Текст книги "В пламени холодной войны. Судьба агента"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2

Осенью 1933 года молодой лейтенант ВВС Веннерстрем отрекомендовался сотрудникам шведского представительства в Риге и с их помощью устроился жить в одной русской семье – с ребенком, собакой, домработницей и другим жильцом. Прекрасная обстановка для познания языка. Особенно когда все поразительно говорливы.

Первый месяц прошел спокойно, без каких-либо сложностей. Старинные хутора в предместьях латышской столицы, узенькие и по-домашнему уютные рижские улочки, волны взморья, выкатывающие к ногам солнечные кусочки янтаря, вечерние концерты органной музыки в Домском соборе – все это щедро питало впечатлениями душу любознательного иностранца. Но в мыслях Стиг постоянно придерживался главной цели – изучить русский язык.

Вскоре он преуспел в этом, однако природная пытливость толкала на поиски нового. Со временем круг его интересов стал расширяться. Он ближе сошелся с сотрудниками шведского посольства, которые довольно быстро вовлекли его в лихорадочную светскую карусель дипломатического корпуса. Это была совершенно неведомая среда, о которой ему приходилось слышать как шутливые, так и неблагоприятные отзывы, но, к своему удивлению, он чувствовал себя в ней как рыба в воде.

Особенно близко сложились отношения с помощником шведского военного атташе Нильсом Стонггреном, посвятившим Стига в сферу, о которой новенький до сих пор не ведал, – легальная военная разведывательная деятельность с использованием дипломатической службы. Нильс внушал уважение и обладал ошеломляющими знаниями обо всем и всех. Так Веннерстрем получил возможность познакомиться с новым миром, наделенным ярко выраженными чертами напряженности и сенсации. И этот мир захватил его.

Лишь по прошествии многих недель он узнал о вещах, о которых не подозревал даже Стонггрен – или, во всяком случае, не упоминал.

А началось все с событий, казалось, не имеющих отношения к происходящему. Точнее – с приятного знакомства. Это была девушка, студентка, которую Стиг представлял своим знакомым довольно сложной фразой: «моя русскоговорящая партнерша по танцам и кино». Знакомая его латышской семьи, она тоже помогала шведу освоить русский язык.

Но, как выяснилось, в Риге проживал еще один человек, который думал и поступал подобно Веннерстрему. Американский гражданин, ускоренно изучавший русский, он также обзавелся приятельницей, и обе девушки, к взаимной неожиданности своих кавалеров, оказались лучшими подругами. Так и произошло знакомство двух иностранцев на гостеприимной латышской земле. Друг другу они отрекомендовались просто: Стиг – Джон.

О том, что американец тоже был офицером, Веннерстрем узнал чисто случайно, и после этого они уже совсем легко находили друг с другом общий язык. У Джона было что рассказать о нелегальной разведке – шпионаже, который скрытно осуществлялся прямо под носом у Латвии и России. Агенты, взятки, коды, тайные встречи, слежки, скрытое фотографирование и многое другое. К концу этого короткого знакомства у Стига сложилось мнение, что американец вовлечен в деятельность английской разведки. Между делом выяснилось, что Джон закончил языковые курсы «Интеллиджент» на французской Ривьере, а однажды в разговоре он небрежно упомянул «Ml» и даже назвал номер. После этого сомневаться в его интересах уже не приходилось.

Позже он вдруг пропал – исчез из жизни Веннерстрема так же неожиданно, как и появился. Молодой офицер шведских ВВС вскоре забыл своего американского знакомого, но все интересное, о чем поведал Джон, осталось в его памяти и проросло в дальнейшем всходами жгучего любопытства.

Как-то, прогуливаясь в центре города, Стиг решил заглянуть в кафе. Он посещал это местечко довольно часто и даже в самых замысловатых фантазиях не мог вообразить, что уже тогда за ним наблюдали. Кафе было континентального типа – очень просторное, с многочисленным оркестром и большим стендом свежих газет, из-за которых, собственно, Стиг и стал там частым гостем. Под сострадательными взглядами соседей по столу он заказывал традиционный шоколад со взбитыми сливками, хотя предпочел бы кофе. Но кофе в этом заведении был, к сожалению, чертовски плохим.

Привычки морского офицера и летчика предписывали контролировать обстановку вокруг себя, что накладывало отпечаток и на «светское» поведение Веннерстрема. Расположившись за столиком, он тут же начал ощупывать взглядом окружающих – прежде всего людей, находящихся поблизости. Именно поэтому и обратил внимание на господина, сидящего неподалеку. Тот тоже читал газету и время от времени посматривал в сторону шведа.

У Стига от природы была хорошая память на лица, хотя и не всегда удавалось увязать внешность человека с его именем. Но сейчас это было неважно, так как данное лицо он вообще видел впервые. Оно легко запоминалось и выдавало выходца из южных стран. В дальнейшем, однако, оказалось, что поверхностные наблюдения в кафе были абсолютно далеки от истинного понимания вещей: уже тогда за кулисами мирной, пожалуй, даже монотонной жизни молодого шведского офицера происходили странные события, касавшиеся его примечательной, но ничего не подозревающей персоны. О том, что это за события, он узнал значительно позднее, когда встретил Сергея…

Сергей Иванович был в то время молодым капитаном советской военной разведки. В его обязанности входило также и отслеживание сообщений, присылаемых из советского посольства в Стокгольме. Содержание одного из текущих сообщений не было особенно интересным: шведская пресса информировала читателей, что лейтенант флота Стиг Веннерстрем направлен в Ригу для изучения иностранного языка. И этот язык – русский.

Поразительно, насколько взаимосвязаны эпохи и события, насколько они логично и неумолимо увлекают нас в определенном направлении. И тот, кто верит в рок, наверняка назовет это его велением.

Почему все в судьбе Веннерстрема произошло именно так? Почему события складывались и разрешались совсем не тем образом, который нам, потомкам и наблюдателям, видится теперь единственно правильным? Слишком много этих «почему». И невозможно исправить что-либо или изменить, ведь все, что блистательному агенту было суждено, уже состоялось.

В юношестве он перенес серьезное заболевание легких. Почему именно в те каникулы, именно тем летом, которое он, швед, проводил в Германии, болезнь неожиданно затянулась? Ему пришлось тогда пропустить учебный год и надолго остаться в немецкой семье. Родителям казалось, что таким образом мальчик получал наиболее благоприятную возможность изучить немецкий и тем самым возместить потерянный год.

В чужой стране подросток не слышал ни одного слова по-шведски и поневоле освоил незнакомую речь. Это послужило питательной средой для дремлющего под спудом интереса к иностранным языкам. И уже тогда пробудилось любопытство к загранице.

Почему он стал впоследствии офицером? Ведь поначалу у него не было подобных намерений. Стиг мечтал о карьере зубного врача и уже в школьные годы начал зачитываться специальной медицинской литературой. Правда, знакомая родителей – известный зубной врач – заметила как-то, что его пальцы слишком коротки, да и руки, вообще говоря, неуклюжи для столь тонкой профессии.

«Абсурд», – возразил, узнав о такой оценке, другой знакомый – тоже зубной врач, но принадлежавший к более молодому поколению.

Годы схлынули, но, по шутливому признанию уже более зрелого Веннерстрема, у него неизменно портилось настроение, когда приходилось посещать зубоврачебный кабинет. Особенно если врач располагал оборудованием по последней моде и элегантно вел прием. И если у него к тому же были квадратные руки и короткие пальцы…

Когда Стиг стал офицером, многие думали, что этот выбор предопределила семейная традиция. Отец, дед по матери и брат отца – все были офицерами. Но, как ни странно, парень не испытывал гордости преемника. Наоборот, чувствовал себя жестоко разочарованным: ведь выбрать профессию военного пришлось скорее из чувства покорности, просто потому, что надо было кем-то стать.

И почему это оказался военно-морской флот, единственный вид вооруженных сил, в котором тогда было хорошо поставлено изучение иностранных языков? С самого начала Стиг отдал предпочтение летному делу, но в то время было невозможно попасть в ВВС иначе, как пройдя предварительную службу в другом виде войск. Изучение навигации и управление кораблем казались хорошей подготовкой для того, кто собирается стать пилотом. Так в жизнь Веннерстрема вошел флот.

В ожидании перемещения в ВВС, в Люнгбюхед, где предполагалось получить летное образование, он волей судьбы попал на зиму в маленький городок Карлскруну. Там его ожидала должность преподавателя, а в придачу – непривычно много свободного времени.

Отец и дед постоянно внушали: «Используй время для чего-нибудь полезного. Осваивай языки: флот имеет такие хорошие курсы! Почему бы не изучить русский? Прекрасный шанс стать редким специалистом!»

Именно это Стиг тогда и сделал. Подал заявление на курсы иностранных языков. Дело пошло хорошо. Вскоре он стал лучшим, но, как полагал по скромности, не потому, что обладал большими способностями, а из-за того, что было много свободного времени.

Началась и успешно закончилась летная подготовка в Люнгбюхеде. Шел 1933 год, когда на службу призывалось сокращенное число военнообязанных, что было нетипично и непривычно – ведь часть офицеров на это время тоже становилась «свободной». За полгода можно было пройти специальную подготовку по разным направлениям, в том числе и в изучении иностранного языка за границей. Почему судьба распорядилась так, что Веннерстрем стал одним из «освобожденных»?

Были определены стипендии, среди них одна – для изучения русского языка. Это прельстило молодого шведа. Он подал прошение, и хорошие результаты учебы в Карлскруне позволили ему получить стипендию. В то время русский изучали в прибалтийских государствах, обретших самостоятельность после первой мировой войны. Стигу выпало обучаться в столице Латвии – Риге. Вскоре сообщение об этом прошло в маленькой газетной заметке. И даже буйная фантазия молодого щеголя не могла бы тогда подсказать, какие последствия в будущем повлечет за собой эта заметка…

– Веннерстрем… Это кто ж такой? Никакой информации… Пожалуй, карточку заводить не стоит.

Работа у Сергея Ивановича была малоинтересная. Он ведал в Москве картотекой, внося в нее иностранных граждан, которые могли бы представлять интерес для разведки. Теперь или в дальнейшем. И картотека, надо заметить, была не маленькая – несколько комнат в старом княжеском дворце на улице Знаменке.

Вскоре еще одно сообщение легло на стол Сергея Ивановича, на этот раз – из Риги. Он узнал, что Веннерстрем прибыл в столицу Латвии без каких-либо служебных обязанностей и, по-видимому, тесно связан со шведским посольством. Сергей пожал плечами и снова отправил сообщение на обработку без каких-либо комментариев.

Через некоторое время ему вновь попала очередная бумага из Риги: «Наблюдение за Эгоном показало, что он несколько раз встречался с упомянутым прежде Веннерстремом».

– Черт! А вдруг между американцем и шведом есть связь? Тут уже другое дело: теперь, голубчик Веннерстрем, милости просим в картотеку…

Конечно, в то время Стиг понятия не имел, кто такой Эгон. Лишь много позже он узнал, что это – псевдоним Джона. И что по каким-то причинам американец в глазах русских выглядел подозрительной фигурой. Любопытно было и другое: почему спутницы американца и шведа оказались лучшими подругами? Еще одно из многих «почему», толпой сопровождавших жизненный путь Веннерстрема.

Наконец настал день, когда в картотеке Сергея Ивановича Веннерстрем удостоился не только карточки, но и новой нетронутой папки, которая в дальнейшем запрашивалась неоднократно.

Капитан был энергичен. Затребовал у русских военных в Стокгольме фотографию своего нового «героя». «Если это возможно», – писал он тогда деликатно. И через несколько недель уже рассматривал фото. Сотрудник, сидевший рядом, прокомментировал не без иронии: «Парень выглядит прямо наивняшкой! Но, может, так и надо выглядеть, чтобы не привлекать внимания?»

Не очень-то лестно для будущего супершпиона!

Узнав позже о фото, помещенном в папку, Стиг, по его собственному признанию, не раз ломал голову: что за снимок и откуда взялся? Объяснение напрашивалось простое: из газетной заметки о столкновении двух самолетов, один из которых он пилотировал. Столкновение было серьезным – летчик чудом остался жив, что и привлекло внимание прессы. Может, русские купили копию заметки в какой-нибудь редакции или выменяли через посредника?

Но правда открылась много позже: Сергей Иванович ездил тогда в Ригу, чтобы осторожно понаблюдать за несколькими новыми объектами своей картотеки. Благодаря злосчастному Эгону, Веннерстрем стал одним из этих объектов. Тогда и появилось фото.

Конечно, поездка Сергея не принадлежала к разряду особо важных или необходимых. Просто хороший предлог увильнуть на несколько дней от однообразной работы и немного встряхнуться. Именно он и рассматривал Веннерстрема в тот раз в континентальном кафе так пристально… После того, как проследил от самой квартиры.

Глава 3

Отправил ли Сергей Иванович все данные о молодом шведе в корзину для бумаг после того, как тот в 1934 году покинул Ригу? Теперь ответ на это достоверно известен только жрецам тайных архивов… Наблюдали ли за дальнейшими действиями Стига? Да, безусловно. Рутинная работа с объектом, однажды включенным в регистр. Казался ли швед интересным «уловом»? Нет, но не исключалось, что в будущем мог бы таким стать.

Вряд ли кто-то из советского военного аппарата в Стокгольме продолжал регулярно докладывать о нем Москве. Там, наверняка, Веннерстрема вскоре забыли, и имя это больше не всплывало. Но сотрудники атташата, вне сомнений, скрупулезно выполняли повседневную работу, направляя газеты и журналы в Москву, где в зарубежном отделе просматривали иностранную прессу и собирали любые сведения, представляющие интерес. История поглотила имена тех, кто занимался, в частности, шведскими газетами, имея перед собой список, в который входила пока еще мало кому известная фамилия.

Тем не менее сведения на Стига Веннерстрема в московской картотеке с годами, что называется, «разбухали». Со временем там накопилась богатая информация: различные морские и авиационные высадки, сообщения о том, что швед переведен из флота в быстро растущую авиацию, окончил высшую школу, стал капитаном, был направлен на высшие штабные курсы – обо всем этом можно было легко узнать из повседневной периодики.

«Облюбуй себе какое-нибудь хобби, оно делает жизнь богаче!» – этот совет Стиг часто слышал от друзей. Но только после того, как пожил в Риге, нашел наконец свое – изучение иностранных языков. Его прельщала карьера дипломата, он тешил себя мыслью когда-нибудь стать военным атташе.

Постепенно изучение языков перестало восприниматься им как работа – скорее, как удовольствие и приятное занятие в свободное время. И конечно, увлечение молодого офицера не ускользало от внимания окружающих – в военной среде особенно.

Но только в конце 1940 года Стигу выпало первое поручение, связанное и со знанием языка, и с умением хранить тайны. Поручение настолько секретное, что даже не оставило следа в картотеке Сергея Ивановича. Вот что вспоминает об этом сам Веннерстрем:

Зимняя финская кампания была в разгаре, она бок о бок соседствовала со второй мировой войной, приведшей в то время к разделу Польши. После получения штабного образования я оказался в Стокгольме, где однажды утром меня застал телефонный звонок. Помню, было необычно холодное утро. Мы как раз согревались крепким горячим кофе, когда в наш штаб позвонил начальник отдела кадров ВВС:

– Как обстоят дела со знанием русского? Надеюсь, за время, проведенное в Риге, ты хорошо его освоил?

– Нормально, – ответил я.

– Смог бы справиться с допросом по-русски?

– Допрос? Ну… если буду знать, о чем речь. Нужно некоторое время, чтобы восстановить запас слов.

– Время будет. Пошлем тебя с разведывательным поручением. Загляни к нам как можно скорей.

Предложение заинтересовало меня. Не прошло и часа, как стало ясно: предстояло отправиться в Финляндию, в лагерь для военнопленных на пути в Таммерфорс. Нужно было допросить русского летчика, так как шведские ВВС хотели узнать тип самолета, на котором летал сбитый офицер. В то время это было важно – Швеция находилась в опасной зоне. Путем переговоров Советский Союз подчинил себе прибалтийские государства и приблизился вплотную к побережью Балтийского моря, как это исторически уже бывало прежде. Русские подходили к Финляндии, и неизвестно, что могло произойти дальше.

Я представлял себе допрос, как довольно неофициальное мероприятие, на котором будет нетрудно найти с русским общий язык. Но у финнов мнение было иное. Все происходящее смахивало на судебный процесс. Я в одиночестве сидел за столом в переднем углу зала, а вдоль длинных стен расположились на стульях восемь военных: по четыре с каждой стороны. Еще двое сопровождающих ввели пленного. Всего оказалось десять свидетелей.

Они критически поглядывали на меня, ожидая, как я себя поведу. И мне это не понравилось. Строго говоря, я совершенно не знал, как следует себя вести.

Но поскольку просто самоустраниться было невозможно, я начал действовать. Бумага и ручка лежали на столе – воспользовавшись ими, я быстро набросал десять вопросов. Мне это показалось хорошей идеей. Затем сигареты – очень желанные в лагере для заключенных. Я вынул их из портфеля и положил на стол.

В том, что пленный медлил, не было ничего удивительного. Со сломанной ногой и рукой, на костылях и в гипсе – он выглядел бледным и испуганным. Когда его подвели к столу, он попытался встать «смирно», несмотря на костыли.

– Как себя чувствуете? – спросил я. – Вижу, вам досталось при падении.

Парень заморгал, по лицу пробежала судорога.

– Спрыгнул с парашютом, – ответил он, – и неудачно приземлился.

Я не мог отдавать приказы финнам, поэтому сам пошел и принес русскому стул, на который он присел, вытянув вперед поврежденную ногу.

– Разговор не займет много времени, если добровольно ответите на несколько вопросов.

Открыв блок, я достал пачку и сам зажег ему сигарету. Теперь он выглядел еще более напуганным: бросал быстрые взгляды на свидетелей, которые с кислыми лицами наблюдали за спектаклем.

– У меня к вам десять вопросов, – сказал я. – На семь из них ответы известны, так что у вас нет шансов обмануть меня.

Он не отозвался. Его взгляд блуждал по лицам финнов, чей вид едва ли мог принести утешение, а затем снова уставился на блок сигарет.

– Их вы можете забрать с собой, когда закончим. Ну, начнем?

Он кивнул, и мы приступили к беседе. Я не встретил большого сопротивления: летчик был слишком потрясен. Он честно ответил на семь известных мне вопросов, поэтому я счел, что остальные ответы тоже правдивы.

– И это все? – голос пленного звучал напряженно.

– Да. Пожалуйста, возьмите сигареты.

Он взял весь блок и с беспокойством посмотрел на начальника лагеря. Тот кивнул в знак согласия.

– Вы не впервые ведете допрос, – сказал начальник лагеря, когда мы вышли. – Это чувствуется по технике.

Комично! Но я не засмеялся: слишком большим было напряжение.

Итог своим переживаниям я подвел в коротком резюме, когда снова оказался в рабочем кабинете в Стокгольме: «Интересно! Обогатился опытом. Улучшил знание языка».

Правда, не успел я толком перевести дух после этой поездки, как последовал новый телефонный звонок. Это снова был начальник отдела кадров.

– Как обстоят дела с английским? – спросил он на этот раз. – Ты ведь его тоже изучал?

– Конечно! Штудирую кое-какую литературу, частично – специальную.

– Хорошо! Тогда по долгу службы спрашиваю: не хочешь ли стать военно-воздушным атташе в Лондоне? Это очень хорошее предложение, если, конечно, тебя интересует мое мнение. В 34 года… ты будешь одним из самых молодых атташе. Так как?

«Хорошее предложение» я воспринял с изрядной долей иронии. Не так-то просто было найти кого-нибудь среди занимавших завидную должность, кто пожелал бы пойти навстречу неизвестному будущему в Лондоне. В условиях полыхающей войны и после падения Польши немцы были готовы бросить вызов всему континенту. Транспортные эшелоны сплошной чередой катились от Вислы до Рейна, и вопрос, когда они ворвутся в Западную Европу, был лишь вопросом времени.

После множества уточнений я согласился стать военным атташе и начал готовиться. Но мало что успел, потому что неожиданно все оборвалось. Очень неожиданно: все тот же начальник отдела кадров позвонил в третий раз:

– Министр обороны только что решил немедленно направить военно-воздушного атташе в Москву. Впервые. Ты единственный, кто нам видится на этом посту. А для Лондона найдем кого-нибудь еще… Время не терпит! Готов через несколько недель отправиться в Москву?

– Это немного неожиданно. Но сейчас война, понятное дело… Разумеется, я в вашем распоряжении.

…Москва показалась мне истинным осиным гнездом. Это было самое настоящее боевое крещение для новичка. Дипломатический корпус разделился на три лагеря: на полюсах – воюющие стороны, посередине – нейтралы. Не было никакого порядка и ясности. Противники шпионили друг за другом, используя все мыслимые и немыслимые ухищрения. В то же время все с подозрением следили за тем, что происходило в Советском Союзе, который все еще был связан с Германией пактом о ненападении и согласием о разделе Польши. Нейтралы выступали как посредники в обмене информацией и, что называется, играли с темными козырями в руках. А русские подозревали решительно всех и вся.

Какая путаница!

Помню, американки, жены послов двух стран, находящихся в состоянии войны, тайком пробирались на дачу, чтобы встретиться. А русские частенько устраивали грандиозные приемы, на которые одновременно приглашали представителей воюющих полюсов, словно нарочно сшибая их лбами. Один англичанин бросил свою партнершу посреди танца, с ужасом обнаружив, что она немка. И подобным ситуациям не было числа.

Передо мной же стояла главная проблема, которая непосвященному могла показаться легко разрешимой: создать широкое и надежное поле деятельности военно-воздушного атташе. Начинать приходилось с нуля, ведь мою должность только что ввели. И, признаюсь, это дело оказалось крепким орешком. Русские были безнадежны в своем традиционном секретном мышлении. Их разговорчивость равнялась нулю: идеальное «каменное лицо». Да и из прессы тоже немногое можно было почерпнуть.

Единственный шанс – искать коллег-старожилов. Вскоре удалось все же «нащупать», где меня ждет наиболее доступная информация: у немцев. Установить с ними контакт было легко – я отлично владел немецким после долгого пребывания в Германии в юношеские годы. Их энергичный военно-воздушный атташе – полковник Ашенбреннер – стал «моим человеком» в Москве. Мне следовало бы помнить его имя, но, к сожалению, забыл, поскольку в немецкой среде не так легко переходят на «ты» и называют по имени.

Однако это сотрудничество имело и определенные трудности. Мне, например, не нравилась горделивая поза немцев после быстрого падения Франции. Впрочем, Ашенбреннер составлял приятное исключение.

– Это только начало, – задумчиво произнес он однажды. – Но мы ведь еще не увидели конца?..

Не нравилось мне и их всегдашнее щелканье каблуками в гитлеровском приветствии. Хотя и тут Ашенбреннер являл собой исключение. Кроме того, он совершенно чуждался пропагандистских лозунгов, был объективен и стыдился позиции своей страны, когда заходила речь о еврейском вопросе.

Другими словами, Ашенбреннер был симпатичным. Но он оставался твердым, даже закаленным человеком дела, когда речь заходила о разведке. А случалось это довольно часто.

В кругу военных атташе обычно сведений просто так не выдают. Чаще обменивают на что-нибудь адекватное или даже большее. «Биржа атташе» – таково было точное и в равной степени ироничное название деятельности такого сорта.

Сначала немец был любезен и сообщил мне кое-какие сведения. Но затем любезность внезапно оборвалась, и мне не на что было надеяться, поскольку он ничего не получил взамен. Слава Богу, я оказался сообразительным, и этот эпизод быстро научил меня правилам игры на «бирже атташе».

Помню, перед отъездом в Россию я нанес официальный визит министру обороны Перу Эдвину Щельду. Он тогда порекомендовал мне не «сидеть сиднем», а пытаться как можно больше ездить по стране. Вскоре действительно выпала возможность подать первое прошение о выезде из Москвы. Я выбрал Киев – столицу Украины – потому, что многие из моих коллег уже побывали там, и таким образом имелся прецедент поездок в разрешенный район. Однако в шведском посольстве засомневались:

– Вряд ли ты получишь разрешение… Особенно после ноябрьской встречи Гитлера с Молотовым. Сейчас разгорелся настоящий скандал из-за усиления русских войск на Украине. Но попытаться съездить, конечно, можно.

Несмотря на вполне обоснованные опасения, разрешение я все же получил. Возможно, свежего военно-воздушного атташе не приняли всерьез: дескать, молод, неопытен – пусть проветрится!

В Киеве, собственно, нечего было делать, кроме как слоняться по улицам. Я не имел права удаляться за черту города – это особенно подчеркивалось в письменном разрешении на поездку. Но внимательному наблюдателю и на улицах можно было отыскать кое-что интересное. Разумеется, помимо обычных туристических развлечений. Военные автомашины, например. Те, которые не имели киевских номеров. Я понял, что можно определить, откуда они прибыли, хотя еще не знал, как это лучше сделать. Во всяком случае, записать их не составило труда.

Я стал также свидетелем переезда штаба армейского корпуса в реквизированное помещение. Множество упакованных ящиков со специальной военной маркировкой подвозили сюда на грузовых автомобилях. Находясь совсем близко, я мог легко читать маркировки и сокращения, правда, расшифровывать их с ходу не удавалось. Мне хотелось все записать. Но просто вытащить записную книжку у всех на виду было невозможно, и я сделал пометки на карте, которую приобрел в киоске киевского железнодорожного вокзала.

По возвращении в Москву я решил снова позвонить Ашенбреннеру: мне хотелось выяснить, чего стоят мои записи.

– Хм! – оживился он. – Вполне может оказаться интересным. У нас есть специалисты, которые наверняка определят, что это за воинские части и откуда в них прибывают грузы.

На следующий день немец позвонил и попросил прийти. Теперь он поглядывал на меня со значительно большим уважением. Его снисходительное отношение к «новичку» как ветром сдуло. С многообещающей улыбкой Деда Мороза он спросил:

– Ну, чем можем быть полезны в знак благодарности?

По существу, я подарил им горячий политический материал, но понял это гораздо позднее. Для меня же лично поездка в Киев оказалась прямым попаданием в цель: за нее я получил от Ашенбреннера почти всю основу для дальнейшей деятельности – информацию о структуре советских ВВС. К сожалению, в то время в Швеции о ней имели самое минимальное представление.

Мы еще некоторое время поторговали информацией, а потом Ашенбреннер произнес с таким видом, словно вынул из мешка рождественский подарок:

– Думаю, нам следует принять тебя в клуб.

– Клуб?!

По-видимому, само собой разумелось, что я хочу в нем находиться.

– Да, клуб черного рубля.

Черные рубли! Одна из несообразностей московской дипломатической жизни сороковых годов. Официальный курс советской валюты невозможно было определить. Поэтому дипломатический корпус существовал на эти самые рубли. С молчаливого согласия русских. Некоторые посольства добывали их централизованно и делили как своеобразную заработную плату. Но многие получали зарплату в валюте своей собственной страны, соотнесенной с курсом рыночного рубля, после чего каждый уже доставал себе русские деньги как мог. Чистая нелепость, на которую были обречены и военные шведского посольства. Раздобыть рубли было, конечно, можно, но требовалось много усилий и времени.

– Правда, твое членство в клубе будет зависеть оттого, умеешь ли ты держать язык за зубами, – предупредил Ашенбреннер.

Это я, конечно, умел.

– Слышал, наверное, что японцы покупают исключительно дешевые рубли в Иране? Они думают, что это их хорошо охраняемая тайна.

Нет, об этом я не слышал.

– Их военно-воздушный атташе, он же и курьер, подал нам великолепную идею: организовать небольшой клуб. Теперь идея реализована, и я в списках – в числе прочих. Японец покупает рубли на нашу долю. Удобно и хорошо. Хочешь с нами?

Естественно, я хотел. И вздохнул с облегчением – теперь не нужно было бегать по Москве в погоне за купюрами.