Текст книги "Стебалово"

Автор книги: Айдар Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Что ж, – сказал Антуан, – станем безусловно современными.

– Ты француз? – спросил Серафим.

– Наполовину, – ответил Антуан. – Одно время меня звали Сулембеком. А когда я нашел свою вторую половинку, Эммануэль, она сказала, что я буду Антуаном.

– Тяжело менять имя, малыш?

– В первый раз тяжело. – Антуан пожал плечами. – Потом привык. После третьего раза не парит.

– Это точно.

– Антуан – мое двенадцатое имя.

– А как же тебя звали вначале?

– Джоном... Или Андреем. Да какая разница? Если ты постоянно тусуешься с академиками и президентами, невозможно долго носить одно имя.

– Так что, все твои бабы были блатными?

– Ну, почему все, – засмеялся Антуан, – бабы? Всякие были. И бабы, и...

– Но в основном-то, – строго откашлялся Серафим.

– В основном да, – согласился мальчик. – Гагары.

– Тебе бы с бейбой конкретной прессоваться, Антуан, а не с черной корзиной. Она же в десять раз тебя старше.

– Ну, уж не в десять...

– Я серьезно: найти тебе девчонку-промокашку? – предложил Серафим.

– А что мне с ней делать?

– Это уж тебе решать. Сходите на дискотеку, глотнете колес, оттянетесь, – что все молодые делают? А ты как старик – со старухой с этой, Эммануэль.

– У промокашек... – Антуан задумался. – Нет, спасибо, конечно, но... я люблю Эммануэль, – решил он.

– Надеюсь, дело в деньгах? – Серафим с подозрением посмотрел мальчишке в лицо.

– Отлипни, – попросил Антуан, отвернувшись.

– Ну, прости. – Серафим пожал плечами. – Любовь так любовь, я понимаю.

– Ни фига ты не понимаешь.

– Она же блатная, малыш. Что будешь делать, когда Эммануэль загасят?

– Она не такая.

– Увы, мальчик, – не отлипал Серафим. – Она уголовница. А всех уголовников рано или поздно гасят. На худой конец, сажают.

Антуан звонко захохотал:

– На худой конец сажают!

– Ты чего? – не понял Серафим.

– На худой конец сажают! Ха-ха-ха-ха! – повторял испорченный подросток. – На худой конец сажают! Ха-ха-ха-ха!

– Да... – Серафим безнадежно опустил голову. – Эммануэль тебя растлила.

Действительно, даже ему, видавшему виды убийце, не могло прийти в голову, сколько пошлости и порока может содержаться в незатейливых, на первый взгляд, фразах. Да и кто, кроме любовника Эммануэль, придумал бы в качестве наказания посадить преступницу на худой конец?

– Антуан, ты большой оригинал, – похвалил убийца.

– И все-таки... – Пацан перестал гоготать

и с грустью посмотрел на голые белые стены дворца. – Сдается мне, Эммануэль будет разочарована.

– Будет она разочарована или не будет, мне до балды, – сказал Серафим, оглядев результаты титанического труда. – Чего добивалась, то и получила. Мир так устроен, малыш: каждый получает по заслугам.

– Каждой харе по паре? – вновь захохотал Антуан.

Серафим устало вздохнул:

– Типа того... Ну вот, осталось лишь дождаться твою бабу и обсудить детали.

– Вандалы! Изверги! Аллигаторы!!! – воскликнула потрясенная Эммануэль, едва переступила порог родного жилища.

Устав от мирских дел, она чаяла лишь упасть на ложе парадной опочивальни и забыться в объятиях Антуана. Не тут-то было! Во дворце ее ждали голые белые стены с аляповатыми картинами современных американцев, жалкая офисная мебель, натяжные потолки и... дюжина растерянных лакеев. Вовремя подоспев к началу работы, персонал дворца достойно встретил хозяйку, однако, подобно ей, ни черта не мог понять, что же, собственно, стряслось.

Эммануэль полетела из зала в зал с проворностью пчелки, оказавшейся в чужом улье, и заорала:

– Дикари! Митюхи! Кто до этого только додумался?! Гдемой голубой плафон?! Где зеркала?! Где Антуан?! – Иногда она натыкалась на того или иного лакея, припирала его к голой стене и бомбила серией безответных восклицаний: – А ты чего мне тут колбасишься, Гаврик?!! Отвечай, кто это сделал?! Фаршем все у меня будете! Яйца сварю!! Хрен в маринаде!!! Я спрашиваю: кто срисовал мои розовые пилястры?! Золотые подсвечники?! Где мой оральный портрет?!! Кто поимел моих кобелей?!! А?!!!

Кобелями Эммануэль ласково именовала сто сорок четыре члена семьи, мраморные бюсты которых исчезли из Второй гостиной. Оставив в покое одного лакея, она с глазами, полными неудовлетворенного гнева, бежала дальше и натыкалась на другого слугу:

– Плебеи!!! В этой стране невозможно работать! Ничего святого!!! Вандалы!!! Думаете, я для того приехала в этот занюханный городишко, чтобы надо мной потешались, как над чучелом африканским?!! Ошибаетесь, канальи!!! Вот вам!!! – Эммануэль покрутила перед носом перепуганного лакея черным средним пальцем. – Я приехала деньги зарабатывать, понимаете?! Ты фильтруешь, чё те базарят или нет?!

– Да, Эммануэль, – ответил бедный лакей.

– Ну а чё ты мне тут?!

– Чё я вам тут? – не понял тот.

– Да вот, ты мне чё тут?!! – не унималась барыня.

– Я вам тут ничё, – покрутил головой молодой человек.

– А я те чё?!

– Ничё.

– Тогда чё?... – Эммануэль на секунду потеряла нить разговора. – Чё за фигня? Я тут чё?

– Вы тут деньги зарабатываете, – напомнил парень.

– А ты чё?

– И я.

– О! – озарило хозяйку. – Мы деньги зарабатываем или в водевиле танцуем?!! – по-новой заорала она.

– Деньги, – безупречно ответил лакей, – зарабатываем.

– Ну, и не бзди тут мне!

Лишь сейчас Эммануэль заметила в своей руке неприкуренный косяк марихуаны: выходя из "линкольна", она собиралась малеха попыхтеть, однако в свете последовавших событий совсем забыла о пионерке в черной папиросной бумаге.

– Огня мне! – скомандовала Эммануэль. – Огня!

Лакей оперативно щелкнул зажигалкой.

– А... – Сделав всего одну тягу, Эммануэль потерянно оглянулась. – А где мои шпалеры?!

Парню показалось, что хозяйка вот-вот упадет в обморок.

– Где шпалеры, позвольте узнать? – тихо повторила Эммануэль, но в обморок не упала. – Где консоли? Где кресла? Где Антуан, на худой конец?

– Антуан в парадной опочивальне, – подсказал лакей.

– А консоли? – тупо переспросила она и, не дожидаясь ответа, бегом устремилась в спальню.

...Свежевыкрашенная дверь в парадную опочивальню с грохотом распахнулась. На пороге стояла черная дама с косяком в руке и густым слоем белой краски на ноге, коей она, будучи вне себя, вмазала только что по двери.

– Ну здравствуй еще раз, чернушка, – ехидно улыбнулся Серафим.

– Привет, Эммануэль, – поздоровался Антуан.

Не то от травы, не то от открывшегося зрелища, в горле Эммануэль пересохло. Она не смогла вымолвить ни слова. Представьте себе сцену: возвращается домой усталая, немолодая, но невероятно ревнивая женщина и застает любовника под сенью собственного алькова (кровать – единственный предмет старины, который, уступая просьбам Антуана, банда Серафима пощадила в ходе евроремонта) в обществе сексапильного уголовника. И хотя оба вроде бы одеты – не придерешься, – играют в карты, все ж сердце Эммануэль екнуло. Она не знала прошлого Серафима, но зато прекрасно представляла себе настоящее смазливого Антуана и те задние его обстоятельства, о которых женщины судачат неохотно, поэтому и вообразила, черт знает что, прилипнув к покрашенной двери и застыв на пороге наподобие черно-белого африканского истукана.

Спасая честь любовницы и собственную репутацию, Антуан шустро соскочил с ложа, подбежал к растерявшейся Эммануэль и одним прыжком запрыгнул на ее шею.

– Эммануэль вернулась! – радостно крикнул Антуан, целуя черные щеки и белые глаза подружки.

Расстроганная мать криминала во мгновение ока забыла о неприятностях и стиснула мальчишку так горячо и крепко, что у того едва не пошла изо рта пена.

– Ну, как твои темные делишки? – усмехнувшись, справился Серафим.

– Да вот, дал черт, все хуже и хуже, – ответила оттаявшая Эммануэль. – Твоими проклятиями.

– Жива? Здорова? – Серафим неторопливо перемешивал колоду карт.

– И жива, и здорова. – Она трижды ударила кулаком о деревянную дверь. – Чтоб не сглазить...

– Обо мне не вспоминаешь?

– А то как же? И поминаю, и проклинаю.

– Ведь можешь, когда хочешь, – похвалил Серафим. – Да, мать?

– Так ведь куда деваться-то, батюшка?

– Присаживайся, – пригласил убийца, раскидывая на покрывале карты на троих. – Разыграем партийку.

– Отчего бы и нет? – Опустив Антуана на землю, Эммануэль настороженно подошла к ложу. – С удовольствием.

Скинув туфли, она забралась на кровать. Рядом запрыгнул ее очаровательный бой-френд.

– В какие игры играем? – неуверенно поинтересовалась хозяйка.

– Серафим и семь разбойников, – ответил убийца.

– Что-то новенькое, – догадалась Эммануэль.

– Свежак.

– Ну, так как?

– О, это очень простая игра. Бери картинки – не лажанешься.

–Коварные у тебя картинки, – сразу же расчухала она.

– Твои картишки – не мои. Сама крапила.

– Да уж, что краплено, то краплено, – вздохнула Эммануэль.

– Играй, мать, хорош базарить, – попросил Серафим.

– Что я должна делать?

– Открывай карты.

– Пожалуйста. – Эммануэль раскрыла карты.

– Видишь, сколько дерьма? – Серафим кивнул на ее шестерки и семерки, а затем показал четыре туза и трех королей, которые были у него.

– Да уж, – покачала головой Эммануэль. – Твоя взяла, сынок.

– Еще партийку? – предложил убийца.

– Пожалуй, с меня хватит, – поняла Эммануэль. – Ты, часом, не в курсах, кто мне вторцевал евроремонт, Серафим?

– Почему же не в курсах? Я и вторцевал тебе евроремонт, мать.

– Да? – Она беспомощно похлопала ресницами.

– Да, – спокойно подтвердил он.

– А на хера?

Возникла пауза. Эммануэль сидела с открытым от изумления ртом и моргала. Серафим хихикал.

– Должен же я был как-то привлечь твое внимание, – наконец ответил убийца. – Ты ж вообще офигела, мать: пилястры, блин, консоли, шпалеры... Это мне надо бы у тебя спросить, на хера тебе столько шмутья? Чем ты круче новых русских? Думала, обложилась нехилым дерьмищем, – можно нос утюгом? Обломись, мать. Внутри ты осталась такой же черной, как снаружи. Даже гнилее Лысого.

– А че ты на меня наезжаешь? – Эммануэль с тревогой покосилась в сторону Антуана.

– Ты полагаешь, он ребенок? – Серафим издал издевательский смешок.

– А то нет?

– Не морочь себе голову.

– Ребенок он или нет, – чопорно заявила Эммануэль, – я не считаю, что Антуан обязан врубаться во всякую туфту.

– Боюсь, он не хуже нас с тобой врубается в то, что ты из себя представляешь.

– Ну, и что я из себя представляю? – Она неестественно заулыбалась.

– Под твоей черной личиной скрыто тухлое мясо, – без шуток заявил Серафим.

– Базар-то фильтруй, сынок, фильтруй, че бакланишь! – засуетилась Эммануэль. Однако по тому, как ее черный шнобель наливался стыдливой краской, можно было догадаться, насколько убийца угодил в цель.

– Это правда, Эммануэль? – разочарованно спросил Антуан.

– Форменная туфта, – отреклась она. – А ты ступай, голубчик, канай, Антуан, не фиг тебе здесь тусоваться, раз такой гниляк пошел.

Мальчишка обиженно удалился.

– Ты не прав, Серафим, – прошипела Эммануэль. – Внутри я не такая.

– Так докажи это, болт те в рот! – с пафосом призвал убийца. – Докажи Лысому, что внутри ты не такая тухлятина, как он!

– На понт берешь? – прищурилась Эммануэль.

– Докажи, мать твою, что ты на что-то еще способна! – не отступал Серафим. – Что еще можешь! Ведь до чего опустилась, коза: стоило мне на минуту вымести отсюда эту древнюю хренатень: пилястры, консоли, тряпки, – у тебя уж подпорки трясутся. Прокисшая баба! Корзина!!!

– Фильтруй, сынок, фильтруй базар, – незло и как-то задумчиво проговорила хозяйка.

– Я тебя спрашиваю: ты уважаешь себя или не уважаешь?

– Я себя очень даже не хило уважаю, дорогуша.

– Значит, давай, вперед! Покажи, как ты умеешь переворачивать вверх тормашками землю! Творить, взрывать и снова творить и взрывать! Казнить и миловать! Нагонять ужас и смерть! Эммануэль ты, блин, или не Эммануэль?!

– Я очень даже Эммануэль, – подтвердила та. – Короче... Застращал ты меня. Чё те надо?

– Работу, я тебе уже говорил. Закажи Лысого – и я его замочу.

– Лысого – не Лысого, а работу получишь.

– Почему не Лысого?

– Я битый час тебе толковала, почему не Лысого, а ты опять сто двадцать пять!

– Ну, ладно, ладно, – уступил Серафим. – Я ведь не стану пачкаться о разную срань, ты меня знаешь.

– Я тебя знаю. Поэтому срани не предлагаю. Цивильный будет клиент, не ссы. Ништячный чувак.

– Кто?

Эммануэль вздохнула и вспомнила про погасший косяк.

– Огня, – попросила она. – Живо!

Серафим поджег ей бычок пионерки.

– Мне бы сварганить из тебя большую такую отбивную...– попыхтев, призналась мать преступного мира. – Да жаркое из семи твоих разбойников.

– Что же тебя останавливает?

– Сукой буду, ты мне чем-то понравился, Робин Гуд. Чего-то в тебе сидит сверхкобелиное, чего я пока не могу вкурить...

Эммануэль слезла с кровати, надела туфли и расправила плечи. Потом бедра. И сказала:

– Твоя взяла, будешь на меня пахать. Но... – Она торжественно подняла над головой косяк, – пока ты со мной, со стукачами с телевидения придется завязать. Серафим ответственно кивнул. – И завтра же восстановишь дворец.

– О'кей.

– Помнишь, что где стояло?

– Как компьютер.

– Перепутаешь – ростбиф с яйцами смешаю.

– Ни в коем случае, Эммануэль. У меня все встанет там, где надо.

– Посмотрим.

– Кто? Кто будет моим клиентом?

– Вот когда встанет, тогда и узнаешь. А пока канай отсюда голубчик, не хер тебе здесь торчать. Я все сказала.

К вечеру следующего дня от евроремонта не осталось ни щепки. Братки ишачили не покладая рук. Подключили даже контуженного Трахнутого – он носил разную мелочь: канцелярские скрепки, туалетную бумагу, кофейные ложечки и презервативы. Внутреннее убранство дворца было восстановлено в изначальной роскоши и великолепии.

Придирчивым оком убедившись, что каждый подсвечник вернулся на место, Эммануэль осталась крайне довольна, пригласила банду Серафима откушать в Зеркальной галерее, а его самого – в Вишневый зал, дабы решить кое-какие темные вопросы.

– Кувалда, – сказала она, познакомив киллера с фотографией будущего клиента.

– Это и есть твой ништячный чувак? – разочарованно поморщился убийца.

– А чё те не нравится?! – не поняла Эммануэль. – Цивильный козел: нефтяной бизнес, крыша "Черепа", лапа Лысого.

– Кабы самого Лысого прижмотить...

– Будь ласков, голубчик, взгляни на фото. Ты делом пришел заниматься или мечтать?

– Да что, я, не знаю Кувалду? Я его сто раз видел.

– Вот и еще разок полюбуйся.

Серафим бросил пренебрежительный взгляд на авторитета.

– А то, упаси черт, перепутаешь, – продолжала Эммануэль. – С тебя станется. А мне вовек не расчитаться: банкет заказан, бабки покатили... Слышь, ты, упырь, – окликнула заказчица опечаленного исполнителя, – ты мне морду здесь не вороти. Я всяких повидала, не ты первый, не ты крайний. Не хочешь работать – канай отсюда. Я тебя не звала, халявы не предлагала. Сам напросился. Если такой крутой – ступай, ищи другую крышу. У меня киллеров до вони, конкуренция выше потолка. Ребята непривередливые, уроют любого.

– Ладно, ладно, не пыли... – Серафим покрутил в руке фото Кувалды. – Я берусь.

– Так-то лучше. Сварганишь – заработаешь мешок денег. А замочишь Лысого, кто тебе чё выкатит? Только вышку от прокурора... Но учти, сынок: закосишь дело – я тебя не знаю, ты меня не знаешь, и оба мы с тобой неизвестные люди.

– О'кей, – смирился убийца.

Эммануэль хозяйственно расстелила на столе карту пригорода.

– Рассказываю один раз, – объявила она. – Двадцать третий километр Московского шоссе, село Большие Пенки, улица Респектабельная, дом три.

– Да был я у него сто раз.

– Вафельницу-то свою прикрой, пока я говорю, – попросила Эммануэль. – Когда скажу, выйдешь на улицу и бзди там себе на здоровье.

Серафим послушно кивнул.

– Значит, дом три по Респектабельной. – Посмотрев на карту, Эммануэль злорадно потерла черные руки. – Допрыгался, козел, хана те, Кувалда!… Короче, свернешь на двадцать третьем километре с шоссе, сынок, и сразу заметишь такой видный двухэтажный дом из красного кирпича, огороженный забором два метра сорок сантиметров, по верхним зубьям которого пропущен ток напряжением триста восемьдесят вольт. Лезть на забор не советую – потушат, не успеешь сказать "мама". Придумай что-нибудь поумнее.

– Да уж придется.

– Козла пасут урлы охранного предприятия "Череп": пацаны меняются через сутки. При нем может находиться до четырех вооруженных отморозков, не больше. Когда Кувалда выдвигается из дома по делам, один пацан остается на хате, трое следуют за козлом. Шансов прижмотить его на дороге маловато, с Кувалдой катят четыре тачки: "вольво"-девятьсот сорок, "жигуль"-"копейка", дряхлый "москвич" и новенький "запорожец". На всех автомобилях стоят тонированные стекла, поэтому угадать, в какой машине сидит Кувалда, крайне сложно.

– Ну не в "запоре" же он сидит, – вклинился Серафим. – В "вольво", наверно.

– Как бы не так! Если б так просто, козла давно б загасили одной гранатой. В том-то и засада, что "вольвешник" используется для отвода глаз: его дважды взрывали, трижды решетили из автомата, но обломились, – Кувалды в иномарке не было. Вероятность разменять козла в тачке один к четырем.

– Маловато. – Серафим почесал за ухом.

– Существует масса более перспективных сценариев.

– Например?

– Кувалда на утренней пробежке...

– ...Кувалда – спортсмен, – объяснил Серафим своей братве чуть позже. – На сегодняшний день его слабое место – бег трусцой. Чтобы чувствовать себя более-менее удовлетворительно, козлу каждое утро необходимо подогреться двухчасовой пробежкой. Если он торчит в лесу три часа, это приносит ему ни с чем не сравнимый кайф и свежесть в легких, четыре – он уже задвинут: крыша у него плывет, зрачки расширяются, козла топорщит и плющит – взять его голыми руками не представляет ни малейшего труда. Но никто, кроме Кувалды, не знает, сколько времени он решит колбаситься в лесу завтра, когда мы приедем его мочить. Поэтому, чтобы его долго не ждать, предлагаю гасить козла не по возвращении с утренней пробежки, а в самом начале. Если мы упускаем начало, нам придется ошиваться в Больших Пенках от двух до четырех часов. Если встанем пораньше, то все успеем сделать к семи утра. Охраняют авторитета пацаны «Черепа». Контора Лысого. Зная, что у многих из вас личные счеты с «Черепом», разрешаю гасить хоть всю контору во главе с генеральным директором Паскудовым...– Серафим посмотрел на Трахнутого: – Как пузо?

– В ажуре, – ответил бандит.

– Хавать можешь?

– Помаленьку. Много пока не ем – вываливается, но ничего.

– А стрелять?

– Легко.

– Короче, ты в обойме, – понял Серафим. – А ты? – Он перевел взгляд на Мясника.

Мясник выглядел разочарованным:

– Я чё-та не знаю, пахан...

– Тя чё-та не устраивает? Чё задроченный такой?

– А чё я буду с Кувалдой мешаться?

– Впадлу?

– Если конкретно, да, пахан.

– Мясник, я те не пахан.

– Впадлу, Серафим, – поправился Мясник.

Серафим по-отечески потрепал его по щеке:

– Пацаны, я понимаю: Кувалда – не президент России, даже не академик. Если конкретно, мне тоже не фартит пачкать об него ствол. Я бы сам не прочь разменять Лысого или Хувалова. Но таковы условия игры: надо менять Кувалду. Поэтому такого отношения... – Серафим вынул из кобуры кольт и показал им на Мясника. – Презрительного отношения к клиенту я не потерплю. Нам поручена миссия – мы должны привести ее в исполнение. – Волына Серафима вернулась в кобуру под мышкой. – Напоминаю: провернем дело с Кувалдой – есть крыша, запорем – остались без работы. Вам ли объяснять, как сегодня забит рынок криминальных услуг? Чтобы выжить и остаться в деле, современному киллеру надо забыть об амбициях и гасить любого фуфела, которого только облюбует заказчик, не брезгуя ни средствами, ни методами. Идет борьба за голову буквально каждого клиента. Вы сами знаете, что убийц сегодня гораздо больше, чем клиентов. Надеюсь, все меня понимают? Кувалда для нас – улыбка фортуны, подарок неба, возможность заработать, заявить о себе, наконец. Чтобы завтра о нас говорили не как об отколовшейся кодле дубосаровцев, а как о боеспособной единице, знающей свое дело и удовлетворяющей самые нелепые запросы заказчика.

Пламенная речь босса произвела впечатление. Братва была единодушна: мочить Кувалду во что бы то ни стало. Один Мясник по-прежнему смотрел на дело скептически. Более того, он вынул из полиэтиленового пакета огромный пирог и с подчеркнутой отстраненностью начал жевать и чавкать. Не обращая на него внимания, Серафим продолжил инструктаж:

– Во время бега Кувалду пасут две пары телохранителей. Пацаны "Черепа" меняют друг друга на дистанции через каждые двадцать минут, на большее их не хватает: темп и скорость козла на пробежке запредельные. Наша главная задача: так скоординировать действия, чтобы не дать ни Кувалде, ни его телохранителям расчухать, что происходит. Наши плюсы: если они только-только выскочили из дома, то наверняка еще не успели продрать глаза со сна. Бдительность "Черепа" минимальна, подозрительность козла, у которого впереди несколько часов кайфа, тоже. Влепим им по полной программе – хрен что поймут. Наши козыри: мощь и зрелищность. Завтра все средства массовой информации должны говорить только о нас. Если понадобится, ты, Чокнутый, и ты, Трахнутый, гранатометами превращаете дом и прилегающие строения Кувалды в море огня и гору камней. На боеприпасах не экономим. Главное – репутация... Мясник, ты меня отвлекаешь... – Серафим замолчал.

Мясник независимо сплюнул на пол кусок пирога и, словно делая большое одолжение, перестал чавкать.

– Ты чего жуешь постоянно? – спросил Серафим.

– Пирог с мясом, – ответил Мясник.

– Не вкусно?

– Вкусно, – пожал плечами Мясник.

– А чего расплевался?

– Ты ж сам сказал, пахан.

– Я те не пахан, Мясник, не фиг щериться. Я те Серафим, в последний раз повторяю. – Серафим снова выхватил кольт и постучал им по своей груди. – Ты пятнадцать лет на зоне торчал, а я в это время людей гасил.

– Я на зоне не торчал, – важно перебил Мясник. – Я на зоне сидел.

– Да мне по фиг, чем ты там занимался. Такое впечатление, что соскучился по нарам. Вот сядешь – будут тебе и пахан, и фраера. А покуда ты здесь, изволь ботать без фени. Контролируй треп, это в твоих интересах. Неужели не достали тюремные примочки?

– Достали, – неторопливо согласился Мясник. – Соскучился.

– Что ты соскучился? – не понял Серафим.

– По нарам. Там же конкретно: один пахан – десять фраеров.

– О, твою мать! – вспылил Серафим. – Ща ты меня достанешь!

– Как хотите, а я пас, – созрел Мясник. Он аккуратно завернул мясной пирог в полиэтиленовый пакет и поднялся.

– Ты куда? – не въехал Серафим.

– Обратно к Лысому. – Мясник вразвалку направился к двери.

– Мясник, не делай этого! – предупредил Серафим.

– А чё, ты мне пахан, чтоб я делал, чё ты хочешь? У Лысого конкретно...

Не успел Мясник договорить, как в его затылок влетело десять орехов из кольта Серафима. Истекая кровью, бандит выронил из рук пирог и распластался на пороге. Он был мертв.

– Пока еще есть время, больше никто не хочет вернуться к Лысому? – Серафим перезарядил обойму и внимательно оглядел братву. – Может, есть другие претензии? Предложения? Нет? Прекрасно. Тогда, Шопен и Шарик, выносите отсюда это дерьмо. – Он показал на тушу Мясника. – А я, если вопросов больше нет, закончу с Кувалдой. Как уже было оговорено, возможно, понадобится много-много гранат.

– Сколько? – спросил Чокнутый.

– Одна... Две... – Серафим задумался. – Одна-две сотни. Думаю, достаточно. Хватит на два-три двухэтажных строения?

– Вполне.

– О'кей. Шопен присмотрит за главными воротами дома, Шарик – за черным ходом. Рейган...

– Что?

– Тебе придется посидеть на дереве со снайперской винтовкой.

– Нет проблем.

– Увидишь козла – гаси.

– Хорошо.

– Стреляем так, чтобы потом можно было опознать Кувалду. В тыкву не целиться: если хоть один орех расколет череп козла – нам вилы, а не мешок денег. Не забываем, что внешний вид клиента – прежде всего. Завтра его положат в тарелки самых навороченных авторитетов города: не дай бог, кто-нибудь вытошнит или кто-то сломает зуб о лишнюю пулю... Я с Шопеном добиваю тех, кого не достанет Рейган. Шарик и Марик, переодетые в ментовскую форму, успокоят местных.

– В кого мы переодеваемся? – спросил Марик.

– Какие есть варианты?

– Есть полковник, есть майор.

– Оденешься полковником.

– А Шарик?

– Летюха есть?

– Можно сделать.

– Пусть Шар пришьет себе лейтенантские погоны. Будет летюхой со свистком, разгонит толпу. А ты, пока он свистит, объяснишь людям... – Серафим вынул из кармана сложенный листок бумаги: – Это твоя речь – перед заданием выучишь.

Марик взял в руки густо исписанный лист:

– Как на деле Профессора?

– Я там кое-что добавил. Скажешь, что идет мирная операция по борьбе с организованной преступностью, – людям это нравится. Так и говори: операция под названием "Гром и молния" проводится в целях вашего же благополучия и процветания силами ГКВД, БУДД и ЕПРСТ. Вешай им побольше ДДД – люди к тебе потянутся. Главное, чувствуй себя раскованно: ты полкан, твою мать! Чтобы не случилось как на деле Профессора: рот открыл и сразу в штаны наложил. Ты полковник, твоя земля там, где гремят бомбы. Не говори с людьми – пой. Чем красивее прозвучит речь, тем больше можно кидать гранат. Людей надо любить и постоянно успокаивать, только тогда ты им докажешь, что все идет по плану – к лучшему.

Марик кивнул.

– Разрешаю для солидности приклеить усы. Без усов ты похож на альфонса, а не на полкана. Встанешь повыше, покручивай ус, веди себя хозяином. Об одном прошу, Марик: не распускай член, вообще забудь во время операции о бабах. Чтобы не случилось как на деле Цезаря: не успел выхватить ствол – оглобля выше крыши, фары по полтиннику, и пошло-поехало: мочалка за мочалкой, чувиха за чувихой... Короче, увижу, что ты приехал не на разборку, а потрахаться... – Серафим в который раз извлек из-под мышки волыну и, назидательно покрутив возле уха бандита, перевел дуло на его оглоблю: – Отшибу к ядреной фене.

Марик виновато потупился. Тут вернулись Шарик и Шопен. Руки убийц были в крови.

– Серафим, куда кинуть Мясника? – спросил Шопен.

– Закиньте в мой багажник, – попросил Серафим. – Мне по пути. Заброшу его в "Каннибал".

...Инструктаж закончился около трех часов ночи. Сговорились забить стрелку под водонапорной башней села Большие Пенки без четверти шесть утра (по проверенной информации козел выбегал на зарядку в начале седьмого) и разъехались по домам отдыхать.

На отдых, если это можно было назвать отдыхом, да на любовницу у Серафима осталось не более полутора часов. На вилле убийца появился лишь в пятом часу. (Серафим снимал Маше скромную трехэтажную виллу с небольшим бассейном и неброским садом, хилая навороченность которой объяснялась тем, что они оба временно находились на полулегальном положении: в любой момент можно было ждать наезда Лысого.) Так вот, за какие-то жалкие полтора часа мисс края поставила перед знаменитым киллером столько проблем, сколько обыкновенным смертным хватает на полтора года. Серафим нашел любовницу в шезлонге, она томно сидела напротив бассейна с фингалом под левым глазом и казалась не то безмятежной, не то вумат задвинутой какой-то дурью. После первых же ее слов фары у Серафима полезли на лоб: Маша призналась, что совсем недавно разбила его новый «ягуар».

– Как?! – одурел киллер. – Мой "ягуар"?! Ты ничего не путаешь?

– Боже, такой сюр! – произнесла Маша.

– Как это произошло?

– Серафим, это ты? – девушка улыбнулась детской улыбкой.

– Я, я... Я спрашиваю, как ты разбила мой "ягуар"?

– Серафим... я не помню... Я пытаюсь, но у меня ничего не получается.

– Вспомни хотя бы где! Где ты его долбанула?

– Там... – Маша махнула рукой влево. Бедняжка была явно не в себе. – Ну... Не помню... Помню, произошла какая-то чумовая авария.

– Авария?

– Да... Я стояла-стояла...

– Где?

– Ну, там еще такой глючный светофор – знаешь? – то зеленый, то красный, то красный, то зеленый, и вдруг желтый! Я вообще офигела...

– Там, да?

– Да, да.

– Светофор, да?

– Ну, сплошняк геморрой. Не могу вспомнить, на какой свет ехать. Вообще крыша никакая.

– Да?

– Шиза... – кивнула девушка.

– И на какой же ты поехала?

– Не помню... Помню, слева выкатил какой-то чмошник...

– Чмошник?

– Натуральный, – с уверенностью подтвердила Маша.

– Уже что-то.

– Так быстро, так быстро...

– На чем он выкатил, Маша? На чем он быстро выкатил? Ты слышишь меня?

– Конечно, милый. Как у тебя дела? Что-нибудь случилось?

– Случилось, милая: ты разбила "ягуар". Сосредоточься.

– Да, это ужасно, это ужасно...

– Теперь попробуй вспомнить, на какой тачке колесовал чмошник, который тебя долбанул?

– Тебе это, правда, интересно?

– Правда. Найду – батареи обломаю!

– Найди его, Серафим, – кивнула девушка. – Из-за чмошников все проблемы.

– Ну, так на чем он выкатил?

– Думаешь, я помню?

– Не думаю, но хотел бы надеяться. Иначе кто нам заплатит за "ягуар"?

– Не знаю, Серафим. – Маша растерянно пожала плечами. – Нам кто-то заплатит за "ягуар"?..

Убийца охнул и опустился на землю.

– Маня, я должен тебе кое-что объяснить.

– Что, милый?

– Если ты выехала на зеленый свет светофора...

– Я выехала на зеленый свет светофора, – осмысленно подтвердила Маша.

– А чмошник – на красный...

– А чмошник – на красный.

– То я завтра же вышибу из него пятьдесят тонн баксов за то, что он вдолбался в наш "ягуар", и мозги за то, что он их не принес мне сразу.

– Классно! Мозги и пятьдесят тонн!

– Подожди радоваться.

– Но почему?

– Пока мы на все это пролетаем: на твои мозги и мои пятьдесят тонн. Если ты не сумеешь опознать своего чмошника и вдобавок сама ехала на красный...

– Я ехала на красный, – серьезно сообщила Маша.

– Значит, чмошник ехал на зеленый, и нам он хрен что должен. Поздравляю, мы погорели на пятьдесят косых.

– Спасибо, – улыбнулась девушка. – Может, отпразднуем?… Что? – Она бестолково посмотрела на загрустившего убийцу. – Что-то не так? У тебя тоже был трудный день?

– Пойми, дорогая: я не Лысый. Я обыкновенный убийца. У меня нет возможности позволить тебе через день бить по иномарке. Позавчера ты разбила БМВ, пять дней назад угробила приличную "тойоту", сегодня я остался без самой дорогой тачки... Знаешь, какого борова пришлось отправить на Луну, чтобы купить этот "ягуар"?

– Какого?

Серафим безнадежно махнул рукой:

– Тебе скажи – один фиг, через пять минут забудешь.

– Я попытаюсь запомнить.

– Без наколок?

– В натуре, – пообещала Маша.

– Лучше запомни тогда вот что, – оживился Серафим. – Я тебе не Лысый. Это с ним ты могла менять тачки, как лак для ногтей, кататься по городу на любой свет светофора.

– А кто такой Лысый? – заинтересовалась Маша.

– Порядочная мразь.

– Ты меня с ним познакомишь?

– Один раз вы были знакомы, с тебя хватит. Поскольку ты живешь со мной, тебе придется соблюдать мои правила. А я зарабатываю на хлеб своим потом и чужой кровью. Каждая тачка достается мне с огромным трудом. Поэтому на зеленый, Маша, надо ехать, а на красный – не надо. Повтори.