрапывание и необычайно гордясь своим искусством соблазнительницы. В эти минуты она ощущала себя властительницей мира. Но наступало утро – и она вновь становилась самой послушной рабыней на свете, готовой к исполнению любых капризов и пожеланий своего господина.

В этом самозабвении Памела провела весь год службы в лаборатории Джеймса Флендера. Обязанности ее сперва были просты: помыть пробирки, снять показания, занести в журнал. Флендер постоянно выражал удивление скоростью, с которой новая подопечная овладевала секретами работы.

– Наконец-то у меня появилась достойная помощница! – громко провозгласил он, представляя Памелу сотрудникам. – Я уверен, она справится с любой работой! Ну а то, что не хватает образования, не беда: с вашим умом и талантами, мисс Кроу, вы мигом одолеете любой колледж! А то еще и докторантуру, как мисс Рекордс, например.

Пожилая толстая мисс Рекордс кокетливо захихикала и одобрительно закивала лаборантке. И хотя было совершенно ясно, какие причины привели в храм науки новую жрицу, тем не менее все дружно делали вид, что очень рады работать со сноровистой мисс Кроу.

Правда, вскоре Памела стала чувствовать холодное отношение к себе, временами переходившее в неприязнь. Особенно резко это проявилось, когда Флендер уволил двух лаборанток, заявив, что одна Памела прекрасно заменяет собой двух лентяек. И как ни гордилась мисс Кроу такой оценкой, все же это событие неприятно царапнуло ее душу, хотя она не могла объяснить причину.

Попытка разобраться в этом с Джеймсом также не удалась.

– А знаешь, все-таки грустно, что Эмми и Карла лишились работы, – прошептала она ночью после этого события, виновато бодая плечо устало раскинувшегося Флендера.

Поглаживая ее по бедру, Джеймс, лениво глядя в потолок роскошной спальни, объяснил несмышленой подруге, что все дело в элементарной ревности двух неудачливых конкуренток и завистниц, отставных фавориток.

– Эмми, видишь ли, считала, что с меня хватит и Карлы. У них был такой, знаешь, женский паритет.

– Паритет? Это что-то нехорошее? Заразное?

Джеймс умиленно рассмеялся:

– Да нет, это не болезнь. Равновесие, попросту говоря. Пока тебя не было, девушки мирно делили меня между собой, честно, по очереди.

– А у тебя с ними что-нибудь было? – Памела настороженно подняла голову.

Флендер взглянул на нее с нескрываемым удивлением.

– Ну а как ты думаешь, дорогая? Все новые сотрудницы проходят мои личный кастинг! И ничего против не имеют. – Он засмеялся и попытался притянуть Памелу к себе.

Она резко отстранилась и села рядом.

– Что, прямо здесь? На этой самой постели? Фу!

Флендер плотно обхватил ее за талию и не дал соскочить на пол.

– Милая моя, – внушительно произнес он. – Я никогда, ни разу не говорил, что ты у меня первая.

– И не последняя, как понимаю, – мрачно ответила Памела, пытаясь вырваться. – Да, я же тебе не жена.

– Там, на ферме, об этом, как я помню, не было и речи, – осторожно и веско произнес Джеймс. – Впрочем, я тебя не держу, ты свободна, как была свободна всегда. – И убрал руку.

Памела опустила голову.

– Я была глупа. А ты...

– В двадцать пять лет девушка должна понимать, на что она идет, отдаваясь человеку после получасового разговора, – проговорил Джеймс и ласково прошелестел губами по спине Памелы. – У тебя стан виолончели. Я люблю тебя, милая. Иди ко мне, все хорошо. И будет хорошо.

– Ты женишься на мне? – с тоской спросила Памела, поворачиваясь к нему и обвивая шею руками. – Женишься? Когда-нибудь?

Джеймс не отвечал, закрыв ей рот поцелуем. Когда оба снова лежали рядом, он поглядел на затихшую девушку, на ее скорбно сжатые губы и ласково произнес:

– Я очень люблю тебя. Все может быть. Знаешь... давай вернемся к этому вопросу тогда, когда наше будущее принесет первые плоды.

– Какие плоды? – открыла глаза Памела. – Я охотно рожу тебе кого угодно, сколько угодно, когда угодно!

– Нет, крошка, – засмеялся Флендер. – Пока что речь идет о проекте новой добавки. Ты ведь знаешь, все зависит от того, насколько успешно мне удастся применить те технологии, которые я создал по твоим драгоценным записям. Если мы сумеем выиграть грант, я разверну исследовательскую программу в полном объеме, а полученный результат станет финансовым фундаментом нашего с тобой будущею. И тогда мы поженимся. Поняла, глупышка?

Памела послушно закивала и бурно кинулась ему на грудь, равно готовая и на любовные, и на трудовые подвиги.

Наконец настал день, когда Флендер, в тысячный раз проверяя и анализируя накопленные данные, мог сказать себе с полной уверенностью, что создана основа для более масштабной программы исследований, под которую можно уверенно требовать правительственный грант. И со всей мощью достигнутого научного и коммерческого авторитета он кинулся в конкурсные перипетии.

Однако борьба оказалась сложнее, чем поначалу казалось. Ни один частный исследователь не мог доселе конкурировать с медицинскими концернами, уверенно впившимися мощными лапами в государственную кормушку. О дерзости и авторитете доктора Джеймса Флендера, как ни говори, шумели только узкие научные круги. Теперь же следовало заявить о себе на всю страну.

Но риск был велик. В случае неудачи та же научная среда мигом отреагирует на шумно опозорившегося наглеца, и репутация его будет навеки испорчена, а с нею и прочие деловые перспективы.

Помимо этого, поведение Памелы – прекрасной, преданной, надежной, безотказной помощницы, любовницы, коллеги и просто милой женщины – стало ощущаться нелегкой проблемой. Как заноза, которую не можешь вытащить.

С каждым месяцем становилось все яснее, что свое будущее она видит исключительно под именем миссис Флендер. Это исключаю, разумеется, дальнейшие кастинги и приятные дополнения к утомительным конференциям. Пока что ее услуги вполне устраивали Флендера, но проводить ночь за ночью с одной и той же женщиной он не привык. И все мрачнее рисовалась перспектива унылой пожизненной верности.