Текст книги "Детская книга войны - Дневники 1941-1945"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Дневник Вали Петерсон

Валя была ученицей 7-го класса 239-й средней школы Ленинграда. В этой же школе работала учительница Ксения Ползикова-Рубец, чей блокадный дневник был издан и включал в себя и переписанный от руки дневник её ученицы Вали... Дальше – одни загадки. Петербургский архив, из которого мы получили текст семиклассницы, сообщает, что Валя умерла в июне 1942 года, оговариваясь при этом, что эта информация не из надёжного источника. А в самой школе № 239, работавшей и в войну, где хранится память о блокадных учениках, «АиФ» рассказали, что из Валиных одноклассниц в живых осталась одна, не помнящая уже ни Валю, ни школу, ни блокаду, а сама Валентина последние лет 30 уже не приходит на встречу выпускников... Значит, до этого приходила? Где правда и где мы ошиблись?.. Наверное, нет уже на свете Валентины Карловны Петерсон. Её дневник жив. И обжигает строчками из блокадного Ленинграда.

9 октября 41 года. Итак, начинаю описание протекающей жизни и событий. Возможно, завтра начнутся занятия в школе. Я с нетерпением жду этого желанного дня, когда приступим к занятиям.

Скучно. Одно развлечение – ирландский сеттер Сильва. Собираются в Клуб связи смотреть кино, но... напрасно, идти не могу, много там «народа», нежелательного мне пошиба.

15 октября 41 года. За протекшее время я многое пережила. Сильву решили убить – и как. Александр Петрович Куклин решил покончить с ней так: сперва оглушить молотком, а потом зарезать, но получилось не то, что предполагали, а именно: Сильва сильно завизжала и во избежание сильного шума А. П. бить ее не стал.

Убить мы ее хотели, с одной стороны, ради мяса. А с другой, что кормить ее нечем. Когда мы ее убивали, я вся переволновалась. Сердце так сильно билось, будто желало выпрыгнуть. Потом мы уже придумали способ: решили убивать кошек и кормить ее их мясом.

А. П. одну убил, я содрала шкурку, выпотрошила ее и разрезала на куски. А другие кошки с таким удовольствием разрывали мясо своего сородича на куски, что было удивительно смотреть.

Я тоже решила попробовать вкус кошачьего мяса, поджарила с перцем и чесноком, а потом стала жевать... и что же, мясо оказалось довольно вкусным, что, пожалуй, не уступит и мясу говяжьему, а вкус такой, будто ешь курицу.

20 октября 41 года. Я теперь отлично понимаю, что такое голод. Раньше я себе точно не представляла этого ощущения. Правда, меня немного тошнит, когда я ем мясо кошки, но так как я хочу есть, то и противное кажется вкусным. Да я ли одна так голодна? Кто же в этом виноват? Это проклятые германские изверги. Я никогда не была злой. Я всем старалась сделать что-нибудь хорошее. А теперь я ненавижу этих сволочей за то, что они исковеркали нашу жизнь, изуродовали город. Город пустеет. Все эвакуируются, а я уговариваю маму остаться. Она очень боится бомбежек, а я нисколько, и не потому, что смелая, а просто верю, что меня не могут убить. Сегодня осколками от бомб разорвало на куски мою подругу Аню М. Жаль ее, она так хотела увидеть конец войны. Мы с нею часто дежурили ночью в школе на чердаке. Хорошая была девочка. 15-го немцы заняли Мелитополь, открылось новое направление: Калининское. Я в Калининской области была недавно. Там много друзей. Сволочи немцы зверствуют везде, где они хозяева. Как-то в Турчинове – неужели не успели эвакуироваться? От них писем нет давно.

3 ноября 41 года. Сегодня мы пошли учиться. Как я рада. Обещали кормить обедом и давать 50 гр. хлеба в день без карточек. Учителя все новые. По русскому языку, очевидно, хорошая, добрая. По алгебре строгая, но хорошо объясняет, по физике – то же самое, у нее какие-то странные губы, такие пухлые. А по истории – как кукла на ниточках, их дергают, и она дергается.

Я все перезабыла. Но надо взять себя в руки и «учиться, учиться и учиться», как сказал Ленин.

Бедную мою Сильву хотят усыпить. Жалко.

Я поймала две кошки, а Кондратьич ругался и за нее, и за кошек. «Гадят». Я не знаю, что делать. Молчу, а есть хочется.

8 ноября 41 года. Вчера был праздник. 24-я годовщина Октября. Немцы не бомбили, против ожидания.

Пока учусь. По геометрии получила оценку «хор.», а по русскому учительница все время нас ободряет. Она говорит, что к Новому году война кончится. А правда ли? Сейчас очень тяжело.

А. П. Куклин очень злится, что нечего есть. А при чем тут я и мама? Где же мы возьмем? Одна надежда, придется засолить Сильву. Ее надолго хватит. А мне ее жалко.

Что делать?

12 ноября 41 года. Обед в школе давать прекратили. Все по карточкам. Положение тяжелое. Хлеба, наверное, завтра убавят, получим по 150 гр. У мамы тоже почти ничего не достанешь. Учителя советуют «подтянуть кушаки». Город в окружении. Засолили кошку. Сильва еще живет. Вероятно, скоро и ее засолим. От Алика совсем нет писем. Сейчас иду обедать к маме. Покормит или нет? Не знаю. (...)

13 декабря 41 года. Наконец-то я выбрала свободное время, чтобы изложить свои мысли и желания.

Сколько перемен произошло за этот период времени. Сколько бед стряслось. Сколько перенесено тяжких минут.

Мою бедную Сильву украли и съели. О кошках сейчас говорят как о лакомстве (но, увы, их нет). Александр Петрович оказался гадким человеком: несознательным, вымогающим из всех все, заботящимся лишь о себе, лодырем, лицемером, подлипалой и сплетником (в общем, со всеми отрицательными качествами). Я его поняла, поняла его и мама. Но как от него избавиться? Он очень зол и может убить ни за что, ни про что (как говорят).

Мы собираемся бежать из города (не из боязни бомбежек, а от него, чтобы избавиться). Мама болеет, стала как тень. Она все старается для нас с отчимом, сама не съедает, иногда потихоньку плачет. Я знаю, она беспокоится об Алике, от него нет ни одного письма. Я стараюсь ее поддержать. Неужели она не выживет? Я боюсь об этом думать. Наша милая и дорогая соседка Пелагея Лукинична уехала. Я рада за нее и желаю ей от души счастья за ее доброту. Ведь это исключительный человек. Она обещала похлопотать и о нашем отъезде. Хочу бросить все. Уехать на юг и там зажить тихой и мирной жизнью, как отшельник.

18 декабря 41 года. Недавно мне хотелось уехать из города. Уехать и жить, как отшельник. Ну, не глупо ли это? А как же учеба? Ведь полгода проучилась. Права ли я, ненавидя отчима? Не могу отдать себе отчета. Почему я забочусь о всех, а он только о себе? Это мне противно. А может быть, голод его сделал таким. Ведь до войны он был другим. Он хотел заменить мне отца. О, если бы я могла, то придумала бы Гитлеру жуткую смерть. Он вина всему. Он виновник войны, а война калечит людей.

25 декабря 41 года. Сегодня исключительный день. Прибавили хлеба на 75 гр. Мне полагается теперь 200 гр. и так же маме 200 гр. Какое счастье. Все так рады, что от счастья чуть не плачут. Отчим сегодня нестерпим. Мне стыдно ему грубить, но я не могу больше. Он съел весь хлеб свой, а потом мамин и мой. Сегодняшняя прибавка для нас не существует.

Ненавижу его. И не понимаю, как можно так подло делать. И я хочу есть. Скоро кончится четверть. Боюсь за «Конституцию». Как бы не было за нее оценки «плохо». Я хожу в школу, а меня спрашивают: «Как ты еще можешь?» Да что я поделаю? Как дома, так и в школе – сидишь с коптилкой. В школе хоть суп дают. Сегодня и в коптилках керосину не было. Жгли лучины. Очень холодно, мерзнут чернила. Занимаемся по три, по два человека в классе. Мешают очереди за хлебом, приходится стоять и пропускать школу.

29 декабря 41 года. Говорят, что счастье не всегда сопутствует человеку. Да, отчасти это верно, но сегодня для меня день счастья. Я так рада. А чему? Рада смерти моего отчима. «Куклина». Я так ждала этой минуты. Я его страшно ненавидела. Голод раскрыл его грязную душу, и я его узнала. О, это жуткий подлец, каких мало. И вот сегодня он умер. Умер он вечером, я была в другой комнате. Бабушка пришла и сказала: «Он умер». А я сперва не поверила, потом мое лицо исказилось в ужасной улыбке. Я была рада. Да. Рада его смерти, смерти мучителя и предателя. О, если бы кто видел выражение моего лица в эту минуту. То сказал бы, что я умею жестоко ненавидеть. Он умер, а я смеялась. Я готова была прыгать от счастья, но силы у меня были слабы. Голод сделал свое дело. Я не могла даже хорошо двигаться. Так вот, о чем я мечтала, чего хотела, то и сбылось.

6 января 42 года. Сегодня была елка. И какая шикарная. Я даже не ожидала. Правда, холод был такой, что пока мы сидели и смотрели постановку «Овод», ноги совершенно окоченели и пальцев совершенно не чувствовалось. После постановки должен был быть обед. Мы почти не смотрели пьесы, а каждый думал о предстоящем обеде. Лица у всех одутловатые, под глазами белые, налитые водой мешки, глаза голодно поблескивают. Ноги стучат друг о друга от холода. Наконец, постановка окончена. Артисты, вероятно, сильно замерзли. Они играли в летних платьях, а мороз в театре – минус 20. Занавес опустился, и все хлынули к выходу, к столовой. Обед получили не сразу, пришлось долго ждать на лестнице. Там было еще холоднее от сильного сквозняка. Мы все стояли, тесно прижавшись друг к другу, и думали только об одном: скорее бы на обед. Стояли и мерзли долго. Наконец, двери открылись, и нас впустили. Столы накрыты белыми скатертями, везде чисто, но холодно. Обед был замечательный: мы получили тарелку супа лапши, 150 гр. пшенной каши с соусом, и 50 гр. хлеба, и соевого желе 50 гр. Мы забыли все: и стужу, и боль в ногах от долгого стояния. Все жадно поглощали пищу, усердно облизывая тарелки. Домой пришли в 6 часов. Настроение сразу упало. Дома холодно, дров нет, вода везде замерзла. Придется брать в проруби из Мойки. Брезговать не приходится. Мама лежит больная и, вероятно, хочет кушать. Я ей принесла 25 гр. хлеба и 25 гр. желе. Она очень рада. И я рада, а все равно голодная, как волк...

Дневник Саши Морозова

Об авторе дневника ничего не известно.

Мамочка!

Сейчас 4 часа, я ухожу в столовую. В своей комнате убрать ничего не успел, потому что когда посмотрел на часы, было около четырех. Во время обстрела находился в коридоре.

Крепко целую. Шурик

31/8 41 г. Приезжал Игорь. К рожденью готовим постановку «Чехи будут свободными». Она обещает быть очень захватывающей и интересной. Игорь автор, я постановщик. Мама узнала, что на все карточки дают шоколад, прибавили сахар и конфеты. Скорей бы наступило 1-е. Около 12 ч. завыла сирена, пошли вниз в бомбоубежище. Выстрелов мало. Отбой. Лег спать с пустым желудком.

1/XI 41 г. Разбудила мама, дала мне хлеб, 2 яйца, шоколад. Она уже успела достать все кроме крупы, масла и сахара. Наконец-то я сыт. Сейчас я выпил какао и жду масло. Надо почитать дон-Карлос инфант испанский. По радио передавали, что 2-го утром в театре им. Ленинского комсомола будет идти Сирано де Бержерак. Хорошо бы было его посмотреть, да наверное мама не поедет или не достанет билеты. Около 7 ч. в. возд. трев. Пошли вниз. Отбой примерно был через 1 1/2 часа.

2/ХI 41 г. (...) В театр конечно не пойду. Может быть, приедет Игорь. А оказывается, вести дневник не такое уж скучное дело, как я думал. Наоборот, даже интересно. Повязку для капитана фон Гинсберга я сделал. Хорошо, если приедет Игорь и привезет готовую постановку. Как быть с костюмами не знаю, надо высокие сапоги и брюки – а где их взять? (...)

12/XI Игорь уехал утром, я лежал, сегодня узнал печальную новость – хлеб сбавят. Нам грозит голод.

15-ое. Очень долго не писал. Упали бомбы в дом 55 и 51, но они не разорвались. Нам пришлось уйти на два дня. Сегодня думаем остаться, бомбы как говорится лопнули. Руки замерзли, так что трудно писать. Нам пришло известие: Ленинградский отдел кадров послал запрос о судьбе папы (нам прислали копию). Мне очень скучно.

20-ое. Сегодня был в театре, в филиале Большого Оперного театра им. Кирова. Слушал «Евгений Онегин». Оперу я вообще слушаю в первый раз, мне очень понравилось, хотя и играли без декораций. (...)

30-ое. Мама дала кровь. В донорском пункте теперь такой порядок: тот, кто давал кровь, до этого порядка тому надо пройти осмотр, дать кровь один раз (берут больше «нулёвку»), и этот человек получит деньги, обед (перед взятием крови), а самое главное ему дадут рабочую карточку. Тот же, который дает первый раз за время войны, тому надо дать три раза кровь. Впоследствии можно каждый месяц приезжать и сдавать кровь и каждый месяц донор будет получать рабочую карточку. Если же он в течение двух-трех месяцев будет приезжать на пункт и кровь у него брать будет нельзя, то карточку ему все равно дадут. Кроме всего этого там можно достать так называемый «скользящий пропуск», который даёт право обедать во всех столовых.

С декабря стали прикреплять карточки (все кроме хлебных – что очень удобно), раньше все было трудно достать – стояли очереди. Электричество дали первый день, три дня сидели в темноте, свечей нигде нету, дедушка с трудом достал в церкви три свечи. Сегодня днем мы нашли 2 куска воска и несколько кусков какого-то состава, в которых, как я определил, есть стеарин – сделали с дедушкой вдвоем светильню, но она пока что не понадобилась. Спички кончились, завтра наверное мы получим 6 коробков (на весь месяц). Выдают пиво по карточкам, на рабочего – 4 больших кружки, иждивенцам – 2, служащим – тоже, а детям – фигу. У нас одна карточка рабочая, другая иждивенческая, а третья детская, мы должны получить 6 кружек пива, но пиво трудно достать – мама попросила одну тетку с тем что даст ей две кружки, следовательно у нас будут 4 кр. (еще не поздно: карточки продлили на несколько дней). Тревоги бывают каждый день. Недавно немцы взяли Ростов-на-Дону. Никто ничего не знал, как вдруг по радио 28 числа объявили. «Несколько дней назад немцы взяли город Ростов-Дон, сегодня наши части неожиданно для немцев переправились через Дон, повели бой на улицах города и выбили противника из Ростова». (...)

6-ое. Хлеба на этот месяц не сбавили. А зато всего остального дают меньше. Мясо рабочим – 400 грамм (в декаду), иждивенцам и детям 100 грамм. Мы вместо мяса взяли студень (его дают в три раза больше) и получилось 1800 гр. Хотели сварить из студня суп, да так и съели. Соль по карточкам. Вчера рано утром повестка, в которой предлагалось явиться к 2-м часам в Райвоенкомат. Это могли быть три вещи, а именно: первое – насчет папы, второе – насчет денег, и наконец третье – эвакуация. Оказалось: третье (эвакуация). Можно проехать в Новосибирск, 250 км на машине, а остальное на поезде. В военкомате сказали, что с дедушкой ехать опасно (с машиной может что-нибудь случиться и придется идти, бежать) самое меньшее ехать до Новосибирска придется полтора месяца, а денег самое меньшее надо на троих 2000 р. Что-то будет!

Дневник Коли Васильева

Хроника смерти, почти что дневник Тани Савичевой, только мальчишеской рукой... В отличие от хрупкой Тани Коля выдержал и голод, и холод, и смерть, и «оставшись в 12 лет сиротой, стал сыном полка и был направлен в Нахимовское училище, а затем стал артистом театра» – такая справка хранится в Музее обороны и блокады Ленинграда.

Мы Колю Васильева искали – среди мёртвых и живых. Не нашли.

Мало надежды на то, что успевший за 70 лет постареть Коля сейчас узнает свои записи в нашей книге. И всё-таки она, надежда, умирает последней. Так же, как это было в замерзающем городе, откуда доносится до нас его голос...

27 января 1942 г. Я пошел за хлебом в город, так как у нас в Лесном не пекли хлеба. Не было дров и воды. Дошел до Выборгской стороны. Идя обратно, я несколько раз падал и медленно замерзал. Дошел до рынка, встретил Альку – товарища своего. Он помог мне встать и довел до завода «Светлана». В будке я разогрелся и пошел дальше домой. В канаве я упал и чуть не замерз, но тут шла мама и меня донесла домой. И в тот же день в 14 час. умер папа сидя на кровати.

28 января 1942 г. Умерла мать Гусева Сергея и Гусевой Тони и их соседа Коли умер отец. В марте месяце Тонька ушла в детдом. Сергей остался дома. Он подделывал карточки, и этим он жил. А у соседки умер отец.

29 января 1942 г. Умер Леша (мой брат) в 16 лет. Рано утром в 5 часов 30 мин. Он болел и работал и много изведал от этого и скончался.

17 марта. Умер Кулашкин Шура от голода. Мальчишка был здоровый и хороший. Но голод все убил. 22 человека умерло в нашем доме от голода.

22 марта. Приходил летчик за нами, но не взял.

27 марта. Мамино здоровье все хуже и хуже.

31 марта. Мама лежит не может встать с постели.

3 апреля. 4 часа 30 минут мама начинает хрипеть, она умирает. Все кончено, я остался один, иду к Егоровым. Пошел в город за посылкой, чуть дошел до дому. Спал у Егоровых.

Здесь и сейчас Колины черты едва различимы – так же как и события тех страшных восьми дней из его дневника... Это наш долг – сделать так, чтобы они не стерлись окончательно и бесследно. Где бы ты сейчас, Коля, ни был.

_{Фото из фондов Музея обороны и блокады Ленинграда.}

Дневник Аллы Киселёвой

Об авторе дневника ничего не известно.

Было это 2 месяца тому назад, поехали мы с мамочкой и с Мишенькой в бомбоубежище, еле втиснулись в трамвай. Когда вошли туда, мне показалось, что там как в больнице, долго оставаться я там не думала и даже из дома взяла книжку, чтобы не было скучно. Но пришлось там пробыть 2,5 месяца.

Жизнь была довольно скучная и голодная. Первое время почти всю пищу я отдавала Мише, но потом не могла отдавать её. (...)

Я совсем забыла описать где находилось бомбоубежище. Нева, здание Эрмитажа. (...) Находились мы в маленьком уголке. Раньше я никогда не могла бы подумать, что мы могли 4 человека жить в таком маленьком уголке. Целый день мы с Мишенькой были вдвоем. Свет там был электрический, дневного света совсем не было, окна были заколочены и засыпаны песком. Мишенька болел воспалением легких. Так что на улицу с ним выходить не могла и мы сидели совсем без дневного света, а болел Миша 2 недели. У нас в бомбоубежище началась эпидемия кори и скарлатины, детям до трех лет делали прививку против кори. Мише сделали то же самое, прививка была не очень болезненная для него. Почти все время у Миши был понос, видимо от студня. Студень был из свиных шкур и там попадались жесткие шкурки, которые он не мог пережевать. (...) Так как у Мишеньки был сильный понос, хлеба ему было давать нельзя, так как хлеб был плохого качества, и хлеба давали 125 грамм, печенья вместо хлеба давали 75 гр. Это 3 печенья, и Мишенька у нас очень сильно голодал, у него выработалась привычка кричать «кушать дай» или «мама дай». Я, когда у Миши не было поноса, попробовала накормить его, дала скушать его порцию и свою порцию на целый день, скормила ему за один раз, но он очень быстро скушал и говорил «еще кушать». После этого я не старалась досыта накормить его. Последнее время я сама начала очень голодать, но потом постепенно я привыкла к голоду. (...)

10-го декабря в 3 часа дня мамочка приехала в бомбоубежище, в нем было холодно, мы ходили в пальто, и сказав, чтобы мы быстро одевались, начала собираться. Мишу мы очень тепло накутали, завернули в плед и одеяло, привязали стул маленький к саночкам, на стул посадили закутанного Мишу, а на санки положили сетки с необходимыми для Миши вещами: штанишками, чулочками, рубашками, костюмчиками. Трамваи не шли, мы шли пешком, а Мишу везли на санках, совсем у дома на нас чуть не наехал автомобиль. (...)

Конечно, когда мы пришли домой, нам все очень обрадовались, но дома было тоже холодно. (...)

18 декабря мое день рождение, его мы справили очень хорошо, открыли банку шпрот, хлеба я съела грамм 300!!! Мы с мамочкой пошли на рынок и обменяли 200 грамм хлеба на 400 грамм дуранды, мамочка добавила ложки три маисовой муки, ложки три сахарного песку и овсянки, получились очень хорошие сладкие лепешки.

19 декабря мама достала на детские карточки белых пряничков, это очень большая редкость, на 2 хлебные карточки 8 пряников и один пряник разделила на три части и дала всем попробовать, так же и мне. Этот вечер мне очень захотелось кушать, так как я долго засиделась, я взяла из шкафа один пряник, но не накушалась и попросила у мамы немного хлеба с горчичным маслом, мама мне позволила, и я незаметно для себя чуть не съела порцию хлеба, на следующий день остался очень маленький кусочек хлеба. Мамочка очень была недовольна тем, что я съела почти всю порцию хлеба на следующий день. (...)

Сегодня нам очень повезло, Люба достала кота, из которого Малаша сделал очень вкусное жаркое, но как назло в то время, когда мы уже хотели кушать, погас свет, и нам пришлось кушать такое вкусное жаркое при маленьком огоньке коптилки. Но когда мы кончили кушать жаркое, тогда свет зажегся. Жалко, что в мой день рождения не было кролика (так мы условились называть кота). Но к сожалению кроликов очень мало. Раньше мы никогда не могли бы догадаться, что можно есть котов. Сейчас что ни день все больше и больше мрёт народу от голода. Мы еще пока держимся. Миша все так же кушать просит, но дома мы с Мишей, говорят, поправились.

20-е декабря, у нас нет сладкого к чаю, у мамочки в магазине появились конфеты, мамочка очень обрадовалась и взяла по всем карточкам конфеты, называются соевыми, на фантиках написано «Мурзилка», цена 10 р. 60 коп., такая же как и раньше, какая была у хороших соевых конфет. Но конфеты оказались почти несъедобными и от них очень жгло горло. (...) Конечно в другое время я бы эти конфеты есть не стала, оказывается, эти конфеты из горькой дуранды, в дуранду подбавлено сахару, и эти конфеты такой же формы, как и соевые. Мамочка купила мне картинки «Сказки о царе Салтане», я эти картинки наклеила себе в альбом, который подарил мне Кирочка на день рождения. Кира нарисовал мне в альбом рисунок на рубашку. Он выдумал сам.

«Заменим у станков отцов!» – этот призыв прозвучал уже в первые дни блокады. И тысячи ленинградских детей встали к станкам. Эти пацаны собирали пулемёты.

_{Фотохроника ТАСС.}

В первую эвакуацию июня – августа 1941 года, пока город еще не был в кольце, многие ленинградские дети были эвакуированы в соседние районы области. 175 000 из них были возвращены обратно – в бомбёжки и голод. Здесь – раненые малыши, которых лечили в госпиталях.

_{Фотохроника ТАСС.}

25 декабря, сегодня счастье – прибавили хлеба рабочим 550, служащим, иждивенцам и детям 200 гр. Говорят, с 1 января прибавят хлеба еще больше. Хлеба вовсе не прибавили, мы прикопили немножко к новому году продуктов, сварили чечевичную похлебку, но я так устала к вечеру, что мне стало худо, и у нас было по 1 шпротинке и по 2 краба, пили глинтвейн. Что-то положение совсем не улучшается, а наоборот теперь стало хуже, в магазине продукты совсем не выдают, а нормы объявлены, вот уже второй месяц продукты не выдают, сидим на одном эрзаце и на 20 гр. хлеба. У Мишеньки ручки пухнут от голода. (...) Очень давно не был у меня папа, сегодня пришел весь опухший отекший, шел от Моховой до нас 1 час 30.

Мы собираемся эвакуироваться, мама уже продала свою шубу за 1500 рублей, за 2 кг сахарного песку и за 6 плиток шоколада. Мамочкин песок и шоколад продала за 2 с половиной тысячи. (...) Я очень расстроена, боюсь, что уеду и не увижу папу. (...)

Кирочка большой сегодня отправлял Митю, эвакуировал. Наш отъезд откладывается, заболела я, температура 39. Кирочка с Зоечкой уехали, было 10 ч. утра. А я простудилась, стояла в очереди в столовой за супом (...), суп получила правда очень жидкий. Сегодня вечером совсем неожиданно пришла Надежда Павловна с Тосенькой и сказала, что в 11ч. вечера сегодня едут, документы на выезд уже оформлены, очень жалко расставаться, но им будет там лучше, у них там есть родные, к которым они могут приехать.

Новость, сегодня по радио объявили норму: крупу, крупы выдали мало, но это хороший признак. Теперь каждый день выдают какие-нибудь продукты, то масло, то сахар. Но нормы маленькие. (...) Сегодня вымыли Мишеньку и вымоемся мы с мамочкой. Мы наверно не мылись месяц, очень приятно помыться. Кирочка большой устроился в социанар, но говорит что голодновато да крошечные порции. Мамочка устроилась в социанар. Отъезд откладывается, пока мамочка с Кирочкой немножко подкрепятся. (...) Конечно никуда не поедем, здесь опять бомбежки и обстрелы. Но с продуктами наладилось, вот уже второй месяц выдают все продукты, к 1 маю выдают много продуктов даже дали чай, о сколько время не пили чая, какое наслаждение. Мишенька заболел цингой, болят ножки, не дотронуться. С 3-го мая открываются школы.