Текст книги "Незримое сражение"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Прочел Тарасюк и побледнел. Когда жена подала тулуп, никак не мог в рукава попасть. Парламентеру зло прошипел:

– Ну вот что, пан Шоломицкий. Пойдемте к коменданту. Там разберемся…

– Помилуйте, пан староста, чем я провинился?

Тарасюк рассвирепел:

– Не выкручивайся! Пойдешь!

И старый Шоломицкий был вынужден вторично наблюдать действие партизанского послания. Уже у коменданта. Выслушав перевод, немец взглянул на Тарасюка:

– А может, это вранье? Может, какой шутник написал?

– Нет, герр комендант, молва о Федорове еще вчера разошлась.

– Почему же ты молчал?

– Не смел беспокоить. Думал – пронесет.

Последние сомнения развеял выстрел из пушки. Комендант ошалело крутил ручку полевого телефона и кричал в трубку:

– Алярм!

Сколько радостных встреч было утром в Морочном, сколько объятий! Местный подпольщик Леонид Иванович Семенюк – электромонтер местной конторы связи – докладывал Ивану Филипповичу о своей работе. С приходом фашистов Семенюк, как и раньше, продолжал работать монтером. Ему было поручено обслуживать небольшой мощности электростанцию, которая давала ток конторе связи и комендатуре. Изобретательный монтер тайно провел электролинию к своему дому. На квартире у него был кинопроектор, припрятанный от немцев, и пленка фильма «Ленин в Октябре». Вечерами у Семенюков собирались свои люди, и он крутил фильм. Такие сеансы превращались в агитационные беседы. Хозяин дома читал землякам сообщения Информбюро, которые он регулярно принимал с помощью самодельного радиоаппарата. Состоялся киносеанс и для партизан.

Из местечка Морочного группа И. Ф. Федорова вышла в рейд с большим пополнением. Пройдя тылами гитлеровцев много сот километров, рейдовая группа возвратилась в расположение соединения Сабурова 28 января 1943 года. А через несколько дней в селе Храпуны Пинской области Иван Филиппович встретился с Василием Андреевичем Бегмой. Полковой комиссар (позже генерал-майор) Бегма прибыл сюда по поручению ЦК КП(б)У разбивать партизанское движение на Ровенщине. Вместе с партизанским отрядом «За Родину» он отправился в северные районы области.

Почему именно с этим отрядом? Почему Василий Андреевич остановил свой выбор на партизанах, которыми командовал Иван Филлиппович? Раньше мало знакомые, в Храпуны они близко сошлись, увидели друг друга в боевой обстановке и подружились. И. Ф. Федоров стал членом Ровенского областного партизанского штаба, членом подпольного обкома партии. На базе его отряда позже было создано партизанское соединение.

Тогда началась новая страница в боевой биографии Ивана Филипповича, принесшая ему новую славу.

После войны до самого выхода на пенсию И. Ф. Федоров служил в органах государственной безопасности.

ГРИГОРИЙ ИВАНЕНКО
НЕРАВНАЯ СХВАТКА

Мы ехали почтить память Ивана Михайловича Фядина, похороненного в братской могиле в центре города Сколе, где высится величественный монумент в честь погибших на фронтах Великой Отечественной войны и тех, кто отдал свою жизнь в борьбе за установление Советской власти на Сколевщине.

В машине, кроме меня, – сын Ивана Михайловича Фядина – подполковник Владимир Фядин с женой и сыном. На Львовщине Фядины недавно. Приехали сюда с Дальнего Востока, где Владимир Иванович служил на границе. Несколько лет искал он могилу отца. Не раз писал в разные учреждения, но ответы были неутешительными. Извещали, что отец служил в бывшей Дрогобычской области, что погиб в неравном бою с бандой украинских буржуазных националистов в Сколевском районе, а где похоронен – неизвестно.

В дороге Владимир Иванович рассказывал об отце, каким он его помнил. Помнил он, правда, слишком мало – ведь ему шел только пятый год, когда в последний раз видел отца.

Я слушал подполковника Фядина, а перед глазами стоял младший лейтенант Фядин. Живым я не видел его, не знал. Маленькая фотокарточка, сохранившаяся в личном деле, которую я долго рассматривал, тоже не давала представления, каким он был в жизни. И все же… Фядин будто стоял перед моими глазами. Высокий, сильный, с волевым лицом и светлыми, добрыми глазами. Я рисовал его образ, характер, узнавал его мысли на основе лаконичных записей в личном деле, характеристик с места работы и службы, справок врачей, донесения о его подвиге и последних минутах жизни.

Был ноябрь теперь уже далекого 1944 года. Европа еще содрогалась от взрывов бомб и артиллерийских снарядов, на фронтах еще умирали солдаты, а в дом Фядиных, которые жили тогда в городе Кулебаки Горьковской области, пришла радость: в телеграмме, полученной от Ивана Михайловича вечером 23 ноября, говорилось: «Собирайтесь в дорогу. На днях приеду и увезу вас на Украину, в Карпаты». Счастьем светились глаза у жены чекиста Клавдии Никитичны, радостью билось сердце у маленького Володи от ожидания встречи с отцом, а в это время над мертвым Иваном Михайловичем глумились бандиты.

Вот что рассказывают скупые строки донесения: «21 ноября 1944 года оперуполномоченный Сколевского райотдела НКГБ младший лейтенант И. М. Фядин с группой бойцов истребительного батальона выехал на задание в район сел Корчин, Крушельница, Пидгородцы, Ямольница… В группе было шестеро бойцов: Щепанский Вячеслав Мирославович, Онищенко Владимир Павлович, Варивода, Береза Емельян Юрьевич, Ильницкий Николай Иванович и Динтер Станислав Марсеевич». В донесении описывается, кто из них и какое имел оружие. Автомат, револьвер и четыре гранаты имел Фядин, остальные бойцы были вооружены винтовками, двумя-тремя гранатами.

Группа благополучно миновала Корчин, побывала в Ямольнице, Пидгородцах. 23 ноября Фядин с бойцами выехал из Пидгородцев. Было холодно. Бойцы Береза и Ильницкий сошли с повозки, чтобы размять озябшие ноги. И тут увидели справа за рекой, бандитскую засаду. Из-за деревьев, из кустов на них смотрели дула винтовок. Бойцы сообщили об этом Фядину не сразу, а когда повозка отъехала от места засады на двести метров. Фядин не раздумывая решил навязать бандитам бой…

Я не стану излагать всего донесения, так как оно не дает возможности представить картину неравного боя. Кроме того, донесение хранило следы поспешности, а настойчивые напоминания провести дополнительное расследование гибели Фядина оставались почему-то без ответа. Был в личном деле только один ответ на третий запрос. Он датирован 31 декабря 1945 года. В нем говорилось, что из старых работников, знавших Фядина, в Сколе уже нет никого, а следственный материал по делу его гибели разыскать невозможно.

И вот мы ехали в Сколе, чтобы узнать, как он погиб. Была теплая, солнечная погода. В Сколе уже зацветали деревья, у монумента павшим пламенели яркие весенние цветы. Фядины возложили венок к монументу, постояли возле него молча. Потом все мы направились в Пидгородцы.

В кабинете секретаря парткома колхоза имени Жданова М. Г. Павлишина собрались старожилы села, партийные активисты, бывшие бойцы истребительного батальона. Многие из них инвалиды. Вспоминали о тех страшных годах, когда в горах и лесах, окружающих село, орудовали банды «Черного», «Кровавого», «Скакуна», «Крука». От их рук погибло более ста пятидесяти жителей Пидгородцев. Не щадили никого. Вешали и расстреливали даже детей.

О Фядине никто из присутствующих не помнил. О крупном бое с бандеровцами, который длился два с половиной часа, как говорилось в донесении, тоже никто не знал. Приглашали старожилов с хутора. Нет, говорили они, крупного боя с бандеровцами в 1944 году у нас не было. Были стычки с бандитами в 1946 году, позже, но чтобы бандеровцы сразу убили шесть бойцов, такого не помним и не знаем…

– Был крупный бой! – воскликнул секретарь парткома Павлишин; Он поднялся с места и взволнованно заходил по комнате. – Именно 23 ноября 1944 года. Я это как сейчас помню. Только не у хутора, а за Сопотом. Мне тогда было восемь лет, я как раз пас овец в том месте…

И вот мы в Сопоте. Ходим из дома в дом. Разговариваем со старожилами, с бывшими лесорубами, которые по воле случая очутились тогда в гуще неравного поединка горстки бойцов с крупной бандой украинских буржуазных националистов.

Из разговоров с десятками людей, сопоставления их с донесением о гибели Фядина картина мало-помалу прояснилась.

…Советская Армия, освободив от гитлеровцев Сколевский район, продвинулась в глубь Карпат. Банды украинских буржуазных националистов, выполняя волю своих немецких хозяев, бесчинствовали в тылу наступающих советских войск: взрывали мосты и дороги, линии связи, убивали отдельных солдат. В двадцатых числах ноября в Сопоте, где у самого села работали лесорубы, появился советский офицер и двое солдат. Пришли они сюда договориться о поставках леса для нужд фронта. Пока разговаривали с лесорубами, в лес незаметно вошли бандеровцы. Советских воинов схватили, разоружили. В короткой стычке офицер был ранен в ногу.

Солдат, как утверждают свидетели, бандиты отпустили, а офицера повели в расположение банды. Сопровождающих было двое. Офицер попросил разрешить ему опираться на палку. Один из бандитов выломал палку и подал ее пленнику. Тот, выбрав удобный момент, нанес палкой сильный удар по голове одному из бандитов, выхватил у него автомат, застрелил обоих и побежал, прихрамывая, в сторону Пидгородцев.

Видимо, где-то в пути раненый офицер встретился с Фядиным и рассказал ему о случившемся. Бывшие лесорубы, работавшие тогда у Сопота, поведали, что молодой офицер и шестеро бойцов-«ястребков» появились в лесу буквально через два часа.

Это была группа Фядина.

– Кто разоружил советских солдат? – спросил Фядин.

– Бандиты, – послышались голоса.

– Куда же они ушли?

– Вот туда, – показал старый лесоруб в сторону Сопота за реку.

К Фядину подошел молодой лесоруб и сказал:

– Мы поможем их разыскать.

Добровольцев, решивших помочь Фядину разыскать бандитов, оказалось немало. Но были, видимо, тут и бандпособники. Пока Фядин и лесорубы советовались, как быстрее разыскать и ликвидировать бандеровцев, по какой дороге двинуться в путь, кто-то сообщил об этом в банду…

Да, так и было, как говорилось в донесении, утверждают свидетели. Повозка миновала бандитскую засаду, отъехала от нее метров на двести и остановилась. Офицер, пошептавшись о чем-то с бойцами, крикнул лесорубам:

– Разбегайтесь кто куда! Сейчас здесь такое начнется…

Он не успел договорить, как тишину надвигающегося вечера раскололи пулеметные и автоматные очереди. Бандиты открыли огонь первыми. Их не беспокоило, что от пуль могут погибнуть мирные, ни в чем не повинные жители. Офицер подал команду залечь. Бойцы залегли, открыли ответный огонь. Лесорубы стали советовать офицеру уклониться от боя, говорили, что с бандой ему не справиться, что в ее составе более двадцати человек. Но он и слушать об этом не хотел. Больше того – предложил бандитам сдаться.

Короткими перебежками бойцы занимали удобные места, и бой с каждой минутой нарастал. Многие лесорубы разбежались, но некоторые не сумели этого сделать. Вжавшись в промерзшую землю, они ждали конца неравного поединка.

Упал один боец, второй… Застонал раненный в ногу Фядин…

Об этой схватке чекистов с бандитами, об их отваге и человечности поведал шофер Михаил Назар.

– В тот вечер вся наша семья дрожала от страха. Бой разгорался невдалеке от хаты, а нам уже сообщили, что в самом его центре находится отец. Загорелось несколько хат в селе. Мать бросилась на пол, стала молиться, а мы, дети, плакать… Когда уже стемнело, в хате появился дрожащий отец. «Чуть богу душу не отдал, – сказал он. – Спасибо, офицер выручил».

И отец рассказал: во время боя он оказался рядом с офицером. Когда стемнело и появилась возможность покинуть поле боя, офицер сказал ему:

– Выбирайся из этого пекла, друг. У тебя, наверное, есть дети?

– Есть.

– Тогда бывай здоров. Расти своих детей настоящими людьми…

Офицер пожал отцу руку, улыбнулся.

А я, слушая рассказ шофера, снова вспомнил лаконичные строки из автобиографии Фядина, служебных характеристик, хранящихся в его личном деле. Он учился в школе фабрично-заводского обучения, работал на заводе модельщиком, машинистом завалочной машины. Был лучшим агитатором цеха, членом редколлегии стенгазеты «Мартеновец», хорошим товарищем и примерным селльянином. Когда Кулебакскому райкому партии поручили подобрать кандидатуру коммуниста для работы в органах НКГБ, выбор пал на Ивана Михайловича Фядина. И Фядин с честью оправдал высокое доверие. Он и курсантом был хорошим. Быстро освоил новую специальность, умело сочетал свой служебный долг с добротой к людям.

Да, так, как поступил тогда чекист Фядин с отцом Михаила Назара, с другими лесорубами, попавшими в беду, мог поступить только настоящий человек, коммунист, хорошо знающий, кто его друзья и враги. Он уже знал, что погибнет в этом бою, но сделал все возможное, чтобы из него выбрались мирные жители. Прикрывал их огнем, подбадривал добрым словом.

А бой у реки Стрый продолжался и в темноте. Дважды раненный, Фядин вместе со своими боевыми товарищами отбивался от наседавших бандеровцев до последнего патрона, до последнего дыхания.

Помощь подоспела поздно. На берегу быстрого, говорливого Стрыя чекисты обнаружили трупы бойцов и младшего лейтенанта Фядина. У Фядина была перебита переносица, выколоты глаза, перерезана шея. Видно было по всему, что бандиты издевались над мертвым чекистом…

Село – не город. В нем каждая новость быстро становится известной всем. Жители Пидгородцев, узнав, что в село приехал сын человека, который погиб здесь свыше тридцати лет назад, защищая их жизнь и счастливое будущее, пришли повидаться с Владимиром Ивановичем, выразить ему свое соболезнование и заверить, что дело, за которое боролся и отдал свою жизнь его отец, чекист Фядин, в надежных руках.

Об этом мы узнали из рассказов колхозников, видели сами.

Колхоз имени Жданова стал передовым хозяйством в районе. Здесь получают самые богатые урожаи, самые высокие в районе надои молока, А как преобразились за годы Советской власти Пидгородцы! Всюду выросли новые добротные дома, построены школа, Дом культуры, детский сад, баня, столовая. Руководят сельским Советом, колхозом, преподают в школе, управляют тракторами и комбайнами сами же пидгородчане.

Вечером нас пригласили поужинать в столовую. За столами собрались многие из тех, кто сражался на фронтах Великой Отечественной войны, активно боролся за установление Советской власти на Сколевщине. Минутой молчания почтили память погибших, поклялись никогда не забывать их подвига во славу настоящего, работать не покладая рук во имя будущего.

БОРИС ДУБРОВИН
НА ПОСТУ ВАРЛАМ КУБЛАШВИЛИ

Днем и ночью идут поезда через большие и малые города, через мосты и границы. На пограничной станции поезд стоит недолго. Ровно столько, сколько требует неумолимый график движения. И за это время работникам контрольно-пропускного пункта, или, как его сокращенно называют, КПП, нужно определить, кто едет в нашу страну с открытым сердцем, а кто…

Более четверти века служит в пограничных войсках прапорщик Варлам Михайлович Кублашвили.

Ученик легендарного Никиты Карацупы, он сам стал легендой. Двенадцать боевых наград украшают грудь отважного пограничника, который многие годы отдал работе на Брестском контрольно-пропускном пункте. Недавно Варлам Кублашвили был награжден орденом Октябрьской Революции.

Расскажем о некоторых эпизодах из его боевой жизни.

Таможенный зал.

Холеный, в золотых очках иностранец поставил на стол увесистый, желтой кожи чемодан и, попыхивая сигарой, невозмутимо дожидался конца досмотра. Немигающие глаза твердо и холодно смотрели из-под выпуклых надбровий куда-то мимо таможенника в сером форменном кителе.

Кублашвили заглянул в декларацию. Западногерманский турист возвращался из СССР. Любопытно, кто он, этот человек? Зачем, с какой целью приезжал к нам?

Но об этом не спросишь. Гостям, кто бы они ни были, таких вопросов не задают. И Кублашвили осмотрел иностранца с головы, разделенной безукоризненным пробором на две части, до блестящих лакированных туфель. Гм! Странно: мужчина одет так, словно бы сошел со страниц журнала мод, а в руке… батон. Ничего удивительного нет, если ребенок держит бублик или пирожок, но чтобы такой элегантный господин… В чем же дело?

И подобно тому, как, повернув выключатель, мы видим, что скрывается в густой плотной темноте, так и Кублашвили все стало ясно.

«Сейчас я тебя проучу, сейчас я тебе, как говорится, подкачу бревно под ноги!» – подумал с веселой злостью и шепнул таможеннику:

– Возьми-ка у него батон!

Сначала на лице туриста промелькнула натянутая улыбка пойманного с поличным жулика. Но уже через мгновение сузились темные зрачки, и он, вызывающе расставив ноги, надменно процедил: «Я не позволяйт брать булька чужой рука».

– Послушайте, господин…

Эти два слова прозвучали так повелительно, что турист с тихим бешенством положил на стол румяную булку.

Кублашвили склонился над батоном, втянул в себя воздух и довольно улыбнулся. Все так, как он предполагал. Но надо отдать должное туристу – сделано ловко, с чисто немецкой аккуратностью. Хоть все глаза прогляди – ничего не увидишь. Только запах выдает. Слабый запах меда, которым замазана линия разреза.

Так и подмывало громко закричать, как кричал бродячий фокусник, давным-давно дававший представление в их селе: «Смотрите – редчайший фокус-мокус! Ловкость рук и никакого мошенства!»

Кублашвили подавил в себе это мальчишеское желание и молча взял батон. Легкое усилие, и батон распался на две половинки. Из середины выпали свернутые в трубку деньги.

– Один… Два… Три… – считал таможенник. – Десять сторублевых купюр на общую сумму тысяча рублей!

Кублашвили улыбнулся одними глазами и с уничтожающей иронией заметил:

– О, конечно же, господин понятия не имеет, откуда появилась эта удивительная начинка…

Майор Дудко пригладил поредевшие волосы и поднял глаза на Кублашвили.

– Не обессудь, Варлам Михайлович, что вызвал ни свет ни заря. Тут такие события… – майор не закончил фразу, но Кублашвили и без того понял, что не зря подняли его в четвертом часу ночи. – Задержан помощник машиниста поезда загранследования с золотыми монетами. Задержанный не очень хорошо говорит по-русски, однако… – на губах майора промелькнула улыбка, – однако довольно сведущ в наших законах, Знает, что чистосердечное признание учитывается при определении наказания, и кое-что, правда со скрипом, рассказал… В частности, сообщил, что одним из его покупателей был некий Мельничук. Этот Мельничук умело прятал, концы в воду и лишь сравнительно недавно попал в поле зрения. – Майор постучал согнутым пальцем по зеленой папке. – Дальше тянуть нет смысла. Будем брать Мельничука и еще кое-кого…

Укатанная дорога наматывается на колеса «газика». Свет автомобильных фар выхватил сидящего на лавочке коренастого мужчину с метлой в руках.

– Мельничук! – показал глазами майор Дудко. – Сидит, ждет…

– Только не нас, – заметил Кублашвили. Фыркнув мотором, машина остановилась.

– Рано поднялись чистоту наводить, – выскочив из машины, сказал Дудко.

Мельничук отвел в сторону красноватые глазки.

– Бессонница мучает, вот и решил похозяйничать… – и, кивнув на машину, сочувственно спросил – Радиатор закипел или еще что?

– Нет, радиатор в порядке. Мы к вам, гражданин Мельничук…

Мельничук как завороженный держал в толстых негнущихся пальцах постановление об обыске. Потом, беззвучно шевеля губами, прочитал и осторожно, словно хрустальную, положил бумагу на краешек стола.

– Так вот, предлагаю добровольно сдать имеющуюся у вас валюту. – Майор Дудко насупил белесые брови. – До-бро-вольно! – повторил по слогам. – В противном случае, будем вынуждены…

Мельничук обиженно засопел.

– Воля ваша… А только нет у меня никакого золота…

Второй час продолжался обыск. Мельничук со скучающим видом рассматривал свои широкие плоские ноги, словно все происходящее нисколько его не занимало. Но вот он покосился на окно и заерзал на табуретке. Заметив, что Кублашвили наблюдает за ним, тотчас отвернулся и равнодушно уставился в оклеенную дешевыми обоями стену.

Но человеческая воля не всегда подвластна разуму, даже самая железная воля. У Мельничука налилась кровью шея, он страдальчески нахмурил брови. Кублашвили задумался. Что вывело Мельничука из равновесия? Ведь как бы ни был хладнокровен человек, а волнение, тревога обязательно отразятся на его поведении.

Раздумывая над тем, что могло встревожить Мельничука, Кублашвили подошел к окну. Ровно шумел дождь. Жена Мельничука возилась с замком у сарая. Рядом стоял сержант Денисов.

В чем же все-таки дело? Что встревожило Мельничука? Никакого вывода он, Кублашвили, сделать не может. А когда-то Никита Федорович Карацупа наставлял их, своих курсантов: «Пограничник должен работать не только ногами, но и головой».

Думай, Варлам, думай, думай… И вдруг Кублашвили чуть не вскрикнул. Ну как он сразу не догадался?! Неспроста Мельничук так равнодушен к тому, что в доме ведется обыск, и так встрепенулся, заметив пограничника у сарая. Надо доложить майору свои соображения.

Подошел майор. Мельничук даже не поднял головы. Минуту-другую майор молча стоял перед Мельничуком, заложив руки за спину. Потом негромко сказал:

– Слушайте, Мельничук! В доме валюты нет, вы правы, пожалуй. – Небольшая напряженная пауза, и вопрос в упор, как выстрел: – Ну, а в сарае?

Губы у Мельничука непроизвольно вздрогнули. В глазах мелькнуло смятение. Но только на долю секунды. Он тотчас овладел собой, и глаза его приняли обычное тусклое выражение.

– Ищите где угодно, – буркнул и, упершись локтями в колени, запустил пальцы в спутанные темно-рыжие волосы.

Правый угол сарая был забит всевозможным хламом. Пустые консервные банки, ведра без днищ, запыленные бутылки, рассохшийся бочонок, проеденная ржавчиной велосипедная рама, сплющенная соломенная шляпа… Левый угол занимала поленница сосновых дров.

«Плюшкин! Самый настоящий Плюшкин!» – брезгливо подумал Кублашвили.

– Откуда начнем? – снимая ремень, спросил Денисов.

– А по-твоему, откуда? – вопросом на вопрос ответил Кублашвили.

Денисов пожал плечами.

– Перетряхнем хламье, что ли?

– Вряд ли валюта спрятана вот так, чуть ли не на виду. Поставь лопату, посмотрим, что творится под дровами.

– Что ж, пусть так, – согласился Денисов.

Земля под поленницей отличалась от грунта в других местах сарая. Мягкая и податливая, она говорила, что здесь побывала лопата.

Кублашвили и Денисов копали, меняясь через каждые десять-пятнадцать, минут. Вот уже голова рослого Денисова скрылась внизу.

– Фу-у, – запарился Денисов, сердито смахнул со лба крупные бисеринки пота. – Еще немного – и до центра земли докопаемся!

– Дай-ка я тебя сменю, – Кублашвили протянул руку и помог выбраться товарищу. – Отдохни, генацвале!

Не успел Кублашвили несколько раз копнуть, как лопата глухо звякнула. Он присел на корточки и еще раз ковырнул землю. Показалась труба.

Кублашвили стало жарко. Он опустился на колени и пальцами принялся обкапывать землю вокруг трубы. Обкапывал медленно, осторожно, словно то была мина, которая ежесекундно могла взорваться.

Наконец метровая труба очищена от земли. Один конец ее сплющен, на другом – дубовая затычка. Приподнял – увесистая.

– Денисов! – звенящим голосом позвал Кублашвили. – Где ты там, Денисов?

Заслоняя свет, над ямой склонился сержант.

– Есть! Понимаешь, есть! – Кублашвили довольно засмеялся. – Докопались! Беги доложи майору!

…Майор Дудко подровнял пальцем ближайший к нему тусклый столбик золотых десяток.

– Семьсот… Ровно семьсот штук… Что же теперь скажете, Мельничук? Вот вы уверяли, что отроду золотой монеты не видели, а тут такая неожиданность. Правда, вы можете все отрицать. Можете клясться и божиться, что ни сном, ни духом не ведаете про набитую монетами трубу. Можете… Но одна деталь опрокидывает все ваши возражения. – Майор прищурил левый глаз и разгладил рукой обрывок газеты, – Вы выписываете «Гудок»?

Мельничук вспыхнул.

– Один я, что ли, выписываю?

– Ай-ай-ай! – с притворным сожалением покачал головой майор. – Такая промашка. Очень непредусмотрительно поступили, Мельничук. Взяли да и завернули золото в газету, а того не учли, что это против вас обернется… Товарищи понятые, прошу поближе! Безусловно, не один Мельничук получает «Гудок», но вы смотрите: на газете пометка, которую обычно делают почтальоны: «Вербовая, 18». – Майор повернулся к Мельничуку: – А теперь отвечайте: где остальные тайники? – будто вытесанное из серого гранита лицо майора посуровело.

– Нет у меня никаких тайников, – уныло пробормотал Мельничук и прижал руки к груди.

Невысокий смуглый ефрейтор медленно водил квадратной рамкой миноискателя над поверхностью земли. Нередко зуммер тревожно гудел, но тревоги все были ложные. То рядом с замерзшим кустом крыжовника миноискатель обнаружил дырявую кастрюлю, то по соседству с корявой яблоней выкопали лошадиную подкову, то из вязкой мокрой земли достали пролежавшую много лет ленту от немецкого пулемета… Но ефрейтор продолжал выслушивать землю, как доктор выслушивает больного.

Кублашвили из конца в конец обошел обширную усадьбу Мельничука и остановился у заброшенного колодца. От навеса остались лишь два покосившихся столба. Цепь на вороте проржавела. Кублашвили сдвинул фуражку на затылок. «Хорошо бы проверить, что там творится… – И сам себя передразнил – Хорошо бы! Не хорошо бы, а обязательно проверить!»

Не один десяток ведер позеленевшей воды вытащил вместе с Денисовым. Когда ведро стало задевать за дно, заглянул через сруб.

– Метров шесть, а то и все семь наберется. Давай плащ, буду спускаться.

Воды на дне колодца было чуть пониже колена. Он вычерпывал воду ведром, потом доливал его консервной банкой. «Готово! Тащи!» Ведро подымалось вверх, раскачиваясь, ударялось о заплесневевшие стены колодца, и тогда на голову Кублашвили выплескивалась ледяная вода.

Дело подвигалось медленно, и на Варламе не осталось ни единой сухой нитки. Зубы стучали как в лихорадке. Дрожь пронизывала тело. Он потерял счет времени…

Но всему на свете приходит конец. Пришел конец и этой адской работе. Кублашвили опустился на корточки и негнущимися, онемевшими пальцами стал прощупывать холодную жидкую грязь. Под руку попало что-то круглое, скользкое. Бр-р-р! Что это может быть? Велосипедная камера! Но не целая, а кусок. Конец туго закручен медной проволокой. Он снова присел на корточки и взял камеру в руки. Камнями она, что ли, набита? Смотри, и на втором конце проволока!

Прислонившись спиной к мокрой стене, Кублашвили торопливо отмотал проволоку… Нет, не напрасно они с Денисовым выкачали воду из этого заброшенного колодца: старая велосипедная камера была наполнена золотыми монетами.

– …А всего обнаружено шестнадцать килограммов… триста пятьдесят граммов золота, – подытожил майор Дудко.

…Под высокие своды вокзала с грохотом влетел скорый поезд. В лучах полуденного солнца поблескивали огромные зеркальные окна, сверкали ярко начищенные поручни вагона. Паровоз тяжело дышал, словно уставший после трудной дороги конь. Пассажиры со своими чемоданами и баулами заполнили перрон, и поезд ушел в так называемый «отстойник».

Там приступили к досмотру пограничники. По крутой металлической лесенке Кублашвили и солдат Петров забрались на паровоз. Они проверили все укромные уголки, где может быть спрятана контрабанда. Ничего подозрительного. Полный порядок. Ну и отлично.

Светло и отрадно становится на сердце, когда убеждаешься в честности людей. Все, досмотр окончен. Можно идти. Кублашвили уже взялся за поручень лестницы, как чуткое ухо уловило вздох. Радость, откровенная радость прозвучала в нем. Словно гора свалилась с плеч у машиниста: мол, пронесло!

Кублашвили обернулся и окинул глазами паровозную будку. Манометры. Привод к свистку. Блестящие водопроводные краники. Вентили. Чуть припудренный угольной пылью кран песочницы… Десятки знакомых деталей и приборов.

И тут он заметил у ног машиниста масленку с длинным носиком. Казалось бы, какая разница, где стоит масленка? Но, по-видимому, разница была. Каждый предмет, каждый инструмент на паровозе имеет свое строго определенное место. Почему же масленка не там, где ей надлежит быть? Возможно, забыли поставить в инструментальный ящик. Или не успели. Не успели или забыли? А может… Он не сторонник мелочных придирок, но проверить обязан.

Несколько шагов по железному полу кабины – и масленка в руках. Машинист неопределенно пожал широченными плечами и что-то невнятно пробормотал.

– Одну минутку… – Кублашвили опустил в горловину масленки кусок проволоки.

Смазки мало, а масленка тяжелая. Ударил отверткой по корпусу. В верхней части звук глухой. Та-ак… Без сомнения, внутри что-то есть. Но почему крышка не поддается? Эге, оказывается, крышка-то припаяна и шов для маскировки замазан тавотом… С таким впервые приходится встречаться.

У машиниста вспотел нос, к большому покатому лбу прилипли взмокшие волосы, отвалилась нижняя губа. А Кублашвили тем временем уже доставал из вмонтированного в масленку тайника перевязанные крест-накрест пачки долларов и золотых монет…