Текст книги "Горизонты. Сборник яркой современной фантастики (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Григорий Неделько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глаза Зверя

Серж Юрецкий, Григорий Неделько

(Сайт фантастика. рф)

Настоящее

Разбудил меня рёв сирены из прихожей. А через мгновение ожил на тумбочке ИПК, замигал красной лампочкой. Я потянулся, попутно взглянув на экран прибора. Там красными буквами горело одно-единственное слово: «Волна».

Рита сонно завозилась на груди. Я поцеловал её в лоб и аккуратно встал с кровати.

− Спи, маленькая, я все сделаю.

У входной двери зашипел домофон:

− Внимание, с северо-восточного направления идет Волна, всем задраиться! Повторяю, с северо-восточного направления Волна! Всем срочно принять меры!

Я нажал кнопку обратной связи. − Четырнадцатый принял. Марк, спасибо. − Принято, четырнадцатый. До связи. Голос у дежурного уставший. Оно и понятно, на часах три двадцать ночи.

Прошлепал на кухню: там единственное в моей берлоге не заложенное кирпичами окно, забранное снаружи стальными жалюзи. Сейчас – открытыми. Отодвинув шпингалеты, распахнул форточку, нащупал короткий стальной рычажок. Сквозь защитные пластины, как через амбразуру, виднелось ночное небо с расцвеченными всеми оттенками красного тучами. Будто багровой лампой изнутри их подсветил кто. Поднявшийся ветер гонял по асфальту мусор и прошлогодние листья, колыхал скрюченные ветви деревьев. С каждой секундой небосвод становился ярче, вот уже и звёзд не видать, ветер усиливался. Было уже светло как днём. Приближалась Волна.

Прогремел гром. Времени почти не осталось. Я торопливо нажал рычажок. Хрена лысого: стальной штырь не сдвинулся с места.

Накрапывало.

Я надавил сильнее. Безрезультатно, механизм заклинило. Тельняшка прилипла к моментально вспотевшей спине, кровь застучала в ушах набатным боем. Небо полыхнуло алым. Етун твою мать!

Хлынул ливень – неистовый и оглушительный.

Счет пошел на удары сердца. Один, два, три… Распахнул окно и, поскальзываясь на мокром, полез осматривать жалюзи. Четыре, пять, шесть, семь… Так и есть, между третьей и четвёртой пластинами, в левом верхнем углу, застрял и сдох жук-скарабей. Неестественно крупный – видимо, мутант. Засело насекомое прочно, пальцем не вытолкнешь. Восемь, девять, десять, одиннадцать… Метнулся к лежащему на столе раскуроченному радиоприёмнику. Сгреб отвёртку. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Уперев отвертку шлицом в хитиновую морду скарабея, изо всех сил ударил по ручке кулаком. Пятнадцать, шестнадцать… Тучи уже не просто светились, они сияли алым светом, ослепляя. Семнадцать, восемнадцать… Сердце колотилось по ребрам, как после стометровки. Тельце жука не сдвигалось, панцирь у мутировавшей твари казалось, прочнее камня. Я бил снова и снова. Рука гудела, отзываясь на каждый удар. Девятнадцать, двадцать, двадцать один… Наконец проклятое насекомое вылетело прочь. Я отбросил отвертку и схватился за рычаг. Ветер перерос в ураган, молодую поросль деревьев пригибало к земле, как траву. Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре… Щелчок. Полосы жалюзи опустились, отгораживая меня от мира стальной стеной и погружая кухню во тьму. Дождина в безумном припадке бился об окно. Двадцать пять. Кирпичный пятиэтажный дом содрогнулся от невидимого удара – содрогнулся весь, от фундамента до крыши. Я успел.

Тонкая струйка холодной воды ударила в подставленные ладони, собралась озерцом, закрутилась воронкой, просачиваясь меж пальцами. Я плеснул водяную горсть в лицо и глянул в зеркало. Из висящего на стене серебристого диска на меня уставилась неприветливая физиономия. Короткий ёжик русых волос, высокий лоб, зелёные глаза. Нос картошкой, усы, трёхдневная щетина. Добавьте к этому тёмные круги под глазами и глубокий шрам на правой щеке, от виска до подбородка. Напоминание о том, что с фауной Полигона шутить не след. Коготь волколака, оставившего отметину, болтался на шее, на серебряной цепочке. Вода холодными ручейками стекала по лицу, собиралась в щетине, срывалась каплями с подбородка. Снова плеснул горсть. С полочки возле зеркала потянул бритву и баллон с пеной. Взболтал баллон, выдавил на ладонь белый шар. Хорошо все-таки, что придумали такую удобную штуку: ненавижу вечно лысеющие помазки. Станок со скрежетом пополз вниз по щеке – явно затупился, но придется потерпеть, этот последний. Приду с промысла – обязательно у Бекона пачку новых возьму. А еще лучше – электробритву. Наконец закончил, вытер полотенцем остатки пены. Из флакона с надписью «Фармасепт» плеснул в ладонь спирту, растёр, увлажнил физиономию. Мгновенно обожгло, но тотчас отпустило. Перед выходом одеколоном пользоваться ни в коем случае нельзя – запах способен привлечь хищников. Нюх-то у них будь здоров!

На кухне просвистел закипевший чайник. Мигнул свет, и лампа почти погасла, погрузив ванную во мрак. Только вольфрамовые нити накала бесполезно тлели на черном фоне малиновым светом. Нащупал на поясе маленький светодиодник, ребристая поверхность фонарика сама просилась в ладонь. Холодный луч голубоватого света разогнал тьму по углам. В кладовой на стене квадратный железный ящик, грубо, но надёжно сваренный. И из него раздавалось явственное постукивание. Как бы не долбануло…

Поставив фонарик на полку рядом, направил луч в потолок – получилось что-то вроде факела. Снял с крюка толстые резиновые перчатки. Мало ли… ну его нафиг… Тяжёлая дверца мягко отошла в сторону на густо смазанных петлях, открывая взору катушку из медной проволоки с разбегающимися проводами. Внутри, как в клетке, бился сыплющий искрами голубой кристалл. Ясно, пора менять. В старой спортивной сумке, в углу, − запасные, переложенные листами плотной резины. Сменить – дело пары минут. Аккуратно зацепил за верхушку цилиндр и осторожно вытащил из катушки. Вложил новый. Чёрный, будто из эбонита, цилиндр начал медленно вращаться вокруг собственной оси, постепенно набирая скорость и приобретая бирюзовый цвет. Так-то лучше. Заурчал, просыпаясь, холодильник, над входной дверью загорелся огонек красного светодиода. Я погасил ставший ненужным фонарик, повесил в гнездо на ремне и, не снимая перчаток, взял отработанный кристалл «вечной батарейки». Не такой уж и вечной. Выбрасывать нет смысла: Бекон за треть цены возьмёт. Отложил на полочку, в компанию к уже лежавшим там двум кристаллам. Закрыв ящик, прошел на кухню.

Старые обои «под плитку» украшали стены бело-синим шахматным рисунком. Лампа в абажуре из тонких деревянных планок, творение безвестного народного умельца, освещало помещение. Стол, а на нём – разобранный радиоприёмник. Желтоватая мойка, кухонные шкафчики на стенах. Холодильник «Днепр» в левом углу. Повторно засвистел чайник…

За стеной бушевала Волна. Даже через стальные жалюзи ощущалась буря непонятной энергии, задающей ритм жизни этой странной территории под названием Полигон. Наверняка после сегодняшней волновой активности изменится расположение нестабильных аномальных полей, но тут уж придется проверять на своей шкуре. Правда, и плюсы у Волны есть: прячется зверье, появляется новый хабар. Это такие забавные штуки, вроде той «вечной батарейки», что питает электричеством мою берлогу. И умники из научного центра платят за них патронами и продовольствием. Всем тем, чего не производят на Полигоне уже без малого двенадцать лет.

Именно столько времени прошло после того, как открылся Разлом, похоронив незалежное государство Украина. Колоссальная трещина в земной коре, разверзшаяся недалеко от Днепропетровска в результате ужасающего по своей мощи землетрясения. Двадцать шесть километров протяженностью и около километра в самом широком месте. Глубину определить так и не удалось. Сейсмологи тогда на ушах стояли − как же, ТАКОЕ проворонили! Между тем Разлом оказался не просто гигантской трещиной, а кое-чем покруче… Первая Волна выплеснулась наружу на сорок третьи сутки, что она из себя представляет, не могут сказать до сих пор. Просто из недр периодически исходит мощнейший всплеск необъяснимого излучения, трансформирующего окружающий мир. Флору, фауну. Единственный способ хоть как-то защититься от него – спрятаться глубоко под землю. Наш дом, конечно, тоже своего рода защита, но…

В общем, шесть лет назад я почувствовал, что начинаю меняться. Кожа стала толще и грубее, зрачки превратились в вертикальные, как у кота. А когда случайно раздавил в ладони алюминиевую кружку, понял, что и сила возросла. Но это, так сказать, полезные изменения.

Не всякому повезло. Бывший дворник Андрей Шталь, к примеру, попав под Волну, на четвёртый день весь покрылся фиолетовыми струпьями. На шестой день слезла кожа. Вся. До сих пор в ушах его вопли… Мерзко. Пришлось застрелить. А бывает еще хуже. Андрюха хоть помер человеком, что не всем дано. Каждая новая Волна меняет нас, медленно и неотвратимо. И ведь не сбежишь никуда: территория, облучаемая Разломом, отгорожена от внешнего мира. Когда до мирового сообщества дошло что к чему, двухсоткилометровая зона вокруг эпицентра излучения была объявлена карантинной. Её шустро оградили по периметру сплошной линией, да не одной, а целыми тремя. Колючка под напряжением, минные поля, контрольно-следовая полоса, вышки с пулемётчиками… Хрен проскочишь. Хотя пытались, конечно, пытались. Многие до конца не верили, что нас всех списали в "потери среди мирного населения". От незваных визитёров и костей не осталось: зверьё Полигона растащило.

Название-то какое – Полигон. Испытательная площадка. А ведь правильное, только вот экспериментирует тут её Величество Природа. Всё встало с ног на голову и обращаться вспять желанием не горит. Растения и зверьё за двенадцать лет так изменились, что одними только написанными на эту тему диссертациями запросто железнодорожный вагон набьешь. Люди тоже преобразились, некоторые и людьми быть перестали. Чисто биологически. Для них и название придумали − снорки. Снорки – это те, кто окончательно мутировал под воздействием излучения. Интересно, сколько отмерено мне?

Я закончил собирать приемник и теперь зевал во весь рот. Вдруг снова захрипел домофон.

− Всплеск окончен, по тревоге отбой. Можно закурить и расслабиться.

Это у Марка юмор, типа, такой. На самом деле отыскать курево на Полигоне практически нереально. Не поставляют табак в научные лаборатории, наш единственный канал связи с внешним миром. Однако пора, сейчас перекличка начнется. И точно: уставший голос Марка стал вызывать всех, называя номер квартир по порядку. Когда подошла моя очередь, я ответил привычной фразой:

− Четырнадцатый в норме. Рогов и хвоста не обнаружено.

− Смотри, Кирюха, дошутишься! Вот отправлю к тебе сердитых дядек с топорами… − ворчит явно для галочки, в голосе кроме усталости сквозит облегчение. − Тридцать второй, ответь дежурному!

Молчание и тихое потрескивание динамика.

− Тридцать второй! Михалыч, твою мать! Мужики, проверьте срочно!

Схватив старого "ижака", я выскочил на лестничную площадку. Снизу раздались топот и хриплый мат: Серёга Косач и Ванька Пластун откликнулись. Ступени мелькают серыми полосами. Облезшая коричневая краска перилл, тяжелое дыхание парней. Широкий, словно шкаф, Косач с пикой в руке тяжело бухает сапогами впереди меня. И как только успел вырваться вперед?

Тридцать вторая квартира. Дверь приоткрыта. Пластун, с ружьем наперевес, осторожно заглянул внутрь, проскользнул ужом и ломанулся на кухню. Серый распахнул дверь ванной, отскочил на всякий случай.

Михалыча мы нашли в спальне сидящим в кресле перед распахнутым окном. Мертвого. Я протянул руку и закрыл пожелтевшие глаза. Попасть под Волну в чистом виде чревато необратимым изменением или смертью.

Из коридора раздался голос Пластуна, докладывающего дежурному. Я посмотрел на покойника. Вот и ещё один ушел.

Тремя годами ранее

− Идите сюда, мои ма-а-аленькие, идите, мои хоро-о-ошие…− Усевшись на коричневой от ржавчины газовой трубе, я водил стволами вертикалки, выцеливая первую жертву. Псы, однако, подходить не спешили, устроившись в полусотне метров, в густом кустарнике. Умные твари, ничего не скажешь, прямо партизаны.

На ладонь капнуло холодным, потом вокруг меня ржавые бока трубы пошли тёмными пятнышками. Я чертыхнулся и натянул капюшон. Только дождя для полного счастья не хватало. А так все есть: шкалик самогона в кармане и душевная хвостатая компания, ожидающая моего возвращения. Хорошо сидим, короче. Слева от меня белым кубом возвышался кирпичный домик газового хозяйства, от него серой змеей уползала грязная асфальтная дорога. Заброшенный детский сад с выбитыми стеклами и снятой оградой. Пустующий хлебный ларек. Две скамейки. Перевернутый на бок мусорный бак с пробившимся через асфальт кустом ежевики. Серый прямоугольник панельного дома. Слегонца покрасневший от ржавчины автомобиль у подъезда. Есть где спрятаться. Но добежать я успел только до трубы и теперь сижу на ней как дурак. Охренеть ситуевина. А ведь стая-то непростая: среди псов затесался самый настоящий волколак. Я успел приметить серебристую спину с характерной черной полосой вдоль хребта. Это уже совсем паскудно: волколак куда умнее обычной собаки. А значит, мои шансы стремились к нулю. Охотничек, блин! Нахрена только подрядился очистить окрестности лаборатории от псов?

Я оттянул правый рукав и взглянул на закрепленный на запястье экран ИПК. Все одно к одному: сеть пропала, связи нет. Етун твою мать! Хотя ну их в задницу, етунов этих. Не к ночи будут помянуты.

Моё убежище, возвышавшееся над землёй буквой "П", становилось всё более скользким и холодным – того и гляди сорвусь. Из кустарника высунулась мохнатая башка, я тут же выстрелил. Не для того чтоб попасть: стрелок я неважный. Так, из вредности. Что странно, попал. Заряд картечи буквально вбил зверя в землю. Отдача толкнула в плечо, и внезапно я понял, что теряю равновесие. Взмахнул руками, пытаясь удержаться, но порыв ветра, ударивший в грудь, окончательно столкнул меня с трубы. Приземлился на спину, сквозь ткань "сидора" ощутив встречу с булыжником. И немедленно в стеклянных струях дождя замелькали бурые пятна. Стая не упустила своего шанса. Времени на перезарядку не оставалось. Я разрядил второй ствол в ближайшую тварь. Следующую псину встретил ударом приклада, потом перехватил ружьё за стволы и стал лупить им собак, как дубиной. Сбоку мелькнула серебристая тень, что-то сильно ударило в плечо, сбив с ног. Ружьё полетело в грязь. Я выставил вперед левое предплечье, защищая горло. Бешеные кругляши янтарных глаз, оскаленная пасть – вот всё, что я видел. Зверь вцепился в руку, дёрнул, разрывая мясо. Широкая лапа упёрлась мне в лицо, и коготь с хрустом вспорол кожу от виска к подбородку. Глаза тут же залило горячим и солёным. Волколак трепал меня, словно куклу. С трудом удалось достать нож. Тяжёлое лезвие скользнуло по жёсткой, как проволока, шерсти на шее, не причинив мутировавшему зверю вреда. Рука, сдавливаемая клыками, онемела, из разорванного рукава тёмными струями била кровь. Перед глазами померкло – понял, что теряю сознание. И тогда я срезал волколаку черный шарик носа.

Последнее, что помню, − это мрачное удовлетворение при звуках болезненного визга.

Резкий запах, шибанувший в ноздри, безжалостно вырвал из забвения.

Михалыч убрал пузырек нашатыря.

− Очнулся, бродяга? А ты ничего, крепкий. Ещё бы чуть-чуть…

Голова кружилась, что-то сдавливало левую руку. Так и есть, забинтована – прямо поверх рукава, да ещё и ветки вместо шины вставлены. Везунчик я, однако.

Михалыч деловито укладывал походную аптечку в "сидор". Вася Кот, с сайгой наперевес, цинковал по кустам. Я сел. Голова закружилась сильнее, пришлось опереться о землю здоровой рукой.

− Что, штормит? Это от кровопотери. Через день пройдет. А вот рану твою придется Парацельсу показать. Я антибиотики вколол, столбняка можешь не бояться.

− Благодарствую. А где шавки?

Старый промысловик пригладил седоватую бородку, хмыкнул.

− Да как ты вожака порешил, так они хвосты поприжали. Иначе бы мы тебя нипочем не отбили. Стрельбу когда услыхали да мат твой забористый, сразу сюда поспешили.

− Я вожака завалил?! Это ж…

− Волколак. Знаем. Вон там валяется, ты ему нос срезал начисто. Чуть ли не единственное уязвимое место нашел. Молодца, Кирюха. Ладно, пошли на базу: пора к доку.

− Ща, погодь.

Я встал и, слегка шатаясь, подошел к поверженному врагу. Етун меня задери, здоровущая какая скотина! Достал из кармашка куртки мультитул, с трудом разложил в плоскогубцы. Левая рука онемела: наверное, Старый вколол обезболивающее. Я склонился над лапой и вырвал коготь.

Настоящее

− Пьёшь?

Рита мягкой поступью подошла сзади и положила мне на плечи теплые ладошки. Кошечка моя…

− Не-а. − Я повертел стакан и плеснул из бутыля еще на два пальца. − Книжку вот читаю. Литра на два, с картинками.

− Хватит с тебя, Никольский. Старого этим не вернёшь.

Будто сам не знаю. Но до чего паскудно на душе! Друг всё же.

− Ты его руки видела? У него же когти отросли, как у кошака. В подушечках пальцев прятались. У тебя пока нет когтей, милая?

Рита уткнулась носом мне в шею, коснулась губами.

− Пока нет. Но если не прекратишь жрать самогон, и без них поцарапаю. И вообще, спать иди.

Развернувшись, я сгрёб её за талию, посадил к себе на колени. Отодвинул стакан в сторону. Рита тут же прижалась к моей груди – черные с отливом волосы рассыпались по хрупким плечам.

− Мне тоже страшно, милый. Очень. Страшно, что ты не вернёшься с очередного выхода, страшно оставаться одной. Это проклятая земля, Кирилл.

Словно в подтверждение её слов, за окном громыхнуло. Ударило в железную защиту. Потом ещё и ещё. Удары слились в бесконечную барабанную дробь.

Я погладил волосы Риты, вдохнул чуть горьковатый, такой родной запах. Она прижалась сильнее.

− Это всего лишь град, любимая. Всего лишь град. Пойдем спать – выход на сегодня отменяется.

В полдень я спустился на второй этаж, в лавку к Бекону. На самом деле никакая это не лавка, конечно. Квартира. Берлога, как в шутку её называли. На выкрашенной в серый цвет стальной двери свежая надпись: "Плачу мало − беру ВСЁ". Юморист, блин.

Я нажал на домофоне кнопку вызова. Из динамика запикало.

− Никольский, ты, что ли?

− Нет, ё. Снорк в кедах.

Вопрос Бекона, впрочем, был далеко не праздным. Только что отгуляла Волна – вполне может заявиться в гости новоиспеченный снорк. Вот жил здесь еще вчера какой-нибудь Вася Пупкин, а сегодня вместо него тварь безмозглая. И что характерно – агрессивная. Помню, проф из лаборатории объяснял, почему так. Когда излучение Полигона окончательно ломает человека, изменяется не только тело. Психика тоже подвергается необратимой трансформации. И вот новорожденная тварь, как правило, напуганная и голодная, оказывается в изменённом мире. Разума у снорков, по сути, нет – есть начальная рассудочная деятельность да обрывочное мышление, и то лишь на ранних стадиях трансформации. А вот набор инстинктов присутствует во всей красе. И в первую очередь, инстинкт выживания. Проф утверждал, что человеческому существу на Полигоне не место: тут все эволюционные процессы взбесились, приспосабливая живую природу под постоянно меняющиеся погодные условия. Вообще говоря, Полигон – это большая лаборатория, кипящий котел, в котором проходят обкатку различные формы жизни. Человек тоже приспосабливается как может. Или погибает – естественный, понимаешь, отбор. Потому и спрашивает Бекон каждого посетителя: снорки теряют способность говорить.

Наконец меня впустили. Квартира у нашего торговца четырехкомнатная, две комнаты оборудованы под склад. На полу – старый линолеум с потертым рисунком. Стены окрашены просто.

Мы вошли в рабочий кабинет Бекона.

− Принес чего?

Я выложил на большой железный стол три истраченных "вечных батарейки". Хозяин квартиры тут же сунул их в ящик возле стола.

− Как обычно?

− Как обычно.

На столе появились две литровые пластиковые бутылки с крупой, три пакета "Marine PRO" и пакет соли. И на том спасибо. Я сгреб всё в "сидор".

− Что нового слышно?

− Ширяевку мародёры пощипали. Несильно, так, с краешку. Две хаты погромить успели, пока ГБР не примчалась. А там от преступничков перья во все стороны полетели. Четверо сразу полегли, остальные дали копоти. Но хозяев хат все равно порешили.

Группа быстрого реагирования, то есть ГБР, при каждом посёлке есть. Она что-то вроде охраны, милиции и маленькой армии в одном флаконе. Я, кстати, тоже в нашей ГБР состою. За это продуктовый паек полагается – неплохое подспорье, по нынешним-то временам. А вот то, что поблизости банда объявилась, очень плохо. Пусть и проредили её ширяевские, всё равно хреново. Знать бы, где залегли, да вбить в землю! Мечты, мечты…

− Ясно. Заказы есть?

− Корней злопакостника надо насобирать пучок. В обмен – пачка патронов. Идёт?

− Идёт, куда деваться?

Солнце остервенело жгло макушку и спину. На поясе болтался заказанный пучок корней злопакостника – пришлось немного поползать под широкими фиолетово-зелёными листьями. Мерзкое растение злопакостник, очень мерзкое. Мутировавший чертополох под три метра в высоту, с во-о-от такенными чуть загнутыми колючками. За одежду цепляет будь здоров, а уж если хотя бы кожу оцарапает – все, нагноение обеспечено. Но корни его пользуются хорошим спросом, по слухам, во внешнем мире из них лекарство от рака делают. Может, и так, мне без разницы. Лишь бы платили.

Когда выкапывал последний корешок, чуть конфуз не случился. Только я с лопаткой под куст полез, и ветер сорвался. Как пошел этот бурьян-переросток листьями махать! Я еле успел в землю вжаться. Так на пузе в грязи и пролежал, пока не устаканилось…

По округе бродил до вечера. Далеко ушёл от посёлка – не видать его. Удача опять мне улыбнулась: набрёл на два трупа. Им, в отличие от меня, не посчастливилось: похоже, встретились со зверьём. А после катаклизма те животные, что не вымерли, мутировали. И в какую сторону мутация – ни за что не угадаешь. Волколаки, враноклювы, медведёры… Может, последние и раскурочили бедняг? Раскурочили, обглодали да и бросили всё, что в брюхо не влезло. И кровища запёкшаяся кругом.

Обшарив разодранную одежду, обнаружил пистолет, патроны к нему, немного провизии. Побродил ещё чутка, наткнулся на резные фигурки. Лиса, заяц, ворон, сова… Кто теперь помнит этих созданий? Взял фигурки, сунул в карман. Будет что толкнуть Бекону. Он мужик сентиментальный, хоть и скрывает это.

Пройдя пару сотен метров – на всякий случай, вдруг что упустил, − понял: пора возвращаться. «Улова» больше не предвидится. К тому же скоро совсем стемнеет: не хотелось наткнуться в кромешной тьме на голодного мутанта.

Темнота накрыла меня где-то на полпути домой – с головой, что называется. Я ускорил шаг. Рука автоматически легла на заткнутый за пояс найденный пистолет. Вдруг неуловимое нечто пробралось под кожу. Коснулось то ли ушей, то ли носа. То ли прямо в мозг попало. Предчувствие? Или…

Оказалось, или.

− Етун твою мать! Ах, вы, сволочи!..

Я бросился со всех ног к горящему дому. Вернее, догорающему. К поселку когда-то примыкала деревенька, часть домов там осталась заселённой. Располагались они на отшибе. Глупо, конечно: в куче, оно всегда безопаснее. Но деревенские отгородились колючкой и неплохо держались. До этого момента…

«Пожарный» лил воду на строение, дожираемое пламенем, и нещадно матерился. Наконец огонь погас, а от дома остался лишь обгорелый остов.

− Что… здесь… − запыхавшись, выдал я.

− Мародёры, − сплюнув, бросил мужик. Он не оборачивался: созерцал горелки, в которые превратилось его жилище.

− Много их было?

− Достаточно.

− Эти, с юга? – уточнил я.

Мужик наконец обернулся. На его лице отчётливо проступили усталость и обида.

− Не, − ответил он после короткой паузы, в течение которой рассматривал меня. – Какие-то странные.

− А чего в них странного?

− Ты б увидел – сразу бы понял. Орали фигню всякую: про Фенрира, кажись… И ещё про жертвы что-то, про Разлом…

− Идолопоклонники?

− Почём я знаю!

− Вот и я…

− Странные, в общем, − продолжал собеседник. – Шизануто эдак глазами сверкали. И рисунки у них непонятные на одежде – я не рассмотрел… Да и времени не было: отстреливался. Думал, всё. Да тут ГБР примчалась. Парочку с ходу завалили, остальные ушли. На двух "нивах" были, куда ж их пешком-то догнать…

− Повезло, в общем.

− Повезло, да не всем: часть народа с собой прихватили.

Сердце захолонуло. Рита!..

− Куда?

Мужик показал. И запричитал:

− Ублюдки… своими бы руками придушил… Волны, смерть, чудища всякие кругом, так ещё и эти…

Но я уже не слушал – нёсся к своему дому. Посёлок промелькнул перед глазами в секунду, и я очутился на пороге подъезда. Искореженная стальная дверь скрипела на ветру. Сердце застучало, обгоняя по скорости секундную стрелку. Замелькали ступени, перила заструились бесконечной лентой. Голый дверной проём, вокруг – натоптано. Постоял мгновение, боясь поверить очевидному. Вошел внутрь, огляделся. Позвал. Тишина. В одну комнату, в другую, на кухню… Никого. Где ты, маленькая?

− Рита! − Нет её. Увели. – Показался Бекон. Я уставился на приятеля, не зная, что сказать. − Видел через окно, как твою уводили. − А почему не помешал?? – Я сгреб торговца за грудки.

− Потому как отстреливался. Дверь мне эти уроды не вскрыли, но замок сломали. Вот и оказался заперт в берлоге – ни туды ни сюды, только выбрался. Так что руки убери.

Я отпустил Бекона. В самом деле, ни при чем мужик. − Ты раскисать не вздумай. Надо отправляться в погоню – этих ещё достать можно. − Да я их из-под земли… − Один не сумеешь. И со мной на пару – тоже. Нужны ещё люди. Пойдём…

…Добровольцев набралось немного: около десятка. Остальные струсили. Кто-то не захотел покидать более-менее безопасного убежища, собственного дома. Кто-то гибели боялся. Кто отговаривался: дескать, охранять посёлок надо. А другие утверждали, что среди похищенных нет их родственников. Зачем тогда жизнью рисковать? Ради чего?

Хотелось выматериться и влепить ссыкунам хорошенько, но сдержался. Там, наверху, всё видят. Получат они за свои дела, непременно получат. Многие после Катаклизма потеряли веру. Не я. Эта катастрофа произошла неспроста. Наказание, испытание… Неважно. Только не мог я согласиться с тем, что люди всесильны. Со стороны мира подобное упущение было бы смертельным безрассудством. А ещё я понимал, что следует выдвигаться: надежда спасти пленников угасала с каждой секундой.

− Вперёд, − хрипло скомандовал я.

Тёмная струйка вооруженных кто чем угрюмых мужиков потянулась вслед за мной, прочь из посёлка. В руках, будто светлячки, горели фонарики.

Высокая трава хитро скрывала следы колес. Однако после недавнего дождя кое-где линии протекторов отпечатались достаточно чётко.

Господи, почему Рита не захотела обзавестись ИПК?! Давно бы выследил по маячку! Ну, уроды, блин… Спрошу с каждого, кто грязными руками тебя, малютка, касался. Дай только догнать.

Миновали заброшенный хутор. Покосившиеся заборы прилегали к таким же убогим домам. Столбы с обрывками проводов, колодец с журавлём… Из какого-то двора кинулась стая собак – мы в несколько залпов сократили поголовье. Оставшиеся псины спрятались в траве.

Один раз попали в зону ползучего тумана – только чудом выбрались и друг друга не потеряли.

Трава сменилась грунтовкой, след стал отчётливей. Идти тут было куда тяжелее, ноги гудели, отзываясь болью на каждый шаг, плечи наливались тяжестью. Чуть позади напряжённо сопел Ванька Пластун. Он же первым разглядел мародёров.

− Кир, глянь! Вон они, голубчики.

На грунтовой дороге возле артрически изогнувшегося деревца стояли две машины. Капот одной задран, идёт пар. Приехали, суки. Только бы пленных не порешили, как нас увидят, только бы…

Первым изменения почувствовал Бекон.

− О-па. − Что не так? – спросил я. − Порывы усилились.

Я прислушался к ощущениям, и точно: завывало гораздо мощнее, хлестало воздухом, что-то мчалось навстречу. Еле уловимое, но всё же… Дыхнуло обрывками жара.

Подтверждая наши опасения, загудел ИПК. И лампочка, конечно, мигает, з-зараза.

− Успеем… − прошептал Бекон.

− А те, впереди, не успеют, − так же, шёпотом, отозвался я. Затем повысил голос: − Слушайте меня! Немедленно разворачиваемся и бежим назад, к хутору! Может, повезёт…

Повторять не пришлось: никому не хотелось столкнуться с Волной. Да, был иной выход: воспользоваться моментом и отбить у бандитов пленных. Ну, а дальше? Волна скосит нас всех на раз-два, так что останемся мы на этом поле – свободные, но мёртвые. И мы припустили что есть силы. Мир властвовавшей вокруг ночи сделался беспросветно тёмным. Затем растёкся невнятным пятном. Затем – исчез совсем. А мы бежали, бежали, бежали… Мысли выветрились из головы, главная задача – ускользнуть от надвигавшейся радиационной смерти.

Ветер ревел, как бешеный медведёр, быстрым волколаком рвался вперёд, враноклювом закладывал виражи. Неестественное тепло усиливалось. Появился звук. Прибавил в громкости. Почудилось, что стало ярче… Я попрощался с жизнью – без особой грусти. В сознании мелькнула искорка: «Рита». Обожгло похлеще накатывающей Волны. Сжал зубы. Свело скулы. Виски вспотели, и не они одни. Скользивший навстречу мир разгонялся до безумных скоростей. Колоссальный смертоносный порыв мчался позади, преследовал, не отступая. Нагоняя. От жара мы не сдохнем: слишком далеко. А вот радиация…

Мысль осталась незаконченной: я оглянулся, увидел скачущие в нашу сторону огоньки. В сумерках просвечивали автомобильные фары, "Нивы" резвыми козлами скакали по бездорожью, разбрасывая комья грязи. А позади них стеной стояло переливчато-пурпурное марево Волны.

В правом колене отчётливо щелкнуло, боль раскаленным гвоздем вонзилась в сустав. Я понял, что до спасительного хутора не дотяну. В этот момент что-то проломилось внизу. Я вскрикнул и полетел в ещё более густую темноту. Зрение пропало, мир тоже. Падение. Удар. Перед глазами поплыло…

Время текло, как мазут.

Глубокий вдох, глубокий выдох. Я попытался подняться – не получилось. Опять свалился, уронил голову – и вдруг услышал рёв разъярённой Волны, который раздавался словно бы из иной реальности. Ветер, жар – не почудилось ли мне? Ответа на этот вопрос я не нашёл: провалился в беспамятство…

…Ощущения вторглись в безвольное сознание и разбудили меня. Вздрогнув, я мотнул головой. Подождал немного, приходя в себя, после чего осторожно поднялся. Куда же это меня угораздило?.. Осмотрелся – ничего не разглядеть. Хотя, если присмотреться… Хм. Какие-то катакомбы, что ль, заброшенные? А ты везунчик, Кирилл Никольский. Опять пронесло, так, причесала смерть макушку.

Тут же пришла мысль об оставшихся наверху: Бекон, Рита и прочие. Как они там? Живы ли?

Борясь с приступами тошноты, побрёл по чёрному коридору. Через пару десятков метров он разветвлялся – уводил налево и направо. Я выбрал левый проход.