Текст книги "Избранные стихи"

Автор книги: Авраам Шлёнский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

ЛУЖИЦА /Перевод Р. Левинзон/

Нет воде конца и края —

Вон ручей бежит, играя,

Океан вдали гремит,

Дождик легкий моросит,

Озерко блестит, как блюдце —

Так и просит окунуться!

И куда ни кинешь взгляд,

Воды легкие летят,

Всюду светлые потоки

В лад лепечут, плещут в лад!

Выбирай! Но знаю я —

Лучше лужица моя,

Золотая лужица —

У нее на дне

Солнце так и кружится,

Улыбаясь мне!

В этой лужице чудесной

Можно шлепать босиком,

И месить ногами тесто,

И пирог испечь потом,

И плескаться чудным плеском,

Любоваться чудным блеском,

Хлюпать, хлопать,

Шлепать, топать,

Цок-цок-цокать,

Чмок-чмок-чмокать.

Тот, кто создал в мире лужи,

Был с детьми, наверно, дружен,

Знал, что в луже голубой

Может плавать флот любой.

Кораблей обилие —

Целая флотилия.

Катер, лодка, пароход,

Яхта, шлюпка, ботик, плот.

Эй, матросы, капитаны,

Выворачивай карманы!

Что ни есть, мы пустим в ход —

Скрепки, щепки, палки, спички,

И бутылки без затычки,

Пробки, перышки, огрызки,

Банки, склянки, зубочистки,

От зубила рукоятка,

Карандаш, блокнот, тетрадка.

Все сгодится, все пойдет,

Вышел лучший в мире флот!

Он расправил паруса,

Чудо – чудо – чудеса!

Слава лужице любой,

Славен славный рулевой!

Пароходы и пироги,

Отдохните от дороги,

Мы объездили весь мир,

А теперь устроим пир.

Эй, друзья, сюда бегом —

Пир устроим с пирогом!

Есть и глина, и песок,

Испечем сейчас пирог,

Без огня и без посуды!

Наша лужа – просто чудо.

Глина мокрая и грязь

Подойдут нам в самый раз,

Ничего не приносите,

Только стойте и месите,

Не ленитесь —

                            топ-топ-топ,

Подтянитесь —

                            шлеп-шлеп-шлеп.

Налетай —

                      для всех есть место,

Хлоп-хлоп-хлоп —

                                  и вышло тесто!

Господин какой-то злится:

Кто измазал ваши лица?

Эта глупая игра —

Не для нашего двора!

Дама в гневе: "Ай-ай-ай!

Это двор, а не сарай!"

Удираем от скандала,

Чтобы всем нам не попало.

Трудно взрослых убедить,

Лучше взрослых не сердить.

И молчит осиротело

Наша лужица сейчас,

Корабли стоят без дела,

Не плывут они без нас.

Все затихло, замолчало,

Все застыло до утра.

И флотилия стояла,

И пекарня не пекла.

Перевод Р. Левинзон

Я И ТАЛЛИ В КВЕРХНОГАМИИ [27]27
  Из книги для детей «Я и Талли».


[Закрыть]/Перевод А. Щербакова/

Мы с Талли попали в страну Кверхногамию.

Страну удивительную насквозь.

И мы вам расскажем хоть чуточку самую

о том, что нам повидать довелось.

Сначала нам встретился ве-рыба-люд,

он плыл по пустыне, он шел через пруд.

Ноги в реке,

плавники в песке,

горб верблюжий,

а хвост белужий.

Мяукал он кошки любой не хуже.

Так и не знает тамошний люд,

то ли он рыба, то ли верблюд.

Мы не успевали глядеть по сторонам.

Кто не попадался навстречу нам!

Прозрачный негр, премудрый болван

и даже карликовый великан.

Коты летали

около Талли,

лаяли бабочки, рыбы болтали,

прадеды были милыми карапузами,

льва кормили поджаренными арбузами,

а пальмовый лист черешок разевал,

с небесного луга малину рвал.

Кто-то доказывал очень длинно,

что это звезды, а не малина.

Мы с Талли даже и слушать не стали.

Мы с Талли еще и не то видали.

Все ясно: мир там иначе создан,

стихи мои вовсе в том не повинны,

что в Кверхногамии малина – звезды,

а звезды, наоборот, – малина.

Акул здесь гоняют пастись на луг.

Стрелы здесь возвращаются в лук.

Медведи щебечут "чик-чирик",

а "гав-гав" – это вовсе птичий язык.

А немой жираф в высокой траве

глаголет, стоя на голове.

Ну и жираф! Едва отыщешь

такую крошечку среди трав.

Жираф там вовсе не жирафище,

он там елеележираф.

Дома там стоят на земле чердаками,

сети полным-полны рыбаками,

с неба на землю леса растут,

моря-океаны в речки впадают,

а якоря за тучи кидают.

Летом здесь холод, зимою – зной,

черное светится белизной,

правое – слева, сладкое – кисло,

и перепутаны даже числа.

Мы сами сперва

не могли понять,

что пять – это два,

а два – это пять.

Десять да десять

только не двадцать —

ни счесть, ни взвесить,

ни разобраться.

Но вот как дошли мы до чтенья, письма

запуталась тут и Талли сама.

Гадали мы долго, гадали мы всяко,

что значит

рогилла,

рамтвай

и осбака.

Стоит запятая – с хобот слона,

с трудом на листе уместилась она.

Восклицательный знак пишут кверху точкой,

точка получается выше слов,

и чтоб эту точку поднять над строчкой,

влезать на стремянку учат ослов.

А вдоль тире, как по шоссе,

на кораблях путешествуют все.

Вот какой получается рассказ.

Вы с недоверием глядите на нас.

Мол, все это – "Любит – Оля – Женю

с мягким знаком".

Короче – враки. Не верьте вракам.

Нет, это не враки! Мы с Талли сами

видели все это

                           своими глазами.

Чудес на свете – не сосчитать!

Их только надо уметь увидать.

Мы с Талли летали

в страну Кверхногамию,

о ней рассказали

лишь чуточку самую,

а все остальное расскажем потом,

подробностей хватит на целый том.

Лишь бы читали вы

и хохотали.

Будьте здоровы,

привет вам от Талли!

Перевод А. Щербакова

ЛИЦОМ К ПУСТЫНЕ
(Поэма) /Перевод А. Пэна/

1

Века, забыт и одинок,

как древний мамонт, спал песок.

Его безмолвных троп

и вех

давно не трогал

человек.

И лишь по вечерам над сумраком пустыни

случайный ястреб, закружив,

застынет.

И караван верблюдов под луной холодной,

мелодией дремотной

тишь баюкая,

поет:

«Спи, песчаная подруга,

спите, камень и гранит».

И по ветру тонким звуком

бубенец звенит.

То царь пустынь шагает, покоряя

бесплодный край – от края и до края.

2

Вдруг заступ засверкал, дробя оков тиски,

и заревели камни и пески:

«Кто он, дерзнувший

стальной рукой

встревожить наш

седой покой?!»

И рев и свист по дюнам поседелым,

и закипело дело:

«Ссыпайте гравий! Мамонт нем

зажат в бетонной западне!»

Вонзенный заступ глухо пел.

Песок ползучий свирепел.

3

К стенам лестница прямая

льнет со стоном.

Руки мечутся, вздымая

груз бидонов.

Весь в пыли, куда ни стань я —

стану твердо.

Бунтари, послы восстанья —

эти ведра.

Я сломил тебя, свободный

царь пустыни.

Принесешь цемент сегодня

также ты мне!

Чтоб унять шакалов стоны,

ветра вой,

силу цепкую бетона

ты удвой!

В испуге диком с высоты холмов

шакалы видят призраки домов.

4

Сыпучая масса

застыла, осев.

Песок опоясан

веселым шоссе.

Асфальтом распорот,

из дверей и ворот

построенный город

стремится вперед.

Шакалы умчались, тоскливо крича:

– О горе!..

И мамонты, вздрогнув, сгрудились, ворча:

– Хоть в море!..

Владыка степей, спасаясь, рычал:

– В пустыню, в горы!..

А белый город

звонко, споро

грянув хорой [28]28
  Хора – популярный у евреев румынский танец-хоровод, часто сопровождающийся пением.


[Закрыть]

на просторе,

песню бодро

пел о ведрах:

«Ведра массу льют и льют!

Ты спеши, спеши, верблюд!

Руки строят– хоть малы —

Я-хай-ли-ли-амали [29]29
  Я-хай-ли-ли-амали! – трудовой возглас, радостный клич, в свободном переводе – «Да здравствует мой труд!».


[Закрыть]!»

5

Так месили руки тесто из цемента и песка.

И пустыня отступала, пригрозив издалека.

Мы не знали, где засада, где застигнет нас аврал,

а верблюд верблюду тихо тайну мести поверял.

«Ведь посмели!

Что ж, истопчем их, губителей пустынь!»

И сухой петлей удушья заарканил нас хамсин [30]30
  Хамсин – горячий ветер пустыни.


[Закрыть].

6

Я ночью у окна – бессонный узник лета —

сквозь черное стекло увидел:

из песка

огромный призрак в образе скелета

хохочет, обнажив зубов крутой оскал.

Я вышел – никого.

Вернулся – он за мною.

Спросил я: «Ты – к кому?

Ответь, исчадье зноя!»

Молчит. И лишь

скелет качался, стоя,

как камыш.

Я повторил: «О, кто ты, кто ты?

Ты бред иль человек живой?»

Вдруг —

свист,

и взмах,

и хруст, и топот

песчаных масс по мостовой.

И шорохи – ниц.

Пески, колесом

кружась, расстелились

наносом густым.

В сиянье зарниц

стою я лицом

к лицу с властелином

гордых пустынь.

7

Настиг меня твой знойный гнев,

пустыни грозный повелитель!

Вовек простить не сможешь мне

вторжения в твою обитель.

Твоя краса – дремота сил,

колючих кочек сыпь и хвоя.

Я песней всходов золотых пронзил

твое бесплодье вековое.

Я знаю, ночью ты без слов

молитву мести раскаленной сплюнешь

и в глубине небесных куполов

наточишь нож кривого новолунья.

Но мне не страшен

час расплаты,

я здесь на страже

стою с лопатой!..

8

... И снова руки месят жижу, снова пламенные лица,

а столица веселится – все б ей песней бунта литься:

Город, сыну

дай лопату!

Ливнем синим,

счастье, падай!

Выше, к небу,

тверд и горд!

Была небыль —

будет город!

Флагом реет

гимн бетона!

Мощь хиреет

шабатона [31]31
  Шабатон – полный покой; здесь – нетронутая дикая природа.


[Закрыть]!

Асфальтом распорот,

из дверей и ворот

построенный город

стремится вперед.

1930

Перевод А. Пэна

ЯРМАРКА
(поэма) /Перевод А. Гинзаи/

1

Тела, что с виселиц сорвались,

На этой ярмарке собрались.

И кто-то поет в экстазе: "Вниз!

Опустимся, чтоб вознестись!"

Забыты стоят на Голгофе кресты —

Лишь завывают псы.

2

Шлюхи, ворье, пьяные рыла.

И вот – я тут!

Пел я осень. Да, это было.

О маме, о доме сердце ныло.

И вот я пьян, средь воров и шлюх.

И вот – весна отравила мой дух.

Да здравствует блуд!

Израненный, сник заката багрянец,

И кто-то плачет о сыне.

Голгофа полна блудниц и пьяниц,

И я – с ними!

3

Я, еврей из Немирова, Проскурова?

Греми, труба, во сто крат!

Здесь все мое: крест, кровь и зарево,

А тот, в Назарете, – мой брат.

Громче и громче труба поет.

Бреду, не остановлюсь.

Здесь все мое! Здесь все мое:

Варрава и Иисус.

4

Кониной и мертвечиной торгуют налево-направо,

А солнце апрельское ухмыляется,

Как шлюха с мокрым подолом, что вылезла из канавы.

И шарманка старается.

Пели: «Маруся отравилась»...

С гармошками, балалайками.

А я вспоминал,

Как глумились над Сарками, Хайками —

Мой череп склепом их памяти стал.

"Моя Россия – отравилась"!

5

Объявили: Эй! Всего лишь полушка!

Даром хватай!

Карусель, зверинец, цирк и кинушка!

Эй, налетай!

Рыкают звери, крови алкая,

Клоун бренчит бубенцами.

С ревом струится река людская:

Миллионы нас, нет конца нам.

Занавес взвился зарею алой,

Солнце затмили флажки.

И вдруг – смотри: багрец разодрали...

На дурацкие колпаки!

6

Гляди-ка, мертвого несут.

Пустой живот.

Прости-прощай!

Шарманщик? Ты не нужен тут.

Нá грошик. Вот,

И прочь ступай!

И мир поник с пустой сумой:

Усталость, гнет.

Эй ты, вчерашний, нос гнилой,

Пшел, попадет!

7

Вой, шарманка, жарь, гармонь,

Шут, не жалей ужимок:

Вот прикатили шар земной,

Выкатили на рынок.

Он на ветру – пустая бочка

Под пьяную разноголосицу:

"Эх, яблочко,

Куды котишься"...

Да, пуст бочонок. Кто посмел

Вино все выпустить?

Мильоны собрались лакать,

И – накось, выкуси!

8

Э, к чертям собачьим, братцы!

Неуемна ты, душа!

Сколько стоит покататься?

Карусель – за два гроша!

На конька я сел, и нну-тка!

Динь-диринь-да-дин-да-дон!

Что за штука, что за шутка:

Шар земной, как этот конь!

И в душе, пустой, как склянка —

Дзинь-да-дзень-да-дребедень!

Карусель за грош, а глянь-ка:

Уж прошел, как не был, день!

Балалайки воют, ноют,

Бреньк-и-бряк!

Позабыты Сарки, Хайки...

Войте, нойте, балалайки:

Среди воя – что я, кто я?

Так...

Мир увечен, миру трудно?

Ну и что!

Мир в запое беспробудном?

Ну и что!

Мир – всего лишь карусели,

И в круженье – все веселье!

Где там головы слетели?

Где там голоден бедняк?

Карусель – моя твердыня,

И на том сказал "аминь" я!

Так!

Перевод А. Гинзаи

ИЗ ТЬМЫ
(поэма) /Перевод А. Гинзаи/

1

Заглох мой голос в темноте...

О, гордый мой народ, умеющий страдать!

Смотри: я жалок,

в этой немоте

Бессильно отступивший вспять.

Назад, к закланью, к зрелищам Содома,

И к отреченью пред звериным рыком,

И к мальчику, что заперт в темном доме,

Нем перед ужасом безликим.

Так жертвенный агнец взирал

На исполнявшего обет.

Так беспросветный мир взывал

Из пустоты: Да будет свет!

Под грузом бед призвал я свет.

Я разорвал молчанье темноты.

Я, посрамленный, отступивший вспять...

Услышь,

Услышь меня средь этой немоты,

О гордый мой народ, умеющий страдать!

2

Да будет свет! Но страшен свет.

Да будет тьма! – зову, рыдая.

И не могу уже закрыть глаза я,

Как закрывал в молитве дед.

Я отвести не в силах взгляд —

Под топором наш лес, наш сад.

И танец смерти – листья на кругу.

Нет, не могу.

Лишь ночь смежает

Веки тьмой.

Свет обнажает

Ужас мой.

Себя немыми словами жгу.

Больше я не могу,

Больше я не могу.

Света глумленье, злодейства свет!

Блеск топора и сверканье бритвы.

Вечный пожар завершает расцвет.

О, сколь обилен безжалостный свет!

Гаснут слова молитвы.

3

Не то. Еще не то. Слова теснятся.

И лики гонятся. Нет мочи.

И гордое молчанье никнет к ночи —

Над днями сумерки глумятся.

Сдалось молчанье. Снова – к мертвецам.

"Великий Боже!.." Тишина в ответ.

Чей шепот там? "Иди"? Или "Дороги нет"?

Молчанье жжет, и муке нет конца.

Я не могу молчать. И не могу кричать!

О, погасите свет, иль зренье погасите!

И вновь рыдаю: Тьму зажгите!

Нево или Эйвал [32]32
  Нево – гора, с которой Моисей перед смертью обозревал Землю обетованную. Эйвал – гора в Самарии (Шомроне), на которой преемник Моисея Иехошуа соорудил жертвенник Богу и где он на камнях начертал «список с закона Моисеева», который затем зачитал народу. В то же время в соответствии с библейской традицией Эйвал – гора проклятия, а находящаяся напротив нее Гризим – гора благословения.


[Закрыть]? Как знать?

Эйвал, Нево – но кто рассудит?

И как назвать это молчанье-крик?

Так ураган немеет, замерев на миг,

Так воет ураган, который будет.

4

Един Господь, и нет другого!

То не молитву я вознес:

Нет, это тьма завыла снова,

И древний злобствует хаос.

Ужель на казнь идем толпой,

От старцев и до малых сих?

Ужели то Отец слепой

Готов заклать детей своих?

Ужель народ падет, как плод,

Что зрел с начала бытия?

Так встану, выступлю вперед

И закричу:

Будь проклят, Судия!

Да, плакал праотец, готовясь со смиреньем

Твоей жестокой воле услужить.

Я ж отрекусь!

Презрю Твои веленья

И возглашу упрямо:

ЖИТЬ!

Перевод А. Гинзаи