Текст книги "Рог изобилия. Секс, насилие, смысл, абсурд (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

И тут я почувствовал, что проваливаюсь. Проваливаюсь в дымящую дыру раковины, в бездонную её пропасть, откуда никто никогда не возвращается…»

…Зачем я это написал? Возможно, подумывал о рассказе? О сборнике собственных сновидений? Нет, что за глупости! Я откинул исписанный листок с загнутыми краями в сторону, и он, едва набрав скорость, как подстреленный, лёг на пол. С карандашом я поступил точно так же.

* * *

Вот я ещё вижу потолочные разводы, и вот я уже в полуразрушенном городе. Небо застелили дымовым покрывалом, сквозь частые прорези которого виднелись оранжево-красные раны.

Я стоял в обширной глубокой яме, от которой во все стороны убегало множество длинных рвов. Помимо меня в яме и тут и там маленькие люди-уродцы, они мучительно корчились, зарываясь и обсыпая себя землёй. Кожа этих уродцев пупырчатая, почти куриная, синюшная, хоть из-за неба и отливала тёмно-оранжевым свечением. Пятнами усеяли их фиолетово-багровые гематомы и синяки. Безумные, они то, как выброшенные на берег рыбы, неистово колотили по земле, то, как кроты, рыли её.

Вдруг в ушах дико загудело, а земля затряслась, и предательски подогнулись мои ноги. Я упал. Откуда-то сверху свалились обломки бетона. Страх заставил меня закрыть лицо руками, и я стал ждать, когда один из них упадёт на меня. Так ждут своей смерти стоящие спиной к винтовкам. Мгновение, ещё одно и ещё… Ну же!.. Давай!..

…Но ничего не происходило, время будто замерло. С большим трудом я развёл руки, словно створки окна, – и увидел изрезанное небо. Я остался жив.

Каким-то образом рядом со мною очутилась пара уродцев. На таком малом расстоянии они предстали ещё более отвратительными и жуткими. Первый из них оказался погребённым под обвалом, лишь голова безжизненно высовывалась из-под груды бетона. Изо рта выползала и дальше, по щеке, гусеницей ползла студенистая жидкость. Второму же повезло больше, он, как и я, остался невредим. Выживший судорожно грыз ногти, под которые чёрными полумесяцами забилась грязь. Руки его были покрыты кровоточащими ссадинами, а волосы слиплись и напоминали сплетённое гнездо. Неожиданно он подскочил к погребённому, и костлявые руки стремительными движениями принялись обдирать его голову, царапая и впиваясь в череп, соскабливать с него покров.

Схватив небольшой заострённый камень, уродец стал похожим на первобытного человека, который разделывает пойманного зверя. Грубыми, неуклюжими ударами в шею «неандерталец» пытался отделить голову от туловища. То и дело он заходился в припадке и, похрюкивая, бил не целясь – куда попадёт. Гейзером забила слюна, пеной вываливаясь наружу из раскрытой пасти, наполненной сплошной гнилью вместо зубов. Чуть ли не материальный смрад ринулся на свободу, проникая в мои ноздри и дальше – захватывая меня всего, заставляя сжиматься всё тело.

Ужас расчленения погнал меня прочь. Я полз, словно безногий, сдирая в кровь ладони и оставляя на зазубренных осколках ошмётки кожи. Вскоре я не совладал с болью и жалобно заскулил, переворачиваясь на спину. Этим я выдал себя, и уродец обернулся. Коробящая гримаса невольно изображала ничтожное подобие улыбки. Я увидел блуждающие затуманенные глаза, скрюченный поганкой нос и разодранные впалые щёки.

– На, возьми… – простонал уродец, вытягивая в моём направлении изувеченную голову, которую он одной рукой держал за остатки волос. Как из неплотно закрытого крана, с головы неторопливо, почти лениво, падали крупные капли крови. Срываясь с лоскутов кожи, которые походили на свисающие лохмотья, она бесшумно плюхалась наземь, затем громче, ещё, и вот уже взрывалась боевыми снарядами – возьми-и-и…

Уродец оставался на месте, но в моём воображении он надвигался на меня, неся перед собой голову, будто освещал ею путь в тёмном тоннеле.

И вдруг её заплывшие вдавленные глаза открылись, уставились на меня. Едва фокусируясь, поскольку кровь непрерывно спускалась на веки и заполняла глазницы. Но я клянусь, они смотрели! Пытаясь лишь взором вывернуть наизнанку.

– Возьми-и-и-и-и… – вой проник в меня, точно несущийся на всех скоростях состав, точно падающая комета с длинным хвостом. Он поработил меня и заставил откликнуться на его призыв. И от безысходности я закричал, принимая чудовищный подарок.

В одночасье всё закружилось, завертелось и куда-то уплыло. Моему перепуганному лицу ухмылялась комната. Моя комната.

Но казалось, кошмар не оставит меня в покое так просто – громом зазвучали разрывающиеся снаряды: это кровь, она падала с неба, она бомбами сыпалась на меня даже вне сна…

Я зажал уши. Разрушительной силы взрывы сменились равномерным гудением, словно вместо ладоней я приложил морские ракушки. Так, пережидая, я просидел с минуту. А потом, когда успокоился, – отнял от ушей руки и не услышал ничего, кроме тишины. А взглянув в окно – увидел миленькие пушистые облачка цвета крем-брюле.

* * *

Рядом со мной выстроенные крепостью стоят кирпичи, которые я приобрёл накануне. Немного цемента и лопатка тоже при мне. Сегодня – «судный комнатный день». Ей никуда не деться, она смертник, а я палач, которому поручено привести в исполнение приговор. Чёртова комната! Я заставлю тебя помучаться, буду выкладывать кирпич за кирпичом, упиваясь твоей беспомощностью, твоей участью. И ты ничего с этим не поделаешь! Плаха готова, лезвие блестит, корзина подставлена.

Но как только я наполовину закладываю дверной проём, меня обуревает сон. Проклятая, она охмуряет меня, затуманивает, пробует затащить к себе. Кирпич вываливается из моей руки, точно она превратилась в копыто, не в состоянии что-либо держать. На глаза опускается занавес, и в зале гаснет свет… Я вновь оказываюсь втянутым в мир комнаты.

Там, где я нахожусь, кто-то опрокинул чернильницу. Всё, что вокруг, напоминает космическое пространство, в котором перегорели все светила.

Слышу, как вибрирует воздух, и вижу, как из темноты вырисовываются очертания огромной летучей мыши. Но вместо головы у неё… моя комната! Это она, она! Завивающиеся волосы из обойных клочков, галогеновые лампы-глаза, из которых пучками бьёт свет, круглая дверная ручка-нос, похожая на свиной пятак, выбеленное пылью лицо и чавкающая пасть с торчащими из неё клыками, напоминающими куски разбитого зеркала, в котором виднеются мои многочисленные отражения.

Аэропланом комната пикирует на меня, единственного, кто посмел ей угрожать. Моментом она достигает парализованного наглеца и вонзает в его плечо свои тонкие острые зубы.

Я моргаю – всего раз, но за это время переношусь к себе в квартиру. Что-то сильно согревает моё плечо. Но сейчас не до этого, я должен успеть оградиться от комнаты, пока она в очередной раз не усыпила меня.

Это конец?..

Я не знаю… я лишь хочу спать.

Переключатель

Я возвращаюсь с работы. С работы, которой больше нет. Меня уволили. И теперь всё настойчивей требует своего высвобождения прибывающая злоба.

Навстречу – инвалид преклонного возраста. Он прихрамывает на одну ногу. Со стороны кажется, что она у него в гипсе. Не сгибая, он подставляет её ко второй, опираясь на деревянный костыль каждый раз, когда делает шаг.

Бывают такие моменты, когда у человека что-то переключается и мозг начинает работать в абсолютно противоположном режиме. Всё, что раньше было совсем не смешным, заставляет тебя чуть ли не задыхаться. Вещи, которые проникали глубоко в душу, становятся безразличными. То, что раньше хотелось создать, хочется разрушить.

Работал бы мой мозг в нормальном режиме, я бы посочувствовал старику-инвалиду, но сейчас, когда сработал переключатель, я действую как другой человек.

– Эй! – кричу я старику, который подошёл почти вплотную. – Инвалид!

Он идёт дальше, делая вид, что не слышит.

– Инвалид! – ору я громче, почти в лицо. – К тебе обращаются!

И грубо толкаю старика. Тот вмиг теряет равновесие и оказывается на земле.

Я ухмыляюсь и плюю на него, но плюю вовсе не я, а тот, кто живёт после переключения.

Щелчок переключателя.

Мне неожиданно становится не по себе. «Зачем я это делаю?..» – звучит внутри меня.

Инвалид с трудом поднимается и встаёт прямо передо мной. Я ощущаю его прерывистое дыхание, дыхание с запахом старости. Старик стоит не двигаясь, ожидая, пока я отойду с его пути.

Я отступаю вбок, и он незамедлительно принимается ковылять дальше.

Щелчок переключателя.

– Ещё раз тебя встречу, – говорю ему в спину, – и до дома ты не доберёшься…

Щелчок переключателя.

Засунув руки в карманы, я отворачиваюсь от инвалида. Но вдруг мне слышится звук, будто что-то рвётся. Я резко оборачиваюсь и вижу старика-инвалида, который расстёгивает молнию на штанине. В следующем кадре в руках у него оказывается спрятанный там обрез.

Страх бьёт мне в голову с необычайной силой. Ноги прирастают к месту, где я стою, они пускают свои корни глубоко вниз и не позволяют мне уйти.

Тем временем старик направляет обрез на меня. Бездонная пара дул пугает меня ещё больше. В них нет ничего, они пусты, пусты, как моя душа, когда срабатывает переключатель.

Громкий шум выстрела на мгновение заглушает все посторонние звуки. Дробь проникает в мою грудь, превращая её в решето. Меня отталкивает назад, и моё обречённое тело падает наземь.

Щелчок переключателя.

– Ах, ты… – слова тонут в крови, которая карабкается по глотке, желая выбраться наружу.

Старик, отбросив уже ненужный костыль, подходит ко мне. Он ухмыляется, точно так же, как и я. Он плюёт на меня, точно так же, как и я.

– Ещё раз тебя встречу, – говорит он, точно так же, как и я, – и до дома ты не доберёшься…

Щелчок переключателя.

Странно. Теперь я вижу себя. Продырявленную грудь, мёртвые глаза, моё бледнеющее лицо. Припав на одно колено, я опускаю себе веки, только бы не видеть этого отсутствующего взгляда.

Пора уходить. Хоть эта улица и безлюдна, кто-то мог услышать выстрел. Но я не могу просто так оставить своё тело посреди дороги. Я хватаю себя за ноги и тяну до ближайшего канализационного люка. Отодвинув его в сторону, кидаю себя вниз.

Теперь всё кончено. Пора начинать жить по-другому. Осталось не так уж много времени, поэтому нельзя потратить его впустую.

Щелчок переключателя.

Но для начала, возможно, я убью ещё кого-нибудь…

Человечек

Он был маленьким человечком, чьё тельце иссохло и напоминало каркас, на котором висела бледно-жёлтая кожа. Но природа наградила этого человечка удивительно красивыми глазами. Они поражали своей глубиной. Чёрные, как две жемчужины, они словно блестели. Но в них отсутствовала всякая надежда. В них метался только страх, переполняющий человечка каждый день его жизни.

Он жил в тесной однокомнатной квартирке. Зашторив окна, её обитатель зажимался в угол и, покачиваясь, тихо сидел там, часами думая о чём-то своём.

Ещё ни одного раза не покидал он своего убежища. Пищу ему приносила его бабка, единственный, кто не отвернулся от него. Но сегодня она не пришла. Не пришла и на завтрашний день. Не пришла и на следующий.

Голод взял человечка в плен, лишая и так небольших сил. Мучая и изнуряя, он хотел забрать всю его жизненную энергию, насладиться ею до самого дна без остатка.

Но сдаваться человечек не спешил. Вспомнив, что бабка оставила ему немного денег, он воспрянул. Однако для него это означало, что придётся покинуть своё убежище. Маленькое тельце затряслось в ужасе, но отступить для него значило умереть. Сзади, пуская слюни, его караулил ненасытный голод.

Человечек вытащил кое-какую одежду и налегке отправился на улицу. Но когда он там очутился, все предрассудки и страхи обрели плоть. Каждый, кто проходил мимо человечка, испепелял его своим огненным взглядом. Глаза людей молниеносно протыкали презрением и жестокостью, встречаясь с напуганными жемчужинами. И куда бы эти жемчужины ни посмотрели, везде их гнали и унижали взоры надменных, чванливых и самовлюблённых людей.

Не в силах противостоять такому напору, человечек устремился обратно в своё убежище. Крупные слёзы то и дело срывались с его худощавого личика и разбивались о мощённую камнем дорогу. Спотыкаясь и падая, человечек всё же добрался до своей квартирки.

Вбежав внутрь, он, окутанный паникой, не устоял на ногах и упал. Перепуганный до смерти человечек больше не желал видеть эти ужасные взгляды, которые преследовали его даже сейчас.

Его худенькие ручки потянулись к чёрным жемчужинам. И тонкие пальчики лишили человечка зрения, расковыряв и расцарапав глаза. Теперь он избавился от ужасающих взоров, как думалось ему. Но и во тьме, которая стала его новой королевой, покоя не нашлось.

Он чувствовал, как разъедающие взгляды по-прежнему недвижно взирали на него. Он чувствовал их холод… Медленно расползающийся холод смерти.

Я нормальный

Я фасоль.

Я фасоль?..

Я фасоль!..

Здесь темно. Или мне так кажется? Нет, наверное, здесь и вправду темно, просто мои глаза уже порядком привыкли и приспособились.

Меня окружают обитые стены. А именно – шесть мягких стенок, включая потолок и пол, чтобы я не прикончил себя, разбив череп. Умно! Хоть я и не собираюсь делать ничего в подобном духе, ведь я полностью нормален.

Хм, интересно, а где же туалет?.. Его нет! Ладно, зато есть углы, которые можно пометить. И я, словно по приказу, справляю малую нужду в одном из них.

Чёрт возьми, как я оказался в этой комнате? Что они вообще себе позволяют?! Помню одно – забег на бешеной скорости по ночному метро с попутным расталкиванием людей. Забавно!

Потом… ах да, мне вдруг стукнуло в голову, что я фасоль. Лёгкая улыбка появляется на моём лице, а затем она перерастает в громкий смех, и я падаю в истерическом припадке. Это было весело!

Через несколько минут мне с трудом удаётся прийти в себя. Тогда я явно переборщил, не стоило кричать всем в уши, что невероятным образом моё тело трансформируется в фасоль. Хотя именно так мне и казалось. А ведь круто быть фасолью! И я вновь закатываюсь диким хохотом.

По чистой случайности мои глаза находят маленькую камеру слежения. За мной наблюдают, а я тут смеюсь, словно какой-то псих. Но на самом-то деле мой разум полностью здоров. Неужели вы не видите?!

Вскоре мои веки тяжелеют. Безумно хочется спать. Нужно так и поступить…

Интересно, на протяжении какого времени я был в отключке? Меня начинает раздражать тот факт, что моя особа находится здесь. Уйма дел с нетерпением ждут, пока я не позабочусь о них. Это несправедливо! Никто не имеет права держать меня в клетке!

Я подогреваю себя этой мыслью и прихожу в ярость. Но единственное, на чём можно сорвать свою злобу, – проклятый глазок камеры слежения. Я что есть силы прыгаю вверх, размахивая руками, и пробую достать до него. Без толку. Зато на ум приходит одна из моих любимых игр. Смысл предельно прост: прыгать, как кенгуру, наперегонки. Но поскольку рядом никого нет, я в одиночестве начинаю пружинить по всему периметру комнаты.

Вскоре мне это надоедает. Я устал и запыхался. Ложусь на мягкий пол и отдыхаю, тупо уставившись в камеру.

Неожиданно в мои покои проникает луч яркого света. Я кричу, сам не знаю что, и переворачиваюсь на бок, закрывая лицо руками. Но затем режущий глаза свет пропадает, и мне становится лучше.

Они решили меня покормить! Не могу отказаться. На картонном подносе яичница и пластиковый стаканчик воды. Выглядит очень скромно, тем не менее аппетитно, и я приступаю к трапезе, жадно набивая свой рот. Жаль, что тут нет фасоли…

Опять меня настигает смех. Я стараюсь выплюнуть всё, что совсем недавно желал съесть, чтобы не задохнуться в порыве очередной истерики. Однако что-то всё же проскальзывает в дыхательные пути, и теперь меня разбирает непосильный кашель. Чувствую, как кровь приливает к моему лицу, как в голове возрастает давление. Кашель не унимается, и мне становится совсем худо. Я теряю сознание.

Далее передо мной то всплывают картинки света, то вновь они затягиваются густой чёрной пеленой.

Когда я сумел-таки открыть глаза и не провалиться во тьму, надо мной стояли какие-то люди в белых халатах.

– Может, следует переместить его в обычную палату? – спрашивает тот, что слева.

– Вы в своём уме? – возражает другой, тот, что справа. – После того что он натворил и как вёл себя в камере, вы хотите ослабить режим?

– Ну… – тянет врач, что слева.

– Разве нормальный человек спихивает людей на рельсы? Из семи выжил только один, ему повезло, поскольку он был первым и успел выкарабкаться до прибытия поезда. Остальные изувечены до неузнаваемости. Нельзя смотреть на них без содрогания, – я плохо понимаю, о чём разговор, но в принципе для меня это и неважно, – также стоит учесть тот факт, что на платформе находилось более пятидесяти человек. Жертв могло быть куда больше. А ещё эти странные убеждения с фасолью…

Я не даю ему закончить, из меня разносится заливистый смех.

– Пожалуй, стоит оставить всё как есть.

А я продолжаю смеяться в своё удовольствие, радоваться жизни, ведь люди, которые меня окружают, ненормальные, они никогда не поймут меня, единственного вменяемого человека на всей нашей планете.

Я полностью нормален. Я фасоль…