Текст книги "Фантасофия. Выпуск 6. Трэш"

Эдуард Байков
Забава

Он поднялся, прошелся по комнате, оглянулся, любуясь плавными изгибами ее нагого тела. Тотчас ощутил, как в нем вновь нарастает желание. Эта женщина просто создана для плотских утех. Наслаждение, которое она доставляла, было несравнимо ни с чем испытанным доселе. Подруги, с которыми он раньше вступал в близость, выглядели теперь лишь жалким подобием этой нимфы, бледной тенью ее божественного совершенства.

Он вспомнил, как в первый раз увидел это чудо и тотчас был сражен наповал ее красотой, грацией, нежностью, ее покорностью, сквозившей в каждом жесте, в интонациях ее речи. Ее лучистые глаза, ласковые ладони, изящество форм, сводящий с ума голос – дни напролет он не мог думать ни о чем другом. Первая встреча, за ней следующая… Сегодня они виделись уже в пятый раз, а он совсем потерял голову, омут страсти затягивал все сильнее. И уже не вырваться, если только не собрать остаток воли и сил, чтобы положить этому предел.

Но, вот хотел ли он этого – обрубить концы, лишившись сладостного чувства распада, потери своего Я? Он растворялся в ней, целиком отдаваясь на волю охватившего его любовного безумия, терял рассудок от одного присутствия этого ангела во плоти. А потеряй ее, что бы он получил взамен – щемящее чувство покинутого человека, обреченного на одиночество. Да, протрезвев, он сумел бы выпутаться из паутины страсти, сбросить с себя ее липкую сеть. Но разве сделался бы от этого счастливее? Скорее, наоборот, ведь счастье-то, оказывается, заключено в акте дарения, отдавания всего себя без остатка другому. Он это познал вот здесь, теперь, с этой женщиной. Выше этого ничего нет и быть не может. Только смерть и забвение, вечный сон холодной могилы, дезинтеграция личности, человеческий файл, стертый с виртуальной памяти безразличного космоса.

А все же, существует иное, посмертное бытие или нет? Эта мысль увлекла его, на миг он даже забыл о той, что возлежала на его кровати, застыв в призывной позе, с этой загадочной улыбкой на сахарных устах. Вернувшись обратно, в «здесь и сейчас», он пристально вгляделся в ее совершенное лицо, наткнулся на кроткий взгляд трепетной лани, проваливаясь в бездонную глубину огромных глаз. Эти блестящие карие глаза, выразительный взор которых пробивался из-под бархатистых ресниц, гипнотизировали его. Он отвел взгляд в сторону и тотчас понял, что должен сделать ЭТО. Потому что ЭТО станет вершиной его самоотверженной любви, пиком всепоглощающей страсти.

Пожирая глазами все пятьдесят килограммов ста семидесятисантиметровой, без малейших изъянов, лакомой плоти, он медленно двинулся к ней, дрожа от предчувствия близости. Как он был ласков, как нежен, как ненасытен, зная, что это – в последний раз. И, когда она застыла, напряженно изогнувшись, раскрыв рот в немом крике, он оторвался от нее и, почти ничего не соображая, словно в каком-то тумане добрался до сейфа, рывком распахнув дверцу, нащупал внутри то, о чем беспрестанно думал во время соития.

Вернувшись к ней, успел заметить застывшую на искусанных губах улыбку удовлетворенной самки и в следующее мгновение вонзил клинок в податливую плоть.

Она даже не успела вскрикнуть, лишь захрипела, несколько раз дернувшись под его ударами, которые он остервенело продолжал наносить. Глаза его застила кровавая пелена, он перестал осознавать, что делает, отключившись на время от происходящего. Когда очнулся, окинул бессмысленным взглядом кровавое месиво перед собой. Постепенно до него доходил смысл содеянного. Красоты больше не было, лишь кусок искромсанной плоти. Оглядевшись, он везде натыкался на забрызганные кровью стены и предметы обстановки. Тупо уставился на свои руки, густо покрытые красным и липким.

Он поднялся, пошатнувшись, сделал пару шагов, в следующее мгновение его вырвало. Он вспомнил, что у него в запасе оставалось несколько минут, после того, как сигнал о потухшей жизнедеятельности поступил в Центральную диспетчерскую Департамента биологических жизней. Если он в течение этого срока сам не сообщит о факте убийства, его ждет серьезное наказание.

Да и черт с ними! Теперь ему плевать на все их порядки, он сделал ЭТО, перешагнул через себя, и это было сродни экстазу, какому-то откровению. И все же, как быть с проблемой смерти? Или бессмертия?.. При все современной технике, при всем могуществе и мудрости человечества двадцать второго века, никто из живших ранее и ныне живущих так и не осветил в полной мере этот каверзный вопрос: а, что там, за порогом жизни?

Внезапно засветился плазмоколлоидный экран, на котором возникла знакомая ему фигура диспетчера из их урбосектора.

– Сэр, вы обвиняетесь в порче и уничтожении киборга, модель «Зэт-два-Сайборг», женского типа, стоимостью двести условных денег. Ввиду того, что вы не сообщили о факте незаконного уничтожения, на вас налагается штраф в размере одна тысяча условных денег. Указанная сумма будет немедленно снята с вашего виртуального счета в Кибернете. Вы осознаете содеянное, вашу вину перед урбосообществом нашего Сектора и общим законодательством планеты Земля?

– Да, – кивнул он безразлично.

– В таком случае, я прошу вашего позволения войти в квартиру и осмотреть место происшествия.

– Извольте, – он вяло махнул рукой.

Тотчас в комнате появился голографический двойник диспетчера. Она внимательно осмотрела всю комнату, не упустив ни одной детали, а он продолжал сидеть на полу в луже собственной блевотины, голый и окровавленный, безучастный ко всему на свете. Лихорадочное возбуждение, в котором он пребывал последние полчаса, сменила душевная апатия. Вскоре диспетчер исчезла, сообщив, что команда уборки прибудет немедленно.

Его мозг сверлила одна неотступная мысль, захватившая целиком воображение. А, что, если диспетчер тоже не человек, а киборг? И вообще может все они там, те, что с экрана, одни лишь киборги? Может всеми людьми, уже давно управляют кибернетические организмы, биороботы? А может… Горячая волна накрыла его, захлестнула целиком, обжигая ужасом откровения. Может, все еще хуже – не люди, и не роботы-андроиды, а виртуальные образы взяли власть в свои руки? Существа, населяющие Кибернет, без которого уже немыслимо само существование людей, как граждан постинформационного общества XXII века.

– Мы прибыли, сэр.

Голос робота-бригадира прибывшей команды уборки, раздавшийся с экрана, заставил его вздрогнуть. От испуга сердце бешено заколотилось. Взяв себя в руки, он тяжело поднялся, произнес хриплым, незнакомым ему голосом:

– Приступайте.

Январь 2003 г.

Эдуард Байков
Патология

Молодой мужчина был облачен по-старомодному, в одежду столетней давности: черный костюм, белая сорочка, темно-синий галстук, на ногах – черные кожаные штиблеты. Загорелый, с аккуратной стрижкой.

Его провели в дальнее помещение одного из секторов Корпорации запрещенных удовольствий. Усадили в кресло в ожидании представления. По ходу клиент вспомнил, что большинство запретов давно снято, просто все привыкли, и название осталось, да и пикантности добавляло определенной: «Вкуси запретные наслаждения!»

Стена напротив исчезла на глазах, растворившись в воздухе, и взору зрителя предстала обширная зала с белоснежными стенами, таким же полом и потолком. В комнате находилась полуобнаженная красотка, затянутая в черную кожу. Грудь обнажена, ноги в сетчатых чулках и кожаных сапожках. На руках – перчатки из наждачной материи, абразивной поверхностью наружу. Красотка как две капли воды была похожа на кинодиву прошлых лет – Шэрон Стоун. Клиент был фанатом ретро-фильмов.

В нескольких шагах от «Стоун» высилась ширма, в которой на уровне гениталий зияло отверстие. Зритель краем глаза заметил, как с обратной стороны к ширме подвели обнаженного мужчину с эрегированным детородным органом. Тот просунул набухший член в отверстие, и красотка в коже сноровисто принялась за работу. Перчатки скользили вдоль пениса жертвы. Вскоре из многочисленных мелких порезов и ранок засочилась кровь. Мужчина за ширмой хрипел от боли и наслаждения. Стоны перешли в крики, но мучительница лишь убыстрила движения. Кровь лилась ручьем.

Вскоре мужчину увели, и на его место заступил другой. Зритель обливался потом, тяжело дышал, правое веко подергивалось. Стоун сменила тактику – стянула перчатки и взяла в руки спицу. Подошла и воткнула длинное острие в уретру очередной жертвы. За ширмой раздался вопль, перешедший в протяжный стон. Клиент почувствовал, что у него произошла эякуляция.

Между тем красотка Стоун орудовала спицей. Вокруг все было забрызгано кровью. Зрителю стало дурно и он кинулся в соседнее помещение с ванной, где долго блевал. Когда он вернулся, сеанс закончился, бедолагу-извращенца унесли. Клиент знал, что обоим придуркам восстановят все поврежденные ткани с помощью пластотехнологии.

Тут в комнату вбежал мясистый нахальный тип – хозяин Стоун и этого балагана. Он принялся отчитывать красотку за то, что та якобы жалела клиентов, мало их мучила. Молодому мужчине в заблеванном костюме-тройке, с промокшими от спермы трусами стало противно, и он покинул зрительское место, заботливо поддерживаемый вышколенными провожатыми. Той суммы, что отвалил за просмотр, ему было не жалко – сеанс того стоил.

– Приходите еще, всегда вам рады, – напоследок расплылся в улыбке служащий-киборг.

Мужчина лишь неопределенно махнул рукой и, пошатываясь, побрел прочь. Противоречивые чувства обуревали его…

Декабрь 2004 г.

Эдуард Байков
Вариации на тему стиля

– Черта с два читающей публике нужны все эти экивоки, метафоры и разные там аллюзии! – вскричал писатель, восседавший верхом на стуле. Руки его покоились на спинке.

Утопающий в глубоком кресле собеседник лишь ухмыльнулся в ответ. Затем покачал головой и ответствовал:

– Что ж, можно писать без двусмысленностей, просто и динамично. Например: «Он вошел в комнату, полную народа, громко пукнул и как ни в чем не бывало вышел».

– Весьма лаконично, – одобрительно отозвался Первый.

Тут проснулся сидевший за столом третий писатель, обвел приятелей осоловелым взглядом и заплетающимся языком поведал:

– Каков стиль, таков и автор.

После чего уронил голову на руки и захрапел.

Второй писатель снисходительно усмехнулся и продолжил:

– А можно написать и так: «Раскрылись ворота адовы и выпустили рассерженного шмеля. Он злобным Азраилом с мстительным взором влетел в светелку… Раскаты грома невыносимым грохотом потрясли пространство. Газовая атака на Ипре – запасайтесь противогазами!.. О, кроткие фараоны речных долин! Разве ведом вам, познавшим вонь гуртового скота, столь яростные волны вселенского смрада?! Мучитель невозмутимо прогудел и вылетел вон. В запотевших окнах заалела огненно-рыжая Аврора. В воздухе бесчисленными вонючими мотыльками запорхали невидимые клубы испущенного газа…». А, каково?..

– Недурственно, но… – пожал плечами Первый и закончил свою мысль – …непонятно для большинства. Ибо публика как была дурой, так ею и осталась, а наш читатель, в основном – быдловчанин, прости меня, Господи!..

– Это вы зря, коллега, – поморщился Второй.

Снова ожил Третий и просипел:

– Каков стиль – таков и автор…

– Но вот, послушайте, – Второй вдохновенно возвестил очи горе, – можно ведь еще и вот как: «Веселье было в полном разгаре, когда двери, ведущие в апартаменты, распахнулись, и в просторную залу стремительным шагом вошел господин в черном фраке, с тросточкой в правой руке и моноклем в левом глазу. Общество на мгновение замерло, десятки пар глаз с любопытством уставились на вновь прибывшего незнакомца, затем гул голосов и звук, извлекаемый из притулившегося в углу рояля, возобновились. Между тем господин, ни мало не смущаясь, прошествовал на середину залы и приподняв фалды сюртука, испустил газы. Раздавшийся звук был столь громким и резким, что некоторые из дам упали в обморок, а сидевший за роялем офицер вскочил, рывком выхватил из портупеи пистолет и, укрывшись за шкапом, приготовился отстреливаться. Наступила немая сцена… Наглец же, ничтоже сумнящеся в своем праве на столь дикую выходку, хмыкнул и размеренным шагом направился к выходу. Едва закрылась за ним дверь, все бросились к окнам – скорее распахнуть оные, дабы избавиться от удушающей и гнетущей атмосферы, кою нагнал хамоватый господин N. Дамы принялись за визг, мужчины чертыхались, а офицер, уразумев суть произошедшего, стал размахивать пистолетом, грозясь подстрелить „этого анфан террибля“. Шум мало-помалу стихал, улетучиваясь из комнаты совместно с вонью. Но настроение у всех было вконец испорчено. Вскоре гости стали потихоньку разъезжаться…».

– Н-да, – глубокомысленно изрек Первый, – это годится разве что для той самой публики-дуры из времен Чехова, а то и Пушкина, но никак не…

– Каков стиль, таков и автор! – прерывая товарища на полуслове, почему-то злобно вскричал очнувшийся на мгновение Третий и вновь впал в пьяное забытье.

Больше в тот вечер они не спорили. Вместо этого отдали должное зеленому змию. А вскоре, неделю спустя в одном толстом литературном журнале вышла повесть в авторстве Третьего. И между прочим, там имелся такой эпизод: «В дверь Колонного зала, где проходило заседание Президиума Верховного Совета СССР, бесцеремонно протиснулся Крокодил Гена и, смачно шлепая по мраморным плитам с паркетными вкраплениями в середине, прошел к трибуне, поклонился и шумно пернул. Затем с довольным видом осклабился, разинув огромную клыкастую пасть, раскатисто рыгнул и со смехом выбежал обратно.

– Кто приказал?! – багровея, воскликнул Леонид Ильич.

– Это вы, батенька у Виссарионыча спросите, – хихикнул Владимир Ильич.

– Поймать стервеца и засунуть ему в гудок этот, как его – консенсус, – витийственно и самодовольно заявил Миша Меченый.

– Ша, потатчики! – цыкнул на них суровый Вождь, коего все кликали Лучшим Другом Авиации. – Гена – наша корова и мы ее доим.

Тем временем оперативники КГБ пылесосами и вакуумными установками откачали крокодилий смрад из зала заседаний, и собрание благородных мужей продолжилось».

Сентябрь 2004 г.

Вадим Богданов
Греарнах

Греарнах Большой Воин примет смерть от безногого калеки – это знают все. Так было предсказано – так оно и будет. Позор вождю умирать от руки слабосильного – а что делать…

– Наташа! Ну, скоро ты? Мы с Лялькой готовы.

– Пап, а бананы купим? – Лялька подпрыгивает, теребит за руку. Меховые пампошки на ее шапке смешно болтаются. – Ну, купим, а?

– Купим.

– Ура-ура-ура! – Лялька скачет, прямо вытанцовывает у двери от нетерпения. – Мама, мама, а мы бананы купим!

– Бананы?! Ух, какие хитрые! Сначала картошку! – наконец-то появляется Наташа. Красивая – ужас! Как Снежная королева – в серебристой песцовой шубке, в изящных сапожках, высокая, стройная. Чудо, как хороша!

Шепотом:

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

Лялька прыгает на одной ножке.

– А мы картошку не любим! Правда, пап? Я картошку не люблю! Я картошку не люблю – лучше семечек куплю! – Лялька, распевая во все горло, спускается по лестнице.

– Наташа!

– Что?..

Почти ничего, всего лишь поцелуй. Я люблю тебя.

– Кто там?

– Это я – Белка.

– Проходи. – Дверь быстро раскрывается и так же быстро захлопывается. Так, Белка здесь, остается дождаться Рубика. Белка прижимает к груди большой сверток, что-то завернутое в ватное одеяло. – Нашла ребенка?

– Как видишь. – Белка качнула своим ватным тюком. – У сестры взяла, погулять… А может лучше без маленького, мало ли что…

– Нет. Охранник при входе на рынок может заглянуть в коляску. Сейчас с этим строго – Чечня… Лучше свести риск проколоться к минимуму. Где Рубик, не знаешь?

Белка укладывает ребенка на диван.

– Он звонил мне час назад из лаборатории. Он зайдет в гараж за коляской и сразу сюда.

Младенец, кажется, спит. Это хорошо, меньше шума.

– Подождем.

Рубик приходит через семь минут. Заволакивает в прихожую большую детскую коляску.

– Вот, еле успел.

– Все готово?

– Да. Вот здесь на рукоятке рычаг, как «сцепление» на мотоцикле. Отсюда к спусковому механизму идет тросик. Отожмешь рычаг и… все.

– Как целиться?

– Целиться не надо. Направишь коляску и жми. Аппарат пристрелян примерно на середину человеческого роста, в «пупочек».

– Прыгать не будет, отдачей не опрокинет?

– Не должно, все рассчитано. Пулемет зафиксирован намертво, станок, то есть коляска, укреплена. Да, лента вот здесь, на двести патронов – вставлена, гильзы будут сыпаться сюда.

– Ребенок поместиться?

– Да, как раз над коробкой с лентой.

– Хорошо. Спасибо, Рубик. Деньги возьмешь у Макса.

– Не за что… Олег был и моим другом. Отомсти им, Андрей!

– Да.

– Только… Андрей, вопрос можно?

– Конечно.

– Почему не бомба, Андрей? Ведь это безопаснее. У Сашки на кафедре можно такой фугас состряпать!

– Нет, Рубик. Бомбы это их оружие. А мы идем в открытую. И еще… я сам хочу. Чтобы смерть их видеть. Понимаешь? Видеть, как вся эта черная мразь под пулями корчится. И смеяться. Как они… над Олегом… Понимаешь?

– Понимаю.

Белка собрала ребенка.

– Ну, пошли что ли, а то мне еще во вторую смену на лекции успеть надо.

– Анжела! Собирайся. Поедем к Максуду. Он новую точку сегодня на рынке открывает. Прикинься как надо, там все наши будут. Поняла?

– Я… Я не поеду.

– Чего?

– Я не поеду Шота. Я давно хотела тебе сказать… Я не хочу больше. Не хочу всего… этого… Поезжай один. Или возьми Луизку, ты же с ней… тоже…

Шота молча смотрел на нее. Господи, какие у него оловянные глаза! Страшные…

– Ты поедешь… Поедешь, сука. Поняла? Ты вся у меня, здесь, с потрохами, со всеми твоими брюликами и фирменными затычками. Ты моя и я тебя не отпускаю… А не хочешь по хорошему – отработаешь. Сегодня и отработаешь. У Максуда… Собирайся, дура.

Анжела тупо, как автомат двинулась в спальню. Машинально взяла со стола фигурный флакончик. Вдруг остановилась в дверях.

– Купил, значит. – Голос удивительно спокоен. – Купил, а мне теперь под нож… Сволочь! Гад!

Флакончик разбивается о стену в десяти сантиметрах от головы Шоты.

– Ты что, совсем с ума… – Шота ловит Анжелу за плечи. Она вырывается, извивается в его руках, хочет ударить. – Какой ножик? Какой?..

– Такой! Такой, гад! Ты с Луизкой, а мне на аборт, на аборт мне теперь… Сволочь!

– Аборт? Ты что, залетела? От кого?

– Залетела. От тебя, гад! Скотина! Ненавижу! Пусти, сволочь!

Анжела вырвалась. Повернулась лицом к стене, заплакала беззвучно.

Шота слегка ошалело опустился на стул:

– Точно от меня?

Анжела дернула плечом.

– От меня значит…

– А кто будет? – Шота посмотрел на Анжелу и, не дожидаясь ответа. – Сын, наверное… Сын… – Помолчал. – К маме тебя отвезу, в Москву. Там рожать будешь. – Шота помолчал еще. – Ладно, не плачь. К Максуду собирайся. Потом поговорим.

Шота подошел к ней, положил руку на подрагивающую спину.

– Ну… Ну, не надо плакать. Хорошо все… Хорошо будет. Не плачь.

– Лялька! Держи меня за руку. Не лезь туда – потеряешься. Нет, арбузов зимой не бывает… и дынь тоже. Да не прыгай ты!.. – Ну вот, накричал на ребенка. Ладно, Лялька, не обижайся, сумки уж очень тяжелые – нагрузила нас мама на полную катушку. Давай встанем здесь, подождем ее. А вот и она.

– Стоите? Фу… запыхалась. – Наташа сдувает с лица непослушную прядку волос. Перекладывает в мою сумку очередные покупки. – Постойте, мои дорогие, еще немножко, я в мясные ряды сбегаю.

– Мама, я с тобой! С тобой. – Лялька уцепилась за мамину руку.

– Возьми ее, Наташа, а то эта непоседа изведется стоять на одном месте. Я вас здесь с сумками подожду. И фрукты за одно купите.

– И бананы! – подхватывает Лялька, и смотрит просительно на маму.

– Ну, хорошо, только по сторонам меня не дергать и слушаться. Договорились?

– Да! Да! – радостно вопит Лялька. Женщины мои уходят. Я остаюсь.

Я стою в открытом дворике, между павильонами. Здесь тоже полно народу, но все же меньше чем на самой рыночной площади. Рядом со мной две небритые личности мужского и женского пола торгуют мороженным луком. Я ставлю свои сумки на пустой проволочный ящик – не держать же их на снегу. Усатая продавщица-луковщица подозрительно посмотрела на меня, но, сообразив, видимо, что я не собираюсь похищать их драгоценный ящик, простила мне эту вольность.

Я стою и наблюдаю рыночную картину. Интересно? Ну-у… по крайней мере, занимательно.

Хороший день сегодня – солнечный, морозный. Шашлычным дымком тянет. И мороженым луком. Интересно, как он умудряется гнить на морозе.

По дворику лениво прошли два милиционера. Стрельнули у бабки семечек и куда-то завернули.

Безногий инвалид, толстый и похожий на Наполеона Бонапарта, зычным раскрытым голосом завел под гармошку песню.

Дальний конец дворика отведен под торговлю мехами. Поэтому здесь немного народу – за шубами нет очередей. Женщины, придерживая в хвосте мужей, ходят, смотрят, щупают. Я тоже ходил так на прошлой неделе. Вспоминаю об этом с гордостью – хорошую шубку купили Наташе. И не дорого – копили всего месяца два, и в долги почти не залезли.

К новому, только что отстроенному, стеклянному павильону, съезжаются иномарки. Из них выходят лица кавказской национальности. Лица исполнены собственного достоинства и презрения ко всему окружающему. Лиц сопровождают симпатичные женщины. Преимущественно блондинки, и преимущественно крашенные. Вот из очередного «Мерседеса» вышла одна, с плюгавым кавказцем. Высокая, в распахнутой шубе до пят, волосы ярко желтые, лицо ярко накрашенное… да что я… золотые волосы и лицо красивое. Очень красивая женщина. Жаль…

Певец в инвалидной коляске тут же подхватил:

 
Чего-то нет, чего-то жаль,
Чего-то сердце рвется в даль.
Я вам скажу секрет простой —
Кого люблю тот будет мо-о-о-ой…
 

Что там, в этом павильоне? Какая-нибудь очередная презентация? Какое мне дело. Надо Наташу ждать.

– Белка! Не дергайся. Все нормально… Мы молодая семья, направились за покупками. Когда подойдем к павильону, возьмешь ребенка и сразу уйдешь с рынка. Поняла? Да не дергайся!

– А ты?

– За меня не бойся. Никто не сообразит, что стреляет младенческая коляска. Разнесу павильон, начнется паника. Я брошу пулемет и в толпе выберусь с рынка. Логично?

– Не знаю… не уверена. А если там будут люди?

– Какие люди? Там будут только черножопые хачики и их продажные суки. Плевать! Они знали что творили… когда Олега…

Белка отвернулась.

Вот двор между двумя корпусами. Стеклянный павильон прямо напротив. А тачек-то! Не иначе вся черная мафия собралась. Суки! Ты, Белка, не бойся – я все нормально сделаю. И вернусь. Фу, жарко, в жар бросило. Фу-у…

– Белка, сходи, купи мне, пожалуйста, пива. Я подожду.

Белка пожала плечами, ушла.

А ручонки-то дрожат. Дрожат и потеют. Жарко в перчатках. Суки! Ну и морды отвратительные. Самодовольные, отъевшиеся – хозяева жизни. Поналезли к нам… А бабы – твари. Липнут к их деньгам, как мухи к дерьму. Продажные… Ох, какая блондиночка, прямо златовласка. Златовласка с черножопым хорьком. Они светленьких любят. Вон зыркает, сволочь. Сейчас, подожди, уже скоро. Не долго тебе зыркать. Где эта Белка? Жарко, пива хочется. Боюсь, что ли? Какая разница. Что должен – я сделаю. Скорее бы… Где же Белка?

Греарнах Большой Воин всегда приходил с богатой добычей – об этом знают все. Это потому что он умел выбирать на кого напасть. Даже если это ветерветры с верхов или великаны из другого мира…

Я видел, как это происходило. С первого мгновения, и до того как Худяк потащил меня в дыру. Там я потерял сознание.

Вернулись Наташа с Лялькой. Лялька ела банан. Наташа рассказывала о чем-то, кажется, о том, как ее любит продавец мяса…

Сначала размазался угол мясного павильона. Как масло. Да, это было такое масляное пятно, или нет – мазутное, с радужным ободком, как на мазутной луже. Пятно смазало угол мясного павильона, часть двора, пару киосков… потом оно распалось на отдельные мазки, много-много мазков, много-много… И из каждого выскочил убийца.

Я часто думал потом, как их лучше назвать, копался в памяти, перебирая всяких фэнтезийных и мифологических существ: цверги, гномы, карлики? Карлы? Не знаю, сейчас не знаю. А тогда я не сомневался в названии – это были убийцы.

Я видел все четко, я рассмотрел их в мельчайших подробностях и все запомнил. Он были низкие, мне по пояс, и широкие, кряжистые, почти квадратные. Волосы жесткие, как свиная щетина, торчат – у кого ирокезским гребнем, у кого хвостом на темени. Лица грубые, долотом тесаные, свирепые, дикие лица, яростью искаженные. Бороды лопатой, усы в косицы сплетены. Одежда – железо, куски кожи дубленой, местами мех короткий, крысиный. В руках (кулак в пол моей головы) топоры голубой стали, огромные, резаки широкие, мечи короткие. Щиты круглые, железом окованные, с железными шишаками. Убийцы.

Они начали убивать сразу. Как появились. Всех. Подряд. Людей рубили в мясо. Страшно было – я тогда не умел так, я испугался. Поэтому Ляльку с Наташей убили. Я не смог защитить их. Их убил Греарнах, вождь.

Белка ходила за пивом слишком долго. Наверное, встретила кого-нибудь из знакомых и трепалась. Безалаберная она.

Младенец заплакал. Как их там баюкают? Качать, что ли надо? Эй, малыш! Ты голодный, что ли? Черт, коляска тяжелая, не покачаешь. Трясти придется.

Вот и Белка. Появилась со стороны киосков. Скорее же – еще немного и я убегу отсюда на хрен! Или палить начну во все стороны!.. Черт, террорист хренов, хватит психовать.

А дальше… Я не понял, что случилось, увидел только, как посыпались гномы… Это точно были гномы, вылитые тангары.

Они появились прямо за Белкой. Все происходило бесшумно, она не знала, что у нее за спиной. Вдруг она обернулась… Кто-то из этих рубанул ее поперек… она сломалась, кажется… пополам. Потом был вопль. Она кричала. Кричала уже мертвая. Пока не вышел весь воздух.

Тут меня будто льдом сковало – я застыл, смотрел только – тупо и неподвижно, лишь глазами ворочал, да покачивал машинально коляску с плачущим младенцем.

Гномы быстро рассыпались по двору, быстро – в считанные секунды. Смертельные карлики, карлы.

– А-а! Курные выблядки Матери Гор! – Закричал Худяк, размахивая жезлом – через мгновение после того, как все поняли, что оказались на месте. И через мгновение, как Греарнах пролил первую кровь. – Вперед! Валите великанье племя, пока они не расчухались! А-а!

Греарнах подхватил крик.

– Во-о-о! Бей! Берите легкое железо и меха! Ходи! Ходи-бей!

Карлы врубились в толпу. Великаны не сопротивлялись, ложились под топоры. На многих были дорогие меха, их рвали прямо с порубленных тел, срезали клочьями с кровью, с мясом, совали в мешки – дома почистим.

Рынок превратился в бойню. Это был ужас, что-то дикое, невероятное, не помещающееся в черепную коробку. Кто эти звери? Откуда? Почему смерть? За что?!!

Зазвенели стекла в киосках, посыпался вывороченный товар. Визжала продавщица, потом захлебнулась. Лохматый гном вскочил на прилавок со шмотками, раскроил голову опешившей торговке. Сдернул с продавленного черепа перепачканную в мозге черно-бурую шапку-эскимоску. Карлик с хвостом на лысой башке вспорол кривым резаком брюхо пожилому грузчику, толкавшему тележку с пустыми алюминиевыми контейнерами. Грузчик был выпивши, долго не мог понять, отчего у него лезут кишки из засаленного синего халата. Так и не понял.

Но самое страшное было не это – за гномами шли их женщины. Женщины с тесаками в руках. Они вырезали раненых и собирали добычу. Почему-то это казалось страшнее всего.

Карлы быстро вырезали всех, кто был во дворе. Тех, кто бежал, не догоняли – добычи хватает. Вот добрались до иномарок перед стеклянным павильоном. Рубили топорами свое легкое железо.

Тут очнулась иномарочная братва – водилы, телохранители, которых оставили в машинах ждать хозяев. Затрещали редкие выстрелы. Кто-то из гномов споткнулся, упал – тут же вскочил с залитым кровью лицом, свирепый, бешенный. Из павильона выбежала охрана. Трое ребят в черной униформе с одним помповым ружьем на всех. Ружье выстрелило три раза. Потом ребят свалили.

Карлики ввалились в павильон. Один пробежал прямо сквозь стекло, разбив вдребезги низ огромного витража. Верхняя часть дрожала пару секунд и обрушилась, будто нож огромной гильотины. Нож рассек пополам толстую гномью бабу, бежавшую следом.

Греарнах бежал в нашу сторону. На ходу зарубил кого-то, отшвырнул. Наташа закричала, глаза у нее были совсем безумные. Он побежала, побежала почему-то прямо к Греарнаху. Я не остановил ее. Когда Греарнах замахнулся, я закрыл глаза. Когда открыл, над Наташей уже была квадратная бабища с ножом. Бабища отрубила Наташе руки и стала стягивать ее серебристую шубку. Руки должно быть мешали.

Возле Греарнаха оказался калека с гармошкой. Тот, будто не замечая ничего, заканчивал свою идиотскую песню:

 
Я вам скажу один секрет —
Кого люблю, того уж не-е-ет.
Я вам скажу…
 

Греарнах занес топор и вдруг отшатнулся – он увидел ноги калеки, две обутые в дерево культи. Позор для вождя принимать смерть от безногого – даже если так было предсказано… Греарнах испугался. Калека остался жить.

Как убили Ляльку, я не заметил. Греарнах уже рубал продавцов мороженого лука. Ко мне бежал гном с секирой.

Андрей все стоял и смотрел.

Карл с закопченной сосредоточенной мордой тащил за ногу давешнюю золотоволосую красотку. На ней не было шубы, это видимо ее спасло, потому что красотка была еще жива. Высадив боковое стекло, из павильона выскочил ее хачик, он орал что-то по-своему резко и гортанно. В его руке прыгал пистолет. Хачик выпустил всю обойму. Четыре раза попал точно – сосредоточенный карл шатался и кривился от боли. Когда у того кончились патроны, он зарезал хачика. К блондинке подбежала гномиха с тесаком. Карл двинул ее обухом по голове, гномиха отстала.

Андрей смотрел.

Вот человек в короткой куртке и с мокрыми штанами. У него убили жену и ребенка. А он застыл столбом. К нему подбежал кособокий коротышка с секирой. Замахнулся… И тут человек словно проснулся – отпрыгнул в сторону, подхватил проволочный ящик из-под лука. Парировал ящиком удар.

Широкое лезвие секиры застряло между прутьев, человек вывернул ящик, дернул – гном выпустил из рук топорище и остался без оружия. С разваленной луковой кучи прыгнул второй гном, с железной короной на голове. Он рубанул широко, медленно, будто даже с ленцой. Он перерубил человеку ноги чуть выше колен – обе, и отвернулся, сразу забыв о нем.

Дальше было что-то невообразимое – человек поднялся. Раскидывая ошметки грязного снега, встал на свои окровавленные обрубки, и в руках у него была секира. Он оказался почти одного роста со своим врагом. И человек ударил – снизу вверх. Гном обернулся как раз, чтобы увидеть летящую сталь.