Текст книги "Дорогая редакция. Подлинная история «Ленты.ру», рассказанная ее создателями"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Иван Колпаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В далекой-далекой галактике
Антон Лысенков

Антон Лысенков – журналист, редактор, сценарист; в 2000–2008 гг. работал в «Ленте. ру» – редактором ночной смены, ведущим рубрики «Масс-медиа» («Интернет и СМИ»), мониторщиком, выпускающим редактором, зарубежным корреспондентом

Интерес к «Ленте. ру» у меня возник на эскалаторе метро «Университет». Рассказав однокашнику, что вот мне предложили подработку в какой-то там «Ленте», я заметил, как у него вдруг расширились зрачки: «Круто. Обязательно иди». Примерно за полчаса до того я впервые услышал это название от студентки старшего курса, некие знакомые которой искали человека с английским. Будучи студентом филфака, я привык относиться скептически – если не презрительно – к тому, что там вообще могут безграмотно написать в этом Интернете. Однако реакция приятеля заставила меня отнестись к открывавшейся возможности с вниманием. К тому же перспектива получать деньги за писание чего-либо, вместо того чтобы разливать по кружкам пиво и подавать колбаски – я тогда подрабатывал барменом в небольшом кафе недалеко от университета, – сама по себе была лестной. Тем более что работа предлагалась ночная, а значит, была возможность совмещать ее с учебой. Лучшего и желать было нельзя, ведь занятия в университете занимали все мои интересы. Тогда я и предположить не мог, что через какой-то год или полтора я совсем заброшу учебу и уйду в академический отпуск только для того, чтобы строчить безграмотные тексты в Интернет.

Явившись на собеседование под вечер, около восьми, в офис, располагавшийся тогда в Гнездниковском переулке (это было, наверное, еще году в 2000-м), в большом полутемном зале я обнаружил лишь одного человека. Он был бос и гол по пояс, одет лишь в драные джинсы. Человек этот сидел за одним из компьютеров и резался в Quake. Как и было мне велено, я спросил Славу. Оказалось, это был именно он. Небритый и нечесаный парень с беломориной в зубах оторвался от своего компьютера и молча кивнул, чтобы я шел за ним. Он резко пресек мою попытку называть его на вы. Не задавая никаких вопросов, парень открыл на мониторе компьютера в другой части зала текст BBC News, попросил перевести его с английского и сделать из этого новость, как я себе это представляю. Все это выглядело настолько несерьезно, что показалось мне полной ерундой. В тексте шла речь о принцессе Диане, неком дворецком, угнанной яхте (зачем-то даже указывался номер модели), драгоценностях и еще фигурировал какой-то мужчина с восточной фамилией. Я наскоро набросал перевод и позвал того парня. Он стал читать, облокотившись на стол и подперев голову рукой – тогда я еще не знал, что этот жест выражает полное отчаяние и безнадежность. Впоследствии видеть его мне приходилось очень часто. Косматый парень очень терпеливо тихим и ровным голосом, временами для убедительности тыча дрожащим пальцем в экран, объяснил мне, что Доди аль-Файед не угонял у принцессы Дианы припаркованную в Греции яхту и не перевозил на ней в Англию украденные у нее драгоценности. Напротив, в тексте, как оказалось, речь шла о том, что модельку подаренной Доди аль-Файедом яхты в масштабе один к 20, а вместе с ней и драгоценности у принцессы Дианы украл служивший у нее дворецкий, которого я вообще не счел нужным упоминать в своем переводе. К концу разбора у меня уже так пульсировало в ушах, что я не очень хорошо слышал слова о том, что бывает и хуже. Было совершенно ясно, что пробное задание я провалил и ждать нечего. Однако через пару дней мне позвонил мой университетский преподаватель Дмитрий Анатольевич Иванов и спросил, как у меня прошло в «Ленте». Оказалось, что он сам там работал и это именно он искал редактора через мою знакомую студентку. Я рассказал, что меня тестировал какой-то парень, имя которого я уже не помнил, и что успешным это собеседование назвать было трудно. «Парень этот – Слава, и он большой начальник, так что имя это надо помнить, – сказал Дмитрий Анатольевич. – Выходи в понедельник на работу к восьми вечера».

Инструмент редактора

Меня отдали в обучение Сергей Сергеичу Рублеву – матерому и, кажется, на тот момент единственному волку ночной смены – и он просто выносил мне мозг. Ночь за ночью он превращал мою жизнь в ад, цепляясь к каждому слову, к каждой запятой, требуя объяснить или перефразировать почти все, что я отправлял ему на проверку перед публикацией. Мне приходилось по много раз все переписывать лишь для того, чтобы узнать, что, пока я возился, новость уже «протухла» и публиковать ничего не надо. Он писал мне (все общение в редакции осуществлялось в мессенджере ICQ), что грузовик не может, как сказано в моем тексте, «въехать на территорию Великобритании» по той простой причине, что Великобритания – это островное государство. Следующим же окончательно глумливым сообщением мне предоставлялась ссылка на карту Великобритании с вежливой рекомендацией ознакомиться, нет ли там такого синенького вокруг всего зелененького… Я долго, не моргая, пялился в монитор, силясь понять, что еще может делать грузовик, кроме как ехать. Видя, что я окончательно завис, Сергей Сергеевич писал мне капслоком: «ПРИБЫЛ! Напишите, что грузовик ПРИБЫЛ!» Стоит ли удивляться тому, что за смену с девяти вечера до шести утра я успевал выстрадать только три-четыре жалких текста? И это при том что совершенно критическим минимумом считались восемь новостей. На мое счастье вскоре набрали еще новеньких. Внимание Сергей Сергеевича рассредоточилось, стало полегче, я начал медленно, но упорно дотягиваться до необходимой нормы. Но его задор запал мне в душу, и потом, работая на позиции выпускающего и вычитывая материалы других редакторов, я снискал славу самого большого зануды в редакции. Звание это, впрочем, никто не оспаривал.

Несмотря на то что в «Ленте» всегда очень четко (и очень правильно) постулировалось, что главным рабочим инструментом редактора является головной мозг, на первых порах новичку приходилось прежде всего учиться его отключать – то есть силой воли пресекать свои наиболее естественные ментальные реакции, которые, как выяснилось, только препятствовали пониманию дела. К этому подталкивала сама работа. Наша задача в качестве редакторов ночной смены заключалась в том, чтобы, пошарив по новостным сайтам и страницам нескольких десятков агентств, газет, журналов, телеканалов и т. п., отобрать сообщения о наиболее интересных событиях, а потом, взяв фактическую информацию из этих источников, написать свою заметку о случившемся. В тех случаях, когда речь шла об источниках на иностранном языке, все было более-менее понятно – мы читали источник и писали свое сообщение по-русски. В этом был простой и понятный смысл. Мозг взрывался, когда нужно было написать новость по сообщению какого-то российского информагентства. Просто копировать текст нам было жесточайше запрещено. Это занятие считалось позорным. За него увольняли. Сообщение следовало, что называется, «отрерайтить», то есть зачастую приходилось писать то же самое, что и, скажем, у «Интерфакса» про какой-нибудь пожар, только своими словами, но так, чтобы было не похоже на оригинал. Это потом со временем мы научились собирать предысторию каждого события и дополнять этой информацией каждый материал, находить дополнительную информацию и перепроверять данные по нескольким источникам. Поначалу же некоторые новички ограничивались просто тем, что переставляли слова и предложения местами и выдавали это за собственную новость. Впоследствии, когда я работал выпускающим редактором, этот «облегченный» подход приходилось упорно и жестоко искоренять. А приходили с ним почти все.

Но, пожалуй, самым сложным было научиться не делать в своих заметках собственных выводов, к которым подталкивали умело составленные материалы первоисточников. Если, к примеру, в сообщении говорилось о многомиллионном иске против какой-то компании и приводились «железные» аргументы в пользу истцов, рука сама так и тянулась написать, что у компании такой-то отсудят столько-то миллионов. Прочитав такой заголовок, главный редактор обычно вызывала к себе в кабинет и, выглядывая из-за огромного аймака с Дартом Вейдером в розовых тонах на задней панели, осведомлялась с улыбочкой, не предвещавшей ничего хорошего, давно ли составитель заметки раскрыл свой третий глаз и стал предвидеть будущее. После недолгих препирательств автору приходилось признать, что отсудят или не отсудят – это еще не известно, а фактически в источнике нет ничего, кроме сообщения о поданном иске. Заголовок, естественно, отправлялся в корзину и заменялся менее броским, но соответствующим действительности.

Одним из главных открытий, которые приходилось делать каждому ленточному редактору, было осознание вынужденной необходимости довериться читателю. Мы работали под девизом «Не путайте правду с информацией». Неприятное осознание, что в действительности мы не знаем и не можем знать наверняка ничего о том, о чем сообщаем читателям, а довольствуемся лишь почерпнутыми от других сведениями, заставляло нас передать право на конечную оценку пользователям. Понимание этого открывало новые цели – вскрыть словесную упаковку сообщений информагентств, раскрыть и обострить противоречия и несвязности в гладких с виду историях, заострить читательское внимание на том, что недосказано в первоисточниках, утрудить его необходимостью самостоятельно все осмыслить и сделать собственный вывод. Вот для этого и правда было нужно включать голову.

Пыткой была также и необходимость все время сохранять подчеркнуто нейтральный тон в своих заметках. Нам строго-настрого запрещалось каким-либо образом выказывать свое отношение к фигурантам сообщений – мы должны были только сдержанно передать факты. И все. «Никаких оценочных суждений в материалах», – гласила должностная инструкция. И ладно бы, если в новостях речь шла о решениях правительства или заседаниях ООН – тут воздержаться от оценочных суждений было нетрудно, а вот с заметками для рубрики «Из жизни» была совсем другая история. Попробуйте с полной серьезностью и нейтральным языком описать, как полтора десятка швейцарских полицейских несколько часов проводили операцию по спасению из озера резиновой женщины или как трогательно рвется к Северному морю сбежавший во время наводнения из зоопарка Праги тюлень по кличке Гастон.

Как это было

Когда я только пришел, ночную смену набирал и отстраивал Слава Варванин. Он тогда был шеф-редактором. Вскоре я узнал, что днем был еще один шеф-редактор – Галя Тимченко, но ее мы видели нечасто. В основном она давала о себе знать гневными и язвительными отповедями в специально заведенном для общения с ночной сменой внутреннем форуме. Так-то застать нас было непросто – мы ведь жили в противофазе со всеми остальными.

Мне, к примеру, в числе многого и прочего было адресовано послание под названием «Венценосный отпуг». Посвящено оно было моей заметке о том, как беспорядки, охватившие какую-то южную страну, «отпугнули» шведскую королевскую семью от поездки туда, и представляло собой шедевр язвительности и сарказма. «Правильно, нефиг читателей баловать. Пусть сами переводят, не маленькие», – писал Слава, когда кто-то из редакторов забыл убрать из текста недопереведнный абзац на английском из первоисточника и прямо так и опубликовал в новости. «Все погибло!» – восклицала в форуме мониторщица Юля Котцова и настоятельно рекомендовала во фразах типа «погибли столько-то человек» использовать только совершенный вид множественного числа и ни в коем случае не писать «погибло». Любые попытки убедить руководство в том, что правила позволяют и так тоже, и это не является ошибкой, были совершенно тщетны. К русскому языку ленточное начальство вообще испытывало святотатственное, с точки зрения филолога, пренебрежение. Если какое-либо правило их не устраивало – они его просто отменяли, и в рамках редакции оно не действовало. Никакие увещевания, сотрясания воздуха Розенталем не оказывали на них ни малейшего воздействия. Напротив, Слава с Галей лишь укоренялись в своем подозрительном отношении к затесавшимся среди редакторов филологам, коих считали пятой колонной, нацеленной на подрыв работы редакции изнутри посредством бессмысленных споров и пустых рассуждений. Все эти баталии и перебранки по большей части и разворачивались в нашем ночном форуме, просмотр которого в ожидании новых пасквилей на себя стал для «ночных» регулярным проклятием и одновременно притягательным источником заразительного остроумия, когда высмеивали кого-то другого.

Но, несмотря на все эти строгости, жить в целом было неплохо. Если было тяжело в какую-то ночь, то не возбранялось часок-другой и прикорнуть на диванчике. Иногда, когда было совсем невмоготу, можно было даже позвонить в редакцию и сказать: «Слав, привет. Слушай, ну сегодня чего-то совсем неохота». И услышать в ответ от шеф-редактора: «Ну ладно, гуляй, я посижу за тебя». Временами, когда на смену собиралось несколько редакторов, в качестве производственной гимнастики мы устраивали игру в «квидич» – гоняли компьютерную мышь или еще что-нибудь небольшого размера по полу и столам, используя вместо клюшек клавиатуры. Кнопки из них так и брызгали при каждом ударе. Приходилось потом собирать по углам. Но самым увлекательным была сама работа. Как-то так получилось само собой (а может быть, и не совсем само собой), что у нас в смене началось негласное соревнование, кто больше и лучше напишет. Олесю Самборскую мне так и не удалось переиграть – она как-то так ловко собирала и шлепала сообщения о происшествиях, что угнаться за ней было совсем непросто. Особенное чутье у нее было на авиакатастрофы. С ними она управлялась молниеносно. И даже как-то так складывалось, что они и происходили-то чаще всего именно в ее дежурство. У ленточников даже повелось звонить в редакцию и спрашивать, не Самборской ли смена, если в эту ночь предстояло куда-то лететь. В случаях, когда происходило что-то экстраординарное, вроде теракта или катастрофы, мы сами приезжали в редакцию даже не в свою смену и садились писать вместе с теми, кто дежурил.

Первые опыты

И тем не менее мне все время чего-то не хватало. Смысл «Ленты. ру», тот продукт, который она предлагала пользователям, заключался в отборе из бесконечного множества мировых событий разной степени важности лишь тех, без которых невозможно понимание общей картины сегодняшнего дня. Нам все время твердили, что наша задача – в обработке информационного потока, расстановке приоритетов и освобождении читателей от информационной шелухи. Но мне хотелось самому быть свидетелем событий, а не только ретранслировать сообщения других – тех, кто видел все своими глазами. Теперь, конечно, понятно, насколько тогда ни я, ни «Лента» не были готовы к этому. По-настоящему к этой работе редакция смогла подступиться лишь десятилетие спустя. К тому же незадолго до моего прихода там уже был какой-то энтузиаст, который гонял на мопеде по городу и лишь засорял эфир малозначимыми сообщениями. От моей беготни толку было немногим больше. И все же меня не стали останавливать, хоть Варванин и выслушивал мои восторженные рассказы о сгоревших на окраине Москвы сараях, все так же облокотившись на стол и подперев голову рукой. Как-то, похвастав своей смекалкой, я рассказал, как для того, чтобы пробраться за оцепление на очередном пожаре, представился корреспондентом РИА, вместо того чтобы назваться тем, кем я в действительности был – единственным и неофициальным спецкором тогда еще малоизвестного в офлайне интернет-агентства. Тогда решили сделать мне пресс-карту. Под рукой была только фотография, где я в какой-то клетчатой рубашке – в общем, не солидно для корреспондента. Поискали в Сети подходящий костюм. Сначала полезли на сайт Белого дома, но у Буша-младшего пиджаки были какие-то кургузые. Решили пройтись по Голливуду. И действительно почти сразу обнаружили Брэда Питта в очень симпатичном, хоть и несколько легкомысленном костюмчике с большими остроконечными отворотами воротника. Полчаса в фотошопе – и костюмчик Брэда сидел на мне как влитой, так что дальше я бегал по пожарам уже с пресс-картой, которую нестыдно было показать. А вскоре мне действительно представилась возможность испытать реальную работу репортера на себе.

«Норд-Ост»

Когда позвонил Слава, мы с моей будущей женой ехали в такси домой из каких-то гостей. Он сказал, что в Театральном центре на Дубровке происходит что-то непонятное, и что если я хочу, то могу туда поехать, позвонить оттуда в редакцию и рассказать, что там делается. А мы как раз за несколько дней до этого ходили на мюзикл «Норд-Ост», и я знал, что мы проезжаем совсем недалеко от него. Я просто вышел из такси и поймал машину в обратную сторону – на Дубровку. Когда я подъехал, оцепления как такового еще не было, но все уже говорили про террористов и захват заложников. Рассказывали про выстрелы. Я прошел через небольшой дворик и огороженный заборчиком то ли склад каких-то стройматериалов, то ли конструкций и пролез прямо к самому зданию. Внутри было тихо, и несколько минут я размышлял, не забраться ли внутрь – окно первого этажа недалеко от меня было раскрыто. В это время сзади ко мне стал аккуратно подбираться и занимать позицию немного в стороне от меня снайпер. Он меня видел, но интереса ко мне не проявил. Видно, на террориста я не походил даже в темноте. Переглянувшись с ним еще разок, я решил, что лучше мне оттуда ретироваться и обойти здание с другой стороны – может, там что-то происходит. Тут позвонил Славка, я доложил, что у меня все тихо, и рассказал про окно. «Я те полезу», – отрезал он и велел двигаться на улицу Мельникова, куда уже подтягивались другие ребята из ночной смены.

Выбравшись из дворика, я оказался уже за оцеплением из милиции и солдат, которое успели выставить, и стало понятно, что обратно меня никто не пустит. На месте встречи были Вася Логинов, Сергей Сергеевич, еще кто-то. Мы пообсуждали, как быть, а потом решили разойтись и побродить. За оцеплением толпились журналисты с камерами, зеваки, было много людей, у которых в заложниках оказались родственники и близкие. Было очевидно, что никто не понимает, как относиться к происходящему. Запомнился парень, который с какой-то дворовой бравадой рассказывал, что он тут не просто так: у него жена в заложниках, а его не пускают, и тут же добавил зачем-то, что они женаты только два года. Уже под утро, когда я наблюдал за подъездом театрального центра с крыши жилого дома напротив вместе с оказавшимся там же фотографом «ИТАР-ТАСС» или РИА Новости, мы услышали несколько выстрелов в здании, а потом мне рассказали о жившей неподалеку девушке, которая как-то проникла внутрь и набросилась на боевиков со словами, что, мол, вы тут устраиваете в моем районе, какие же вы кавказцы, немедленно отпустите всех, тут же женщины и дети! Девушку просто застрелили.

Ночью с 25 на 26 октября я почему-то решил, что штурм будет обязательно сегодня и снова поехал к «Норд-Осту». Пробраться на крышу того же дома не получилось – теперь выход закрывала массивная решетка с висячим замком. Зато меня пустили в квартиру первого этажа. Хозяева с заспанным мальчишкой как раз выходили на улицу, потому что им было страшно оставаться дома. Их окна выходили на театральный центр, а подъезд – на противоположную сторону. Все пространство между домами было наглухо оцеплено, и лучшего места для наблюдения представить себе было трудно. Хозяйка пускать меня сперва не хотела, но я показал паспорт и пресс-карту и объяснил, что мне действительно нужно – и что, если они меня не пустят, я пролезу еще где-нибудь. Женщина сказала: «Только осторожно» – и закрыла железную входную дверь, оставив меня внутри. Я разместился у окна в детской, пробитого в нескольких местах. Напротив него стояла кровать, на смятом одеяле со львенком из мульт-фильма поблескивали мелкие осколки оконного стекла. Спавшего в ней мальчишку лет восьми не задело чудом.

В то время мы еще не знали, как надо работать в таких ситуациях. Я сообщал в редакцию по телефону обо всем, что происходило во время штурма. Редактор ночной смены аккуратно записывал полученные от меня сведения, а потом… дожидался, когда о том же самом сообщат информагентства, и только после этого давал информацию на сайт со ссылкой на корреспондентов других изданий.

В самом разгаре событий у меня кончились деньги на телефоне. Девочка-оператор в «МТС» слушала мои просьбы вернуть мне связь с трогательным сочувствием, но ничего поделать не могла. В здании раздались взрывы, огромный плакат «Норд-Оста» на фасаде разорвался, открыв черный зияющий пролом. Я нашел на кухне обычный городской телефон и снова дозвонился до редакции. Прямо перед моим окном, укрываясь за стволами деревьев, сидели и лежали солдаты – молодые ребята, которых я видел в оцеплении. Если мне было так страшно, то каково же было им? Когда выстрелы стихли и все они убежали вперед, в здание, а к центральному входу стали подъезжать машины МЧС и «скорой помощи», я решил, что все кончилось, операция завершена. Я раскрыл окно, выпрыгнул вперед и осторожно пошел вслед за солдатами, чтобы посмотреть, что происходит с заложниками. Как раз в это время они стали появляться – кого-то выводили под руки, кого-то выносили. Сами они двигались как-то заторможенно, иные были без сознания. Тут из раскрытого окна на самом верху дома, из которого я выпрыгнул, крикнули: «Эу! Слышь, ты куда? Капитан, этого, этого бери!» Откуда-то появился милиционер, схватил меня за шиворот и, не обращая никакого внимания на крики, что я репортер, запихнул в обычный «Икарус», стоявший чуть в стороне. Из автобуса видно было плохо. Я стал размышлять о том, в каком направлении пойдет дознание, когда выяснится, что у меня отчим чеченец. Но вскоре тот капитан снова вернулся к автобусу. Я постучал по стеклу и показал пресс-карту. Он остановился на мгновение, посмотрел на меня, потом жестом велел открыть дверь автобуса и вбежал ко мне. «Чо, журналист? Ну давай отсюда быстро к журналистам». Выволок меня из автобуса и, подозвав двух солдатиков, указал пальцем через площадь, где слева за оцеплением кучей стояли телекамеры: «Ну-ка этого вон туда». Солдатики взяли меня под руки, провели через всю площадь перед телекамерами и вышвырнули за оцепление в толпу репортеров. Естественно, в теленовостях вскоре стали показывать мой триумфальный проход под конвоем, сопровождая эти кадры сообщениями о пойманных террористах. В результате к тому времени, когда я уже положил денег на телефон и ехал домой в маршрутке, мне начали названивать, и мне приходилось под все более тревожными взглядами попутчиков вновь и вновь объяснять, что я не террорист, из «Норд-Оста» не сбежал, что меня уже отпустили, не били и что все в порядке. Звонили они не только мне, но и в редакцию, и очень скоро достали этим Славу. Поэтому он написал новость с названием «Корреспондент «Ленты. ру» не является террористом», где решительно опроверг мою связь с бандформированиями – и, очень довольный собой, приписал в конце, что Антон «благодарен своим друзьям за беспокойство о его судьбе, но просит прекратить звонить ему на мобильный, поскольку нуждается в отдыхе после бессонной ночи». Так я стал одним из немногих сотрудников «Ленты», о которых она написала.