Текст книги "Суд общества офицеров и дуэль в войсках Российской Армии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

1) По общему правилу, тяжущиеся должны были сами лично выходить на поединок (Судеб. 1550 г., ст… 13 и 14).

2) Из этого общего правила вытекало другое – начало представительства: некоторые лица имели право нанимать и ставить за себя наймитов (Судеб. 1550 г., ст. 19). Таким правом пользовались лица, не способные биться по своему возрасту, полу, физическим недостаткам и званию, как то: а) малолетние, б) престарелые, в) больные и увечные, г) женщины, которые, впрочем, по одной статье (119 ст.) Псковской судной грамоты 1397 года[44]44
  Акты Арх. Эксп. 1 № 103, ст. 111, стр.18.


[Закрыть], могли ставить вместо себя наймитов[45]45
  Под наймитом разумелся свободный человек, на время закабаленный или поступивший за определенную плату в услужение к другому свободному же лицу (Н. Качалов «Предварит. исследов.», стр.87 и 81).


[Закрыть] только в том случае, если выходили на поединок с мужчинами, а женщины между собою должны были биться сами лично: «а жонки з жонкою присужати поле, а наймиту от жонки не бытии ни с одну сторону»; таким образом, в Псковской судной грамоте находится нигде небывалый закон о поединках женщин. Но позже, Судебником 1550 г., женщинам предоставлено было право, за себя нанимать другого биться на поле[46]46
  Судебн. 1550 г.. стр.17 и 19.


[Закрыть]; д) духовные лица, которым впоследствии (соборными приговорами 1551 г. июня 26 и июля 15[47]47
  Акты Арх. Эксп. I, № 229.


[Закрыть]) и вовсе было воспрещено употребление поединков. Право ставить за себя наймитов принадлежало и противной стороне означенных лиц[48]48
  «А против наймита, истцу своего наймита волно, или сам лезет» (Пск. грам., ст. 34, стр.7).


[Закрыть], исключая того случая, когда эти лица, в качестве ответчиков, должны были выходить на поединок с показывавшими против них свидетелями; последние не могли ставить за себя других, разве бы соединяли в себе те же основания неспособности к поединкам (Судебн. 1550 г., ст. 17). В тогдашней судебной практике самым употребительным и обыкновенным условием для открытия истины признавалось доказательство посредством [83] свидетелей; но этому доказательству были противопоставлены другие средства открытия истины, получавшие над ним явный перевес. Вопрос о справедливости показания свидетеля мог быть разрешен поединком или присягою или же тем и другою вместе: всякий, против кого сделано было свидетелем показание, имел право вызвать его на поединок предоставлено было также свидетелям одной стороны против свидетелей другой (Судебн. 1497 г., «статья о послушестве» и Судебн. 1550 г… ст. 15, 16 и 17).

3) Поединки происходили под надзором Правительства – в присутствии окольничего и дьяка – которые, явясь на место поединка, спрашивали тяжущихся, кто у них стряпчие[49]49
  Под стряпчими здесь разумеются секунданты или охранители (Пахман «О судеб. доказ., стр.182).


[Закрыть] и поручники[50]50
  Поруками обеспечивалось удовлетворение того, кто оставался правым (Каченовский «Рассуждение о судебн. поединках», стр.35).


[Закрыть] и приказывали этим лицам присутствовать при поединке; людей посторонних окольничий и дьяк должны были удалять и в случае сопротивления отдавать в тюрьму (Судебн. 1550 г., 13 ст.). В Новгороде поединки совершались в присутствии посадника, тиуна, наместника и двух приставов. (Договор Новгорода с польским королем Казимиром IV, 1470–1471 г., ст. 10).

4) Оружием для боя обыкновенно были дубины, палки и ослопы[51]51
  Ослопами назывались в старину дубины. рычаги и жерди. «пешая рать много собрана на них с ослопа. с топоры и с рогатинами» (Словарь Церковно – Славян… и Русск. языка, составлен. вторым отдел. Императорской Акад. Наук, 1847 г., II т.. стр.83).


[Закрыть] (Судебн. 1550 г., ст. 13), а ратными доспехами – панцири, щиты, шишаки и железные латы[52]52
  Пахман «О судеб. доказ.». стр.182 и Снегирев «Русск. в св. послов.», III, стр.234.


[Закрыть]. Иногда поединки бывали и без всякого оружия. Существует предание, что в Москве, близ Никольских ворот, были три полянки с канавкою, у которой по сторонам становились соперники и, наклонивши головы, хватали друг друга за волосы, и кто кого перетягивал, тот и был прав; а кого перетягивали, к тому применяли доныне употребительную в народе поговорку о неудаче: «не тяга, сын [84] боярский!» Так как законы дозволяли мириться тем, которые приходили на поле, то сие и произвело пословицу: «подавайся по рукам, так легче будет волосам»[53]53
  Снегирев «Русские в своих пословицах», 1832 г… кн. III, стр.236.


[Закрыть].

Подробное описание вооружения мы находим у Барберини, бывшего у нас очевидцем поединка в XVI веке.

Рафаил Барберина, бывший в России в XVI веке, следующим образом описывает поединок, очевидцем которого он был: «Если случается тяжба между Московитянами такого рода, что один утверждает, что дал взаймы деньги, а другой отрекается от долга, и свидетельства этому никакого нет, то имеют они обычай, вызывать друг друга на поединок на площади, назначенной для боев такого рода. Если же один из тяжущихся, или оба они по трусости, по старости или по другой какой причине не хотят сражаться, то могут заменить себя другими ратниками: ибо всегда много есть охотников, которые за известную плату сражаются за других. Очень смешон способ их вооружения в этом случае: доспехи их так тяжелы, что, упавши, они не в силах бывают встать. Прежде всего надевают они большую кольчугу с рукавами, а на нее латы; на ноги чулки и шаровары также кольчужные; на голову шишак, повязанный кругом шеи кольчужною сеткою, которую посредством ремней подвязывают под мышки; на руки также кольчужные перчатки. Это оборонительное оружие. Наступательное же есть следующее: для левой руки железо, которое имеет два острых конца, наподобие двух кинжалов, один внизу, другой наверху, в середине же отверстие, в которое всовывают руку, так что рука не держит оружия, а между тем оно на ней. Далее имеют они род копья, но вилообразного, а за поясом железный топор. В сем–то вооружении сражаются они до тех пор, пока один из них не признает себя потерявшим поле. Мне рассказывали, что однажды случилось Литвину иметь подобный поединок с Москвитянином. Литвин никак не хотел надеть на себя все вооружение, а взял только нападательное оружие да еще украдкой захватил мешочек с песком и привязал его к себе. Когда дело дошло [85] до боя, он бегал легко и прыгал из стороны в сторону около Москвитянина, который, по причине тяжкого оружия, едва мог и медленно двигаться. Улучив время, Литвин искусно подскочил к нему и пустил в отверстие наличника щепоть песку[54]54
  Не отсюда ли пословица: пускать пыль в глаза. В Германии существует поговорка: «Sand in die Augen zu streuen», т. е. песок в глаза бросать.


[Закрыть], так что ослепил его; и в это самое время железным топором начал ломать на нем оружие. Москвитянин, не могши ничего видеть, признал себя побежденным, и Литвин остался победителем. После этого случая Москвитяне не стали уже позволять иностранцам вступать с ними в подобные поединки»[55]55
  Снегирев «Русск в св. послов.», т. III, стр.237–238.


[Закрыть].

5) Поединку обыкновенно предшествовало крестное целование, которое давали обе стороны: «целую крест и на поле с ним лезу битися». Но крест целовать должны были сами тяжущиеся, а наемные – только биться (Судебн. 1550 г., ст. 19 и Псков. суд. грам., ст. 34).

6) Последствием поединка было то, что побежденный подвергался взысканию цены иска и уплате полевых пошлин в пользу представителей правительства, присутствовавших на поединке (Судебн. 1550 г… ст. 9–12). Если один из борющихся на поединке падал замертво, то противная сторона теряла право взыскания с убитого или с его родственников (Псков. суд. Грам… ст. 35, стр.7). Законодательство, стремясь к уменьшению числа поединков, поощряло мировые сделки, для чего уменьшало количество пошлин, особенно если тяжущиеся помирятся на поле (Судеб. 1550 г., ст. 9).

7) Поединком решались дела как уголовные, так и гражданские, например: душегубство, грабеж, воровство, дела о займах. о земле и т. п. (Судеб. 1550 г., ст. 11, 12, 15, 16; Псков. суд. грам… ст. 9, 12, 17, 19, 25, 26 и др.).

Изложенные правила свидетельствуют, что светская верховная власть стремилась урегулировать поединки и подчинить их непосредственному ведению правительства, а с тем вместе и ограничить употребление их.

Но, несмотря на эти меры, поединки не уменьшались [86] и в начале XVI столетия дошли до наивысшего развития, доказательством чему может служить тяжба Ферапонтова монастыря с крестьянами соседней Есюинской волости в 1534 году. По поводу спора за межу, которую перешли на монастырской земле, обе стороны на суде заключили свои речи просьбою, обращенной к судьбе: «дай нам, господине, с ними в том Божию правду; целуем, господине, крест, да лезем с ними на поле битись»[56]56
  Беляев. «Лекция по истории русского законодательства», стр.47.


[Закрыть].

Противодействие со стороны духовенства возобновилось вскоре по издании Судебника Иоанна IV (1550 г.). Стоглавом (1551 г.) предписывается: решать духовные ив сякие дела не поединком, а показаниями свидетелей и обыском; духовенству решительно запрещается употребление поединков, исключая, впрочем, дел, подлежавших суду светскому (статьи из Стоглава). Вероятно, под влиянием Духовенства и светская власть решилась, наконец, издать постановление, которым сила и употребление поединков были значительно ограничены; указом 1556 г. августа 21‑го предписано: 1) при ссылке одной стороны на обыск, а другой – на свидетелей, решать дела не поединком, а обыском; 2) в обыске решать дела по большинству голосов, а по меньшинству обвинять без поединка и присяги; 3) хотя поединки не запрещаются, но если тяжущиеся досудятся до поединка, и один из них станет, вместо поля, требовать присяги, то дать им присягу и предоставить на волю противной стороне самой целовать крест или отдать присягу другой стороне; и 4) поединок не должен быть допускаем против ссылки на боярина, дьяка или приказного, равно как и против «общей правды»[57]57
  Под показаниями «общей правды» разумелось свидетельство одного или нескольких лиц, на которое ссылались обе стороне (Пахман «О судеб. доказ.», стр.164).


[Закрыть].

Из этих постановлений видно, что поединки не были вовсе запрещены, но применение их значительно стеснено другими доказательствами, которыми предписано их заменять, а именно: обыском, показаниями свидетелей и присягою. Несмотря на эти ограничения, древний обычай [87] судебных поединков существовал еще долго; но под сильным влияние духовенства и ограничений со стороны законодательства мало помалу теряет свою силу и в XVI и в начале XVII веков совершенно вымирает сам собою, без всякого, сколько известно, положительного запрещения его светской властью[58]58
  Пахман «О судеб. доказат.», стр.185–187 и Беляев «Лекции по истории русского законод.», стр.60–61. По свидетельству Флетчера, в царствование уде Феодора Иоанновича не было судебных поединков. (Снегирев. III, стр.239).


[Закрыть].

Вымирая, судебный поединок оставил, в виде наследия, в западноевропейских государства дуэль в ее современном значение. Но эти два типа единоборства, хотя и имеют точки соприкосновения, но, тем не менее, по своей юридической природе представляются совершенно различными. В поединке, как судебном доказательстве, шла речь о виновности сомнительной, которую нужно было доказать; в дуэли современной нет и речи о каком–либо сомнении: оба участника хорошо знают, кто совершил факт, послуживший основанием столкновения, кто виновник оскорбления. Судебный поединок есть доказательство, на основании которого постановляется решение; дуэль есть самое решение дела. Судебным поединком, как особым видом доказательства, мог воспользоваться всякий тяжущийся, всякий обвиненный; дуэль составляла привилегию высшего сословия, исключительно имевшего право носить оружие[59]59
  Таганцев. «Лекции по русскому уголовному праву», стр.201.


[Закрыть].

Дуэль, как обычай смывать оскорбление чести кровью, происхождение чисто феодального, рыцарского и имеет свои корни в воззрениях феодальных баронов, считавших право меча своим неотъемлемым, самой природою вещей данным, правом; гордое своим происхождением, смотрящее на своего короля как на первого между равными, а на всех остальных как на рабов, – рыцарство так формулировало свои права: «подобно тому, как государство поражает неправду силою, имею и я право действовать в моей сфере, в области моей частной чести. Здесь заключается мое старое, унаследованное право, несравненно более древнее, чем новый государственный [88] организм»[60]60
  Gneist, der Zweikampf und die dermanische Ehre, стр.20.


[Закрыть]. Кроме того, в средние века «существенное различие между владельцем–сюзереном и подданными заключалось в том, что подданные, как скоро между ними возникал юридический спор, должны были обращаться к властителю, который давал им правду, а сами властители, в случае взаимных споров, разрешали их слою оружия. Требовать правосудия у владетельного лица, значило признать себя его подданным, а сделаться самому мстителем за нанесенную обиду – значило проявить независимость, властность»[61]61
  Cauchy, I, стр.63; Таганцев, «Лекции по русскому уголовному праву», стр.202.


[Закрыть].

Иногда такое отмщение носило полный характер войны (bella private), а иногда оно осуществлялось в форме единоборства, поединка, обставленного целым рядом торжественных форм, выработанных рыцарством, с его военными забавами и турнирами.

С усилением государственной власти короли потребовали, чтобы бароны подчинялись в своих спорах королевским судилищам. Рыцари уступили королям, но не вполне; они согласились, чтобы распри их об интересах имущественных разбирались королевскими судами, но не дела об оскорблении чести. Рыцарство считало обращение в делах чести к королевскому суду с его медленным судопроизводством и чернильно–бумажною процедурою унизительною трусостью; оно бы вызвало, ежели бы могло, на дуэль самый суд за один лишь вопрос: «кто и чем его обидел?»[62]62
  Неклюдов, «Руководство к особенной части уголовного права» I, стр.150.


[Закрыть]. Короли смотрели на дуэли как на присвоение государственного права войны, как на нежелание подчиниться авторитету правительства, и поэтому издавали законы, воспрещавшие дуэли[63]63
  См. I часть сей книги «Краткий исторический очерк».


[Закрыть]. Чем более уклонялось рыцарство от королевского суда и дошла в своих преследованиях до того, что не только облагала ее смертной казнью, но и подвергала нарушителей осрамительным, унижающим честь и достоинство [89] наказаниям. Но, несмотря на суровые запреты, обычай дуэли продолжался под влиянием установившихся понятий. Этому содействовала и неудовлетворительность судебной охраны чести, почему законодательства начали обращать внимание, при запрещении поединков, и на лучшую охрану чести путем закона.

Обращаясь к юридической природе поединка, мы видим, что поединок заключает в себе двойное посягательство: с одной стороны против личного блага жизни или здоровья, а с другой – против государственной власти, как акт недозволенного самоуправства. Законодательства XVII и XVIII столетий выдвигали, по преимуществу, как мы видели, последнюю его сторону. Таковы во Франции – муленский ордонанс 1566 г., édit de Blois 1575 г., объявивший дуэль оскорблением величества, в Германии имперский закон 1688 г.[64]64
  «Право судить и наказывать за преступления, – сказано в указе 1688 года, – предоставлено Богом лишь одним государям. Поэтому, если кто вызовет своего противника на дуэль, на шпагах или пистолетах, пешим или конным, то будет приговорен к смертной казни, в каком бы чине он не состоял. Труп его останется висеть на позорной виселице, имущество его будет конфисковано. Если поединок произойдет за пределами страны или виновные спасутся бегством и откажутся явиться по третьему вызову, то казнь через повешение производится над их изображениями».


[Закрыть] и целый ряд Duellmandat’ов. Французская революция, отменив сословные привилегии, привела и к отмене особых законов о поединке. В уголовном кодексе, изданном Во время революции (1791 г.) дуэль была вовсе пропущена. Точно также и в позднейшем, ныне действующем кодексе 1810 г., нет вовсе постановлений о дуэли. Отсюда, по общему мнению, следовала безнаказанность убийства на поединке, – притом с той разницей, что старое право рыцарей стало общим достоянием всего развитого класса. В объяснение этой системы приводили теперь не феодальные права, не имевшие уже никакого смысла, а высшие начала справедливости и свободы: право располагать по произволу своею жизнью[65]65
  Лохвицкий. «Курс уголовного права», стр.556.


[Закрыть]. Разумеется, это объяснение нельзя назвать разумным. Человек может располагать собою; но, убивая другого на поединке, он уже не только располагает своею, но и чужою жизнью. [90]

Император Наполеон I терпеть не мог дуэлей, хотя и не издавал против них никаких запретительных законов. По мнению Наполеона, «никто не имеет права рисковать своей жизнью ссоры ради, так как жизнь каждого гражданина принадлежит отечеству; дуэлист – плохой солдат». Эта система безнаказанности, на основании начала личной свободы, была уничтожена во Франции в 1837 н. и заменена системой приравнивания поединка к умышленному убийству не путем законодательным, а путем судебного толкования. Главным деятелем этого изменения был тогдашний генерал–прокурор Дюпен, доказавший в своем заключении, что отмена законов о поединках должна быть рассматриваема как восстановление общего правила о наказуемости последствий поединка по законам об убийстве или телесных повреждений. Главнейшие доводы генерал–прокурора Дюпена против безнаказанности дуэли заключаются в следующем:

«Ненаказуемость дуэли выводили из двух начал: свободы соглашения и одновременности нападения и защиты. Но договариваться можно не обо всем: законы запрещают договоры, противные добрым нравам и общественному порядку; договор о поступлении в пожизненное услужение, об азартной игре, о взаимном самоубийстве никогда не будет признан законным. Что касается до аргумента одновременности защиты и нападения, он также не может иметь, строго говоря, юридического значения. По самой этой одновременности и не может быть необходимой обороны, как ее установил закон. Нет необходимой обороны, потому что в то же время происходит от того же лица и нападение, потому что здесь более ищут убить соперника, чем защищаться. Нельзя признать здесь состояние необходимой обороны в особенности потому, что на дуэли человек сам себе создает опасность, вследствие заранее назначенного места встречи и притом с полного своего согласия. Признавать безнаказанность дуэли на том только основании, что она предрассудок, которому невольно подчиняются, – тогда надобно признать и все другие предрассудки: корсиканскую вендетту, наследственную месть у наших черкесов. Наконец, признать безнаказанность дуэли – значит разрушить общественный порядок, [91] отодвинуть назад его законы и суды; значит дать каждому право творить самому суд и расправу; делать каждого законодателем, судьей и палачом в своем собственном деле, давать ему право определять собственной властью смертную казнь за обиды, часто самые легкие и ничтожные».

С этим заключением согласился кассационный суд (реш. от 22 июня 1837 г.), и толкование это удержалось в своей силе до настоящего времени. Вследствие сего, ныне во Франции за дуэль определяется по закону или каторжная работа, если дуэль окончилась смертью противника, или же тюремное заключение, если дуэль окончилась телесным повреждением, нон на практике суд присяжных, рассматривающий дела со смертельным исходом, почти всегда постановляет оправдательные приговоры, а в немногих случаях обвинения постоянно признает наличность смягчающих обстоятельств. В военно–уголовных законах нет особых постановлений о дуэли и военнослужащие, в случае совершения этого преступления, подлежат действию тех же уголовных законов, как и гражданские лица[66]66
  В настоящее время, во Франции, среди офицеров всех рангов выражается, однако, желание увидеть вновь в той или другой форме прежний суд маршалов, которому было предоставлено разрешать все вопросы чести и благородства, а вместе с тем разрешать поединки, когда таковые признавались им самим необходимыми для восстановления поруганной чести («Воен. Сборн.», 1894 г. № 8, стр.333–334).


[Закрыть].

По свидетельству Тарда[67]67
  Tarde, de Duel.


[Закрыть], во Франции число дуэлей из года в год значительно уменьшается, что объясняется усиливающимся и развивающимся все более и более во французском обществе сознанием бесполезности дуэли. По словам того же Тарда, дуэль измельчала и является очень часто не более как фарсом, предпринимаемым «pour la galerie, ou à cause de la charlatanesque». В доказательство справедливости своего мнения Тард приводит следующие статистические данные.

Число ежегодно убитых: с 1589 по 1608 г. – 300 до 400; с 1827 по 1834 – 13 до 30; 1839–1848 г. – средним числом по 6; с 1880–1889 г. по 2 человека.

Относительно поводов к дуэли: с 1880 по 1889 г. [92] было 598 дуэлей, из них поводов имели: журнальную полемику – 393, политическую рознь – 126, а все прочие мотивы только 109. Из этих 598 дуэлей смертоносный исход имело только 16.

Очевидно, что и во Франции, в этой «классической стране дуэлей», последние превратились, до известной степени, в простую формальность, обряд. Противники умеют обыкновенно пофехтоваться без особого вреда для себя и соглашаются тотчас же признавать свою честь «удовлетворенною», или же, в худшем случае, наносят друг другу шпагами легкие повреждения.

По словам Кроаббона[68]68
  Croabbon «La science du point d’honneur».


[Закрыть], в вопросе о дуэлях между военнослужащими во Франции следует различать две стороны: поединок как таковой и его последствия. Поединок, т. е. вызов и разрешение столкновения оружием, находится в связи с воинской субординацией и специальными воинскими обязанностями. Последствия же поединка (причинение смерти и нанесение ран) относятся к нарушениям общих обязанностей граждан. Отсюда следуют следующие положения: 1) дуэль, взятая сама по себе, составляет нарушение обязанностей военной службы, когда она имеет место между лицами разных чинов (это прямо запрещено приказами воен. министра 13 июня 1835 г. и 3 февраля 1838 г.), или если она имеет место между лицами одного чина, но не получившими от надлежащей власти разрешения драться; 2) что это правонарушение – специальное, могущее совершаться только воинскими чинами и подлежащее воздействию узаконений, установленных в военном ведомстве; 3) нарушения не существует, когда два лица воинского звания, состоящие в одинаковых чинах, получили разрешение драться на дуэли; 4) смерть или раны, причиненные на дуэли, как нарушение общего права, должны и в случае принадлежности участников к военному ведомству подлежать применению общеуголовных законов (Code pénal), согласно решению кассационного суда от 22 июня 1837 г. Однако военные суды, как указывает Кроаббон, не признают этого толкования кассационного суда и всякий раз, когда [93] возбуждался этот вопрос, они отвечали оправдательным приговором.

По вопросу о том, может ли начальство обязать военных чинов выходить на дуэль, Кроаббон отвечает отрицательно, ссылаясь на письмо военного министра Фрейсине командиру гвардейского корпуса 5 июня 1889 г., на основании которого военные не могут быть понуждаемы к дуэли дисциплинарно, и отказ от дуэли не должен зависеть от чьего бы то ни было разрешения.

В Англии законодательство точно также не знает никаких особых постановлений о дуэли, и последняя, смотря по исходу ее, подводится или под законы об убийстве и наказывается долгосрочным лишением свободы, или же под законы о телесных повреждениях и наказывается тюрьмою или штрафом. Впрочем, суд присяжных почти всегда постановляет оправдательные приговоры по делам о дуэлях. К тому же дуэли в Англии крайне редки, вследствие самого характера населения и обычаев его, даже в высших классах, обращаться по делам об обидах с жалобами в общие суды. В делах чести англичане подчиняются решению судьи; они уважают свой суд и авторитет суда считают выше обычая предков средних веков. Агитация против дуэли в Англии началась с 1843 года. Полковник Фоусет был убит в поединке своим шурином, поручиком Монро. Общее сочувствие, однако, оказалось не на стороне убитого, а убийцы, который принял вызов исключительно в угоду господствовавшему предрассудку и все–таки приговорен был к наказанию, как обыкновенный преступник, ибо законом дуэль воспрещалась и в Англии, как везде. Но тогда же под покровительством принца Альберта, супруга королевы, образовалось аристократическое общество «Antiduelling Association». В состав его вошло членами более пятисот лордов и членов палаты общин и столько же офицеров. Дуэль перестала считаться шиком и утратила свою заманчивость[69]69
  Последняя дуэль там была между лейтенантом Сатоном и Гаукеем, 20 мая 1845.


[Закрыть]. И, несмотря на это, в Англии не [94] извел тип безукоризненного джентльмена и английский лорд никому не уступит в понимании значения чести и благородства, присущих ему как человеку. В то же время англичане отличаются и вежливостью, конечно, не меньшей, чем французы. По крайней мере, в английском парламенте не бывало таких «заседаний с пощечинами», которые случались во французской палате депутатов.

В военно–уголовном уставе нет тоже особых постановлений о наказании за дуэли, но в 1844 году, благодаря инициативе принца–супруга Альберта, издана королевская декларация, в видах поощрения к миролюбивому окончанию споров и обид, причем в одной из статей этой декларации говорится от имени королевы; «Мы объявляем наше полное одобрение поведению тех, которые, имев несчастье нанести другим оскорбление, решаются откровенно объясниться и извиниться, равно как и поведению тех, которые, имев несчастье получить обиду, дружелюбно соглашаются на принятие извинения. Если же кто откажется дать или принять извинения, то дело должно быть передано на решение командира полка или коменданта, и мы объявляем избавленными от всякого упрека в бесчестии, от всякого невыгодного мнения, всех офицеров и солдат, которые будут расположены сделать или принять извинение, откажутся от дуэли, потому что в таком случае они поступают, как прилично честным людям и воинам, покорным дисциплине»[70]70
  Адольф Когут «Buch berühmter Duelle».


[Закрыть]. В настоящее время дуэль в Англии почти искоренилась, и понятие законности поединка сохранилось только в одном придворном обряде: при короновании королевы ее латник бросает на стол перчатку в знак вызова на поединок всякого, кто бы осмелился произнести оскорбительные для чести королевы слова или оспаривать ее права[71]71
  Неклюдов, «Руков. к особ части уг. пр.», I, 150 стр.


[Закрыть].

Установившийся во Франции и Англии взгляд на дуэль, как на обыкновенное убийство или причинение телесных повреждений, является односторонним и не разделяется остальными государствами Европы. Действительно, уголовный [95] кодекс не может следовать одним абсолютным началам; выражая собою действительную жизнь со всеми народными идеями, чувствами, слабостями, он должен все взвесить, все принять в соображение. Если о безнаказанности дуэли не может быть речи (в этом смысле справедливы аргументы генерал–прокурора Дюпена, принятые кассационным судом), то нельзя также допустить и приравнения ее к обыкновенному убийству. Причины этого следующие.

Конечно, несомненно, что кровавая расплата с обидчиком не соответствует принципам христианской религии, что идеи о том, что только кровью может быть смыто нанесенное оскорбление, что только трус и бесчестный человек могут отказаться от сделанного вызова и т. д., являются предрассудком, но, тем не менее, законодатель не может игнорировать существование подобного предрассудка. Законодатель не должен забывать, что существуют среда и отдельные корпорации, которые признают необходимость дуэли и с презрением относятся к тем из своих членов, которые не разделяют принципа грубой силы и насилия, что только кровью можно смыть нанесенное оскорбление. Это влияние среды так сильно, что люди самых разнообразных убеждений, темперамента, возраста и общественного положения оказывались бессильными противостать против этого влияния. Из государственных людей, участвовавших в дуэли в последнее время, можно назвать Тьера, Гамбетту, Бисмарка; из писателей и ученых – Прудона, Вирхова и др.[72]72
  Таганцев. «Лекции по угол. пр.», 216 стр.; Verger de Saint – Thomas, Code du duel; Croabbon «La science de point d’honneur».


[Закрыть].

Общество кладет чрезвычайное различие между убийцей на дуэли и обыкновенным убийцей. Если законодатель приравняет их в наказании, тогда самое это наказание, как бы оно ни было грозно, потеряет значение: не столько важно наказание, сколько голос совести. Если совесть истинно или ложно говорит о дуэли иначе, чем об убийстве, то и законодатель не может не принять этого в расчет при определении наказаний. При том дуэль, как предрассудок, имеет за собою великое начало [96] – чувство чести, личной неприкосновенной и достоинства.

Второе основание, выделяющее дуэль из общего ряда убийств, есть обоюдное согласие дуэлистов. Убийство совершается без согласия жертвы, из–за угла; убийца всегда старается всевозможными изменническими мерами избегнуть сопротивления жертвы; в дуэли же представляется совершенно противное: дуэль, во–первых, совершается всегда по обоюдному согласию, следовательно, вызванный приходит сам, хотя очень понятно, что он мог и не придти и таким образом избегнуть боя; во–вторых, дуэль в противоположность убийству, дает равные шансы сражающимся: и тот и другой бывают и нападающим и защищающимся – следовательно, обе стороны подвергаются одинаковому риску.

Третье основание – существуют такие оскорбления, когда, благодаря господствующим до сих пор ложным представлениям о насильственном поддержании чести, суд не способен восстановить нарушенную честь, и когда поэтому дуэль считается единственным средством для восстановления «замаранной» чести или для «смытия» оскорбления.

Возьмем для примера такие преступления против чести, которых нет возможности опровергнуть по самому свойству их. Это – когда дело касается интимных отношений. Тут оскорбленный, имея полную возможность крикнуть на весь мир: «это неправда, этого не было, это не так, и вот доказательство того, что это не так», – все–таки не делает этого и молчит, потому что дело касается святых для него отношений. Когда дело идет о чести матери, жены, сестры, дочери, не пойдет оскорбленный в суд и не станет доказывать документами и свидетельскими показаниями, что это – клевета, хотя бы это была тысячу раз правда. И тут возможно еще такое положение, когда, пока мы еще, несмотря на все успехи цивилизации, не дозрели до более разумных средств, нет иного выхода, кроме «смытия» оскорбления[73]73
  Такова была роковая история Пушкина, окончившаяся такой невознаградимой потерей для России.


[Закрыть]. [97]

Другой пример; кто–нибудь совершенно безвинно получил оскорбление действием (пощечину). Дело идет в суд, который приговаривает оскорбителя к тюремному заключению. Чего бы, казалось, больше? Оскорбленная невинность восторжествовала, буйное самоуправство наказано. Удовлетворены и закон, и личность, и общественная совесть; но, к сожалению, остался «предрассудок», с точки зрения которого честь побитого недостаточно реабилитировалась. «Предрассудок» требует личной мести, в известной классической форме и на иной реабилитации поруганной чести не мирится, если нет каких–нибудь исключающих эту расправу, особых, веских обстоятельств. Одним возмездием на суде он не удовлетворяется.

Конечно, все это нелогично и нелепо и, несомненно, дурно с высшей христианской и философской точки зрения; все это остатки того обветшавшего, но, к прискорбию, не совсем еще разрушившегося мировоззрения тех темных и невежественных времен, когда грубая сила признавалась в жизни высшим принципом, когда кулак или оружие считались убедительнейшим доказательством в решении высших вопросов нравственности и права; но эти общественные традиции и предрассудки, въевшиеся в нашу плоть и кровь, в существе своем фальшивые, создали ту ложную этику (псевдоэтику), которую мы считаем общественною нравственностью и поэтому живем по ее условным законам.

В виду изложенных соображений поединок нельзя рассматривать только как один из способов лишения жизни или телесного повреждения, а необходимо создать из него своеобразное преступление (delictum sui generic). Эту систему усвоили новейшие кодексы, и в настоящее время почти во всех государствах Европы (в Германии, Австрии, Голландии и др.) дуэль рассматривается как самостоятельное преступление и облагается особыми наказаниями (арест, крепость), не соединенными с лишением или ограничением прав.

В Германии имперское общее уголовное уложение содержит специальные постановления о дуэли, как преступлении особом, и излагает их в отделе преступлений [98] против прав частных лиц непосредственно за постановлениями об оскорблениях. На основании этого кодекса дуэлью почитается бой между двумя лицами, на смертоносном оружии, с соблюдением взаимно установленных или общепринятых правил боя. Наказания за поединки определяются в зависимости от того, последовала или не последовала смерть противника, причем в первом случае, т. е. за поединок, окончившийся смертью, назначается заключение в крепости на время от 2 до 15 лет, а если поединок был еще и с условием биться на смерть, то такое же заключение – на время от 3 до 15 лет; за все прочие поединки, не имевшие последствием смерти противника, назначается крепость на время от трех месяцев до пяти лет. Если же смерть или телесное повреждение произошли от умышленного нарушения условленных или обычных правил поединка, то нарушитель наказывается на основании общих постановлений о преступлении убийства и телесного повреждения. Все эти постановления одинаково применяются и к военнослужащим, так как в воинском уставе о наказаниях (1872 г.) не сделано из постановлений этих никаких исключений. К этим постановлениям о дуэли имеет также отношение и указ императора Вильгельма I от 2 мая 1874 года, которым нормируется самая дуэль в войсках. На основании этого указа, как предложивший, так и получивший вызов обязываются немедленно уведомить о том «Совет посредников» суда чести, который об этом случае докладывает немедленно же и, по возможности до поединка, командиру части и старается устроить примирение, если то не будет противно духу военного сословия. Если примирение не состоится, то совет посредников отправляется на место поединка для наблюдения, чтобы дуэль происходила с соблюдением всех условий, предписываемых военно–сословными обычаями, причем перед самым поединком снова делает попытку к примирению сторон.