Текст книги "Эпоха больших надежд"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

2.2. «Берут за душу»

ЧЕСТНЫЙ И УЯЗВИМЫЙ ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ

Лиана Зиязова, в этом году закончила СПбГУ

Если мы говорим про песни на любовную тематику, то сейчас человеческие отношения в них как будто очень сильно обесцениваются – это очень расстраивает. И между треками, где поют «Я *бу свою суку» и «Я в глазах твоих видел снег в океане» – извините, я выберу второе. Просто потому что там все такое сказочное – как будто сейчас это уже невозможно.

Саша Милых, студентка 2 курса МГУ

Периодически мы с подружками собираемся за чаем, общаемся – и в конце вечера почти всегда кто-нибудь да включает песни МакSим. Мы начинаем слушать, подпевать, плакать – есть в них что-то, что берет за душу, чего сейчас днем с огнем не сыскать в песнях других исполнителей. Они поют про бесчисленное количество денег, алкоголя, женщин – это все неинтересно, не душевно как-то. А вот в песнях МакSим все по-детски, наивно, по-настоящему. И как будто в детство возвращаешься. Хотя я, честно говоря, в детстве МакSим еще не слушала.

Девушка в баре «Ровесник»

Люди, которые писали тогда – та же самая МакSим – они как будто лучше подбирали слова. Сейчас очень многие пишут на отвали. Музыка того времени более – чувственная, эмоциональная. Она настоящая, трушная, смелая. Сейчас точно не так.

Элеонора Алмазова, студентка магистратуры РАНХиГС

Буквально недавно нашла анкету, которую мы с друзьями составляли и заполняли в детстве, как раз где-то в двухтысячных. Столько забавных и теплых ответов прочитала. Отправила старым друзьям, посмеялись, пустили слезу, удивились с некоторых ответов, но на душе стало теплее. Еще наткнулась на старые альбомы с фотографиями – сразу нахлынуло множество теплых воспоминаний. Каждое фото подписано красивым почерком – «2004 год, Москва-река, наша малышка» или «на дне рождении Паши (Корни)». Да-да, тот самый кудрявый солист группы. Мы жили в соседней квартире, они с сестрой дружили, а я хоть и была совсем мала, но все же помню как мне давали «побренчать» на гитаре Павла Артемьева. Как раз тогда вышел их альбом «На века», и нам посчастливилось услышать его до релиза. Альбом получился действительно на века!

Удивительно, как одна фотография может нести в себе целую историю и «телепортировать» тебя в тот день. Да, сейчас у всех есть телефоны, мы делаем множество фото, их не нужно проявлять. Но это не тот вайб. Раньше мы старались успеть четко запечатлеть момент, аккуратно подписать – ведь не исправишь, не отретушируешь и не сделаешь миллион кадров, чтобы все удачно получились. Эти фото имеют особую ценность, на них все по-настоящему – для себя, не для лайков.

Анна Виленская, музыковед

Сейчас лирический герой, от имени которого поет исполнитель, обязательно должен быть уверенным в себе. То есть все, что он переживает, он переживает через рамку «Я крутой, потому что жизненные события сделали меня крутым. Потому что я несчастный, но крутой». А в нулевые это было с позиции «Да, я такой честный, несчастный и очень в чем-то уязвимый». Действительно, вот такая эпоха искренности была.

А еще я замечаю, что не только музыка нулевых сейчас служит эмоциональным буфером. У зумеров гораздо больше тяги к классической музыке, чем у миллениалов – и это показывают исследования. Тридцатилетние миллениалы говорят, что молодежь нынче не та и классику не слушает – а на самом деле, они не слушают ее сами, а молодежь, наоборот, слушает. Это абсолютно точно, есть цифры. Зумеры находят что-то эмоциональное и у Вивальди, и у Чайковского – сейчас это перестало быть зазорным. Исчезла стеклянная стенка между жанрами, все сплелось, и классика туда органично вплелась. Так что да, зумерам в музыке не хватает эмоциональной искренности и уязвимости.

«КРИНЖОВЫЕ», НО «ТРУШНЫЕ» ЛУКИ

Яна Лукина, журналист

В нулевые звезды ходили в джинсах, в каких-то майках, которые были похожи на тряпки – и это было нормально. Тогда мода не была настолько коммерческой, как сейчас: еще не было понятно, что у нее такой большой коммерческий потенциал. Все одевались, кто во что был горазд, не работали со стилистами и свободно самовыражались. Соответственно, сейчас многим не хватает этого ощущения, что я могу одеться так, как я хочу. Сейчас очень многие ругают красные дорожки или другие мероприятия. Говорят: «Как же мы можем оценить, как одевается Зендея, если Зендея работает со стилистом?». В нулевые хорошо были одеты те, у кого был свой собственный стиль. Все говорили про стильную Кейт Мосс, стильную Сиенну Миллер – они были чуть ли не иконами того времени. Сегодня у всех есть стилисты – каждый знает на год вперед, в каком платье на какое мероприятие он пойдет. И это немного убило безмятежность и непредсказуемость в моде, которые были в нулевые. Может быть, это как раз одна из причин, почему мы это странное десятилетие вспоминаем с такой любовью. Оно было бешеное, но в хорошем смысле. Трушное, хоть и кринжовое.

Еще одна характеристика моды нулевых, которая проявляется сейчас, – сексуализированность. В моде долго продавал секс и считалось, что это главный двигатель индустрии. А потом это стало вызывать вопросы. Наступила эпоха #Metoo, и половину фотографов, которые работали в то время, обвинили в харассменте. И это заставило нас по-другому смотреть, например, на кадры, которые они делали с несовершеннолетними моделями. Секс исчез из моды на какое-то количество сезонов. А буквально пару лет назад, во время пандемии, он как будто вернулся. Но вернулся в другом прочтении – не в агрессивно-сексуальном и порнографическом, как это было раньше. Он вернулся как что-то очень чувственное, телесное. В пандемию людям не хватало близости, поэтому в моде и появился такой запрос. Например, в сериале «Эйфория» героинь одевают как раз в духе нулевых, условная Мэдди – яркий пример.

Пандемия в принципе разделила всех на два лагеря. Одни люди решили, что им очень понравилось постоянно ходить в свитшотах с трениками, и теперь они будут ходить так всегда. И есть, конечно, второй лагерь, который говорит: «Мы так долго сидели дома, что теперь у нас каждый день будет праздник: будем носить перья, блестки, стразы, бархат». И все это пошло в ход. Безусловно, когда человек долго сидел на удаленке, не вылезая из пижамы – ему хочется на контрасте надеть что-то такое кричаще-вызывающее. А почему нет? Имеет право.

САМОБЫТНЫЕ И ИСКРЕННИЕ ЖУРНАЛЫ

Родион Скрябин, медиаменеджер

В нулевые журналы выпускались массово, и у этого было много разных причин. Спустя много лет мне кажется, что одна из важных заключается в том, что мы в России пытались превратиться в западную страну. Нам очень хотелось быть похожими на людей с Запада. Буквально только что мы носили робы вместо одежды, а тут неожиданно стали свободны. Но казалось, что в моменте на нас всем было плевать, поэтому появилось сильное желание стать похожими на западную аудиторию, на людей из фильмов или сериалов. И вот мы видим, что там люди читают журналы, а потом к нам приходят Vogue и GQ. И, конечно, очень захотелось попробовать сделать что-то похожее – свои глянцевые журналы. Это было дорого, модно, «famous» и так далее.

В целом, в России был довольно прикольный глянец. Условные «Птюч» и «OM» были чудесными журналами, которые выглядели великолепно. Там была крутая экспериментальная верстка, там было много из ряда вон выходящего, шокирующего, открывающего новые горизонты. Мне настолько нравятся «Птюч» и «OM», что буквально год назад я попросил свою помощницу купить их. Она нашла на «Авито» где-то 40 номеров, и мы положили их в читальной зоне в офисе. Я считаю, что это образцы классных медиа, хорошие референсы. Трудно ответить на вопрос, почему эти журналы просуществовали недолго. Может, были какие-то проблемы с рекламодателями. Может, кто-то начал присматриваться к тому, что это слишком свободная пресса. Думаю, что и цифровизация сыграла свою роль. Но с мыслью, что у нас не умели делать журналы, я не согласен – это точно не так. Мне кажется, что журналы получались прекрасные.

Все печатные журналы, которые выходят сегодня, находятся на грани смерти. Удивительно, что они еше существуют и что расцветает сегмент супернишевых печатных медиа – самиздатов и зинов. А большинству современных изданий не хватает самобытности и эксперимента, они делаются на конвейере. То, что сегодня выходит в глянце, – это «glamour», это какая-то штука про бизнес-класс в самолете и бизнес-залы в аэропортах. Они все очень унифицированные, понятные, они не выдумывают велосипед – там все очень стандартно и доступно. А журналы нулевых не были снобистскими, это была история, которой ребята как бы были рады с тобой поделиться.

Массовая аудитория сейчас, естественно, переехала в Интернет. Есть ли там возможность обращаться к конкретному читателю, быть самобытными и искренними? Я думаю, что да. Но сейчас в Интернете немного другой подход с точки зрения зарабатывания денег. Интернет подразумевает прозрачность аудитории: есть способы понять, сколько людей и какой журнал читают, вне зависимости от того, что написано в медиаките издания. И все гонятся за массовостью, за большими аудиториями – а с большими аудиториями довольно сложно быть самобытными и обращаться к конкретному читателю. Хотя вроде бы в Интернете как раз и должна работать персонализация.

В общем, лично меня современный глянец ничем не может зацепить. Может быть, дело в том, что я повзрослел и мне уже неинтересно все это. Я не вижу, чтобы появлялись новые «Птючи» и «ОМы», а я по ним очень скучаю. Для меня это была большая энциклопедия жизни.

От составителей

Глянец нулевых оказал влияние и на нас! Мы полистали «Птюч» и «OM», вдохновились и издали собственный цифровой журнал. На его страницах вы найдете инструкцию, как вернуться в нулевые, карту клубов, где лучшие тусовки, подборку фильмов, которые спровоцируют мощную волну ностальгии и много всего еще. Журнал ждет вас по QR-коду ниже.

2.3. Возвращают физическую близость, объятия и поцелуи

ㅤ

Цитата из письма Гаяны Демуриной «Как ковид повлиял на объятия и поцелуи и почему это проблема» в онлайн-рассылке KIT

13 февраля 2022

За два года пандемии и локдаунов люди стали меньше общаться друг с другом, чаще держать дистанцию и реже вступать в физический контакт – жать руки, целовать в щеки и раскрывать объятия при встрече.

<…>

Исследовательская компания YouGov провела опрос среди американцев. У респондентов спросили, собираются ли они вернуться к рукопожатиям после того, как пандемия закончится. Сразу 31% сказали, что нет. Меньше половины – 43% – ответили, что да. А 26% затруднились предположить. Спустя полгода YouGov провели еще один опрос на эту тему. Доля тех, кто не готов вернуться к рукопожатиям в принципе, сократилась, но осталась высокой – 25%. При этом стало больше сомневающихся (28% респондентов).

<…>

Что же в России? Если верить опросу ВЦИОМа, россияне тоже изменили свои привычки. С приходом коронавируса доля жителей страны, которые регулярно приветствуют своих друзей и родных поцелуем, снизилась в полтора раза – с 40% до 27%. Также россияне стали значительно реже жать друг другу руки при встрече (было 50%, стало 38%) и обниматься (42% против 55% годом ранее).

<…>

Так ли уж нам важны все эти прикосновения? Очень важны. И дело не столько в растерянности, которую мы теперь можем испытывать во время приветствия. Начнем с того, что прикосновения – первое, с чем сталкивается человек после рождения. Это базовый язык, который помогает устанавливать связи задолго до того, как ребенок научится говорить.

ㅤ

Переведенная цитата из статьи Изабель Слоун «The Return of Indie Sleaze Style» в журнале Harper’s Bazaar

12 января 2022

Как выяснилось, хипстерский стиль не умер, а просто затих. Хипстерская эстетика, которую теперь называют «indie sleaze» (переводится как «инди-гламур» или «инди-глазурь» – прим. составителей), вновь обрела популярность. Циклы трендов ускорились до такой степени, что «крутые ребята из авангарда» теперь боготворят время, которое закончилось всего лишь 10 лет назад. Вирусный TikTok, созданный прогнозистом трендов из Бруклина Мэнди Ли, предполагает, что существует «непристойное количество доказательств» того, что эстетика возвращается. В том числе он ссылается на фотографию папарацци, где Белла Хадид изображена в проводных наушниках. Но доказательства простираются гораздо дальше. Маргарет Куэлли в кружевных носочках на лодыжках привлекает внимание на последней обложке журнала HommeGirls. (Снимки сделал Кас Блэкберд, фотограф, который активно работал во время первой итерации инди-слиз). Кирстен Данст появилась на обложке журнала Architectural Digest за ноябрь 2021 года в черных леггинсах длиной до щиколотки и в богемном платье. А пользователи TikTok поют дифирамбы «винтажному» American Apparel (американский магазин одежды, популярный в конце нулевых – прим. составителей).

<…>

В каком-то смысле инди-слиз – это не отчаянное желание повеселиться с пред-пандемическим азартом, а ностальгия по миру, в котором все еще можно жить дешево, практически ни на что.

<…>

Кроме того, эта эстетика ощущается как прямой отказ от метавселенной, которую Марк Цукерберг пропагандирует как следующий этап человеческого развития. Если верить ему, будущее человечества предполагает сидение в одиночестве в комнате с гигантской гарнитурой и «взаимодействие» с миром через полностью виртуальный интерфейс. Согласно одному из текстов The New York Times, «Метавселенная окажется еще одним удушающим одеялом технологий, изолирующим людей друг от друга и от чувственных удовольствий реальной жизни». Инди-слиз говорит: «К черту это!» – и выходит из дома без мобильного телефона, чтобы посмотреть DIY-шоу в чьем-то подвале. Инди-слиз побуждает ощущать мир таким, каким он был до того, как все стало совершенно несостоятельным, до того, как истощение и безнадежность стали неотъемлемой частью человеческого существования.

ㅤ

Елена Омельченко, социолог, директор ЦМИ НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге

Откуда сейчас такая популярность у лофт-пространств, открытых пространств, коворкингов? Зачем человеку с компьютером идти в многолюдное кафе и работать там среди шума? А оказывается, что все это очень важно – просто спиной чувствовать, что кто-то еще есть рядом. Это создание какого-то «вайба» – некой среды, пространства, где собираются свои, где ты чувствуешь себя включенным, где тебя принимают.

Кроме того, сейчас актуальны экологическое мышление, забота о животных, волонтерство. Молодые люди отказываются от подарков и просят вместо них сделать пожертвование в какой-нибудь фонд. Мы подмечаем эти тренды – и все они говорят о том, что у молодежи есть запрос на теплоту, именно на теплоту. Мы же знаем, что подростковость, ранняя молодость – это период любви, влюбленности. В цифровом мире она все равно не реализуется полностью: остаются запросы, остаются ощущения. Все равно усиливается одиночество, особенно спровоцированное ковидом.

И на эту беспомощность молодежи не обращают внимания. Видят вовлеченность в Интернет, в компьютер, но не видят усиливающегося одиночества и незащищенность молодежи. Государство сейчас, особенно политически, невероятно жестко – в том числе и по отношению к молодежи. Не знаю, почему не видит этого наша элита. Какие-то постоянные предписания, патриотическое воспитание, жесткие требования. А еще очень жесткая ситуация с поступлением, доступ к образованию все усложняется и усложняется. Родители при этом давят: «Готовься к ЕГЭ». Да и взросление в целом – очень сложный период. А послушаешь музыку Меладзе и, наверное, как-то полегче становится.

Жесткость, сухость и небезопасность окружающего мира подталкивают к компенсации. Появляется потребность в интимности, в приватности, в индивидуальном проявлении. Мы давно заметили, что у зумеров (да и у миллениалов тоже) вырос запрос на признание, на принятие, на обратную реакцию. Да, он формирует индивидуализм, но индивидуализм не только с точки зрения эгоизма, но еще и с точки зрения запроса на признание – признание профессиональных, творческих и личностных достижений. И этот запрос не реализуется через одни только ролики в TikTok, поэтому тоска по настоящему остается.

Излишняя цифровизация, которая есть сегодня, не заменит ощущения мира и дружбы. Я всегда очень критически и скептически относилась к этим моральным паникам, что компьютеры затянут молодежь. Ключевые человеческие ценности – поиски счастья, любви, смысла – и другие вещи, которые определяют направленность жизни, у современной молодежи те же, что и у молодежи предыдущих поколений. Молодым людям все так же нужна идея – куда идти, куда двигаться и ради чего. Для этого им нужен живой мир, живые люди, живое общение. И с одной стороны, исследователи говорят о том, что у современной молодежи снижается сексуальная активность. Но с другой стороны, мы видим, насколько сильно растет запрос на гендерные знания, на новую этику. Это совершенно закономерные вещи: когда закрывается один какой-то канал (или его умышленно закрывают), вместо него молодежь открывает другой. Молодые люди об этом думают, размышляют: им нужно четкое понимание своей идентичности, своего пути, своего места и смысла. Найти его исключительно с помощью цифрового пространства в любом случае невозможно. А в нулевых как раз был тот самый нецифровой и в полной мере физический мир.

Глава 3. Общественная жизнь нулевых глазами зумеров

3.1. «Все хорошо-стабильно-дальше-лучше»

ПОЧЕМУ ЗУМЕРЫ ВОСПРИНИМАЮТ НУЛЕВЫЕ КАК «КАКОЕ-ТО СВЯТОЕ ВРЕМЯ»

Женя Петроковская, студентка 1 курса магистратуры НИУ ВШЭ

Мне кажется, двухтысячные сейчас популярны во многом из-за пандемии, потому что пандемия вызывает у нас очень гнетущее, очень серое настроение. И нам хочется из-за этого вернуться куда-то, где все было прекрасно, где было ярко-красочно-красиво. И это время для нас – это как раз двухтысячные. Это время с очень яркой, очень сумасшедшей одеждой, это время очень красочной, очень интересной музыки.

Илья Заикин, в этом году закончил бакалавриат НИУ ВШЭ

У меня есть личное ощущение, что девяностые были жесткие, авантюрные, а потом пришли нулевые – и все более или менее успокоилось. Пошло какое-то развитие, перенятие чего-то нового с Запада, причем речь не только о России. Появилось ощущение, что теперь все будет спокойно, но при этом весело, прикольно и задорно, несмотря на все обстоятельства. Есть ощущение, что нулевые – это мирное время, когда все стали получать больше денег и больше возможностей. И в том числе поэтому появился этот странный стиль нулевых, который сейчас везде отображается. Мы ностальгируем по чувству радости, спокойствия – и по непоколебимому чувству того, что все хорошо-стабильно-дальше-лучше. И это чувство назревает, пока какой-то кошмар творится в мире. Да, возможно, в нулевых тоже было жестко, но настоящее мы воспринимаем еще жестче.

Яна Лукина, журналист

Ностальгия по нулевым – это эскапизм. Нулевые, какими бы они ни были, на фоне супер нестабильных двадцатых кажутся каким-то святым временем. К тому же люди могут вспоминать это как время своей молодости, юности, детства – и думать: «Ой, как хорошо тогда жилось». Доллар был по 36 рублей, а еще можно было забронировать билет и полететь куда угодно совершенно спокойно. Это время кажется очень беззаботным: есть ощущение, что все тогда дико тусили, ходили в каких-то велюровых костюмах Juicy Couture. То есть была какая-то легкая и простая жизнь – хочется отмотать время и вернуться туда. Наверное, потому что это ближайшее такое спокойное, понятное время. И люди пытаются возвращаться, в том числе надевая одежду нулевых. Или даже не надевая, а просто рассматривая такие образы на подиуме. У тебя в мозгу в этот момент что-то перещелкивает, и ты думаешь: «О, это же как раз про нулевые, когда было так классно…» И дизайнеры своими коллекциями создают комфортное поле для таких приятных ассоциаций.

ВРЕМЯ «ВЫХОДИТЬ И ПРАЗДНОВАТЬ ЖИЗНЬ»

Виталий Козак, диджей, основатель вечеринок «Love Boat»

Нулевые были эпохой гламура. Особенно это проявилось у нас в России, когда стали доступны многие вещи, денег стало достаточно много, люди путешествовали, а каждое событие становилось поводом, чтобы нарядиться. Это действительно было свободное время, когда все как будто окрепли после непростого времени перемен, времени изменений в политике и экономике.

Вечеринок стало больше, потому что людям хотелось выходить и праздновать жизнь. Музыка стала важным аспектом общественной жизни, открылось много клубов и танцевальных баров. Люди жили от выходных до выходных: появилась привычка выходить куда-то каждые выходные, встречаться с друзьями. Рэп и хип-хоп набрали популярность – а еще диско, диско-хаус и знаменитые рейвы. Было такое чудесное время, когда находилось место всем стилям и жанрам. Люди могли выбирать по своему вкусу – или не выбирать и перемещаться с одной вечеринки на другую, с одного фестиваля на другой. В общем, это был взрыв. Я думаю, что такой переход в новое тысячелетие, конечно, не мог пройти спокойно – это абсолютно закономерно.

Саша Мартынов, сооснователь бара «Ровесник»

В нулевые все стремительно менялось, а ожидания людей от жизни были намного меньше. Сейчас запросы общества выше, потому что ассортимент стал значительно шире. Ты уже не можешь получить кайф от какой-то мелочи, а в нулевые все было в новинку. Я помню, когда в 2007 вышел первый iPhone, папа привез мне его перепрошитую версию из Китая. Он очень плохо работал, и там был только китайский язык – но первый месяц я ходил с ним и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Я думал: «Вау, я могу тыкать экран пальцем без кнопок», – для меня это был прорыв. Ни одна из следующих версий iPhone меня уже так не поражала и сейчас тем более не удивит. А в нулевые было очень много моментов, когда ты просто открывал рот и говорил: «Вау!»

Сейчас есть проблема перенасыщения, в том числе перенасыщения контентом. Я, например, стараюсь фильтровать вообще все, что происходит вокруг, чтобы не сойти с ума. А в нулевые, наоборот, было настолько мало всего, что мозгу как будто не хватало впечатлений, и поэтому он хватался за любые мелочи. За эти 20 лет скорость развития вообще всего на Земле (особенно скорость потоков информации) сильно усилилась. Сегодня у каждого есть возможность делать контент в TikTok, выплескивать его в массы и искать своего потребителя. А в нулевые за него вообще не надо было бороться: когда ты выпускаешь iPhone, это сам по себе инфоповод, весь мир тебя уже ждет.

Подход к написанию музыки тоже сильно изменился. Тогда старались делать музыку качественно: писали меньше, дольше и, скорее всего, дороже. В олдскульном рэпе нулевых использовались другие инструменты и техники, было больше инструментальной части. Конечно, невсегда получалось круто, потому что кто-то был талантлив, а кто-то нет. Но музыка была душевнее: туда вкладывали какие-то личные истории, часто кому-то посвященные. Я думаю, что сейчас такой музыки пишется меньше – сейчас пишут быстро, с определенными целями. Хип-хоп и рэп новой волны делается очень просто: ты можешь взять какой-то бит, накидать текст – и готово. Главное, чтобы качало. Я не говорю, что сегодня совсем нет классных проектов, но в топах чартов я вижу в основном тех, кто делает что-то похожее на музыку нулевых.

ЖИЗНЬ МОЛОДЕЖИ В НУЛЕВЫЕ

Елена Омельченко, социолог, директор ЦМИ НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге

Для нас как для исследователей различных молодежных практик нулевые – очень знаковое время. Его называют «сытые нулевые», «жирные нулевые», «время комфорта, спокойствия, благополучия». Оно запомнилось тем, что выросли зарплаты, и в том числе у молодых. Очевидными стали карьерные перспективы, особенно у айтишников. Если в конце девяностых они только намечались, то здесь уже отчетливо проявились: стало понятно, что наши молодые айтишники вполне себе конкурентоспособны. Хотя на самом деле, во фразах о том, что нулевые – время спокойствия, комфорта и благополучия, достаточно много мифов. Не так уж все было прекрасно, было и много проблем. Но казалось, что молодежь действительно включается в глобальные тренды и что все хорошо. Двухтысячные войдут в историю как время субкультурного бума, время относительной свободы, медийной и информационной открытости, время, где есть социальные лифты и есть возможность презентовать себя.

Сегодня мир вокруг молодого юноши и девушки – это мир усложненный, с очень высокими рисками: физическими, политическими, экологическими, экономическими. Нет таких зарплат, нет таких карьерных лифтов, нет более или менее понятных планов на пять лет вперед, очень высокий уровень миграционных настроений у молодежи, особенно у конкурентоспособной и с творческими запросами.

Сильный диссонанс ощущается, когда вокруг говорят, что Америка и Запад – ключевые враги, а ты в этот момент слушаешь их музыку, смотришь иностранные фильмы, знаешь наизусть имена всех героев, следишь за новыми релизами. Формируется мысль: «Это как вообще?» Это должно быть два альтернативных мира у меня в голове. Как их совмещать-то? Если мне, например, скучно смотреть ваше телевидение, где вы об этом рассказываете, но мне интересно смотреть стендап-шоу, например, американские или британские. И я понимаю их шутки, и я чувствую себя ближе к ним – а вы мне говорите, что там враги. А еще я, может быть, ездил туда учиться или путешествовать, общался и тусил там с ребятами. И знаю не понаслышке, что это нормальные ребята. Но у меня создается ощущение изолированности от всего этого внешнего мира.

Я думаю, что все это ужесточение окружающей среды – это насилие, от которого в том числе молодежь и убегает в соцсети. Да, соцсети стали неотъемлемой частью нашей жизни, но вовсе не вся жизнь проходит там. Это во многом навязанная привычка.

КАК РОССИЯ СТАНОВИЛАСЬ ПОЛНОЦЕННОЙ ЧАСТЬЮ МИРОВОГО СООБЩЕСТВА

Андрей Яковлев, ассоциированный исследователь Центра Дэвиса в Гарвардском университете

Начало двухтысячных было периодом больших надежд. Я сам много работал в те годы и много чего успел сделать. У меня очень активно развивались контакты с зарубежными коллегами – это и дальше происходило, но база возникла именно в двухтысячные годы. Я бы сказал, что это было достаточно светлое время.

До глобального финансового кризиса 2008—2009 года двухтысячные были периодом высокого экономического роста во всем мире. Это касалось и развитых стран, они тоже вполне успешно росли. Но действительно, в наиболее крупных развивающихся странах (в частности, в Бразилии, России, Индии, Китае) темпы роста были выше, чем в развитых экономиках. Поэтому инвестиционный банк Goldman Sachs выделил их в отдельную группу БРИК (по первым буквам этих стран) как наиболее перспективную для глобальных инвесторов.

Самые высокие темпы роста были в Китае, в районе 10% в год. Китай более эффективно воспользовался возможностями международной интеграции. В Китае сделали ставку на обрабатывающие производства, за счет привлечения технологий и капитала создали собственную промышленную базу – и в итоге заметно продвинулись в технологическом смысле. В России это скорее не получилось. То есть были отдельные примеры, но в основном в России шло использование природного потенциала – энергоносителей, металлов. Но, кстати, и сельского хозяйства, потому что именно к концу двухтысячных Россия стала крупным игроком на глобальном рынке сельхозпродукции. При этом развитые страны инвестировали и в другие отрасли российской экономики. Например, шли достаточно крупные инвестиции в автомобилестроение, появилась целая серия крупных заводов: «Фольксваген» в Калуге, «Форд», японские компании. Но в России были проблемы с инвестиционным климатом – который с середины двухтысячных для обычного бизнеса значимо ухудшался (это показывали опросы BEEPS, проводившиеся Европейским банком реконструкции и развития в переходных экономиках, а также рейтинг Doing Business Всемирного банка). Поэтому иностранные инвесторы в России в основном шли туда, где государство создавало для них условия.

Но в любом случае на протяжении всех двухтысячных российская экономика была частью глобального рынка и российская элита в этот период хотела получить членство в глобальном элитном клубе. В 2012 году Россия вступила во Всемирную торговую организацию. Тут важнее был не сам факт вступления, а подготовка к нему, о которой заявили еще в 2001. Это было важным сигналом для бизнеса, который отражал курс на интеграцию в глобальные рынки. Это давало надежду, что мы станем полноценной частью мирового сообщества. Наши сограждане начали активно ездить в Европу и в другие страны, а иностранцы стали приезжать в Россию работать.

Двухтысячные годы – это в том числе период Дмитрия Медведева: весной 2008 года, еще до глобального кризиса, произошла смена власти, которая изначально не воспринималась как номинальная. В 2009 году у Медведева была известная статья «Вперед, Россия!» – со многими правильными словами о том, что мы будем бороться с коррупцией, строить эффективное государство, сохранять курс на интеграцию в глобальные рынки, но при этом защищать свои интересы. Медведев заявил попытку технологической модернизации, анонсировал программу Четырех «И» – институты, инфраструктура, инновации, инвестиции. Все это порождало надежды на будущее.

«ЗОЛОТОЙ ВЕК» РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ

Юлиан Баландин, преподаватель НИУ ВШЭ, политический аналитик

Рост экономики в нулевые годы объективно существовал и был очень значительным. Россия входила в перечень стран с наиболее быстрорастущими экономиками. Вплоть до мирового финансового кризиса 2008 года экономика росла более чем на 5% почти каждый год. С одной стороны, это было эффектом низкой базы после девяностых годов, когда экономика пережила несколько кризисов в связи с перестройкой экономической системы с плановой на рыночную. Но еще это было следствием довольно серьезных экономических реформ.

Наверное, одна из самых главных реформ двухтысячных – это налоговая реформа, когда вместо большого количества различных налогов (чаще всего с прогрессивной шкалой) была принята единая плоская шкала налогообложения. Из-за прогрессивной шкалы налоги были очень высокими, и у людей повышалась мотивация их не платить. После принятия плоской шкалы в среднем ставки снизились и стали более или менее комфортными для большинства экономических субъектов. Соответственно, у людей стало меньше стимулов уклоняться от уплаты налогов и налоговая база (общая сумма собираемых налогов) возрастала. Поэтому в бюджет стало поступать больше денег, которые можно было перераспределять в том числе на социальные проекты. Кроме того, нефтяные компании обложили налогом на добычу полезных ископаемых. Соответственно, значительная часть их дохода начала стабильно поступать в бюджет. Это тоже сформировало большую экономическую базу для перераспределения денег из сырьевого сектора экономики в сторону социального.