Текст книги "Эпоха больших надежд"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Плюс в России началась достаточно успешная образовательная реформа. Постепенно был введен единый государственный экзамен, который, я считаю, повлиял на многие образовательные проекты и, в конечном итоге, тоже подстегнул экономический рост. Конечно, здесь прямой эффект посчитать непросто, но он явно присутствовал. Нельзя забывать и о том, что в двухтысячных провели достаточно серьезную приватизацию. Например, была реформа РАО ЕЭС – фактически реформа всей электроэнергетической отрасли, когда вместо одного квази-государственного монополиста создали большое количество частных компаний, что повысило инвестиционную привлекательность этой отрасли, что позитивно сказалось на экономических параметрах.

Все это показывает, что в двухтысячные государство было действительно заинтересовано в масштабном преобразовании экономики и социальной сферы. И это повышало доверие к России как к развивающейся экономике, перспективной для международных инвесторов. Поэтому представление о том, что двухтысячные были сытыми и стабильными, абсолютно оправдано. Экономическая статистика и экономическая история говорят о том, что это был «Золотой век», золотое время для России.

ㅤ

«‎СТРАНА ПЕРЕВЕРНУЛА СТРАНИЦУ»

Ольга Малинова, политолог

В 2000 году произошла смена тысячелетий. Был преодолен большой рубеж, которого все ждали и к которому все готовились. С этим совпала смена политического руководства, которая конструировалась как начало принципиально нового этапа. Действительно, получилось так, что именно с начала нулевых появился экономический рост. Он, наверное, во многом был подготовлен благоприятной мировой экономической конъюнктурой и теми реформами, которые были проведены раньше. Так или иначе, произошла символическая смена тысячелетий, смена лидера, – и отдельно подчеркивалось то, что страна перевернула страницу. Теперь все по-другому.

Ассоциация нулевых со стабильностью, которая продвигается в официальном дискурсе, достаточно широко распространена и в дискурсе общественном. Даже среди либералов вы можете обнаружить такие эпитеты, потому что это был период экономического роста и социального благополучия. С другой стороны, это никак не мешает некоторым группам по-прежнему воспринимать действия власти критически и выходить на протестные акции.

3.2. Время «прощупывать границы дозволенного»

НУЛЕВЫЕ КАК «АПОГЕЙ СВОБОДЫ»

Девушка в баре «Ровесник»

Нулевые ассоциируются с каким-то безвкусием, но в то же время еще и со свободой. То есть люди не боялись надевать именно то, что им нравится, не боялись какого-то общественного осуждения. Тогда все одевались очень свободно, своеобразно. И сейчас всем тоже хочется свободы, люди, как ни странно, устали от постоянства – им хочется чего-то нового хотя бы в одежде, хочется самовыражения, хочется самореализации. А девяностые и нулевые как раз ассоциируются с каким-то переворотом и даже с каким-то бунтарством. Круто, что есть такой пример – почему бы нам не повторить его сейчас?

Анна Виленская, музыковед

Для меня нулевые – это время всеобщего воодушевления, которое связано и с политической ситуацией, и, что важно, с определенным набором свобод. Я родилась в 1998, и у меня откуда-то есть ощущение, что в 2000, когда мне было два года, все вдруг резко повеселели и воодушевились. Если в 98-м был серьезный финансовый кризис, в 99-м – еще ничего непонятно, то когда наступил 2000 год, все такие: «Новая эра! Ура!» Мне кажется, у людей тогда было это ощущение. Но уже в 2008 году, когда наступил кризис, оно закончилось.

Саша Мартынов, сооснователь бара «Ровесник»

Мне кажется, апогей свободы в России как раз случился в начале нулевых, потому что девяностые все-таки были жестким переходным периодом, где царили бедность и бандитизм. А в нулевые я помню такое ощущение: «Вау, мы живем в России, XXI век наступил, сейчас мы тут все построим!». В то время я общался с друзьями своих родителей, постоянно был на каких-то их посиделках, квартирниках – и тогда прямо веяло чем-то классным. Чувствовалось, что все-все впереди.

Кажется, что тогда было меньше стресса, бесконечного хаоса и перенасыщения. Все было проще, понятнее, свободнее, потому что люди могли выбирать то, что им нравится, и их никто за это не осуждал. Нулевые были временем панка, когда можно было делать что угодно, кайфовать от мелочей, слушать любую музыку, смотреть любые фильмы, путешествовать на электричках на зацепе. Конечно, это связано с молодостью – но мне кажется, что даже среди людей постарше и даже среди моих родственников есть те, кто вспоминает это время как время свободы. Если у девяностых был некоторый темный оттенок, то начало нулевых, первые пять или даже все десять лет, были очень светлыми. Сейчас этой светлости уже не хватает, сейчас не хватает и панка, и свободы. Все стало очень регламентировано. И даже тот, кто выступает против ограничений, во многом сам себя регламентирует, ему тоже сложно выйти за рамки. Не знаю, связано ли все это с ценами на нефть, но сегодня уже нет ощущения, что мы вот-вот заживем. Сегодня есть ощущение, что надо бы просто выжить.

Родион Скрябин, медиаменеджер

В нулевые началось развитие российских интернет-проектов. С одной стороны, для российского Интернета это была эпоха экспериментов, а с другой – эпоха, когда все очень активно копировали (тот же «‎ВКонтакте», например).

Люди тогда очень неумело общались в сети. Помню, как я зарегистрировался во «‎ВКонтакте» практически сразу после того, как появилась такая возможность. И первая группа, на которую я подписался, была группа людей, которые как можно быстрее нажимают на кнопку в лифте, если слышат, как открываются двери подъезда и кто-то заходит. Я подумал: «Прикольно, не только я такая мразь, а еще есть такие же люди». Проблема была в том, что мы нашли кучу пабликов, которые описывали наши черты, но все они при этом не подразумевали коммуникацию. Была вот такая базовая история про присвоение себя каким-то категориям. А обсуждать в этих группах было нечего, поэтому в основном люди в Интернете общались и чувствовали себя примерно так же, как сейчас это происходит у наших родителей.

Был ли контроль над Интернетом со стороны власти? Насколько я понимаю, в тот момент Интернет был настолько маленьким и незначительным пространством, в нем было настолько мало людей и мало денег, что никто в него не верил и про контроль не шло даже речи.

«ХУЛИГАНСКАЯ ИСКРА» В КИНО

Егор Москвитин, кинокритик

В 2003 году вышел фильм «Пираты Карибского моря», где у Джонни Деппа была настолько несвязная пьяная речь, что однажды к нему пришли продюсеры и сказали: «Можно мы вас переозвучим? Потому что иначе нам придется накладывать субтитры, а дети не смотрят кино с субтитрами». Джонни Депп послал их к чертям. А потом к нему прислали женщину, одного из членов совета директоров компании «Дисней». Решили, видимо, что на женщину он будет меньше кричать. Она спросила: «Извините, а вот ваш герой – гей? А то мы просто сделали фильм для детей». А он сказал: «Все мои герои геи». И после этого от него отстали. В нулевые была вот эта хулиганская искра, когда блокбастерами занимались невероятно творческие люди, которые в случае чего могли взять и послать продюсеров куда подальше. Сегодня по судьбе Джонни Деппа мы знаем, что так уже нельзя – с точки зрения поведения и таланта, с точки зрения коммуникации, пиара и так далее. Мы видим, что отменили и Джоан Роулинг, и много кого еще. Но при этом продюсеры понимают, что без этой творческой искры франшизы все равно не заводятся. Поэтому, наверное, главное, что современное кино унаследовало от кино нулевых, – это какое-то остроумие в отношениях с огромными деньгами.

В нулевые было гораздо больше свободы и желания прощупывать границы дозволенного. А сегодня это уже невозможно, потому что есть сильная самоцензура, есть ощущение каких-то сигналов извне, так что какие-то дикие фильмы нулевых (будь то «Стиляги», которые, в общем-то, показаны как антиутопия, или «Обитаемый остров») сегодня, наверное, уже невозможны. Последним таким фильмом был «Трудно быть богом» Алексея Германа (младшего), но он снимался много лет, поэтому его нельзя отнести ни к одной эпохе. Дальше уже происходит четкое разделение: если ты делаешь что-то критическое по отношению к современной реальности, то, скорее всего, ты делаешь это за счет частных инвесторов или с небольшим бюджетом. А если делаешь что-то большое, то делай это «по всем правилам». Последние блокбастеры, будь то «Движение вверх» или «Чемпион мира», они, как ни странно, про реставрацию советской этики. В них всегда побеждает советская команда – не потому, что мы просто хотим снять кино про победу наших предков, а потому, что это побеждает режим. Допустим, фильм «Чемпион мира», в котором Корчной играет с Карповым и Карпов, конечно, побеждает, – это история не про шахматную партию, а про коммунистическую партию. И побеждают наши, потому что они сыграннее, у них мудрость народная, воля вековая и так далее. А те другие – они развращенные Западом перебежчики. И вот такое кино в нулевых еще не давало о себе знать.

ОТКУДА ВЗЯЛСЯ СРЕДНИЙ КЛАСС, КОТОРЫЙ «НАЧАЛ

ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ»

Андрей Яковлев, ассоциированный исследователь Центра Дэвиса в Гарвардском университете

В науке есть большие проблемы с определением этого термина, но если упрощать – да, в двухтысячные в России сформировался «средний класс» (а в десятые он стал, в общем-то, размываться). Формирование среднего класса в нулевые было связано с ростом спроса в экономике, который возникал благодаря большим доходам от сырьевого экспорта. За счет этого стало выгодно вести бизнес, в том числе малый и средний.

Этому, безусловно, способствовало общее улучшение условий для ведения бизнеса в начале двухтысячных – после разработки Стратегии развития России до 2010 года, проведения налоговой реформы, стабилизации правил игры в корпоративном секторе. Устранение региональных барьеров привело к формированию единого национального рынка. Но дальше было дело «ЮКОСа», которое отражало политический конфликт между крупным бизнесом и высшей бюрократией за контроль над природной рентой. Выбранный властью способ разрешения этого конфликта стал явным прецедентом избирательного применения права – поскольку такие же схемы налоговой оптимизации использовали сотни крупных компаний, но показательно жестко наказали только одну из них. Именно после этого в правоохранительной системе массовой стала практика «силового давления» на бизнес (причем я вполне допускаю, что люди в Кремле о таких последствиях не думали). Потом, в начале 2004 года, ушло в отставку правительство Касьянова, пришло правительство Фрадкова – и либеральный период фактически закончился.

С середины двухтысячных условия для ведения бизнеса стали резко ухудшаться. Помимо «силового давления» на бизнес усложнялось регулирование и возростала коррупция. Но шел большой поток доходов от экспорта, и вести бизнес все равно было выгодно. В итоге возникли десятки тысяч новых фирм, ориентированных на внутренний рынок. Не только владельцы, но и сотрудники этих компаний хорошо зарабатывали. Отражением этого тренда может быть динамика заработной платы в России. В 2000 году средняя российская зарплата в долларах была около $80 в месяц, а на пике этого показателя, в 2013 году, – уже $940. То есть рост почти в 12 раз. Понятно, что за эти годы изменилась покупательная способность доллара на внутреннем рынке, но не в 12 и даже не в 5 раз. Поэтому в жить двухтысячные стало лучше не только в плане внутреннего ощущения, что мы становимся частью глобального сообщества, – но и в плане уровня доходов.

К концу двухтысячных средний класс был в первую очередь городским – предприниматели, квалифицированные специалисты, управленцы в российских и иностранных компаниях. У них, как правило, был более высокий уровень образования, но одновременно – и более высокие запросы. Запросы на качество образования и здравоохранения, безопасность на улицах, инфраструктуру – то есть на качество государства. И именно эти люди выходили на протесты в Москве в 2011—2012 годах, формальным поводом для которых были манипуляции на выборах в Госдуму. Но математики, которые потом работали с данными о выборах, показывали, что масштаб манипуляций был примерно такой же, как и в 2007—2008 годах. То есть до глобального финансового кризиса люди были готовы закрывать на это глаза. Это было частью социального контракта двухтысячных: власть обещала людям порядок и рост благосостояния в обмен на то, что они не вмешиваются в политику. И это всех более или менее устраивало. Однако кризис 2008—2009 годов показал, что на самом деле есть проблемы и с экономикой, и не только.

До этого не только в России, но и в мире в целом доминировали настроения, что бурный экономический рост двухтысячных будет продолжаться много лет (если не десятилетий) и все у всех будет хорошо. Кризис породил ощущение неопределенности и привел к смене настроений – особенно на фоне неоправдавшихся ожиданий от правления Дмитрия Медведева. И люди стали задавать вопросы о том, что вокруг них происходит, о качестве общественной среды. Это было одной из особенностей того среднего класса, который возник в нулевые годы.

КАК В НУЛЕВЫЕ ФОРМИРОВАЛАСЬ ГРАЖДАНСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Юлиан Баландин, преподаватель НИУ ВШЭ, политический аналитик

В двухтысячные годы нельзя было сказать о том, что у государства есть всеобъемлющий контроль над медиа. Конечно, есть кейс НТВ, которое было одним из ключевых СМИ федерального уровня с альтернативной повесткой, а потом, можно сказать, перешло в подчинение государству. Примерно то же самое происходило с ОРТ (ныне «Первый канал» – прим. составителей) – контроль государства над телевещанием существенно усиливался по сравнению с девяностыми. Но в то же время стал развиваться Интернет, и, соответственно, появились какие-то альтернативные площадки для выражения мнения. Государство не могло сразу полностью подчинить себе интернет-пространство. Точно нельзя сказать, что была полная цензура: региональные СМИ были достаточно развиты и в некоторых из них могли публиковаться колонки, достаточно оппозиционные по отношению к местным властям. Расцвет жанра расследований все-таки приходится на десятые годы, но появился он именно в конце двухтысячных.

Ни в коем случае нельзя сказать, что в двухтысячные россияне были аполитичны – уровень политизации, наоборот, вырос. И если обратиться к классику Сеймуру Мартину Липсету, то это можно назвать предпосылкой демократизации. Экономический рост, демократизация, политизация, рост гражданского участия – это все процессы, которые сильно друг с другом коррелируют. Протесты против монетизации льгот в 2005 году показали, что граждане готовы выходить на улицы и выражать свое недовольство. В регионах тоже были интересные показательные события. Например, мало кто вспомнит про протесты в Калининградской области в 2009, которые даже привели к отставке губернатора. Или знаменитые протесты в Пикалево, которые были связаны с мировым финансовым кризисом. Все это говорит нам о том, что общество было достаточно активным, подвижным и готовым к тому, чтобы демонстрировать свою гражданскую позицию. На конвенциональном уровне политическое участие тоже было значительным, это выражалось в достаточно высокой явке на парламентских и президентских выборах. Из-за отсутствия губернаторских выборов сложно судить о том, как дело обстояло в регионах. Но оппозиция была достаточно активна, возникали низовые политические инициативы – в общем, экономический рост явно привел к тому, что у граждан стало больше времени, чтобы интересоваться политикой. Это абсолютно укладывается в теорию постиндустриальных обществ по Рональду Инглхарту: когда ценности выживания уходят на второй план, ценности самовыражения становятся все более востребованными. В двухтысячные в России постепенно формировалась гражданская политическая культура.

Конечно, в девяностые Россия была ближе к демократии, чем в двухтысячные годы. В девяностые были конкурентные губернаторские выборы, не существовало партии власти, у Кремля не было устойчивого парламентского большинства. И вообще, парламент был полноценной ветвью власти – полноценным противовесом исполнительной и президентской власти. В девяностые годы бизнес имел существенно большее влияние на политику. Медиаиндустрия была более фрагментарной, и во многом медиа можно было считать автономным актором политического процесса. В двухтысячные централизация власти негативно сказалась на линейном тренде на демократизацию. Но все-таки элементы демократического управления в России оставались. Например, в начале нулевых был высокий уровень автономии политических процессов в российских субъектах. Даже региональная партийная система изначально была очень фрагментарной и самостоятельной. С другой стороны, Россия все меньше стала походить на демократическое государство, стало проявляться все больше признаков централизованного управления. В двухтысячные этот тренд отчетливо себя проявил, а в полной мере он развернулся уже в десятые и двадцатые.

Глава 4. Как зумеры превращают нулевые в утопию

4.1. Не такое уж хорошее время

КАК ЗАКРУЧИВАЛИ ГАЙКИ

Юлиан Баландин, преподаватель НИУ ВШЭ, политический аналитик

Что происходило во внутренней политике России в нулевые годы? Классик отечественной политологии Владимир Гельман называет двухтысячные эпохой рецентрализации. Если в девяностые мы видели достаточно сильные центробежные процессы (когда даже законодательство регионов не всегда соответствовало законодательству на федеральном уровне) – то в двухтысячные годы федеральный центр стал аккумулировать экономические ресурсы, почувствовал уверенность и начал вести очень последовательную политику централизации власти.

Первым шагом стал президентский указ о создании федеральных округов в 2000 году, практически сразу после прихода Владимира Путина к власти. Более того, политологи заметили, что границы федеральных округов практически полностью повторяли границы округов военных. Этот шаг стал символом усиления контроля над региональной политикой. Не секрет, что федеральные округа были созданы в том числе для того, чтобы провести большую работу по унификации региональных законодательств – они должны были в большей степени соответствовать федеральным законам. Тогда же провели реформу формирования Совета Федерации. Если во второй половине девяностых Совет Федерации состоял из губернаторов и спикеров законодательных собраний, то в двухтысячные годы он стал формироваться из делегатов от исполнительной и законодательной власти регионов. Это привело к тому, что в Совете Федерации невероятно возросло количество людей, на самом деле никак не связанных с регионом делегирования. В общем, на уровне федерального законодательного процесса влияние регионов существенно упало, потому что Совет Федерации перестал быть площадкой для масштабного регионального лоббизма. Конечно, отмена губернаторских выборов в 2004 году – это очень значимая веха, поскольку они были действительно конкурентными. На первом сроке Путина лишь в 60% губернаторских кампаний побеждали кандидаты, которых поддерживал Кремль, в остальных случаях побеждали оппозиционеры. Отмена прямых выборов губернаторов существенно повысила контроль над региональными политическими процессами. С другой стороны, параллельно в регионах предпринимались усилия по созданию инфраструктуры гражданского контроля над государством.

Любая централизация сопровождается усилением института государства. Это касается не только взаимоотношений центра и регионов, но и взаимоотношений государства и бизнеса. Здесь можно вспомнить знаменитое дело ЮКОСа, которое стало символом существенного снижения возможностей бизнеса влиять на политику. Государство показало, что стремится жестче контролировать стратегические отрасли экономики, от которых зависят поступления в бюджет. Государство в двухтысячные годы в целом становится ключевым агентом изменений. Оно пытается замкнуть на себе ключевые рычаги влияния на все политические и экономические преобразования.

КАК УХУДШАЛИСЬ УСЛОВИЯ ДЛЯ БИЗНЕСА

Андрей Яковлев, ассоциированный исследователь Центра Дэвиса в Гарвардском университете

Есть большое обследование переходных экономик (России и еще 27 стран), которое называется «Business Environment and Enterprise Performance Survey» (BEEPS). Европейский банк реконструкции и развития проводит его среди руководителей предприятий раз в несколько лет. В этом обследовании есть набор вопросов, которые повторяются из раунда в раунд. Один из них касается оценки инвестиционной среды. Там около 20 параметров, по которым оценивается инвестиционная среда: регулирование рынка труда, налоговое регулирование, функционирование судебной системы, уровень коррупции и так далее. И вопрос формулируется примерно так: «Насколько сильно данный фактор создает проблемы для бизнеса в вашей стране?» В 2005 году примерно по половине параметров оценки в России были лучше, чем в среднем среди других переходных экономик. А в следующем раунде в 2009 году оценки в России были лучше средних лишь по двум параметрам, по всем остальным они были хуже. Это одна из иллюстраций ухудшения условий для ведения бизнеса во второй половине двухтысячных.

Еще есть обследование «Doing business», которое до недавнего времени проводил Всемирный банк. Там иная методология – берутся 10 процедур, которые необходимы для открытия бизнеса (получение разрешения на строительство, подключение к электричеству и так далее), и оцениваются издержки на их прохождение по деньгам, времени, числу процедур в каждой стране. Далее составляется общий рейтинг. Так вот, к 2011 году Россия в этом рейтинге оказалась на 120 месте. Это уже не опросные, а объективные данные.