Текст книги "Древнерусская литература. Литература XVIII века"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Мой путет фас сашай на сепи и на пашня,
Да на рабоший дом фас путет посылать,
Да кроме клеп та фот вам кушать не тафать.
 

(2, 361)

Пародийная направленность, в большей или меньшей степени присутствовавшая в других пьесах и прозаических сочинениях Крылова, в «Трумфе» особенно сильна. Опираясь на опыт сатирической литературы XVIII в., широко использовавшей пародию, драматург вносит в эту традицию нечто принципиально новое. «Сохранив перипетии классицистической трагедии, – пишет исследователь, – Крылов не просто травестирует последнюю: он пересказывает ее так, как это мог бы сделать зритель из райка – в соответствии со своими представлениями и здоровым юмористическим отношением ко всякой выспренности, неестественности».[10361036
  Фомичев С. А. Драматургия Крылова начала XIX века. – В кн.: Иван Андреевич Крылов. Проблемы творчества, с. 135.


[Закрыть]]

Другие пьесы Крылова, написанные в 1800-е гг. («Пирог», «Илья-богатырь», «Модная лавка», «Урок дочкам») уступают «Трумфу» по своей идейной остроте, но по-своему продолжают те линии сатиры, которые определились в предшествовавшем творчестве писателя. Литература, далекая от жизни, манерность, искусственность – все это вновь подвергается беспощадному осмеянию в комедии «Пирог». Следует, однако, отметить, что, выступая против ложной чувствительности, Крылов воюет по существу уже не столько с Карамзиным и Дмитриевым, сколько с их бездарными подражателями. Характерна, в частности, такая деталь: «чувствительная» Ужима из комедии Крылова признается, что ее любимая песня «Я птичкой быть желаю», песня, спародированная за несколько лет до этого Дмитриевым («Я моськой быть желаю»).

В литературной борьбе начала XIX в. Крылов бесспорно занимает позицию, близкую к «архаистам». С этим в какой-то степени связано и содержание его комедий, высмеивающих галломанию и модное воспитание («Модная лавка», «Урок дочкам.»). Однако эти темы, возвращающие нас к традициям русской сатиры XVIII в.,[10371037
  Там же, с. 148–152.


[Закрыть]] приобретают особое звучание накануне войн с Наполеоном. Злободневность, неизменно отличающая творчество Крылова-драматурга и прозаика, станет неотъемлемым качеством его басен. Но так же, как и басни, большинство пьес и прозаических сочинений Крылова сохранило и для последующих поколений не только исторический, но и художественный интерес.

Радищев

Творчество Александра Николаевича Радищева (1749–1802) теснейшим образом связано с традициями русской и европейской литературы Просвещения. Проблемы жанра, стиля, наконец, творческого метода Радищева могут быть исторически поняты только в постоянной соотнесенности с этими традициями. Пугачевское восстание, война за независимость в Америке, Великая французская революция – все это способствовало формированию мировоззрения Радищева, глубоко осмыслившего современные ему события. Обобщив их опыт, Радищев творчески воспринял, во многом по-своему переоценив, идеи крупнейших европейских философов и писателей XVIII в.: Ж.-Ж. Руссо, Г. Б. де Мабли, Г. Т. Ф. Рейналя, Д. Дидро, П. Гольбаха, К.-А. Гельвеция, И. Г. Гердера и др.

Сложны и многосторонни связи, существующие между творчеством Радищева и его русскими предшественниками, начиная с авторов житий, Тредиаковского и Ломоносова и кончая Новиковым и Фонвизиным. Идеалы, вдохновлявшие писателей русского Просвещения, были близки Радищеву своим гуманистическим пафосом. Человек, его общественные отношения, его творческие возможности, его нравственное достоинство – вот что остается в центре внимания автора «Путешествия из Петербурга в Москву» на протяжении всей его жизни.

Но, обращаясь к тем же вопросам, которые волновали русских просветителей, Радищев нередко полемизировал с ними. Он решал эти вопросы по-своему, в соответствии с той системой, которая складывалась в сознании писателя на основе усвоения опыта предшественников и его критического переосмысления. Эволюция общественно-политических взглядов Радищева,[10381038
  См.: Макогоненко Г. П. Радищев и его время. М., 1956; Пугачев В. В. А. Н. Радищев. Эволюция общественно-политических взглядов. Горький, 1960; Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Запретная мысль обретает свободу. М., 1966; Лотман Ю. М. Отражение этики и тактики революционной борьбы в русской литературе конца XVIII века. – Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та, 1967, вып. 167. Труды по русской и славянской филологии, 8, с. 3–25; A. N. Radiščev und Deutschland. Beiträge zur russischen Literatur des ausgehendes 18. Jahrhunderts. Berlin, 1969.


[Закрыть]] обусловленная прежде всего событиями французской революции, нашла отражение в творчестве писателя. Каждое произведение, написанное Радищевым до «Путешествия», одновременно с ним или после него, так же как и само «Путешествие», невозможно рассматривать изолированно, без параллелей с другими сочинениями этого автора.

Одним из первых литературных трудов Радищева был перевод книги Мабли «Размышления о греческой истории» (1773). Переводчик снабдил текст собственными примечаниями, обнаружившими самостоятельность и политическую остроту его мысли. В одном из примечаний Радищев разъясняет свое понимание слова «самодержавство», опираясь на теорию общественного договора Руссо: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние… Если мы живем под властию законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем неотменно, но для того, что мы находим в оном выгоды».[10391039
  Радищев А. Н. Полн. собр. соч., т. 2. М. – Л., 1941, с. 282. (Далее ссылки на это изд. в тексте).


[Закрыть]] В просветительской теории Радищев особо выделяет вопрос об ответственности государя перед народом: «Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками» (2, 282).

Проблема идеального государя была одной из самых важных в литературе Просвещения.[10401040
  См.: Берков П. Н. Основные вопросы изучения русского просветительства. – В кн.: Проблемы русского Просвещения в литературе XVIII века. М. – Л., 1961, с. 18–20; Купреянова Е. Н., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1976, с. 115–117.


[Закрыть]] Остро ощущая противоречия и неустройства современной им общественной жизни, просветители надеялись, что мир изменится к лучшему с приходом к власти мудрого и справедливого монарха. Русские и европейские писатели, сторонники просвещенного абсолютизма, часто обращались к теме Петра I, идеализируя его образ и характер деятельности. Радищев подходит к этой проблеме по-своему: его размышления о наиболее справедливом устройстве общества связаны с вдумчивым анализом опыта истории. Тема Петра I появляется в одном из первых оригинальных произведений Радищева – «Письме к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего» (1782). Поводом для написания «Письма» было торжественное открытие памятника Петру I («Медного всадника») в Петербурге в 1782 г. Довольно подробно и точно описывая это событие, писатель переходит к рассуждениям общего порядка. Одним из главных вопросов, затронутых в «Письме», оказывается вопрос о том, что такое великий государь. Перечисляя целый ряд правителей, Радищев отмечает, что их «ласкательство великими называет», но в действительности они не достойны этого имени. Тем значительнее и весомее звучит отзыв о деятельности Петра I: «… познаем в Петре мужа необыкновеннаго, название великаго заслужившаго правильно» (1, 150). Радищев не идеализирует Петра I-монарха, как это делали многие другие писатели XVIII в. (в частности, Вольтер в «Истории Российской империи»), но стремится беспристрастно оценить его историческую роль. Признавая Петра великим, автор «Письма к другу» делает очень существенную оговорку: «И я скажу что мог бы Петр славнея быть, возносяся сам и вознося отечество свое утверждая вольность частную» (1, 151).

С конца 1770-х гг. вопрос о «частной вольности», о личной свободе приобрел в крепостнической России острое политическое содержание: многочисленные народные волнения и особенно крестьянская война под предводительством Пугачева (1773–1775) столкнули утопические идеи просветителей с суровой действительностью. Усмирение бунтов вело к усилению гнета, к полному порабощению русских крестьян, к лишению их самых элементарных прав, прав «естественного человека», возвеличенного просветителями.

В то же время русские читатели с живым интересом следили за событиями американской революции (1775–1783), провозгласившей лозунги независимости и свободы.

Все это нашло непосредственный отклик в произведениях Радищева начала 1780-х гг., где тема «вольности» становится одной из главных. К 1781–1783 гг. относится создание оды «Вольность», включенной затем в текст «Путешествия».[10411041
  О датировке оды «Вольность» см.: Семенников В. П. Радищев. Очерки и исследования. М. – Пг., 1923, с. 1–24.


[Закрыть]] Писатель обратился к традиционному жанру поэзии классицизма – оде. «Предмет» радищевской оды необычен: восхваляется не государь, не выдающийся политический деятель, не полководец:

 
О дар небес благословенный,
Источник всех великих дел,
О вольность, вольность, дар бесценный,
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
 

(1, 1)

Тематика, система образов, стиль «Вольности» – все это неразрывно связано с традициями русской гражданской поэзии XVIII в. Радищеву-поэту был особенно близок опыт тех авторов, которые, обращаясь к переложению псалмов, придавали библейскому тексту смелый тираноборческий смысл. Знаменитое державинское стихотворение – переложение 81-го псалма «Властителям и судиям» (1780) явилось ближайшим предшественником «Вольности».[10421042
  См.: Макогоненко Г. П. Радищев и его время, с. 384–390.


[Закрыть]]

Вместе с тем радищевская ода знаменовала новый этап в истории русской общественно-политической мысли и литературы. Впервые в художественном произведении с такой последовательностью и полнотой была обоснована идея правомерности народной революции. К этой идее Радищев пришел в результате осмысления многовекового опыта борьбы народов за освобождение от ига тиранов. Напоминания о Ю. Бруте, В. Телле, О. Кромвеле и о казни Карла I живо соотносятся со строфами оды, где речь идет уже о современных писателю событиях: прежде всего о победе Американской республики, отстоявшей свою независимость в войне с Англией. Экскурсы и параллели, проводимые Радищевым, обнаруживают определенные исторические закономерности, помогающие оценить конкретную ситуацию в крепостнической России конца XVIII в.

Перед читателем «Вольности» предстает картина, поэтически обобщенная и вместе с тем точно характеризующая расстановку политических сил:

 
Возрим мы в области обширны,
Где тусклый трон стоит рабства.
Градские власти там все мирны,
В царе зря образ божества.
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут.
 

(1, 3–4)

Рабство держится, как показывает Радищев, не только на насилии, но и на обмане: церковь, «заставляющая бояться истины» и оправдывающая тиранию, не менее страшна, чем сама тирания. «Раб, воспевающий вольность», сбрасывает с себя этот гнет и перестает быть рабом, превращаясь в грозного мстителя, прорицателя грядущей революции. Он приветствует народное восстание, суд над царем-тираном и его казнь.

Эта революционная идея справедливого мщения, выраженная впервые в «явно и ясно бунтовской оде», получила дальнейшее развитие в другом произведении Радищева – «Житии Федора Васильевича Ушакова» (1788). Ушаков – современник писателя, его старший друг; вместе с Радищевым он учился в Лейпциге, здесь же и умер совсем еще молодым человеком. Ушаков был известен лишь узкому кругу своих товарищей, однако для Радищева он подлинный герой, и жизнь его – это «житие».

Обращение к житийному жанру имело для Радищева принципиальное значение: «„Житие Ушакова“ – полемически заострено и против настоящих житий святых, и против панегириков вельможам».[10431043
  Гуковский Г. А. Радищев как писатель. – В кн.: А. Н. Радищев. Материалы и исследования. Л., 1936, с. 180.


[Закрыть]]

Вместе с тем Радищев продолжает житийную традицию как бы на новом уровне. Герой жития – подвижник, во имя идеи готовый к самоотречению, твердо переносящий любые испытания. Элемент идеализации, характерный для житийной литературы, по-своему важен был и для Радищева. Его герой – незаурядный человек: «твердость мыслей и вольное оных изречение» выступает как проявление моральной силы Ушакова, приобретающего «приверженность» друзей и вместе с тем ненависть притесняющего студентов Бокума. Ушаков становится идейным вдохновителем бунта против самоуправства и произвола начальника. При этом радищевского героя вдохновляет не христианское учение, а стремление к общественной справедливости: «Единое негодование на неправду бунтовало в его душе и зыбь свою сообщало нашим» (1, 163).

Как и в «Письме к другу», в «Житии Ушакова» конкретные события, очевидцем и участником которых был сам автор, становятся основой для размышлений на политические темы. Столкновение студентов с Бокумом представлено Радищевым как эпизод, отражающий в миниатюре историю взаимоотношений деспотического правителя и его подданных. Соответственно повествование имеет как бы два плана: один – это последовательное изложение событий с бытовыми деталями, иногда даже комическими, другой – это философское осмысление описываемых событий, поиски закономерностей, предопределяющих их исход. Говоря о «частном притеснителе» Бокуме, Радищев тут же переводит разговор на «общих притеснителей»: «Не знал наш путеводитель, что худо всегда отвергать справедливое подчиненных требование и что вышшая власть сокрушалася иногда от безвременной упругости и безрассудной строгости» (1, 162). Непосредственным продолжением этой мысли явился знаменитый вывод в «Путешествии» о том, что свободы «ожидать должно от самой тяжести порабощения» (1, 352).

Обыкновенный человек, не отличающийся знатностью, влиянием при дворе или богатством, был в то время уже довольно характерным героем произведений европейской и русской литератур. Однако образ, созданный Радищевым, совершенно оригинален и замечателен тем, что он представляет собой идеал гражданина, человека, ценного для общества, для отечества и потому истинно великого: «… кто провидит в темноту будущаго и уразумеет, что бы он мог быть в обществе, тот чрез многие веки потужит о нем» (1, 186). «Житие Ушакова» – произведение автобиографическое, отчасти исповедь (характерно, например, горькое признание автора в том, что он не был рядом с Ушаковым в последние минуты его жизни). «Внутренний человек», ставший главным предметом изображения в литературе европейского и русского сентиментализма, живо интересует и Радищева. При этом психологический анализ ведет писателя к изучению общественных связей человека.

По убеждению Радищева, «частный человек» неизбежно проявляет себя как существо общественное. Поэтому вполне закономерно писателя интересует, каковы отношения между отдельным членом общества и его согражданами, в частности проблема патриотизма.

«Беседа о том, что есть сын отечества», опубликованная Радищевым в 1789 г., явилась в высшей степени полемическим произведением. Здесь спор шел и с предшествовавшей традицией, и с современным Радищеву официозным толкованием патриотизма. За год до этого, в 1788 г., писатель закончил «Слово о Ломоносове», начатое еще в 1780 г. и включенное позднее в «Путешествие». Прославляя заслуги Ломоносова, Радищев подчеркивал патриотический характер его деятельности: «Ты жил на славу имени Российскаго» (1, 380). Однако лесть Елизавете Петровне в стихах Ломоносова вызывает осуждение со стороны Радищева: никакие соображения государственной пользы, первостепенные для Ломоносова, не могут заставить Радищева признать необходимой хвалу императрице, не заслуживающей ее. Радищев спорил не только и не столько с Ломоносовым, сколько с теми, кто хотел видеть в нем придворного одописца,[10441044
  См.: Кулакова Л. И. А. Н. Радищев о М. В. Ломоносове. – В кн.: Литературное творчество М. В. Ломоносова. Исследования и материалы. М. – Л., 1962, с. 219–236.


[Закрыть]] кто стремился любовь к государю представить основным качеством истинного сына отечества.

В книге прусского короля Фридриха II «Письма о любви к отечеству», изданной в русском переводе в 1779, 1780 и, наконец, в 1789 гг., преданность государю провозглашалась основой патриотических чувств. В этом сочинении высказывались именно те идеи, которые Екатерина II стремилась укрепить в сознании своих подданных: «Государь есть та верховная особа, которая вместо правил, одну свою имеет волю».[10451045
  Фридрих II. Письма о любви к отечеству. М., 1789, с. 19.


[Закрыть]] Этой установке на верноподданнический патриотизм противостояла радищевская «Беседа о том, что есть сын отечества». Здесь речь шла о повиновении лишь тому государю, который выступает как «блюститель законов», как «отец народа». По убеждению Радищева, истинный сын отечества должен быть свободным человеком, не рабом, повинующимся принуждению, а гражданином, действующим в полном соответствии со своими нравственными принципами: «… истинный человек и сын Отечества есть одно и то же» (1, 220).

Говоря о тех, кто, по мнению автора, не достоин имени сына отечества, писатель дает краткие, но выразительные характеристики нескольких персонажей, хорошо известных русскому читателю по сатирической журналистике: щеголь, притеснитель и злодей, завоеватель, чревоугодник. Аналогии этим типам нетрудно найти в произведениях Новикова, Фонвизина, Крылова. С этими традициями русской литературы XVIII в., собственно с ее сатирической линией, оказывается тесно связано и главное произведение Радищева – «Путешествие из Петербурга в Москву».[10461046
  См.: Татаринцев А. Г. «Сатирическое воззвание к возмущению». Саратов, 1965.


[Закрыть]]

Не менее важна для писателя и другая линия, идущая от Ломоносова с его героико-патриотическим пафосом, с его высоким строем мыслей. Как и просветителям, Радищеву свойственно ощущение несоответствия сущего и должного и уверенность в том, что обнаружение этого несоответствия – главный ключ к решению всех проблем. Основой для такого убеждения оказывается представление о том, что человеку изначально присуща некая внутренняя справедливость, понятие о том, что́ добро и что́ зло. «Нет человека, – говорится в „Беседе“, – сколько бы он ни был порочен и ослеплен собою, чтобы сколько-нибудь не чувствовал правоты и красоты вещей и дел» (1, 218).

В полном соответствии с этой мыслью Радищев писал: «Бедствии человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы» (1, 227). Эта проблема «прямого», т. е. непредвзятого, ви́дения занимала в это время и молодого Крылова, что можно заметить из первых же писем «Почты духов» (1789). Критика монархической власти, злая сатира на знатных лиц, вплоть до самой государыни, – все это объединяло Радищева и с другими наиболее радикальными писателями 1770–1780-х гг., в первую очередь с Новиковым и Фонвизиным.

Непосредственным предшественником радищевского «Путешествия» был знаменитый «Отрывок путешествия в *** И*** Т***», напечатанный в журнале Н. И. Новикова «Живописец» (1772).[10471047
  Вопрос об атрибуции «Отрывка» решается исследователями по-разному: по мнению П. Н. Беркова, Л. И. Кулаковой, В. А. Западова, «Отрывок» принадлежит Радищеву; Г. П. Макогоненко, Л. В. Крестова, А. В. Западов считают автором этого произведения Новикова. Некоторые исследователи (Т. Витковский, Ю. Д. Иванов) полагают, что окончательное решение этого вопроса еще не найдено. См.: Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. М. – Л., 1952, с. 198–209; Крестова Л. В. Из истории журнальной деятельности Н. И. Новикова. – ИЗ, 1953, т. 44, с. 253–287; Иванов Ю. Воссоздадим реальные обстоятельства. (Об «Отрывке путешествия в *** И*** Т***»). – ВЛ, 1966, № 2, с. 163–171; Witkowski T. Der Отрывок путешествия в *** И*** Т*** und das Problem seiner Attributierung. – In: Studien zur Geschichte der russischen Literatur des 18. Jahrhunderts. Bd III, Berlin, 1968, S. 470–525; Западов А. В. Новиков. М., 1968, с. 86; Макогоненко Г. П. От Фонвизина до Пушкина. М., 1969; с. 313–322; Кулакова Л. И., Салита Е. Г., Западов В. А. Радищев в Петербурге. Л., 1976, с. 53–56. Д. С. Бабкин подтверждает точку зрения о принадлежности «Отрывка» Радищеву, см.: Бабкин Д. С. К раскрытию тайны «Живописца». – РЛ, 1974, № 4, с. 109–117.


[Закрыть]]

Крестьянский вопрос был поставлен в «Отрывке» очень серьезно: в полный голос здесь говорилось о нищете и бесправии крепостных, рабство и тирания осуждались как преступление против «человечества». Но лишь через несколько лет в радищевском «Путешествии», завершенном и опубликованном в 1790 г., эта тема впервые была развита до последовательно революционных выводов: отвергалась вся система, основанная на угнетении человека человеком, и указывался путь к освобождению – народное восстание.

«Путешествие из Петербурга в Москву» – это, по выражению Герцена, «серьезная, печальная, исполненная скорби книга»,[10481048
  Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 18. М., 1959, с. 178.


[Закрыть]] где с максимальной полнотой отразились и политические идеи Радищева, и особенности его литературного дарования, и, наконец, сама личность писателя-революционера.

Эту книгу, так же как и «Житие Ушакова», Радищев посвятил А. М. Кутузову, своему «сочувственнику» и «любезному другу», с которым вместе учился в Лейпциге.

Вопрос о том, кому посвятить книгу, был далеко не формальным, он имел принципиальное значение: в этом уже обнаруживалась литературная ориентация писателя. Своеобразие позиции Радищева проявляется и в его посвящении: частное и общее здесь органически сливаются, и речь идет и о друге автора, одном, конкретном человеке, и обо всем человечестве. «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна стала» (1, 227), – эта знаменитая фраза Радищева, включенная им в посвящение, служит естественным прологом ко всей книге.

В жанровом отношении «Путешествие из Петербурга в Москву» соотносится с популярной в XVIII в. литературой «путешествий», как европейских, так и русских. Однако все эти произведения настолько разнородны и по характеру, и по стилю, что обращение к этому жанру не ограничивало автора какими-то определенными канонами и правилами и предоставляло ему большую творческую свободу.

Радищев построил свою книгу на отечественном материале: здесь шла речь о самых насущных вопросах русской общественной жизни. Разделение на главы по названиям почтовых станций между Петербургом и Москвой носило далеко не формальный характер, а нередко определяло содержание той или иной главы: экскурсы в русскую историю в главе «Новгород», описание «развратных нравов» в «Валдаях», рассуждение о пользе строительства при взгляде на шлюзы в «Вышнем Волочке». Из книги Радищева многое можно узнать о русском быте конца XVIII в., это и знаменитое описание русской избы в «Пешках», и характеристика дорог, и упоминание о том, как одеты герои. Все эти детали, однако, важны для писателя не сами по себе, а постольку, поскольку помогают развитию его главной идеи, сюжетную основу составляет не цепь внешних событий, а движение мысли. Как и в сочинениях, предшествовавших «Путешествию», Радищев от каждого частного факта переходит к обобщениям. Примеры «частного неустройства в обществе» следуют один за другим: случай с приятелем путешественника Ч… («Чудово»), эпизод с любителем устриц и история спутника, скрывающегося от несправедливых преследователей («Спасская полесть»), повествование Крестьянкина («Зайцово»), и т. д. Каждый факт должен быть осмыслен читателем в общем комплексе, заключения же и выводы подсказаны самим автором.

В исследованиях последних лет вопрос о композиции «Путешествия» изучен достаточно хорошо.[10491049
  См.: Макогоненко Г. П. Радищев и его время, с. 433–467. Ряд новых соображений был высказан в работах П. Н. Беркова, Л. И. Кулаковой, Н. И. Громова, А. И. Старцева, Ю. Ф. Карякина, Е. Г. Плимака и др.


[Закрыть]] Доказано, что каждую главу «Путешествия» нужно рассматривать не изолированно, а в ее соотнесенности с другими главами. Писатель обнаруживает всю несостоятельность либеральных иллюзий, во власти которых находятся некоторые его предполагаемые читатели, его современники. Размышляя об истинах, ставших для него очевидными, писатель нередко наталкивался на непонимание даже со стороны друзей (например, того же Кутузова). Радищев хочет помочь другим отказаться от их заблуждений, снять бельма с их глаз, подобно страннице из «Спасской полести».

С одной стороны, новизна и оригинальность «мнений», с другой – желание убедить тех, кто их не разделяет, желание быть понятым. Как страшный кошмар путешественник видит во сне, что он «един, оставлен, среди природы пустынник» (1, 228). Этот эпизод характеризует, конечно, не только радищевского героя, но и самого писателя, который не мыслит себя вне общественных связей и контактов. Главным и самым действенным средством общения остается слово, «первенец всего», по убеждению Радищева. В «Слове о Ломоносове», логично завершающем всю книгу, писатель говорит о «праве неоцененном действовать на своих современников» – праве, которое «приял от природы» вслед за Ломоносовым и сам автор «Путешествия». «Гражданин будущих времен», Радищев пишет не трактат, а литературное произведение, причем обращается к традиционным жанрам, вполне узаконенным в сознании его читателей. В состав «Путешествия» включается ода, похвальное слово, главы, повторяющие распространенные сатирические жанры XVIII в. (письмо, сон и т. д.).

Тщательно продумав композицию «Путешествия», придав ей внутреннюю логику,[10501050
  Вопрос о работе Радищева над текстом «Путешествия» получил более полное освещение благодаря вновь найденным спискам с разными редакциями радищевской книги. См.: Западов В. А. Работа А. Н. Радищева над «Путешествием» (еще раз о проблеме радищевской текстологии). – РЛ, 1970, № 2, с. 161–172; Татаринцев А. Г. Неизвестная редакция «Путешествия из Петербурга в Москву». – РЛ, 1970, № 4, с. 80–94.


[Закрыть]] Радищев апеллировал и к разуму и к чувству читателя. Одну из главных особенностей творческого метода Радищева в целом верно определил Г. А. Гуковский, обративший внимание на эмоциональную сторону «Путешествия»: «Читателя должен убедить не только факт как таковой, но и сила авторского подъема; читатель должен войти в психологию автора и с его позиций взглянуть на события и вещи. „Путешествие“ – это страстный монолог, проповедь, а не сборник очерков».[10511051
  Гуковский Г. А. Радищев как писатель, с. 172.


[Закрыть]]

Голос автора постоянно слышится в книге Радищева: иногда это развернутые высказывания, проникнутые негодованием и скорбью, иногда краткие, но выразительные ремарки, вроде сделанного как бы мимоходом саркастического замечания: «Но власть когда краснела!» или риторического вопроса: «Скажи же, в чьей голове может быть больше несообразностей, если не в царской?» (1, 348).

Результаты новейших исследований, заставляют, однако, внести уточнение в ту характеристику «Путешествия», которую дал Г. А. Гуковский. Книга Радищева – это по существу не монолог, так как между автором и его героями, произносящими очередные филиппики, существует определенная дистанция. Многие герои, конечно, высказывают мысли самого автора и выражают непосредственно те чувства, которые им владеют. Но в книге обнаруживается столкновение разных мнений. Одни герои близки автору (сам путешественник, Крестьянкин, крестицкий дворянин, «новомодный стихотворец», Ч…, автор «проекта в будущем»), другие представляют враждебный лагерь. Речь каждого из них эмоционально насыщенна: каждый страстно доказывает свою правоту, и оппоненты Крестьянкина, опровергая его «вредные мнения», выступают тоже достаточно красноречиво. Как Ушаков, Крестьянкин проявляет душевную твердость и достойно отвечает противникам. Происходит как бы состязание ораторов, в котором моральную победу одерживает наиболее близкий автору герой. Вместе с тем ни один из персонажей, высказывающих мнение автора, всецело не берет на себя роль рупора авторских идей, как это было в литературе классицизма. «Путешествие» Радищева сопоставимо в этом отношении с такими сочинениями Дидро, как «Племянник Рамо» и «Разговор отца с детьми». «Концепцию Дидро-мыслителя, – пишет современный исследователь, – можно выявить лишь из контекста всего произведения в целом, лишь из совокупности точек зрения, сталкивающихся в ходе обмена мнениями и воспроизводящих переплетение сложных жизненных противоречий».[10521052
  Виппер Ю. Б. О преемственности и своеобразии реализма Ренессанса и Просвещения в западноевропейской литературе. – В кн.: Проблемы Просвещения в мировой литературе. М., 1970, с. 61.


[Закрыть]] Сходство Дидро и Радищева в этом плане – явление особенно замечательное, так как речь идет, конечно, не о заимствовании приема («Племянник Рамо», созданный в 1760–1770-х гг., был опубликован только в XIX в.), а о проявлении определенных тенденций как во французской, так и в русской литературе второй половины XVIII в. – тенденций, связанных со становлением реалистического метода.

Истина в представлении Радищева неизменно сохраняла свою однозначность и определенность: «противоборствующих правд» не существовало для писателя XVIII в. В «Путешествии» отразилась последовательность и цельность политической программы Радищева, его умение соотносить конечную цель борьбы с конкретными историческими условиями.[10531053
  См.: Старцев А. И. Радищев в годы «Путешествия». М., 1960, с. 133–185.


[Закрыть]] Однако герои «Путешествия» различаются по степени своей приближенности к той неизменной и вечной истине, в которой автор видит «высшее божество». Задача читателя не сводится, таким образом, к пассивному усвоению непосредственно высказываемой автором идеи: читателю предоставляется возможность сопоставить разные точки зрения, осмыслить их и сделать самостоятельные выводы, т. е. приблизиться к пониманию истины.

Тяготение к жанру ораторской прозы, жанру, тесно связанному с церковной проповедью, обусловливает во многом и стиль «Путешествия», его архаизированный синтаксис и обилие славянизмов. Высокий слог преобладает у Радищева, но, вопреки теории классицизма, единство «штиля» не соблюдается. В сатирических и бытовых сценках пафос был неуместен и невозможен: соответственно язык писателя подвергается метаморфозе, становится проще, приближается к живому, разговорному языку, к языку Фонвизина и Крылова-прозаика.

Пушкин назвал «Путешествие» «сатирическим воззванием к возмущению», точно подметив одну из особенностей книги. Талант Радищева-сатирика проявился прежде всего в изображении частных и общих притеснителей: злоупотребляющих своей властью вельмож, «жестокосердых» помещиков-крепостников, неправедных судей и равнодушных чиновников. Толпа этих притеснителей многолика: среди них и барон Дурындин, и Карп Деменьич, и асессор, и государь, «нечто, седящее на престоле». Некоторые созданные Радищевым сатирические образы продолжают галерею персонажей русской журналистики и вместе с тем представляют собой новый этап художественной типизации, этап, связанный в первую очередь с именем Фонвизина.

В «Путешествии» Радищев неоднократно ссылается на фонвизинские произведения, в том числе и на «Придворную грамматику», запрещенную цензурой, но распространявшуюся в списках. Описывая грозное появление на почтовой станции «превосходительной особы» («Завидово»), Радищев иронически замечает:

«Блаженны украшенные чинами и лентами. Вся природа им повинуется», и тут же с сарказмом добавляет: «Кто ведает из трепещущих от плети им грозящей, что тот, во имя коего ему грозят, безгласным в придворной грамматике называется, что ему ни А, … ни О, … во всю жизнь свою сказать не удалося; что он одолжен, и сказать стыдно, кому своим возвышением; что в душе своей он скареднейшее есть существо» (1, 372–373).

Острая социальная направленность сатиры Фонвизина, его искусство обобщения, понимание роли обстоятельств, формирующих характер человека, – все это было близко Радищеву, решавшему одновременно с автором «Недоросля» те же самые художественные задачи. Но оригинальность литературной позиции Радищева была обусловлена особенностями его мировоззрения, его революционными взглядами. Радищев развивает «учение об активном человеке», показывая «не только зависимость человека от социальной среды, но и возможность его выступить против нее».[10541054
  Макогоненко Г. П. От Фонвизина до Пушкина, с. 447.


[Закрыть]]

Принципы изображения характеров у Фонвизина и Радищева очень близки, но различие общественных позиций этих писателей ведет их к созданию разных типов положительных героев. Некоторых радищевских героев можно сопоставить с фонвизинскими Стародумом и Правдивым. Однако это скорее «сочувственники», чем единомышленники автора, и не они воплощают в себе этический идеал писателя.

В «Путешествии» впервые в русской литературе настоящим героем произведения становится народ. Размышления Радищева об исторической судьбе России неразрывно связаны с его стремлением понять характер, душу русского народа. С первых же страниц книги эта тема становится ведущей. Вслушиваясь в заунывную песню ямщика («София»), путешественник замечает, что все почти русские народные песни «суть тону мягкого». «На сем музыкальном разположении народного уха, умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа» (1, 229–230), – этот вывод Радищев делает, основываясь не на минутном впечатлении, а на глубоком знании народной жизни. Песня ямщика подтверждает давние наблюдения автора и дает ему повод обобщить их.

Крестьянкин, рассказывающий о расправе крепостных со своим помещиком-тираном («Зайцово»), видит в этом, казалось бы, чрезвычайном случае проявление определенной закономерности. «Я приметил из многочисленных примеров (курсив мой, – Н. К.), – говорит он, – что русской народ очень терпелив, и терпит до самой крайности, но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость» (1, 272–273).

Каждая встреча путешественника с крестьянами раскрывает новые стороны русского народного характера: создается как бы некий коллективный образ. В беседах с путешественником крестьяне проявляют рассудительность, живость ума, добросердечие. Пахарь, усердно работающий в воскресный день на собственной ниве («Любани»), спокойно и с полным сознанием своей правоты объясняет, что грешно было бы так же прилежно работать на господина: «У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две, для семи ртов» (1, 233). Слова крестьянки, посылающей голодного мальчика за кусочком сахара, «боярского кушанья» («Пешки»), поражают путешественника не только своим горьким смыслом, но и самой формой высказывания: «Сия укоризна, произнесенная не гневом или негодованием, но глубоким ощущением душевныя скорби, исполнила сердце мое грустию» (1, 377).