Текст книги "Детская книга войны - Дневники 1941-1945"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
3.4.45. Решили отправиться обратно за Рейн, но по дороге нас задержали американские патрули и на машине привезли в г. Мангайм в русский лагерь. Ребята здесь не работают. Ходят по разбитым домам, достают себе шмотки и разную еду. Ожидают отправки на родину. (...)
5.5.45. Ходят слухи об окончании войны. (...)
11.5.45. Сегодня в соседнем лагере расстреляли одну русскую женщину. Она при немцах служила в Гестапо, допрашивала и била русских. Судили ее и расстреливали русские. (...)
5.6.45. Сегодня нам сообщили об отправке на сборный пункт г. Мангайм. Собрав вещи, мы пошли к школе, откуда на машинах нас привезли в лагерь Мангайм-Кафертиль.
7.6.45. Был концерт и американский кинофильм. Объявили, что завтра утром отправка на Родину. (...)
10.6.45. Ночью с нашего вагона пропал один парень. Утром нам сказали, что его «убрали» за то, что он при немцах был в их армии и расстреливал партизан. На станции Гримма поезд остановился. На автомашинах нас привезли к мосту реки Эльба. По мосту мы перешли на другую сторону реки, где нас встретили наши.
Здесь же я расстался со своим другом Васькой (фамилия Куватов, кажется, башкир), с которым вместе жили около полугода. Расстались из-за того, что он был, оказывается, военнопленным, а военнопленных здесь отделили от нас. (Фильтрацией (политической проверкой) гражданских лиц занимался НКВД, а фильтрацией военнопленных – военная контрразведка СМЕРШ. – Прим.).
Отсюда нас привезли в город Ризу, а отсюда пешком направили в лагерь за 6 км от города. В лагере нас зарегистрировали, разбили по 100 человек и направили в бараки, где ночевали. (...)
29.6.45. Встали в 5 ч. Сделали км 18, позавтракали и отдохнули. В 4 часа капитан сделал нам информацию о присвоении т. Сталину И.В. звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Присвоение звания «Генералиссимус» с вручением второго ордена «Победа».
После политинформации пошли дальше. Шли до 9 ч. вечера. (...)
21.7.45. Вышли в 4 часа. Шли до 11 часов, сделав км 30. Проходя по деревням, женщины и старики встречали нас, некоторые плакали. В 18 часов после отдыха прошли еще 7 км и остановились у Государственной границы СССР на ночлег. (...)
2.9.45. Воскресенье. До обеда отдыхали. После обеда по тревоге пошли в расположение батальона. Помылись в бане. После бани раздавали письма. Я получил сразу 2 письма: из дома и от тети Поли. Большая радость. Мама пишет, что они все живы и здоровы. Тетя Поля пишет, что деревня сожжена, Николай Семенов приехал домой. Неделю жил дома, потом взяли в армию. (...)
21.11.45. К нам на участок приехали из Особого отдела. Всех будут опрашивать. (...)
28.11.45. Прошел Особый отдел. Записали все подробно с выезда из Ленинграда до освобождения американцами. Подписался раз семь и приложил отпечаток указательного пальца правой руки. (...)
23.8.46. Сходил в Чермоз за костюмом. Завтра уезжаю домой – в Ленинград.
Глава четвертая. ЛИЦОМ К ВРАГУ: ФРОНТ И ОККУПАЦИЯ
Победа павших и радость обречённых
Согласно статистическим данным, за годы Великой Отечественной войны в результате немецко-фашистской оккупации погибли почти 14 млн мирных советских граждан. Из них более миллиона детей, точно – 1 005 285 человек. Это всего лишь цифры. Но, если понимать их смысл, могут открыться такие бездны отчаяния и гнева, что станет понятным обращение Ильи Эренбурга к советским бойцам от 1942г.: «Убей немца!»
То, что творилось на территориях, оккупированных гитлеровцами, даже адом не назовёшь. Потому что нечеловеческим мучениям подвергались невинные. Прежде всего дети. Так, едва заняв Львов, немцы устроили чудовищную резню. Погибли тысячи людей, главным образом женщины и дети. На следующий день в витринах пассажа были выставлены трупы. Беременные со вскрытыми грязным ножом животами. Рядом изувеченные нерождённые младенцы и тело женщины с вырезанной на лбу пятиконечной звездой и отрезанными грудями. К животу её был пригвождён штыком трёхлетний ребёнок – мать и сына убили одним ударом.
В последнее время находятся иуды, которые уверяют, что уничтожение мирного советского населения было вынужденной мерой гитлеровцев – те помогали партизанам. Это гнусная ложь. «Добрые» немцы начинали зверствовать сразу же, едва заняв населённый пункт. Так, в райцентре Волово Курской обл. фашисты находились всего 4 часа, после чего части РККА их оттуда вышибли. За эти часы погибли несколько десятков детей.
В некоторых деревнях и городках, которые были освобождены всего через несколько дней оккупации, погибли и были изувечены более 2000 детей. Среди них 14-летний Ваня Громов из д. Новинки. Гитлеровцы привязали его ремнями к стулу и ради развлечения отпилили правую руку ножовкой. У 12-летнего Вани Крюкова из д. Крюково отрубили кисти обеих рук и погнали автоматными очередями в сторону расположения наших войск. Детей распинали на воротах, вешали вниз головой, девочек подвергали зверскому групповому изнасилованию.
После этого даже самые маленькие дети не просто задумывались о мести. Те, кому выпало учиться ещё в советской школе, помнят имена пионеров-героев Вали Котика, Зины Портновой, Лёни Голикова... Всего же за годы войны орденами и медалями были награждены более 35 тысяч пионеров, защитников Родины.
Дневник Ромы Кравченко-Бережного
В оккупированном немцами западноукраинском Кременце, пряча блокнот на чердаке, скрывая его даже от родителей, Рома писал дневник, куда попадали подслушанные по уцелевшему приёмнику радиосводки с фронта и в котором велась хроника убийств: в городе организовывалось еврейское гетто. Роме в его 15 лет хотелось зарегистрировать все события, он чувствовал важность момента, дневник должен был быть не о личном. Но война не оставляла выбора. Фрида, еврейская девочка, школьная подруга... Её имя появляется всего в нескольких записях и потом исчезает, так же как исчезает с лица земли его первая любовь. Но её пепел всегда будет стучать в его сердце...
Дневник Романа Кравченко-Бережного был закончен за несколько месяцев до освобождения города. Рома ушёл в Красную армию. Чувствуя, что может погибнуть, сообщил домой, где спрятал дневник. Отец, бывший офицер царской армии, перелистав блокнот, найденный на чердаке, передал его Чрезвычайной комиссии по расследованию преступлений нацистов. В 1946 году его прислали родителям со следующим сопроводительным письмом: «Задержка с возвращением Вам дневника вызвана обстоятельствами, связанными с Нюрнбергским процессом. С благодарностью возвращаем дневник Вашего сына. Ответственный Секретарь Чрезвычайной Государственной Комиссии (П. Богоявленский)». Сам Роман Кравченко-Бережной в это время работал в Германии переводчиком, в том числе командировался в концлагерь Заксенхаузен, где собирал показания бывших заключённых и описывал вещественные доказательства: плошки с жиром из человеческих тел, аккуратно заполненные мешки с мукой из костей...
После возвращения домой Роман Александрович закончил физфак Львовского университета с красным дипломом и 33 года руководил лабораторией по исследованию физических свойств минералов в Кольском филиале Академии наук.
Пятьдесят лет, до смерти в 2011 году, прожил с женой Людмилой, которая помогала ему работать над дневниковыми записями, когда он решил положить их в основу собственной книги. Назвал её «Между белым и красным: стоп-кадры моего XX века».
11 июля 1941 г. Меня волнует много мыслей. Часто, лежа в постели, я подолгу не могу заснуть, все думаю. Да. Я имею счастье или несчастье жить в такое время, когда события не идут, а наступают одно за другим с молниеносной скоростью. Мы переживаем эпоху Наполеона, в гораздо большем масштабе. (...)
12 июля 1941 г. В течение двух дней Красная Армия сдерживала напор германских войск. Происходили упорные бои. Довольно долго войска держались на южном участке фронта, включая Кременец. По-видимому, тут был умный командир. Немцев несколько раз отбрасывали. Мы переживали хорошие деньки! Потом, окружаемые с севера, войска вынуждены были отступить. В ночь на 2 июля ушли предпоследние части, взорвав за собой шоссе. Последние части, для того чтобы пройти, должны были засыпать ров. Немцам взрыв ничуть не помешал. 1 июля мы простились с Советской властью.
Дальше буду писать завтра. Сейчас еще немного впечатлений от сегодняшнего дня. Утром пошел в город. По дороге видел, как воздвигали арку: «ES LEBE DIEUNBESIEGBARE DEUTSCHE ARMEE!» («Да здравствует непобедимая германская армия!»). Такую же арку возводили и для встречи большевиков и, возможно, те же энергичные «встречиватели». В воззваниях призывают помогать «фюреру» в его борьбе с «московською навалою». Poczta pantoflowa доносит о занятии Киева, чему я, впрочем, не верю. Будущее покажет. В городе реквизированы все приемники, так что нельзя узнать никаких новостей, кроме базарных.
Вечером по улице гнали советских пленных. С ними обращаются хуже, чем со скотом. Избивают палками на глазах у населения. Вот тебе и «германская культура», «die Kultur!».
Кажется, все. Постскриптум. Дневник приходится запрятывать поглубже. Теперь за этакие «вольнодумные мысли» грозит, чуть ли, не расстрел. Я его прячу под ящик, который приходится подымать каждый раз с усилием. Если дневник найдут и прочтут эти строчки, то узнают, куда я его прятал. Философия!
13 июля 1941. Пошел утром в город. Зашел к Ф., вместе пошли к Лембергам. У них еще царит переполох после недавних погромов. Ф. пошла со мной к нам. Взяла несколько роз, но не осталась посидеть, потому что у них тоже переполох, и ее не хотят выпускать из дому. Ко мне она ходила «нелегально». Надо мной смеются мои «товарищи», что я хожу по улице с еврейкой. Теперь я, действительно, узнаю, кто мой товарищ, а кто «товарищ». Пускай смеются, это свидетельствует только о них. Есть хорошая пословица: «Тот смеется хорошо, кто смеется последний». Недавно у меня был следующий разговор:
– Там твою симпатию, кажется, пристукнули.
– Нет.
– Нет? – с разочарованием. – Но ты уже не будешь с ней ходить?
– Буду. Почему мне с ней не ходить?
– А!
И «товарищ» ушел, не попрощавшись. (...)
17 июля 1941. Утром ходил к Ф. В городе висит распоряжение: всем евреям носить на рукаве белую повязку с шестиконечной звездой. Они превращаются в рабов Германии. Бедная Ф., что с ней будет?
...Страшно тяжело на душе. Это состояние не покидает меня ни на минуту. А что будет дальше? Националисты ведут себя скверно, по-хамски. Стоял в очереди за хлебом. «Милиция» (мне стыдно называть ее милицией – этих бандитов, у которых из-под куртки выглядывают ножи), не стесняясь, дает волю рукам. Когда смотришь на все это, подымается такая злоба, что вешал бы их всех своими руками. Очень тяжелое время. Переживем ли мы его? А как должны чувствовать себя евреи, Ф.? Она говорит, что хотела бы, чтобы ее убили. (...)
18 июля. Был в городе, видел Ф. Она стояла в очереди за хлебом. Она в последнее время очень плохо выглядит. Сказываются бессонные ночи, когда с минуты на минуту ждешь, что ворвутся националисты или немцы и начнут бесчинствовать. Бывали случаи, когда они ночью врывались в дом и требовали девушек. (...)
13-15 июля. 23-го была созвана в гестапо вся еврейская интеллигенция, их всех там задержали. Теперь часть выпущена, часть расстреляна. В общем, уже арестованы в Кременце более 600 человек. (...) Еще одно. Глава «украинского правительства» – знаменитый Бандера, убийца, арестован за выпущенный им «манифест», в котором имя Гитлера стояло после его, Бандеры... Вот вам и «вильна Украина». (...)
2 августа. Вчера вышел номер новой газеты. Она называется «Крем’янецький вiсник», но кременецких вестей в ней как кот наплакал. Вообще, все, что написано там, можно было предугадать, даже не дотрагиваясь до нее: вся газета занята описанием «бiльшовицьких мордiв», похвалами Гитлеру в компании. С фронта – ни одного слова. Это неудивительно: нельзя же писать об отступлении или неудачах.
Сейчас, когда пишу, слышен отдаленный гул канонады...
Морди – расстрелы в первые дни войны. Когда увели отца и Ростислава. (...)
Весь день сижу дома, читаю Твена. У него есть очень хорошие сатирические рассказы. Так зачитываюсь, что болят глаза.
На этом фото Роме Кравченко 9 лет. На шапочке – любимая его отцом георгиевская лента.
А на этом – 16. И будто пропасть между ними. Родной город занят фашистами, любимая девочка заключена в гетто, оттуда увезена на расстрел. На его, Ромкиных, глазах...
Фото на странице – из книги «Между белым и красным: стоп-кадры моего 20 века».
3 августа. Бои идут, по-видимому, в районе Шумска, стрельба доносится оттуда. Кроме того, оттуда привезли нескольких крестьян, раненных снарядами. Но против этого говорит совершенно спокойствие в городе. Немцы устраиваются здесь надолго. Свозят мебель с баз, реквизируют нужные им вещи у населения. (...)
Прочел внимательно распоряжение о нормировке выдачи продуктов. Сначала продукты будут получать христиане, потом евреи. Судя по распоряжению, они будут получать достаточно, однако есть оговорка, а именно: в случае нехватки продуктов за распоряжающимися остается право изменить нормы. Ясно, что не хватать будет евреям, так как они будут получать последними. Им нечего надеяться на 300 гр. хлеба в день. (...)
4-6 августа. Свершилось великое событие: сегодня, во втором номере «Крем’янецького вiсника» опубликована сводка германского командования. Она датирована 28 и 29 июля. Судя по ней, «бiльшовики дожидаюсь своей заглади». Так-таки стоят и «дожидаются своей гибели». Буду вырезать сводки, касающиеся положения на фронте, и вклеивать их сюда. Когда-нибудь разберемся, а пока надо копить материал... (...)
17 августа. Никаких новостей, это меня опять вгоняет в отчаяние. Достал газету за девятое. (...) Зато второе сообщение курьезно. Оно озаглавлено: «Син Сталiна у полот». Суть статьи видна из заглавия, нет надобности ее переводить. (...)
21 августа. Теперь самая важная новость: мероприятие № 2 против евреев. Вывешено объявление на еврейском и немецком языках, следующего содержания: с 20 августа евреям запрещается ходить по тротуарам, по причине большого движения. Для них достаточно мостовой. Дальше. Если еврей встречает на своем пути немца, он должен его обходить на расстоянии 4-х метров. Если это распоряжение будет нарушено, то при первом случае еврейская община обязана будет уплатить 10000 рублей. При повторном нарушении все евреи подвергнутся выселению из города. Не будем это наказание комментировать, и так все ясно. (...)
25 августа. Тревожные дни настали. Позавчера ночью в Шумске высадились 240 парашютистов. Объявлено угрожаемое положение. 14 схватили, будут вешать. Остальные натворят дел. Но это еще не все. Вчера парашютисты высадились рядом, в Смыге, а сегодня двух парашютистов арестовали в Кременце...
Вчера появился новый «эдикт» против евреев. Сдать все ценности: золото и вообще. Можно только оставить обручальные кольца (не уверен, носят ли евреи обручальные кольца?). В общем, кременецкие евреи должны сдать 8 кг золота. Пополнить золотой фонд Германии.
Еще одна новость: нам возвратили радиоприемник. Не наш, конечно, и такой дрянной, что не ловит даже Москву и Киев. Ну, пока все. Что день грядущий нам готовит? (...)
1 сентября. (...) Поймал Москву, слушал передачу для школьников. Там сегодня, несмотря на продвигающегося врага, начался новый учебный год: все течет нормально. Слушал последние известия. Армия отступает, но как дорого это стоит немцам! За 29.8 сбито 125 немецких самолетов, большевики потеряли 24. Народ сопротивляется героически. Много сотен тысяч положит там Гитлер своих солдат, и еще далеко не известно, каков будет конец войны. О, нет! Уверен, мы еще поживем. Потому что положение, в каком мы находимся сейчас, нельзя назвать жизнью. (...)
4 сентября. Еще о радио: его забирают. Сегодня вывешен приказ – сдать все радиоаппараты. В случае неисполнения – смертная казнь. Срок – до 10 числа. Хорошо и то, денька два еще послушаем, а потом придется сдать. И второй приказ. Сдать до 10-го все оружие и военные материалы. В случае неисполнения – смерть. Это, по-видимому, на них действуют партизаны. Их развелось до гибели по всем лесам. Вооружены пулеметами, гранатами, мешают немцам спать. Они и сердятся. А у меня в погребе пулемет и два противотанковых орудия! Придется отвезти. А на карандаше – наконечник из винтовочной гильзы. Придется закопать, не то расстреляют невинную душу. (...)
20 сентября. Немцы заняли Киев и Полтаву – такие объявления висят сегодня в городе. По этому случаю в соборе будут служить молебен. Черт бы их всех побрал. Передушил бы их всех, попов и остальных, с сердечным наслаждением. Сволочи! (...)
29 сентября. (...) 27-го введены новые «знаки отличия» для евреев: желтые круги диаметром в 10 см на груди и спине. Вид препротивный. Что будет дальше, и чем это все кончится? (...)
30 сентября. Сегодня видел картинку, которая теперь – обыденное событие. На базар во время торговли нахлынули бандиты из «милиции». Христианам приказали разойтись, евреев хватали, искали у них масло, яйца, запрещенные продукты. Удирающих ловили и зверски избивали. Дикая беготня по Широкой, крики, улюлюканье. Это называется «ревизия». (...)
7 октября. (...) К школе понемногу привыкаю. Нашел в классе пару бывших русских, теперь они украинцы. Русскими они были при Советской власти, когда ко всем национальностям было одинаковое отношение. С этими русскими-украинцами надо быть осторожным: если было легко переменить национальность, нетрудно будет сбегать в случае чего и в гестапо. (...)
12 октября. Позавчера «заболел» и пошел в кино, на первые места, за 5 рублей. Потом горько раскаивался. Фильм – непобедимая германская армия и так далее. Больше в кино ходить не намерен, но болеть почаще – да. (...) Достал газету. Интересны новые «прогрессивные» распоряжения комиссара. Запрещается продажа картошки. Кто бы подумал, что дойдет до такой нищеты. Вторым распоряжением приказывается до 14-го удалить со стен домов, заборов и т. д. все объявления, изданные не комиссаром. Также запрещается и впредь писать какие бы то ни было объявления без разрешения комиссара. Новая пощечина господам националистам.
16 октября. Хотя, если надеяться на зиму и на бесконечные русские просторы, дело представляется в несколько ином свете. Но... Везде это «но». Если предположить, что немцы дойдут до Урала и война этим или еще до этого – с занятием Москвы – не закончится, немцы не рискнут сунуться в Сибирь зимой. Может произойти то, что лежит в планах Германии, а именно: Германия до Урала и Россия за Уралом. Но в планах Японии – Япония до Урала. А где же Россия? Все это, если предположить, что война закончится победой Германии. Пока зима далеко, погода стоит сухая, а мне охота застрелиться. Жаль, нет ничего вроде револьвера.
Это я пишу так, сам не знаю зачем. Но если бы пришлось умирать и я знал, что в Европе, по крайней мере пару десятков лет, будет «национал-социализм», я бы своей жизни не пожалел ни капельки.
Я видел германские открытки с картой Европы, на которой Германия располагается до Урала; знаю немецкую песню «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!» и знаю, что Гитлер никогда не отказывается от своих намерений. И не знаю, чего ждут от Гитлера господа местные националисты. Среди них нет, кажется, ни одного человека с мозгами. Они верят Гитлеру как богу. Не знают, дураки, что у него язык без костей и то, что он произносит в своих речах, принимают за чистую монету.
Хотя то же самое и господа российские националисты. Вот как они представляют себе будущее: война кончается, немцы воздвигают на трон Российской империи какого-нибудь Романова (из немцев) и великодушно оставляют Россию. Начинается «возрождение»: культурная и церковная жизнь бьет ключом, «мчится тройка удалая» и т. д. Идиоты...
10 ноября. Иду в школу. Навстречу – вооруженная группа, впереди – четверо из гестапо, за ними – наши гайдамаки. Это удивило: подобные шествия мне до сих пор не встречались. Высидел в школе положенное время, возвращаюсь домой, в животе – похоронный марш: 250 гр. хлеба и прочее. И вот, на Широкое – обилие гайдамаков, а перед домами, где звезда, кроме гайдамака еще и воз стоит. С добром: перины, подушки, чемоданы, всякое барахло. Ничего не понимаю.
Прихожу домой, и тут меня, или мою шинель и сапоги, встречают как вставших из гроба. Оказывается, в городе «чистят» евреев, чтобы они не очень обживались. Роль гайдамаков – лакействовать, присматривать, чтобы германское государственное добро (еврейское добро) не пропадало. Войдя в азарт, они сняли на улице с нескольких человек сапоги, какие получше. Вот почему меня так радостно встречали целым и невредимым. (...)
18 ноября. (...) Один наш знакомый явился вчера из Киева. Рассказывает, что Киев, в общем, пострадал мало, но страдает теперь. На четвертый день после вступления немцев стал рваться Крещатик, дом за домом. Погибла масса немцев... Чтобы тушить горящие дома, проложили трубу к Днепру, водопровод не работает. Неизвестные перерезали трубу в четырех местах. В ответ немцы перебили 170 000 – сто семьдесят тысяч – евреев... взрывы и пожары продолжаются по сей день.
Наш знакомый рассказывал, что немцы подошли уже к минным полям, окружающим Москву. По их словам, Москва защищена такими укреплениями, каких им еще не приходилось видеть...
Еще, с его же слов, о событиях в Ровно. Там уничтожили семь тысяч евреев. Приказав взять все ценное, их всех погнали за город, велели раздеваться догола и, отводя к приготовленным уже ямам, бросали вниз, забрасывая гранатами и расстреливая из пулеметов. Земля, которой засыпали ямы, долго еще шевелилась.
22 ноября. А нашу школу прихлопнули. Распоряжение комиссара мотивируется тем, что распространяются тиф и другие болезни. Обещают открыть школы весной. Посмотрим. А пока что я – безработный элемент. В местных «кругах» царит гробовое настроение... Больше писать не могу, тут на чердаке чертовски холодно. (...)
5 декабря. Позавчера было опубликовано воззвание гебитскомиссара, в котором он объявляет, что «вынужден был издать в Почаевском районе строгий, но справедливый приговор», в результате чего 80 человек расстреляны за коммунистическую деятельность. Сегодня в городе висят огромные объявления приблизительно такого содержания: «Кто выдаст врага или вредителя германского народного хозяйства, врага Украины (при чем тут Украина, не знаю), тот будет награжден премией в 1000 рублей; премия может быть по желанию выдана натурой. Фамилия осведомителя будет сохранена в глубочайшей тайне». Знают, как обращаться с местным гадом. Такой готов за килограмм сахара родного отца выдать. (...)
22 декабря. Положение изменилось. Которые паникеры, те меняют марки на рубли. Немцев опять колотит на фронте. Даже наша газетка, до чего паршивая, и то поместила сообщение, что, мол, по причине сильных морозов командованию пришлось изменить тактику ведения войны и в некоторых местах ВЫРОВНЯТЬ ФРОНТ. По слухам, отбиты Харьков, Орел, Курск и многие другие города, но я этому не особенно верю. Идут сильные бои под Севастополем... (...)
12 января, 1942. Вчера в газете были новые распоряжения самого рейхкомиссара Коха. Ходить можно только до восьми, на час меньше. Распоряжения о диверсантах, спрятанном оружии, о советских военнопленных – выдавать, если совершают побег.
После «сбора теплых вещей» кременецкие немцы ходят в валенках. Советских. Меня холера берет при виде этого... (...)
21 января. Улицы, которые с приходом немцев получили названия Мазепы, Петлюры, Богуна и пр., с сегодняшнего дня все переименованы в немецкие – Риттерштрассе и т. д. Представляю себе настроение господ «патриотов» и прихожу в умиление. (...)
По-моему, теперь 80% населения – за Советскую власть. Удивительно быстро у него меняются убеждения. (...)
31 января. У нашего комиссара – гости из центра. По этому поводу он вчера устраивал бал. А вообще – ГЕТТО. Евреям отдан приказ очистить 10 улиц, на которых живут немцы. Это – до 14-го. А в течение следующих 6 недель в городе будет организовано закрытое гетто. В город противно выйти. Картины, какие не повторяются. Люди молча оставляют свое добро. Для них выделены самые грязные, густо заселенные улицы. В городе 10 тысяч евреев. Если всех их упаковать в эти улочки, то одно можно сказать наверное: тиф. В городе запрещены всякие торги по причине тифа. А где он – черт его знает. Это, по-видимому, удобная для немцев штука, на нее можно все сваливать. (...)
13 февраля. В связи с гетто все евреи должны побрить головы, а женщины – постричь по мужски. Представляю, каково расставаться с бородой ветхозаветному раввину... Вчера наблюдал у парикмахера тяжелую картину: туда пришла очень интеллигентного вида еврейка с чудной густой косой. Когда парикмахер отрезал ее, с женщиной произошла истерика. И еще. Еврейские девушки «на гвалт» выходят замуж: комиссар потребовал от еврейской общины поставить для немецкого публичного дома 60 девушек. Пока есть двадцать, остальные повыходили замуж. (...)
22 февраля. Пишу в кровати, ночью, другого подходящего времени нет: с 16-го числа работаю на фабрике гребешков. Работа очень противная, пыль такая, что, выйдя оттуда, я похож на пекарского помощника. Кроме того, ужасный визг и шум. Впрочем, ничего, выдержу. (...)
Наша бывшая Широкая, потом Мазепы и теперь Риттерштрассе принимает необычный вид, одна ее сторона отходит к гетто, там загораживают все улицы и переулки заборами, забивают досками все окна и двери... Одна сторона улицы живая, рестораны, милиция пьяная шумит, другая – забитая, мертвая, отвратительная. И есть люди, которые радуются этому новому облику города. Гетто огораживают со всех сторон, вход будет, кажется, только со стороны сгоревшей синагоги.
И еще о публичном доме: так и открутились, это обошлось в 60 000 рублей, по тысяче за каждую. (...)
12 марта. (...) «Милиция» облегчила все комиссионные, которых за последнее время развелось без счету, от всего товара, частично – от стекол и прочего.
Все переулки, ведущие к Риттерштрассе, перегорожены рогатками. У въездов в город тоже поставлены рогатки. Скоро, по-видимому, станут возводить вокруг города стену, что-то вроде укрепленной линии, снабженной дотами, для защиты мирного населения от... жизни. Они, видите ли, заботятся, чтобы мы могли спокойно сдохнуть с голоду. (...)
28 апреля. Такие дела у нас тут, боюсь нос из дому высунуть. Наш директор ходил в «арбайтсамт» узнать относительно школьников. Ему, конечно, ответили, что школьников брать на работы не будут, можно не беспокоиться и т. д. Это была правда, на тот день.
В село приходит приказ (пример Куликов, сведения из надежного источника) представить 45 добровольцев на выезд на работы в Германию. Собирают сход, назначают 45 человек, в селе подымается невообразимый вой: «избранных» готовят к отъезду. Это – в селе. В городе ходили в тот день только слухи. Но вот картина, свидетелем которой я был вчера. Большая партия евреев под эскортом «архангелов» возвращается с работы, человек четыреста. У входа в гетто их задерживает «милиция» во главе с жандармом в каске. Жандарм с проклятиями выволакивает из толпы десять жертв. Крики, шум. Жертв окружает «милиция» и уводит. Вот и все. Они не вернутся. Вчерашней ночью из гетто забрали триста человек, их тоже вывезли. Эти события вызвали такую панику, что остальные, отработав свое время, остались на предприятиях ночевать, боясь возвращаться домой.
Но это не все. Известно, что немцы, испытав какое-нибудь новшество на евреях, немедля переходят и на «свободное» население. Это началось сегодня. В Кременце была ремесленная школа, там учились щенки, не окончившие 5 классов. Так вот сегодня всю школу в полном составе погрузили в машины и увезли. Моторизация. Жду нашей очереди. (...)
5 мая. Город постепенно успокаивается после пережитых страхов, набор переходит в более спокойную и организованную форму, на улице людей не трогают. Результаты «добровольного выезда»: вывезены все шоферы, каменщики, столяры, вообще ремесленники. Большое число евреев...
На нашу компанию в школе, по-видимому, имеется серьезный донос, чуть ли не в организации антигосударственных кружков. Узнал об этом от моего учителя, поляка Бопре. Обещал держать в строжайшей тайне, но думаю, что в дневник записать можно. Ведь если он попадет в нежелательные руки, в нем и так материала достаточно, чтобы отправиться в стратосферу. (...)
26 мая. (...) Из Кременца несколько дней назад ушел еще один, самый большой эшелон с рабочими. Вот что рассказывают некоторые из мобилизованных, которым удалось улизнуть раньше. В первый день их кормили сносно: выдали хлеба и колбасы, но так было только в первый день. Но вот эшелон останавливается на какой-нибудь захолустной станции в Германии, на перроне стоят крестьянки, они выбирают себе рабочих. Их выводят из вагона, выстраивают, и начинается осмотр: их щупают, месят, заглядывают им в зубы. Если скотина (рабочий) отвечает требованиям, ее (его) уводят. Это смахивает на торги невольниками в древние века. Да и вообще вся эта воспетая немецкая культура, на которой теперь строится «Новая Европа», сильно смахивает на Средневековье. Нет Святейшей инквизиции, но есть гестапо, СС и прочие учреждения. (...)
5 июня 1942 года. Вчера мне стукнуло 16. Не нашел нужным отмечать этот факт, настолько сереньким он мне показался на этот раз. Вот в прошлом году он действительно был радостным: я надеялся, мечтал... А теперь? О чем я могу мечтать теперь? О 200 гр. хлеба вместо 150, выше мои мечты залететь не могут, их назовут сумасшествием. Тогда было светло, ясно на душе: вот окончены испытания, а впереди еще длинное лето со всеми его удовольствиями и радостями. Мечты залетали высоко: закончу десятилетку, поступлю в высшую школу, буду работать во имя какого-то идеала. Все это рухнуло с треском в течение нескольких дней, да еще с каким треском! (...)
2 июля. Сегодня годовщина со дня вступления немцев в Кременец. Самый тяжелый год моей недолгой жизни.
Помню как сейчас. Жаркий, душный день. После взрыва фугаса на Широкой, наступившего в полночь, необычайная тишина. Часов в одиннадцать утра с улицы доносится треск мотоциклов, потом опять тишина. Но все уже ясно, и так тяжело становится на душе, невыносимо тяжело: ведь все потеряно, кончена жизнь.
На улице – стук тяжелых сапог, а потом – шум приближающегося обоза. Подымаюсь на пригорок: по улице в два ряда едут повозки. Огромные кони, белобрысые люди в незнакомых серых мундирах. Стоит говор, чужой, непонятный. Солдаты смотрят исподлобья, недоверчиво.