Текст книги "Журнал ''ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ''. Сборник фантастики 1976-1977"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Мария Мамонова

_{ТМ 1976 № 2}

Маше Мамоновой 14 лет. Она учится в седьмом классе московской школы. Активный участник кружка астрономии и космонавтики Дворца пионеров. Научно-фантастические рассказы пишет уже несколько лет. Они привлекают внимание своей поэтичностью.

«АБЭВ» и «Песня звезд» – первая публикация юного автора.

ПЕСНЯ ЗВЕЗД

Ну что же ты споешь? – спросили Карела, когда он приблизился к высокому инструменту.

– Песню звезд… – сконфуженно прошептал он.

– Что ж, пожалуйста! – с оттенком удивления в голосе сказала преподавательница, закрыв нажатием кнопки массивные двери зала.

– Я не могу спеть, я могу сыграть.

Карел подошел к инструменту и надавил треугольную выпуклую клавишу. Пронесся звук. Мальчик вдохновился и вразброс сыграл несколько звуков, педалью заставляя их то глохнуть и замирать, то вновь усиливаться.

– Ну разве это песня? – мягко спросила преподавательница. – Хотя звуки ты подбираешь красиво, но отсутствует мелодия, а ведь в песне это главное!

Как всегда, легким наклоном головы Карел показал, что уважает точку зрения учителя, но глаза его упрямо вспыхнули.

Что из того, что нет песни звезд у людей? Даже у людей его, XXII века! Она есть у звезд, только никто никогда не слышал ее, кроме него… И неужели он, Карел, не сможет передать эту песню людям?.. Не может этого быть!

Вечерние краски опустились быстро и незаметно. В небе высыпали звезды, и их прозрачный свет красиво дробился в призме окон.

Карел вышел в лоджию и поднял глаза вверх.

Звезды, холодные и мерцающие, насмешливо качались в высоте. «Ты не сможешь передать нашу песню! Она недоступна людям! – звенело сверху. – Никто никогда не знает, о чем мы поем!»

Смех серебристыми колокольцами взлетал выше, выше и исчезал в темноте, отголосками подпрыгивая на острых лучиках колючих звездочек.

– Нет, могущество человеческого разума безгранично! – в волнении крикнул Карел. – Он познает все! Я передам вашу песню людям!

– Нет! Нет! Нет! – зашумели, словно звездное эхо, деревья.

– Звезды, не будьте холодными колючками! Ведь вас уже два века покоряет человек!

– Нас много! Бесконечные потоки, лавины! Ха-ха! Вы захлебнетесь!

Звезды заплясали, и их песня брызнула с высоты.

Карел прислушался. Замер. И чем дольше он слушал, тем понятнее становились ему серебряные перезвоны поднебесных колокольчиков, и тем яснее он понимал, как передать это в музыке!

Карел бросился в комнату. Через секунду оттуда в унисон со звездами вынеслась их песня! Та самая, что в течение стольких веков не могли постичь люди! Та самая, что была одной из последних тайн недоступных звезд!

Небеса замерли.

А песня звезд все лилась и лилась, нет, не с неба – из комнаты мальчика, впервые игравшего ее как гимн человеческому разуму.

АБЭВ

Капитану не нравилась планета. Не нравились густые облака, длинные приплюснутые линии городских массивов, низкорослые инопланетяне – люди с желтоватой кожей, еле видное тусклое солнце.

Но задание и не думали менять; звездолет продолжал стоять на маленьком космодроме около гор.

Надо сказать, что штурман Ян, техник Ванос и пилот Игорь не разделяли взглядов своего командира на туманную, парную Ризону. Первое время они были в восторге от нее, не следили за системами звездолета, а только любовались планетой.

Теперь, правда, уже успокоились. Вспомнили о предстоящем рейсе. Все чаще капитан видел сосредоточенные, замкнутые лица. Он знал – незримо позвала Земля. Милая, голубая родина…

– Интересное у них изобретение, – сказал как-то Игорь. – Блюдо возбуждения и воспоминания. Как они говорят – АБЭВ.

– Садишься – и сразу тебе полный эффект присутствия, пожалуйста, что хочешь, – подхватил Ванос.

– Это ты к чему? – настороженно бросил Ян. – Попробовать захотелось?

– Как же! – фыркнул пнлот. – С нашим-то капитаном?

– Ребята, АБЭВ запрещаю, – устало вмешался капитан.

– А почему? – запальчиво крикнул штурман. – Хоть чем-то займемся!

– Не надо, – повторил капитан.

– Я так предлагаю, – вставил Ванос. – Мы остаемся, а ты, капитан, пойди выясни, что за штука. Идет?

– И почему ты против? – с легким раздражением проговорил Игорь.

– Что это тебе – звезда из антивещества? Четвертое измерение?

Он тогда подумал: что это с ними?.. И сам дал ответ, простой, как все, чему предшествует слишком глубокий опыт. Землю хотят. Землю. Это он увидел в равнодушно сощуренных глазах Ваноса, в небрежной позе Игоря, в колких замечаниях и шутках Яна.

Но он пошел. Пошел узнать.

Едва капитан спустился к прозрачной трехстворчатой двери, как она мгновенно распахнулась. Небольшой холм, по обеим сторонам которого спирально закрученные витки пластмассовых лестниц-эскалаторов. Пустынно, от светлых стен безликих тонов веет прохладой, сверкают движущиеся ступени.

Он поднялся на лестницу, которая быстро домчала его до крыши воронки – огромного овального зала, вдоль стен которого вплотную друг к другу стояли прозрачные параллелепипеды, пустые внутри, но с поставленным посредине на пластмассовые подпорки плоским кругом с загнутыми краями. Круг соединялся с полом каким-то матовым конусом. Это и было таинственное АБЭВ – блюдо возбуждения и воспоминания.

Перед блюдом стояло кресло с наклонными держателями для головы. С крыши параллелепипеда свешивались четыре манипулятора.

Почти на всех креслах сидели инопланетяне. Сидели неподвижно, склонившись над блюдами, уперевшись в держатели и устремив отсутствующий взгляд в пространство.

Все-таки это было немного жутковатое зрелище.

Капитан подошел к свободному параллелепипеду. Мгновенно в стеклянной стенке образовалось отверстие. Проход в стене сразу же затянулся. Капитана облепила тишина. Он сел в кресло, которое, изменив форму, плотно облегло его тело, наклонился к блюду. Подбородок уперся в держатели. Капитан посмотрел вниз.

В зеркальной поверхности круга четко отразилось его лицо – слегка раскосые серые глаза, рассыпавшиеся светло-каштановые волосы, плотно сжатые губы…

Потом отражение начало стушевываться, блекнуть и, наконец, совсем погасло. Блюдо потемнело, стало объемным и глубоким, появились странные светлые пятна, их делалось все больше и больше… Проступили какие-то неясные изображения. Вдруг словно что-то взорвалось в памяти, мгновенная яркая черта распорола блюдо…

…Раскаленный шар солнца садился в поле, прижигая траву. В звенящем вечернем воздухе будто запахло палеными ромашками, повеяло густым ароматом запоздало цветущих вишен, низко плывущим над разогретой землей. Над разнотравьем склонились кони, волоча гривы по жарким тяжелым копнам.

В выцветшем голубом небе на распластанных крыльях медленно парит коршун. Стрекочут кузнечики. Облака краснеют в догорающем костре сожженных солнцем трав.

На пригорке примостилась деревушка, принимая в свою единственную улочку узкий ручеек пыльной дороги, уныло петлявшей через холмы. Синие головки васильков в поле ржи. Коршун падает куда-то, загибая крылья. По лугам бежит, широко раскинув руки, кто-то в ярком комбинезоне. Мелькают подошвы, разлетаются на бегу черные волосы, в цветах поет ветер. Человек оборачивается. На загорелом лице пепельным цветом блестят глаза. Над лугами возносится звонкий, почти мальчишеский смех. Это Игорь. И вон еще двое бегут по пояс в колышущейся траве. Ванос и Ян. Все трое громко хохочут, валятся на землю, приминая цветочный ковер.

– Капитан! – зовут они. Так давно его не звали по имени…

Кони настороженно подымают головы, прищуриваясь, смотрят вокруг и снова тонут в травах.

– Иду-уу! – откликается капитан.

Конечно, он сейчас же идет!

Прыгает откуда-то сверху, падает, захлебывается в дурманящем запахе полей. Лежит, не в силах подняться, смотрит снизу на небо в пестрой рамке из трав.

И вдруг его охватывает неудержимый смех. Он хохочет в полную силу. Лошади срываются с места и уносятся. Как ветер, как стрелы.

Капитан, вскочив, осматривается кругом. Какое все родное, свое!

– Мы вернулись! Да вы понимаете, мы уже вернулись! – кричит он во весь голос и снова падает, широко расставив руки, как если бы он мог обхватить ими всю Землю.

– Земля моя… – шепчет он. И громким счастливым криком добавляет, перевернувшись на спину: – Зе-е-емля-а-а-а!!

– Земля! Земля! – подхватывают холмы.

– Земля… – повторяет ветер, как будто бы впервые осмысливая значение этого слова.

– Да, вот мы и вернулись… – шепчет капитан, закрывая глаза.

…В памяти проносятся сотни чужих планет, все меркнет, стирается… Покрывается чернотой, теряет глубину… Звездолеты, старты, потерн и открытия, удачи и падения… Это так мало по сравнению с Землей, самой дорогой и близкой!

«Это от счастья…» – устало проплывает мысль.

Капитан с трудом разлепил глаза.

Ровная зеркальная поверхность четко, без единой волны отразила лицо.

Голову мягко приподняли манипулятором. Ударил резкий тонизирующий запах.

Все просветилось, стало на свои места.

Капитан медленно поднялся с кресла и подошел к стене. Услужливо образовалось отверстие, тотчас затянувшись после его выхода.

Впереди светилась преграда – нечто вроде афиши, по которой на родном языке посетителя неторопливо бежали стереобуквы, сливаясь в краткое описание принципа действия АБЭВ. Не прочитав их, нельзя было выйти. Прочтение – ключ!

«Через коническое соединение между полом и блюдом к последнему проводятся улавливатели биотоков посетителя, идущие по ним непосредственно в блоки внутренней системы, соединяющие разрозненные мысли и воспоминанья в одно целое. Настроенные заранее на команду центрального блока, экраны отображают связанные события, которые хочет видеть человек-объект на поверхности блюда. С изменением хода мыслей меняются изображения. Следуя непрерывной цепью, подобно мыслям всякого разумного существа, они создают как бы бесконечный фильм – он обрывается с окончанием сеанса. Чтобы у объекта создавалось впечатление, что он сам участник событий, могущий в них вмешаться и изменить по своему желанию, машина добавляет к фильму необходимые запахи, осязательные ощущения. Благодарим за посещение!»

Капитан вышел из здания. Голова кружилась. Перед глазами стояла родина. Далекая, недостижимая и от этого еще более прекрасная.

«Участник событий»… Пересохшие губы плохо слушались, но капитан знал, что найдет в себе силы выстоять против ярости Игоря, холодности Ваноса, отчаяния Яна. Он прекрасно знал, что никогда не разрешит экипажу пойти на АБЭВ. Никогда.

Он слишком любил их, чтобы смотреть безучастно, как разъедает их волю тоска по дому.

Михаил Пухов
ВСЕ ЦВЕТЫ ЗЕМЛИ

_{Рис. Вениамина Костицина}

 _{ТМ 1976 № 3}

О конце прохладного коридора, рядом с лестницей, ведущей на верхние этажи, висела табличка «Директор института». Чернов толкнул дверь. В большом окне в просвете между деревьями на фоне неба золотились купола старинного храма. За столом у окна сидел человек в розовой рубашке и темных очках. Молодой, красивый. несимпатичный. Он неприветливо смотрел на Чернова.

– Чем буду полезен?

– Мне нужен директор.

– Чем буду полезен? – повторил человек.

Чернов с опозданием понял, что в комнате всего одна дверь – та, через которую он вошел.

– Вы директор этого института?..

– Директора нет. Отпуска, никого нет. Лето, жара, вы понимаете. Я его заместитель. Моя фамилия Буняк, – представился он, не подавая руки. – Чем буду полезен?

Чернов молчал.

– Садитесь, – сказал Буняк.

Чернов опустился в кресло для посетителей. Никакого дружелюбия в лице Буняка он не видел.

– Работать? – спросил Буняк.

Чернов молча смотрел на него. Такой молодой, а уже заместитель. Карьерист, вероятно. Впрочем, теперь все выглядят молодыми и карьеристами.

Буняк ждал.

– Нет, – сказал, наконец, Чернов. – Я космонавт. Я…

– Не нужно. Я и так все знаю.

Буняк щелкнул тумблером и теперь смотрел на не видимый Чернову экран.

– Чернов Анатолий Васильевич, русский, год рождения 1996-й, профессиональный космонавт, покинул Землю в 2020 году, вернулся месяц назад. Вас, вероятно, предупреждали. Теперь каждый носит с собой биографию.

– Но я думал, это просто номер. Комбинация цифр, и ничего больше.

– Верно, – усмехнулся Буняк.

Такие приборы, как у меня, установлены всюду. Он зарегистрировал ваш номер и передал его в Информарий, где хранятся данные обо всех гражданах Земли. Но ведь вы пришли не для того, чтобы я вам это объяснил.

– Да, – сказал Чернов.

Буняк ждал.

– Я вернулся из трудного перелета, – сказал Чернов. – Для Земли рейс продолжался 200 лет. Те, кто нас провожал, мертвы

– Ясно, – сказал Буняк.

– После возвращения меня поместили в специальный центр. Мне читали там лекции о технических достижениях человечества.

– Ясно, – сказал Буняк. – По-моему, так всегда делают.

– Из лекций я узнал, что современной науке доступны многие вещи, которые нам и не снились.

– Не удивительно, – кивнул Буняк. – Целых два века.

– Я узнал, что даже в области медицины достигнут значительный прогресс. Рак побежден. Неизлечимых болезней нет. Наука вплотную подошла к решению проблемы бессмертия.

Буняк кивнул.

– Еще я узнал, что найден способ оживления мертвых.

Буняк молчал, пряча глаза под темными стеклами.

– Я узнал, что этим занимаются здесь, в Институте реанимации, – продолжал Чернов. – Говорят, вы можете восстановить живое существо по самым ничтожным останкам.

– Даже по окаменевшей кости, – сказал Буняк. – Каждая клетка организма содержит информацию об организме в целом. Процесс реанимации по нашей методике распадается на два этапа. Самое трудное – реанимация клетки. Вторая стадия – окончательное восстановление организма. Этот этап требует много времени и энергии, но принципиально несложен. Первых мамонтов из тех, что живут сейчас в Антарктиде, мы воссоздали именно так.

Буняк умолк. Некоторое время Чернов тоже молчал. Разговор уходил в сторону. Чернов сказал:

– Мамонты. Не понимаю. Неужели нет более достойных объектов?..

– Что вы имеете в виду?

– Людей, – объяснил Чернов. – Из лекций я пенял, что вы оживляете только вымерших чудищ. Это потрясло меня гораздо сильнее, чем сам факт. Или я ошибаюсь?

Буняк молчал.

– Я вернулся всего месяц назад, – продолжал Чернов. – Мне у вас многое не нравится. Вероятно, это естественно. Но когда вы воскрешаете мамонтов… Скажите, что я неправильно понял, и я уйду.

Буняк снял темные очки. Глаза у него были усталые, вовсе не молодые.

– Нет, вы все поняли правильно. Но для второго этапа необходимо колоссальное количество энергии.

– Больше, чем для мамонтов?..

– С мамонтами было просто, – сказал Буняк. – Нам предложили реанимировать несколько особей, безразлично каких. Самца и несколько самок. Люди – это другое дело. Поймите, что есть моральные проблемы, не имеющие с биологией ничего общего.

Чернов молчал, глядя на далекие купола в окне за спиной собеседника.

– С годами в клетках живого организма накапливаются необратимые изменения, – продолжал Буняк. – Для человека возрастной порог, за которым реанимация невозможна, составляет около тридцати лет. Если смерть наступила позже, мы бессильны. Но даже с учетом этого остаются миллиарды кандидатур. И возникает проблема выбора.

Чернов молчал.

– Массовая реанимация немыслима из-за энергетических ограничений, – продолжал Буняк. – Другие варианты отпадают. Этические проблемы значительно сложнее научных. Не думайте, что вы первый. Мы бессильны. Поставьте себя на мое место, и вы это поймете.

– Нет, – сказал Чернов. – Вы знаете обо мне не все. Ведь я вернулся один.

Буняк ждал.

– Нас было двое, – продолжал Чернов. – Полет в один конец занял пять лет. Планета, возле которой мы оказались, была окутана ядовитой, по нашим понятиям, атмосферой. Но на ее поверхности теплилась примитивная жизнь. Это все, что нам удаюсь установить сверху.

Буняк внимательно слушал

– Как и другие звездолеты первого поколения, наш корабль не предназначался для посадки. На борту имелся десантный бот – одноместная ракета с ограниченными ресурсами. Как и предусматривалось программой полета, мой товарищ занял место в кабине бога, и мы расстались. Как вскоре выяснилось – навсегда.

Что-то в лице Буняка изменилось.

– Вероятно, вы догадались, что бот потерпел аварию. Но человек уцелел. Он проводил запланированные исследования и передавал мне их результаты. Когда поток информации пошел на убыль и когда окончательно выяснилось, что бот отремонтировать невозможно, мы попрощались, и я стартовал к Земле.

– А он…

– Да, – кивнул Чернов. – Помочь ему я все равно не мог. И нам обоим казалось, что это очень важно – доставить на Землю информацию о биосфере планеты. Да, это было самое важное.

Буняк ничего не сказал.

– Мы служили Земле, – продолжал Чернов. – Мне было нелегко, но поступить иначе я не мог. Сейчас, находясь среди людей, которых эта информация вряд ли интересует, я смотрю на все по-другому. Но тогда нам казалось, что это единственное решение.

Буняк молчал.

– Теперь я смотрю на все по-другому, – повторил Чернов. – Вполне возможно, он уже тогда понимал, что так будет. Просто притворялся ради меня. И то, что я его бросил…

– Не надо, – сказал Буняк. – Вам было труднее. Он был обречен, вы были бессильны.

Чернов не ответил. Он смотрел в окно, в просвет между деревьями.

– Тем, кто бессилен, труднее, – повторил Буняк. – Мы тоже бессильны.

– Нет, я не согласен, – сказал наконец Чернов. – Я все понял, но я не согласен. Действительно, человечество нам ничем не обязано. Для Земли мой товарищ – один из миллиардов. Пусть так. Но ведь были другие.

– Кто?

– Разве мало выдающихся людей жило на Земле во все эпохи, – сказал Чернов. – Людей, без которых ваш мир был бы иным?..

– Не забывайте о возрастном пределе, – предупредил Буняк. – Не старше тридцати лет.

– Все равно. Лермонтов, Галуа… Таких очень много.

– Да, – согласился Буняк. – В этом вся сложность.

– Нет, – сказал Чернов. – Все равно их можно перечислить по пальцам. Дело не в количестве. Но вы… Вы… – Чернов запнулся, нужные слова были, но он не сразу смог их произнести – Вы ничего не помните!..

Буняк ответил не сразу. Некоторое время он неподвижно сидел на фоне далекого неба, и в его глазах была усталость. Потом он поднялся.

– Да, мы ничего не помним, – сказал он. – Пойдемте.

Через полчаса они стояли на площадке, на вершине ажурной башни над сплошным океаном листвы. Каким образом они здесь оказались, Чернов не понимал – потерял ориентацию. Помнил только, как они долго куда-то шли по улице, похожей на парк

Под ними до горизонта простиралось зеленое море. Кое-где, как айсберги, возвышались глыбы домов. Над городом было много ветра и воздуха, по верхушкам деревьев бежали волны. Тонкая труба треугольного сечения уходила вдаль. Вдоль трубы на них надвигалось что-то стремительное, беззвучное.

– Монор, – объяснил Буняк. – Монорельс. Теперь это основной общественный транспорт.

Вытянутый вагон прошелестел мимо, не замедлив хода, оставив после себя угасающий порыв ветра.

– Куда мы поедем?

– Все равно, – усмехнулся Буняк. – По-моему, это безразлично.

Новый вагон плавно затормозил у площадки. Его стенка исчезла, они перешли внутрь. Вагон тронулся и понесся над зеленой равниной.

– Я могу знать, куда вы меня везете? – настойчиво повторил Чернов.

– Вы считаете, что мы ничего не помним, – сказал Буняк. – И не хотите понять, почему мы не работаем на людях. Я помогу вам разобраться в этих вопросах.

Чернов молчал, приглядываясь к пассажирам. Одни женщины, на вид совсем юные. Платья – недлинные. Женщины прикрывали колени пышными букетами, аромат незнакомых цветов пронизывал все. Вагон монора двигался быстро, иногда останавливаясь.

– Не понимаю, куда им столько цветов? – сказал Чернов. – И когда они все работают? Полдень, но улицы заполнены гуляющими. Когда они работают – вот что мне непонятно.

Вагон снова затормозил – на этот раз где-то за городом, станция, видимо, была конечной, и вагон монора остановился у самой земли. Девушки с цветами в руках спустились по легким ступенькам и шли теперь по узкой тропинке, изгибавшегося между лесом и полем. Буняк и Чернов немного отстали. Тропа поднималась, вверху шумели высокие сосны. В поле колосились злаки.

– Сейчас лето, – сказал наконец Буняк. – Отпуска, я уже говорил. Не сердитесь.

Подъем кончился. Тропа сделала последний поворот. Буняк остановился, а стайка девушек продолжала движение – туда, где на земле под высокими соснами лежала простая каменная плита. И рядом – Вечный огонь.

– И вообще не сердитесь, – сказал Буияк. – Все трассы монора оканчиваются в подобных местах. Везде, где когда-то прошла война, земля смешана с прахом погибших. Из каждой ее частички мы могли бы возродить человека. Их десятки миллионов. Большинство почти дети. Они тоже ничего не успели сделать для человечества. Ничего, кроме самого главного. Вот о каком выборе идет речь. Теперь вы понимаете?..

Он умолк. Чернов тоже молчал. Представители разных эпох, они стояли плечом к плечу, а цветы неровными холмиками ложились на темный гранит, и девушки в розовых платьицах отходили с пустыми руками.