Текст книги "Тайны древних цивилизаций. Том 1"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Вся Поднебесная – одна антикварная вещь
Анна Сейфулина

В мире бесчисленное множество вещей,

и у каждой своя истина…

Ли Кайсянь, XVI в.

В Китае всегда почиталась неразгаданно-возвышенная древность. Ее лучшим символом были вещи. Они – вестники всегда другой жизни. Каждая из них индивидуальна, неповторима в своем безмолвии, всегда обладает эстетической ценностью и имеет безошибочно узнаваемый внутренний образ. В средние века интерес образованных людей (образованный человек – это и поэт, и музыкант, и живописец, и философ) к вещам, к их значению для «изящного быта», к их эстетическим и практическим достоинствам приобрел особый смысл.

Жить «изящно» не означало загромождать свой дом редкостными вещицами и удивлять окружающих чудачествами. Вот почему пышность китайского быта (впрочем, всегда целомудренная, неназойливая), щедрость декоративной отделки даже самых заурядных предметов домашнего обихода легко уживались со знаменитым китайским практицизмом. Вещи в жизни китайцев были предназначены не столько для того, чтобы дарить чувственное наслаждение, сколько для того, чтобы в блеске «видимого и слышимого» приоткрывать нечто совсем иное – сокровенное, безмолвное, обостренное сознание присутствия недосягаемого в красоте. Чувство должно воспитывать, то есть учить знанию «пределов» вещей. «Упоение вещами, достигая предела, обязательно откроет достоинства простоты и скромности, а крайнее возбуждение духа внезапно приведет нас к чистоте и покою души» (Дун Цичан). Утонченным человеком считали только того, кто владел антикварными вещами, которые именовали буквально «древними игрушками».

Уникальная древняя вещь имела одного хозяина и была жива его милостью и заботой. Превыше всего ценились произведения каллиграфии и живописи. В знатных семьях первыми, а порой и единственными игрушками были письменные принадлежности и листки с иероглифами. Благоговение перед всем, что имело отношение к письму, сопровождало каждого китайца от рождения до смерти. Предметом особой гордости любого ученого (образованного человека) были старинные (почти двухтысячелетней давности) бронзовые сосуды для жертвоприношений. Им находили применение, используя в качестве курильниц, или держали в них цветы в зимние месяцы года. Это не единственный пример использования древних предметов по-новому: древние крючки для застежки халатов нередко прибивали к стене и вешали на них живописные свитки. Из посуды предпочтение отдавалось блестящему белому фарфору и таинственно окрашенной керамике, в особенности вазам и чашам с зеленовато-голубой глазурью, испещренной трещинками.

Но самое пристальное внимание уделялось «четырем драгоценностям кабинета ученого»: кубику туши, который растирался, тушенице, кистям и бумаге. Лучшие образцы туши и писчих кистей были настоящим произведением искусства: одна кисть изготавливалась не менее двух лет, подбиралась по волоску от священных белок, которые обитали в священных горах; в других священных горах брался камень – шероховатый, в красных точках, так называемых «птичьих глазках» – для тушеницы.

Хорошая тушь готовилась не менее трех лет. А бумага изготавливалась только в одном месте Китая, на берегу священного озера. Выбрасывать или использовать исписанную бумагу считалось кощунством, и ее с должным почтением сжигали в специальных урнах. Все стоило очень дорого. Зачастую эти вещи ставили в специальное место и никогда не использовали: зачем использовать, если это само по себе уже ценно? Тушь, тушеницы и писчие кисти хранили в коробочках черного и красного лака, нередко украшенных инкрустацией. В число предметов, предназначенных для стола ученого, входили изящные, изготовленные из ствола бамбука стопки для кистей, капельницы и чашки для промывки кистей после письма, вырезанные из нефрита или горного хрусталя подставки под влажные кисти, прессы для бумаги, печати, подлокотники для отдыха рук. Оригинальные декоративные экраны из нефрита или лазурита, часто украшенные рельефным изображением пейзажа, использовались для стряхивания на гладкую заднюю сторону лишней туши с кисти. «Предметы из яшмы и золота долго хранятся людьми, им не избежать воздействия жары и влаги Неба и Земли. На них оставит свой след череда веков и поколений. И вот стирается с них все поверхностное, и обнажается их нутро…» (Дун Цичан).

Канон «изящного» быта строго регламентировал не только материал, форму и цвет предметов, но и их количество и местоположение в доме. В вещах ценили красоту и приносимую ими пользу, их физическую прочность, намекавшую на нетленность красоты, и первозданную немоту, уникальность каждой вещи и даже «неизбежно случайный» подбор вещей. Ведь в случайном соединении разных вещей усматривалось подобие хаотическому «узору» мира. Визитной карточкой «высокой древности» для китайцев всех времен было «чистое звучание» и «тонкий аромат». Древние вещи, по представлениям китайцев, создавая бесконечное кружево ассоциаций, делают жизнь целостной, полнокровной и способны оказывать целительное воздействие: «Радость встречи с древностью способна смягчить ожесточившийся дух и укрепить размягчившееся сердце» (Дун Цичан).

1. Печать признания.

Печатью пользовались как подписью. На ней вырезалось имя владельца или его любимый афоризм. Отпечаток всегда был красного цвета.

2. Оттиск печати.

3. Современные кисти для написания больших иероглифов.

У художника или каллиграфа собиралась целая коллекция кистей: толстые – для нанесения размытого фона, тонкие – для проработки деталей.

4. Мягкая, но упругая кисть из волчьей шерсти, сделанная из лакированного дерева и инкрустированная перламутром.

5. Тушь.

Изготавливалась из смеси сосновой сажи с продуктами сгорания других растений. Делали и цветную тушь, добавляя в нее толченый жемчуг, молотую яшму и камфору.

6. Коробочка с краской для печатей.

7. Подставка для кистей и кисть ученого, XVIII в.

Поскольку вещи в китайской традиции воспринимались как вместилище «сокровенных метаморфоз» и событий, созерцание их было в полном смысле способом самообновления духа. Авторитетный теоретик искусства XVII в. Дун Цичан в своем «Рассуждении об антикварных вещах» писал: «Люди находят опору в вещах, а вещи служат опорой друг для друга. Пища поддерживается посудой, посуда поддерживается столом, стол поддерживается циновкой, циновка поддерживается землей. А чем же держится земля? Поразмысли над этим усердно и поймешь, что все сущее поддерживаемо сообщительностью между человеческим и небесным. Вся Поднебесная – одна антикварная вещь».

Врата Небесного Спокойствия
Ольга Сизова, кандидат психологических наук

Перемены то и дело входят в нашу жизнь, нарушая ее привычный порядок, и мы не всегда им рады. Но нет ничего постояннее непостоянства, говорили древние китайцы, ведь жизнь есть вечное движение, постоянные изменения. Причем происходят они не случайно, а по определенному закону. Согласно легенде, пять тысяч лет назад император Фу Си описал этот закон в «Книге Перемен» «И-цзин». В ней в виде гексаграмм (фигур, состоящих из шести черт, непрерывных либо один раз прерванных) представлены все последовательные изменения, которые вместе образуют полный цикл развития любого процесса, явления, государства, человека. Поскольку внешние изменения неразрывно связаны с внутренними причинами, вызвавшими их, – сами гексаграммы образованы двумя триграммами (фигурами из трех черт): одна относится к внешней жизни, другая – к внутренней. Верхняя линия каждой триграммы символизирует Небо, нижняя – Землю. Что же символизирует средняя?

Небо –

?  –

Земля  –

Посередине, между Небом и Землей, находится Человек, живущий под Небом. (Поэтому в древности китайцы дали своей стране имя Поднебесная.)Человек призван связывать земное и небесное, проводить законы Неба на Земле. Но осуществлять это может не любой человек, а совершенный, или, как говорят в Китае, благородный муж. Самый совершенный из совершенных – император, сын Солнца. Именно он гарантировал, что при всех изменениях воля Неба неизменно будет осуществляться на Земле.

Поэтому все указы императора провозглашали у Врат Принятия Небесного Мандата, Чэнтяньмэнь.Их построили в Пекине в 1417 году. Но через 40 лет в них ударила молния. Возможно, так Небо дало понять, что его не очень хорошо «слышат». Сгоревшие ворота восстановили лишь через семь лет, в 1464 году. Во времена смуты, когда пала династия Мин, их сожгли уже люди. В 1651 году при династии Цин врата вновь восстановили, и они обрели новое имя, под которым известны сейчас: Врата Небесного Спокойствия, Тяньаньмэнь.Они отделяют Запретный Город, куда не допускался ни один простой смертный, а только высшая знать, от площади, где располагался административный центр и где вершились судьбы людей и всего государства. Это самая большая площадь в мире, даже в те времена на ней могли находиться до одного миллиона человек.

Недалеко от ворот течет речка, которую называют Рекой Золотой Воды или Нефритовой Лентой. Ее берега соединены пятью белыми мраморными мостиками. Число «пять» – священное в Поднебесной: пять сторон света, пять элементов, пять движущих сил Вселенной. Гармония возникает, когда эти пять элементов сбалансированы.

Поэтому неудивительно, что Ворота открывают дорогу к императорскому дворцу – Павильону Высшей Гармонии. Там совершались все важнейшие церемонии: празднование дня рождения императора, коронование, возведение на престол, празднование Нового года, зимнего солнцестояния.

Каждый год в день зимнего солнцестояния император направлялся для принесения жертв в храм Неба, а в день летнего солнцестояния – в храм Земли. Церемониальный выезд совершался через ворота Тяньаньмэнь. Если император отправлялся в поход, то перед вратами совершали жертвоприношения и устраивали молебствия.

Ритуалы сопровождали почти все дела в Поднебесной и помогали жить в гармонии с Небом. А это было очень важным для всех китайцев, от императора до простого крестьянина. И конечно, оглашение указа императора тоже сопровождала особая церемония. Перед надвратной башней оборудовалась специальная площадка для оглашения указов. Все старшие чиновники выстраивались лицом к северу возле мостиков через канал Золотой Воды и преклоняли колени. В Китае стороны света символизировали пространство и светила. В соответствии с этим на востоке Пекина стоял храм Солнца, на западе – Луны. За южными воротами города находился храм Неба, а за северными – храм Земли. Таким образом, чиновники становились спиной к Небу и лицом к Земле. Ведь указ должен был выполняться именно на Земле. Мостики, у которых они опускались на колени, символизировали связь Неба и Земли.

Когда все были готовы, министр церемонии выносил указ императора на деревянном подносе, имевшем форму облака, ведь указы попадают на Землю прямо с Небес. Поднос ставили на паланкин, украшенный изображениями дракона. В Китае дракон – дух изменения, а следовательно, и дух самой жизни. Этот паланкин подносили к башне, поднимали наверх, и чиновник вслух зачитывал его. Затем текст указа вкладывали в клюв позолоченного деревянного феникса, символа радостных свершений и доброго предзнаменования, и птицу опускали на площадь.

Другой чиновник принимал феникса и ставил его на паланкин, который уносили в министерство церемоний. С этого момента указ принимал силу, с него снимали множество копий и рассылали по всей стране.

Таким образом, церемония обеспечивала поддержание равновесия Неба и Земли. В Поднебесной перемены встречали торжественно. Китайцы знали, что мир и гармония достигаются именно благодаря переменам. Но только тем, которые совершаются в соответствии с высшим законом. Чтобы удержать равновесие Дао в Поднебесной, они стремились двигаться вместесо всей Вселенной. Ведь, как известно, наша Земля, наша Солнечная система и Галактика даже в буквальном смысле постоянно движутся к какой-то неведомой нам цели, а вместе с ними движемся и мы.

Тайны затерянного города
Ольга Сизова

Затерянный в непроходимых джунглях Камбоджи город Ангкор, древняя столица кхмеров, хранит в себе немало тайн. Этот построенный более восьми столетий назад город своими размерами и заключенными в нем математическими пропорциями отражает законы устройства мира и космические циклы времени. На стеле в королевском дворце археологами была найдена загадочная надпись: «страна Камбу аналогична небу».

Ангкор – не совсем город, а скорее город-храм, размеры которого поражают воображение: он растянулся на 24 км с запада на восток и на 8 км с севера на юг. Он расположен в долине реки Меконг приблизительно в 240 км к северо-западу от столицы Камбоджи Пномпеня. Много столетий город хранил свои загадки и никто не подозревал о его существовании. Величественные развалины были обнаружены в джунглях французским миссионером Ш. Буйво в 1850 г. Через 10 лет по его маршруту прошел натуралист А. Муо. Начались исследования джунглей, всюду находили новые храмы и часовни с надписями на санскрите. В 1907 г. была организована целая комиссия по их охране во главе с ученым А. Маршалем, под чьим руководством было найдено более 1000 памятников этой древней цивилизации, после чего, наконец, некоторые ее тайны были приоткрыты.

Строительство этого грандиозного храмового комплекса продолжалось в течение четырех столетий. Его начал основатель Ангкорской династии принц Джайяварман II в 802 г., а последние храмовые комплексы были возведены королем Джайяварманом VII в XII в. После его смерти в 1218 г. строительство прекратилось. Строители Ангкора закончили свой многовековой проект. Интересно, что все преемники Джайявармана II следовали его принципам строительства. Каждый новый правитель достраивал город таким способом, что его ядро постоянно перемещалось: центр старого города оказывался на окраине нового. Так постепенно рос этот город-гигант. В центре каждый раз возводился пятибашенный храм, символизирующий гору Меру, центр мира. В результате Ангкор-Ват превратился в целый комплекс храмов.

Интересно, что этот загадочный город является своеобразным «памятником Времени». Главный храм комплекса, Ангкор-Ват, был воздигнут Сурьяварманом II (1113–1150 гг.). Это одно из крупнейших сооружений в мировом зодчестве. Он занимает территорию большую, чем Ватикан. Но самое удивительное здесь – дороги. Протяженность их отрезков отражает длительность четырех юг (великих мировых эпох индуистской философии и космологии) – Крита-юги, Трета-юги, Двапара-юги и Кали-юги. Их продолжительность соответственно – 1 728 000, 1 296 000, 864 000 и 432 000 лет. А в Ангкор-Вате длина основных участков дороги составляет 1728, 1296, 864 и 432 хата (кхмерский хат – единица измерения, составляющая 0,43545 м).

Если взглянуть на Ангкор сверху, будет видно, что он представляет собой своеобразную «карту звездного неба»: структура храмового комплекса воспроизводит положение звезд созвездия Дракона на рассвете в день весеннего равноденствия в 10 500 г. до н. э. Что же это за загадочная дата? Она связана с процессом прецессии, циклическим вращением небесного Северного полюса вокруг «сердца» созвездия Дракона. Дракон – тайный страж Северного полюса эклиптики, через который проходит Ось мира. В наши дни Северным полюсом мира является, как известно, Полярная звезда, но так было не всегда, и в III тыс. до н. э. Северный полюс мира находился там, где находится α-Дракона. Прецессия земной оси, как известно, вызывает видимое изменение положения звезд с периодом 25 920 лет, то есть 1 градус составляет 72 года. В 10 500 г. до н. э. в наинизшей точке траектории находилось созвездие Ориона, а в наивысшей – созвездие Дракона. Существует своего рода «маятник Ориона-Дракона». С тех пор прецессионный процесс успел повернуть небесный полюс на половину окружности относительно полюса эклиптики, и сегодня Дракон находится вблизи наинизшей точки, а Орион – наивысшей.

Итак, в наш век, как и в 10 500 г. до н. э., «часы небесного времени» готовы начать новый счет. Именно об этом напоминает нам Ангкор. Почему храмовый комплекс, построенный тысячелетиями позже, отражает небесные события такой давности – остается загадкой.

В 15 км от Ангкор-Вата Сурьяварман II построил «Великий Ангкор» – Ангкор-Тхом. Если спроецировать на землю карту звездного неба 10 500 г. до н. э., то окажется, что Ангкор-Тхом очерчивает сердце змеиного созвездия Дракона. Аналог «сердца» Дракона на земле – великая пирамида Байон, входящая в комплекс Ангкор-Тхома. Французский археолог Ж. Кодэ называет Байон «мистическим центром кхмерской империи».

На ступенчатой пирамиде-храме Пном-Бахкенг, которая входит в храмовый комплекс Ангкор, написано, что его назначение – «символизировать своими камнями движение звезд». Какие еще неразгаданные тайны хранит для нас Ангкор?

Юго-Восточная Азия

Притяжение Индии
Маргарита Альбедиль, доктор исторических наук

Индо-русский магнит

В нашем Отечестве давно сложилась специфически русская традиция особой любви к Индии. Связи России и Индии старинные, их истоки просматриваются уже на заре существования Киевской Руси.

Начиная с XV века «Гиндустан», Индия заняла прочное место как в нашей устной, так и в письменной традиции. Из нее русский человек мог почерпнуть немало любопытного о Древней Индии, ее царствах и богатствах, аскетах и мудрецах, о военном походе великого царя Александра. Не одно поколение наших предков зачитывалось сказаниями о Рахманьском острове – стране брахманов и индийском царстве, о царевиче Иоасафе, в образе которого явно угадывается Будда. Упоминание о праведной жизни «рахманов» встречается еще в Несторовой летописи со ссылкой на хронику Георгия Амартола. Сходные сведения излагаются и в сборнике старца Ки-рилло-Белозерского монастыря Ефросина, относящемся к XV веку. Правда, русский книжник по-своему расцветил легенду, сообщив, что у рахманов нет ни царей, ни вельмож, а также нет у них купли-продажи, разбоя и других пороков. А в апокрифическом «Хождении Зосимы к рахманам» они вообще показаны как образцовые христиане.

Со временем наши связи с Индией становились все богаче и разнообразнее и все большую роль играли в них духовные традиции. Впрочем, не будем утомлять читателя перечислением индийских реальностей, отраженных в русской культуре за все истекшие века. Пожалуй, эта тема представляет, скорее, антикварный интерес, да и то для узкого круга специалистов. Нам же важнее отметить другое. В многовековом влечении к Индии были задеты разные струны российской жизни: и далекоидущие геополитические устремления российской державы; и извечное томление русского человека по раю и по земле обетованной; и глубокий духовный поиск; и таящаяся где-то в сокровенных недрах культуры прапамять о своих древних корнях, родственных с индийскими.

Что же видела или, точнее, хотела увидеть Россия в Индии?

Индия – факт географический

Западный человек, одержимый ненасытным фаустовским духом, вечно жаждущий новизны и удовольствий, так привык постоянно устремляться к победе над природой и внешней, и внутренней, что, кажется, давно и прочно забыл о своей неотторжимой зависимости от нее. Между тем эта зависимость существует; ее никто, нигде и никогда не отменял, причем важна она не только для отдельного человека, но и для целого народа. Общеизвестно, что с самого своего возникновения каждый народ многообразно взаимодействует с природой, преображает ее, приспосабливает к себе, но и сам испытывает сильное ответное воздействие. Этим и объясняется давно замеченная связь национального характера и пейзажа: пейзаж был и остается способом пространственного выражения национального характера, духовных качеств народа. Без особых натяжек можно сказать, что пейзаж – зеркало народа и его исторической судьбы. И потому неслучайно, как верно подметил Георгий Гачев, в «скрижалях природы» записано, «какая именно работа задается от бытия данному народу в данной стране на его историю и какое трение преодолевать… ибо в жизнеустройстве в зависимости от склада стихий и протекает труд и цивилизация людей на данном месте природы».

Об этом много размышлял один из самых ярких мыслителей прошлого века Петр Яковлевич Чаадаев. Он писал: «Вся наша история – продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел». И еще он говорил: «Россия – факт географический», имея в виду, что географический фактор «властно господствует над нашим историческим движением» и красной нитью проходит через всю нашу историю; что он содержит в себе и всю ее философию, проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет их характер. В значительной степени «фактом географическим» является и Индия: жизнь людей и жизнь природы соединялась в ней множеством тонких и сложных связей.

Что же записано на скрижалях индийской природы? Какая работа была задана Индии от ее природного бытия? Ответить на этот, казалось бы, нехитрый вопрос непросто, во всяком случае, однозначно это сделать невозможно. Дело в том, что природа в этой стране поразительна, многообразна, чарующа и щедра на самые невероятные проявления своей необузданной мощи, как созидательной, так и разрушительной.

Все эти яркие проявления неиссякаемой и необузданной природной мощи дали индийцам возможность, пожалуй, как нигде в другом месте на планете, почувствовать мощное дыхание космоса, ощутить неотвратимую смену его вечных ритмов и понять свою нерасторжимую связь с той земной оболочкой, которую мы называем биосферой. Пожалуй, Карл Густав Юнг в числе немногих увидел в Индии главное: «Многое отмечено там печатью вечного бытия: желтые равнины, зеленые деревья-упыри, темно-коричневые гигантские валуны, изумрудные, покрытые водой поля. И все это далеко на севере обрамлено имеющей символическое значение границей – полосой льда и скал, этим неприступным, покрытым тайной барьером. Остальное движется, как в фильме, демонстрируя невообразимое богатство цветов и форм, пребывая в постоянном изменении, длясь несколько дней или несколько веков, но всегда по желанию природы меняясь, подобно сновидению, подобно изменчивой ткани майи».

Так сама природа в Индии позаботилась о том, чтобы человек увидел и почувствовал землю со всем произрастающим на ней как живое космическое тело и понял свою космологическую дополнительность по отношению к мировому целому. Вероятно, именно потому еще в архаической древности были заложены там глубинные основы космизации миропонимания; позже эта устремленность к трансцендентности и стремление к космической гармонии прошли красной нитью сквозь философские, этические и иные установления всех индийских учений. На фоне величественной природы человеческая жизнь кажется бессмысленной и слишком суетной; она не может восприниматься иначе, чем бренная и конечная. Мир же может видеться только как одушевленный от края до края, и потому индийцы в своих духовных исканиях сосредоточились на понятии единой силы, пронизывающей все сущее. Западный же дуализм духа и материи, творца и сотворенного, одушевленного и неодушевленного остался им глубоко чужд. «Дух Индии вырастает из природы, наш же дух противостоит природе», – отметил Юнг.

Вот как передала свое переживание индийской природы Елена Петровна Блаватская: «Среди этой дивной природы, где так и тянет стряхнуть с себя земные оковы, обобщиться с нею жизнью беспреградною, и самая смерть в Индии кажется привлекательною».