Текст книги "'Зона с нами' (сборник) (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

   Торсион знал, что после того, как он всю инфу выложит Карамболю, жизнь в Зоне кардинально изменится, но как и во что все превратится, трудно было предполагать. По мнению Торсиона, вторым таким же здравомыслящим человеком в Зоне был генерал Воронин, но до него было значительно дальше идти, да и принятые решения он редко менял, а в предстоящем щекотливом вопросе требовалась гибкость. Воронин в прошлом все же был Воякой и вольно или невольно мог принять их сторону, а в этой ситуации требовалась совершенно независимая оценка и соответствующие ей действия.

   Карамболь же, напротив, был полностью независимый человек, что, кстати, читалось по его продуманным операциям против всех группировок. Единственным сдерживающим фактором была его принадлежность к Бандитам, но именно этого Торсион никак не мог понять. Самым предполагаемым с точки зрения Торисона вариантом закрепления Карамболя в Зоне была его возможность возглавить группировку Свободы. Видимо, у него была серьезная причина, вмешавшаяся в окончательный выбор этого человека, раз он принял такое неоднозначное решение.

   Карамболь провел гостя в подвальное помещение, где была отлично оборудованная баня. В предбаннике все было приготовлено и должно было располагать к откровенной беседе и отдыху. В небольшой сажалке была залита холодная вода из бьющего неподалеку ключа. На лавке стояли оцинкованные шайки с распаренными в них вениками из разных пород дерева. Холодильник представлял собой самодельную ванну, через которую циркулировала холодная вода из того же ключа. В ней стройными рядами располагались бутылки с разнообразными напитками и запечатанные в герметичную упаковку съестные припасы.

   Дорого обошлась Карамболю такая баня, но как одно из основных человеческих жизненных удовольствий давало полноценную отдачу.

   Рабочий зев печи был выложен шунгитом – природным минералом, имеющим непревзойденные целебные свойства. Если после достаточного прогрева попытаться плеснуть на кладку ковш воды, то она, даже не долетая до поверхности, моментально превращается в пар. Вдыхание этой живительной консистенции природных даров позволяло полностью расслабить организм, вместе с тем производилось очищение дыхательных путей, кожного покрова и частичная регенерация органов. Последние исследования этого минерала, проводимые на Большой земле, вскрыли и его способность несколько нивелировать последствия лучевой болезни.

   Торсион и Карамболь сидели на полке в бане, протопленной по "черному", в фетровых шляпах, завернутые в простыни, и некоторое время каждый думал только о своем.

   Им обоим редко удавалось спокойно отдохнуть и расслабиться, не взирая на потраченное на это время и в полном неведении будущего. Но в эти самые моменты само собой всплывающее прошлое, намертво засевшее в памяти, как старое кино, давало о себе знать.

   8.

   Стояло самое начало мая. Погода выдалась на удивление приятная, теплая и без дождя. Птицы свободно летали в голубом и безоблачном небе, и им совершенно не было никакого дела до шума, иногда раздававшегося невдалеке. Они были полностью поглощены заботой о потомстве. Различные насекомые суетились на земле и в воздухе, продолжая свой, только им известный путь в жизни. В воздухе пахло цветами, и они дурманили и пьянили любого, кто успел вкусить их аромат.

   Едва рассвело, но все предметы вокруг читались с отчетливостью полноценного дня. Легкий ветерок не мешал придаваться ни размышлениям, ни отточенным действиям.

   Снайпер быстро оглядел всю зону своего угла обстрела, умело определил все цели и по привычке построил схему моментального отхода в безопасное место после поражающего выстрела.

   Он был очень молод, но уже стал настоящим профессионалом, имеющим приличное количество пораженных мишеней, т.е. жизней, помеченных только мелкими зарубками на прикладе своего карабина. Этих людей уже давно нет, их останки разбросаны в могилах и просто под руинами, в лесах и в других местах его многострадальной страны. От них только и остались эти зарубки, как напоминание, что его жизнь как воина прожита не зря. Он в первую очередь, что труднее всего сделать, должен доказать себе, что стал достойным сыном своих предков. Его научили владеть первоклассным оружием, а от него зависит лишь малость – доказать, что он способен без тени страха отстоять хоть пядь своей земли, хотя бы на некоторое время... Никто, а в первую очередь, он сам, не должен усомниться в том, что он сделал все, что мог, а при возможности, даже более того...

   Снайпер уже дослал последний патрон в ствол. Вплоть до сегодняшнего дня он с группой своих братьев по оружию хорошо потрепал ряды врагов, и каждый из погибших его друзей взял с собой не менее десятка со стороны противника – хорошая и достойная смерть воина. Но врагов было слишком много, и они отвечали на каждый выстрел снайперов целым градом пуль и даже снарядов от приданной специально для этих целей легкой полевой артиллерии. Не все успевали после выстрела скрыться и поменять дислокацию. Их становилось все меньше и меньше, пока, наконец, снайпер не понял, что остался совершенно один – больше не слышалось выстрелов из так знакомого ему по звуку оружия. Теперь он обязательно должен выбрать себе самую ценную мишень и поразить ее своим коронным способом – пробив каску и черепную коробку насквозь – для очередного доказательства высоких способностей оружия его любимой страны. Он на это не пожалеет ни сил, ни времени.

   Его карабин, хотя изначально и был обычным армейским, получил отличную ручную подгонку, доработку и приличное облегчение. Оптика была всегда защищена от пыли и приводилась в готовность только перед выстрелом. Этому его научил опытный и старый воин, сражавшийся в местах, где даже обычный песок мог быть на стороне противника. А на малом расстоянии оптика и не требовалась – снайпер попадал в цель на дистанции пистолетного выстрела, практически не целясь, от бедра. Он был лучшим в школе и в обычном тире, он стал первым в своем подразделении, открывшим счет высшим офицерам врага и получившим звание ефрейтора. Но теперь он один и у него последний патрон, и это его последний день жизни. А может и час...

   В своем маскхалате поверх обычной полевой формы он продирался через мелкие расщелины в разрушенных зданиях, все дальше и дальше уходя от выстрелов и разрывов, и лишь изредка останавливался, весь превращаясь в слух, запах и зрение. Снайпер пробирался в самый тыл врага, где его появления никто не ждал, но могла встретиться достойная цель. Так он пролез, прополз и пробежал мелким гусиным шагом несколько километров.

   И вот он на позиции. Перед ним три противника, сам он – в тени полуразрушенного угла здания, прямо под плитой перекрытия. Места для лёжки было немного, но для его исхудавшего тела вполне достаточно. Главное, что ничто не помешает хорошему прицеливанию. Снайпер быстро размотал обмотку с оптики и глянул через нее в небо, проверяя, нет ли на ней посторонних предметов.

   Один из врагов – пожилой и усатый сержант, все время суетится с котелками, поочередно наполняя их горячей едой. Один из них он подает какому-то совсем молодому пареньку, скорее мальчишке, хотя уже имеющему, как и у Снайпера, звание ефрейтора. Сержант, совсем не отвлекаясь на заполнение кашей котелков и раздачу их, еще успевает о чем-то посовещается с подполковником спецподразделения, сидящем на плащ-палатке, уложенной прямо на обломок стены. Таких, как этот военный офицер, снайпер еще не встречал, а знал о них только по описанию: околышек его фуражки имел определенный цвет. На шее офицера висит фотоаппарат, а на плащ-палатке рядом с ним лежит большая коробка фотопленок от известной фирмы. Разговаривая с сержантом, подполковник что-то показывает указательным пальцем на карте, а потом куда-то себе за спину. Возможно, он объясняет, что именно там интересующий его объект. Вскоре старый сержант удаляется. Но он и так и так не был мишенью для снайпера. Теперь на боевой позиции остались двое: подполковник и мальчишка-ефрейтор, сидящий спиной к снайперу на бруствере, получившимся из обломков здания. Снайперу была видна только часть его туловища выше ремня и слегка развивающиеся черные волосы. Парнишка, не торопясь, что-то ест из котелка, громко гремя по стенкам ложкой. Ясное дело, что цель – именно подполковник. Но, к сожалению, он не в каске, а в обычной фуражке. Снайпер предпочитал другим цели "в фуражках", но всегда сожалел, что в последний момент они не были покрыты каской. Ну, ничего, надо только подгадать момент и вогнать пулей эту мерзкую эмблему прямо в его башку, на свободу от головного убора. Такое он проделывал не раз. Но снайпер, совершенно неожиданно для себя самого, лежит неподвижно и вспоминает всю свою жизнь, едва ли не с рождения до сего дня.

   И что же это получается, это так расточительно он собирался потратить свой последний патрон?

   Бред, никогда! Нужна значительно более важная цель! Просто необходимо весь свой остаток жизни вложить в этот последний патрон! Впервые за время своего боевого опыта снайпер над таким простым вопросом задумался.

   И чего это так суетился сержант возле этого парнишки и подполковник так любовно погладил его по голове? А может, это его родственник? И какова будет реакция этого вояки на гибель близкого ему человека? Скорее всего, офицер согласился бы сам за него жизнь отдать. Снайпер не раз сам попадал в такие ситуации, когда гибли его друзья и родственники, и точно знал, что, убив парнишку, он морально покончит и с подполковником...

   А почему этот маленький ефрейтор вообще стал для Снайпера врагом? Ответ беспредельно ясен, он ведь в военной форме и с оружием.

   Итак, он нашел себе новую мишень, впервые поменяв свою первоначально выбранную цель. Впрочем, теперь он волен это делать, ведь это будет последний его выстрел. При наличии патронов он мог прикончить их всех, но последний многократно возрос в цене.

   Снайпер так же быстро и без колебаний прицелился и замер. Он еще никогда не стрелял в человека, когда тот ест, и пожелал дождаться, пока мальчишка доест все до конца. Снайпер внимательно следил за каждым движением своего врага через оптику. Нет, он не думал о самой еде, уже давно научившись жить впроголодь, его последний сухарь был съеден еще вчера. Снайпер искал именно то место на своей последней цели, поразив которое, он сможет поставить окончательную точку своего жизненного пути. И вдруг движение его винтовки остановилось.

   В бумажных мишенях в тренировочных тирах в центре самой 10-ки он видел только маленькую белую точку, а тут – вот она, прямо перед ним. Как же это он сразу на нее не обратил никакого внимания?! Да, это достойнейшая для последнего патрона цель. Она расположена прямо на этом парне, и именно ее надо поразить. В нее, и только в нее надо попасть, хотя это будет и не просто. Когда вражеский ефрейтор, облизав ложку, положил её в пустой котелок, Снайпер, как обычно, быстро прицелился, спокойно вдохнул и выстрелил.

   Сотни раз отработанная привычка дала о себе знать: после выстрела Снайпер моментально оказался в безопасном месте. В ответ раздалось только несколько коротких автоматных очередей и приказные выкрики подполковника. Пули подняли целый рой пылевых фонтанчиков ровно в том месте, где только что была лежка снайпера, и зацокали по битому кирпичу. Но для него это уже не имело никакого значения, он даже не обрадовался тому, что еще раз опередил смерть, а только удивился такой точности выстрелов от обычного вояки. Но все уже заранее решено, и последний выстрел сделан. Ответ за противником, хотя первую попытку тот уже сделал.

   Снайпер медленно и бесшумно встал и снял маскхалат, аккуратно сложил его, как учили, и положил на самое чистое место, какое только нашел поблизости. Взяв в руки своего последнего стального друга, аккуратно вытер его носовым платком. Платок больше был не нужен, но снайпер сложил его, как обычно, и вернул на прежнее место. Из кармана кителя он вынул маленькую коробочку с сапожной щеткой, давно не видавшую крема, и как мог, привел в порядок свою короткие сапоги. Следующая процедура была расчесыванием давно не стриженых волос. Покончив с этим, снайпер аккуратно надел головной убор, поправил ремень, одернул китель, потер пряжку ремня тыльной стороной рукава и, перебросив свой карабин за спину, стал медленно выбираться из практически полностью разрушенного здания.

   Оставалось выполнить еще одно важное, бесшумное и незаметное перемещение, чтобы подойти к противнику вплотную и заглянуть в глаза своим заклятым врагам. Его не должны заметить раньше времени и пристрелить, как крысу, а расстрелять, как настоящего воина. Он прекрасно знал, что ни один враг никогда не оставляет снайперов противника в живых, такова их неизменная участь – в плен их не берут.

   Снайпер никогда не должен спешить, а уж сейчас тем более нельзя сделать ошибку, и он медленно и бесшумно приближался к месту назначения.

   Он, как и рассчитывал, появился с неожиданной для противника стороны. Подполковник вплотную подошел к тому месту, где совсем недавно была лежка снайпера, и никак не мог понять, почему там нет трупа, ведь он сразу полоснул из автомата по вспышке выстрела и просто не мог промахнуться. Подполковник внимательно осматривал следы от своих пуль и что-то периодически выкрикивал, временами озираясь. Вот теперь, уже совершенно не таясь, Снайпер уверенной походкой направился к подполковнику. Тот только и оглянулся на звук шагов. Самые последние несколько шагов Снайпер попытался пройти строевым шагом, но из этого ничего не вышло из-за усеявшего землю битого кирпича. Но все же он четко остановился, встал по стойке смирно перед подполковником и, подняв голову, презрительно процедил ему прямо в лицо, чеканя каждое слово...

   Офицер в порыве ненависти схватил автомат за ствол с несокрушимым желанием размозжить голову снайперу, но встретил взгляд небесно-голубых глаз исхудавшего мальчишки-врага, в которых не было и тени страха, но оставалась гордость бойца и готовность к неминуемой смерти. Встретившись с этим взглядом, опытный воин, прошедший не одну войну, в испуге отшатнулся и опустил автомат. После буквально минутной задержки он подошел к снайперу, снял с него головной убор и приблизил свое лицо к его лицу. В замешательстве и ничего не понимая, он отошел в сторону и просто сел прямо на бетонную плиту, положил автомат на колени и обхватил голову руками. Его фуражка покатилась по пыльному битому кирпичу, но подполковник совершенно не обратил на это внимание. Он только раскачивался из стороны в строну, скрипя зубами и тихонько подвывая, как от сильной зубной боли.

   Из-за бруствера показался второй мальчишка, который совсем недавно ел из котелка. Его лицо было совершенно спокойно, как будто не он только что был на волосок от смерти. В правой, еще совсем детской руке он держал большой пистолет. Левый погон его гимнастерки беспомощно болтался, лишенный пуговицы, отстреленной снайпером, который все-таки поразил свою последнюю цель.

   Часть 3

   1.

   – Ну что, Сталкер, приступим к первой части марлезонского балета? – вдруг как из глубины сознания Торсиона всплыл голос Карамболя. – Я бы тебя не дергал, да думал, что ты вообще заснул.

   – Да все нормально, полковник, просто давно так не расслаблялся, – ответил Торсион.

   – Пойдем-ка, Сталкер, вкусим даров земных, еще неизвестно, когда подобное поешь, а за хорошим столом говорить и веселей и проще, – предложил Карамболь. – Хотя давно с тобой встретиться хотел, но как-то неожиданно ты пришел, видно, неспроста это. Давай издалека начнем, и ничего не упускай, нам спешить некуда.

   Эти два многоопытных человека так и не смогли друг друга называть по кличкам, а общались по привычке, закаленной еще в СССР с обращением по профессии или по должности.

   Не давая слова Торсиону, Карамболь предложил ему попробовать его любимого тархуна. Понюхав и пригубив тархун, Торсион поднял квадратный, специально изготовленный для этого напитка стакан с толстым дном и посмотрел через жидкость на свет.

   – Достойная вещь, по всем параметрам соответствует, – он постучал пальцами по стеклу, – тогда с коньяком и не стоит париться, будем это питье потреблять. Только не требуй пить с тобой на равных.

   – Да ты что, никакого насилия, Сталкер, и не в чем, пока ты в пределах моей территории, – с ухмылкой ответил Карамболь.

   Они немного выпили за знакомство и закусили.

   – Ну что, раскрывай карты, будем тотус ловить, – предложил Карамболь.

   – Я тоже с преферансом не понаслышке знаком, давай попробуем, – ответил Торсион.

   Он протянул Карамболю странный, ни на что не похожий сверток, в котором находились какие-то кожаные лоскутки, сшитые между собой в виде свитка. С одной стороны они были покрыты рыжей шерстью, с другой – гладкой цвета молока – исписаны мелким, но отчетливым почерком.

   – Кровью, что ли, писано, мне знакома такая система в виде подписей, но чтобы весь текст был такой – впервые встречаю, – сказал Карамболь.

   – Похоже, у этого писателя ничего другого более подходящего под рукой не было, что, кстати, следует и из текста, – ответил Торсион.

   Карамболь заинтересованно склонился над свитком.

   "...Ну, вот, считай, что ты выиграл джек-пот!

   Если ты читаешь этот пергамент, сделанный из шкуры Псевдо-Гиганта, значит, меня уже нет в живых.

   Я сознательно и заранее подготовил данный документ, прекрасно осознавая, что жизнь ни для кого не вечна.

   Став Повелителем Разума, я потерял всех своих бывших друзей, а новых не приобрел. Мои подопечные, хотя и были послушными существами, но являлись лишь бездумным механизмом, подвластным моим мыслям.

   Вначале меня такие сверхъестественные способности радовали, когда я случайно заметил, что, даже не напрягая сознание, могу управлять живыми организмами. Круг моих подчиненных постепенно все расширялся, и даже растения мне были как путеводная звезда в измененном мире – их слабые импульсы стали четко улавливаемы моим обновленным Организмом. Телепатическим путем от них я уже точно знал, кто и откуда ко мне приближается и с какими намерениями.

   Но все же именно растения стали подвластны мне последними, т.к. спектр моего общения с ними находился в более тонком мире по сравнению с животными. Постепенно я научился понимать и использовать информацию и от них. Растения, находясь для нас в неподвижном состоянии, оказывается, получали поток сведений на порядок больше как по дальности, так и по времени возникновения различных изменений в природе. Я выяснил, что именно с них, как с флэш-памяти, считывают свою информацию животные, в Человеческом представлении заранее чующие самые непредсказуемые аномальные природные явления.

   Мне больше не требовалась ни еда, ни питье, я питался самой разнообразной энергетикой как побежденных, так и подчиненных. У меня не было нужды иметь запасы чего-либо, т.к. все нужное находилось рядом со мной. У моего организма отпала потребность и в отдыхе, кроме коротких промежутков во время выброса, когда приходилось бездействовать.

   Любое оружие, знакомое мне ранее, было смехотворно по сравнению с тем, обладателем чего стал я. А с помощью своих новых способностей я мог вытворять все, что захочу с "венцом" жизни на Земле без всяких выстрелов и взрывов.

   Постепенно я начал чувствовать, что количество подконтрольных мне существ ограничивается только размером зоны моего влияния, простирающейся на довольно большое расстояние. Правда, и мне не удавалось покинуть эту зону, сколько я не пытался. Какие-то невидимые, но прочнейшие связи не давали мне выбраться оттуда. Со временем, однако, моя тяга к свободе поугасла, и я стал с удовольствием прохаживаться по своему ботаническому зоосаду. Территория, подконтрольная мне, все же была не столь мала, она распространялась в пределах одной локации, но вместе с тем, это была не вся Зона и далеко не вся Земля. Раньше я совершенно не задумывался об истинном понятии свободы, а сейчас ощутил это в полной мере: я был практически всемогущ, но в пределах моей тюрьмы, имеющей границы только для меня. Я был и тюремщик, и осужденный одновременно. Чувствуя безысходность своего дальнейшего существования, я даже не мог впасть в ярость, а симптомами этого чувства было только еще большее усиление воздействия на окружающий мир. Это был замкнутый и порочный круг, методов выхода из которого я, как ни пытался, отыскать не смог.

   Расстояние для моего проникновения в сознание всего живого было соизмеримо с дальним выстрелом хорошего снайпера, причем в отличие от него, вся местность у меня перед глазами была, как на карте, а не только узкий спектр, наблюдаемый кем-то через оптику.

   Своё безропотное "пушечное мясо" я мог размещать по любой произвольной схеме, и вся жизнь превращалась в шахматную партию, с той лишь разницей, что я научился играть живыми фигурами.

   Сама Зона, как часть Матери природы, пусть несколько отличной от Земной, создает по своему усмотрению необходимую себе команду для существования и соответствующего проживания. Это, скорее, обычная ферма, уподобляемая игре, где все должны выжить, делать свое дело, в меру размножаться или становиться кормом. А Человек, пытаясь в силу своего любопытства, нарушает этот баланс равновесия и вызывает конфликт и противостояние самой Зоны. В результате чего все ее жители воспринимают Человека только как инородного и злобного пришельца. Вся междоусобная вражда среди местных обитателей уступает место борьбе с самым опасным и сильным противником, противником существования самой Зоны – Человеком. В этой ситуации все местные обитатели борются только с ним.

   Никто ведь не пытался взглянуть на наш привычный и обычный Мир со стороны самой Зоны. Никто не желал изучать Ее суть, а только какие-то отдельные части, и не хотел понять, что Ей тоже не просто нас принять как составляющую её собственного устоявшегося уклада жизни. Для досконального изучения чего-либо не стоит резать по живому и убивать исследуемые подопытные организмы.

   Отсюда появился и результат противодействия – Зона всегда умеет за себя постоять и все, нарушившие общие законы Мироздания, получат за это заслуженное воздаяние. Но в отличие от наших, Земных, оно обязательно будет получено всеми уже при этой жизни.

   2.

   – Тяжеловато такое на сухую читать, – откладывая странный пергамент, сказал Карамболь.

   – А мы что, уже лимит выбрали? – кивая в сторону бутылки с тархуном, спросил Торсион.

   – Лимит, конечно, есть, но до него далеко, и он наступит только тогда, когда не сможем сами банковать, прислуги тут топ-лес в мини-юбках, как видишь нет, – ответил Карамболь.

   – Какой топ и в какой такой лес, если сами не сможем налить?! – со смехом сказал Торсион.

   – А пока управляемся сами, то и помощь в распитии не нужна, разве только ради компании, – ответил Карамболь, уколов собеседника проницательным взглядом.

   Он зачерпнул из кадки приготовленный настой и по-хозяйски выплеснул весь ковшик в открытый зев печи, отчего парилка наполнилась душистым ароматным паром.

   Мужчины лениво продолжили начатую отвлеченную беседу, но было очевидно, что их мозг основную работу производит в совершенно другом направлении. Из горячего тумана сами собой всплыли воспоминания.

   ...Услышав движение по битому кирпичу своего молодого воина, выбирающегося на вершину бруствера, подполковник сразу же пришел в себя. Он резко встал, провел ладонью по лицу, как бы снимая наваждение или дурман, временно охвативший его. Опытный воин поднял свою фуражку, отряхнул ее от пыли о вторую руку и быстро надел на голову. Подполковник сделал предупредительное и останавливающее движение рукой своему маленькому ефрейтору, а после подошел к своему неподвижно стоящему врагу и снял с него карабин. Офицер первым делом открыл затвор и убедился в отсутствии патронов. После этого проверил подсумки снайпера тоже на наличие патронов.

   Так вот почему этот змееныш вышел к ним – он был лишен своего жала, и у него просто-напросто закончились патроны. Подполковник также снял с него рамень вместе с финкой. Почему же этот сученыш не воспользовался ей, хотя умел мастерски бесшумно подкрадываться? Видно, и у них существует какой-то кодекс чести.

   В его душе продолжали бороться два чувства: одно из них было – обычное отношение к врагу и отъявленному убийце, а во втором подполковник пока не мог окончательно разобраться. Эти глаза...

   Более четырнадцати лет назад, еще будучи сержантом, он уже встречал подобный взгляд – у того военного летчика восемнадцати лет, почти его ровесника, были точно такие же небесно-голубые глаза, как бы с вкрапленными в них искорками. Они не одну бутылку за общим столом осушили и оба были уверены, что их дружба будет вечна и нерушима.

   Он очень обрадовался, когда его двоюродная сестра полюбилась тому белокурому парню. В ответ на его внимание она, тихая и неприметная ранее, просто расцветала при встрече с ним.

   Нахлынувшие воспоминания не помешали подполковнику осмотреть оружие врага. Офицер подивился качеству карабина и тому, что в тяжелейших боевых условиях он оставался в идеальном состоянии с точки зрения ухода. Карабин, скорее, напоминал грозную, смертоносную, но игрушку. Некоторые бойцы из его и других частей говорили, что находили подобное оружие, но оно уже было частично, или полностью исковерканным и совершенно непригодно для пользования. Неплохо же над ним потрудились, превращая обычное орудие убийства в своего рода произведение искусства. Скорее всего, это были настоящие кудесники оружейного дела, и подполковнику очень захотелось, теперь уже увидится именно с ними, т.к. обладатель этого оружия уже в представлении офицера был не опасен. Хоть противник и очень молод, хорошо натренирован и показал настоящий и высочайший класс снайпера, но является обычным военнопленным и в ближайшее время попадет в общий лагерь с такими же как сам, только более старшими... И пусть он не надеется на быструю смерть воина, он должен подохнуть в лагере, в скотских условиях, в лишениях и в смраде, чтобы достаточно помучаться и обо всем успеть подумать.

   Но вот подполковник добрался до изучения приклада, который вполне соответствовал всему виду и назначению оружия. Он посмотрел и даже провел пальцами по зарубкам, говорящим о погубленных жизнях его соплеменников, а, судя по классу снайпера, это были лучшие воины. Зарубок было много, но офицер не желал их считать, в конце движения по ним, он даже отдернул руку, будто обжегся. Он стал медленно отстегивать ремень от карабина, глядя прямо в глаза этого маленького убийцы. Мальчишка-воин так и стоял неподвижно и никак не мог понять, почему его до сих пор не прикончили. Он ведь все сделал для того, что бы его застрелили, как воина, появившегося с оружием в руках на поле боя. Он не мог понять этого варвара, который проявил по отношению к нему слабость, или для этих людей такой поступок является только исключением? Если его расстреляют прямо на месте, то возможно, согласно воинской традиции всех стран, закопают в могилу, а не оставят на радость крысам и расплодившимся бродячим собакам. Чего же медлит этот здоровяк, ведь он уже пытался разбить ему голову своим автоматом? В выборе предполагаемого варианта смерти, снайпером это было тоже предусмотрено. Тогда почему он не сделал так? Или этот сильный воин, напоминающий своим ростом и статью его погибших братьев по крови из других подразделений, задумал что-то более изощренное?

   Главное, не попасть в лагерь, где он сам станет мишенью, если не для пулеметчиков на вышках, так что еще хуже, для вшей, тифа и дизентерии.

   Но вот подполковник медленно отсоединяет ремень от карабина и смотрит прямо в глаза снайперу.

   Так вот, что задумал этот офицер, и, кажется все идет к развязке. Он желает разбить голову своему противнику его же оружием. Вполне достойный поступок и его нельзя за это винить, он ведь, скорее всего, сосчитал количество зарубок, и от этого у него должна только умножиться ненависть.

   Снайпер сам брезговал тратить патрон на некоторых коллаборационистов, подонков, жирующих на бедах своей страны. Он их просто прикалывал финкой, хотя по возрасту они годились ему в отцы, и даже не собирался ставить отметки на прикладе. Это факт скорее был минус для его нации, и он старался своими точными выстрелами, поскорее набрать плюсы и хоть как-то смыть этот позор.

   Ну что же, давай, воин – теперь снайпер вправе назвать про себя этого офицера именно так – давай, не тяни, его уже давно заждались друзья, погибшие раньше.

   Вот подполковник скручивает снятый ремень и кладет его на видное место, вот он размахивается карабином...

   А вот тут для снайпера главное даже не моргнуть, ведь его жертвы умирали раньше, чем успевали закрыть глаза. Это не так просто сделать, но он неоднократно готовился к последнему выстрелу в него, прекрасно понимая, что война проиграна, и его страну с разных сторон рвут враги на части. Что будет с оставшимися в живых даже не хотелось думать, скорее всего, их участь будет ужасной. Он постоянно встречал насилие и убийства мирных жителей со стороны врага. Возможно, это была их обычная месть за прошлое, а может и что-то худшее, в виде кровавых ритуалов своим Богам.

   Доли секунды понадобились снайперу, чтобы все это осознать и прочувствовать. Ну что, воин, бей, только так, чтобы рана была смертельна, ведь добить самому себя уже не получится.

   Подполковник, не отрываясь, смотрел в неморгающие глаза снайпера. Он удивлялся его выдержке, иногда не свойственной даже старому и опытному воину, а ведь перед ним стоял всего лишь мальчишка.

   3.

   Торсион похлопал по плечу сидящего с закрытыми глазами Карамболя и прервал его воспоминания.

   – Ну что, полковник, продолжим?

   Они навестили сажалку с водой и расположились за столом, не торопясь добавили за встречу и слегка разговорились о житье-бытье в Зоне. Во время разговора оба зорко следили за реакцией и поведением собеседника. Их беседа больше напоминала допрос, с той лишь разницей, что следователя было два и опрашивали они друг друга, пытаясь уловить любую потайную мысль оппонента.

   – Я смотрю, ты тут круто все обустроил, полковник, но тебе кое-чего здесь для полного комфорта не хватает, – сказал Торсион.

   – Интересно, чего же? – по-настоящему удивившись, спросил Карамболь.

   – А у самых ворот не хватает только бабок, торгующих семками, – с улыбкой ответил Торсион.

   – А бабки должны быть до тридцати? – в том ему спросил Карамболь.